Подари мне ночь, подари мне день

      Стеклянный сон рассыпался тысячами осколков. Чувствуя себя невесомым, бестелесным духом, я нехотя разомкнула веки, тут же встретившись с задумчивым взглядом сидящего на краю кровати светловолосого мужчины. Смущённо закутавшись в тёплое шерстяное одеяло, я вдруг поняла, что оно не моё, да и кровать, собственно, тоже. Воспоминания закружились в голове, как яркие бабочки: пошлые шутки Майка и его друзей, узкая частная дорога, над которой носятся сонмы ярких светлячков, потеря управлением автомобилем, толкинисты, которые внезапно оказались настоящими рохирримами, Эйомер и сгорающий в смертельной лихорадке Тэйодред.  — Как он? — неловко поёжившись под колким испытывающим взглядом Сенешаля, я попыталась сесть, но слабость была слишком сильной, пришлось опустить голову обратно на подушку. — Смог хоть немного поспать?  — Да, похоже, боль на время притупилась, час назад я дал ему ещё твоего снадобья, но кажется, на тебя саму оно влияет не очень хорошо.       Что ж, в наблюдательности ему не откажешь.  — Дозировка слишком большая, — наверное, этого объяснения должно быть достаточно, не хочется признаваться, что была настолько глупа, что выпила сильнодействующие таблетки на пустой желудок. Впрочем, глупа или нет, а по-другому доказать Эйомеру, что это не яд, всё равно было невозможно.  — Могла бы и сказать.  — А ты бы поверил?  — Нет.       Хмыкнув, я обвела взглядом комнату, в дневном свете она показалась вполне уютной: простая деревянная мебель, выбеленные стены, потрескивающий в камине огонь и широкое окно; непривычно, и тем не менее мне здесь нравилось.  — Обязательно было в окно вылезать? — проследив за моим взглядом, спросил Эйомер. Похоже, он решил сменить тему. Что ж, я совсем не против.  — Если в двери выйти нельзя, то приходится пользоваться тем, что есть, — от воспоминаний о том, как шла в темноте по узкому парапету, ёкнуло сердце, брат прав: сумасбродство у меня в крови.  — Подождать, пока я вернусь, было так трудно?  — Должна же я была сама осмотреться и понять, где оказалась.  — Вот об этом нам и нужно поговорить: кто ты и откуда вчера взялась на этой громыхающей штуковине?        Ну вот, от темы «что все мужики козлы» мы плавно переходим к теме «почему все бабы дуры». Что и как я должна объяснять Эйомеру, если сама ничего не понимаю, а его терпение имеет весьма ограниченный лимит? Опасливо взглянув в глаза рохиррима, я поняла, что не далека в своих опасениях от истины, похоже, он всё так же раздражён: строгий взгляд и сведённые брови говорили о том, что на объяснение у меня не более пары минут, и если я за это время не изреку ничего разумного, то вполне могу оказаться в той темнице, которой он мне уже грозил. Как я могу хоть что-то объяснить, если сама ничего не понимаю? На душе и так скверно: мама с папой, наверное, уже полицию на уши подняли и морг с больницами обзвонили, как в прошлом году, когда мы с Джессикой попали на побережье в шторм и вместо того, чтобы ехать домой, остались в отеле, а связи никакой не было. Да и вообще, оказаться в другой реальности, пусть даже и любимой, но всё равно всегда казавшейся лишь фантазией Толкина, далеко не так весело, как видится мечтающим об этом толкинистам. Как объяснить и доказать, что вовсе не являюсь прислужницей или шпионкой Сарумана и Тёмного Властелина, и откуда появилась среди ночи на фырчащей штуковине, какой в Средиземье никто ни разу в глаза не видел? Разве что танки, и то один Глорфиндель, и то не здесь. Золотоволосый военачальник Ривенделла, вот кто мне бы поверил, но уж точно не рохирримы.  — Я жду ответа, — напомнил Сенешаль, похоже, мои две минуты стремительно истекали.  — Если честно, я и сама не знаю, — решение говорить только правду показалось самым логичным, ведь если начну врать, то обязательно запутаюсь. — Я ехала домой, на дороге, которая ответвлялась от основной, летали такие яркие светлячки, что захотелось посмотреть на них поближе. Когда я свернула, то моя машина… не знаю что с ней произошло, но она словно ожила и помчала на такой скорости, что я не сумела затормозить и ужасно перепугалась, думала мне уже конец пришёл. А потом вдруг оказалась здесь. Клянусь, я не знаю, как это произошло. Трудно что-то объяснить, я сама ничего не понимаю.  — Светлячки, говоришь? — недоверчиво взглянув на меня, переспросил Эйомер. Похоже, он начал сомневаться в моих умственных способностях, и тема «все бабы дуры» всё ещё актуальна.  — Ну да, это такие насекомые, они в темноте светятся.  — Я знаю, кто такие светлячки, лучше скажи, где ты их в конце зимы увидела?       С трудом подавив желание спрятаться от него под одеяло с головой, я едва сумела сдержать глухой стон. Ну конечно, зима! Вот почему так холодно. Тэйодред умер в феврале, как же я об этом ещё ночью не подумала? Но тогда меня волновало только то, чем можно облегчить его страдания, о смерти и о том, что с ней связано, думать не хотелось совсем. Получается, моя Ауди не только между параллельными мирами переместилась, но ещё и из мая в февраль перепрыгнула? Вот чёрт, нужно срочно отправить жалобу в Германию в концерн производитель! В самом деле, я оказалась одета не по погоде и понятия не имею, что делать в сложившихся обстоятельствах! Вдруг аборигены меня четвертовать решат? Кто меня тогда спасать будет? Сам Август Хорьх из могилы поднимется? Вот как раз его здесь и не хватает. А что? После всего случившегося я бы уже ничему удивляться не стала, даже воскресшим покойникам. И буду даже благодарна им, если они будут столь любезны и сами объяснят Сенешалю, откуда я взялась возле его конюшен. Даже сама с интересом послушаю.  — Ну вот я и решила посмотреть, откуда они там, — захлопав ресницами, я попыталась изобразить детскую непосредственность. Похоже, получилось не очень убедительно.  — Послушай, мне сейчас не до шуток, поэтому прекрати нести чушь и говори уже правду!        Взгляд его внезапно стал таким злым, что у меня засосало под ложечкой. Ответив ему таким же полным враждебности взглядом, я всё-таки попыталась накрыться одеялом, но Эйомер резко рванул его на себя. Вскрикнув, я успела схватиться за конец одеяла и пихнуть его в плечо. В долю секунды между нами завязалась борьба за кусок шерстяной ткани, которая была оборвана резким девичьим окриком.  — Эйомер, прекрати вести себя, как вздорный мальчишка! Девушка говорит правду, это же очевидно!        Вздрогнув от неожиданности, прижав к груди отвоёванный край одеяла, я оглянулась на дверь. Там, опершись о косяк, стояла растрёпанная, бледная Эйовин. Похоже, она слышала весь наш разговор от начала до конца, а я погруженная в невесёлые мысли просто её не заметила.  — Доброе утро, — благодарно кивнув ей за неожиданную защиту, я перевела взгляд на полыхающего гневом Эймера и резко отпустила одеяло. — Да подавись ты им, жмот несчастный! Разве я сделала что-то плохое, чтобы ты так скверно ко мне относился?! Если я тебя раздражаю, то уеду прямо сейчас, и все вопросы отпадут сами собой!       Вскочив с кровати, я сорвала с себя его рубашку и, запустив её в сторону стула, бросилась к раскрытым дверям. От слабости закружилась голова, но злость придала силы: отстранившись от попытавшейся удержать Эйовин, я побежала к ведущей на второй этаж лестнице. Ступеням, казалось, не будет конца, как и очередному коридору, сил оставалось всё меньше, их едва хватило, чтобы, толкнув тёмную дубовую дверь, выскочить на широкую площадку, с которой во двор вели высокие мраморные ступени.       Сжавшись от холода, обхватывая руками плечи, я в отчаянии взглянула на удивлённо уставившихся на меня стражников, а потом вниз туда, где во дворе стояла моя Ауди. В этот раз её разглядывало гораздо больше любопытствующих. Не менее полутора десятка человек, среди которых были и воины, и, судя по простой одежде, конюхи, и даже несколько долговязых мальчишек. Двор был очень просторным, в нём умещались добротные хозяйственные постройки, длинные казармы, конюшни и загоны для лошадей, некоторых из которых уже вывели на выгул. Оторвав взгляд от статного черногривого жеребца, я перевела его на ограду из высокого частокола, которая ночью в темноте показалась каменной стеной: как, ради всего святого, я могла попасть сюда, ведь ворота закрыты и охраняются?        От ледяных мраморных плит босые ноги мгновенно окоченели. Только теперь вспомнив, что Эйомер отобрал у меня ключи от автомобиля, чувствуя себя совершенно беспомощной, я с абсолютной ясностью поняла, что мне некуда идти, не у кого попросить помощи, я чужая в этом мире, у меня ничего нет, даже сумочка с туфлями остались в комнате Сенешаля. Впрочем, кредитные карточки здесь всё равно не принимают, а на шпильках по местным разбитым, не знавшим асфальта дорогам далеко не уйдёшь. Страх и холод парализовали сознание, сомневаясь, что меня без каких-либо объяснений выпустят за ворота, я сделала шаг вперёд, но в эту минуту кто-то коснулся моего плеча. Испуганно обернувшись, я увидела Эйовин.  — Пойдём внутрь, — позвала она, протягивая мне шаль. — Там и поговорим.  — Но он считает меня врагом, шпионкой Сарумана, — едва слышно прошептала я, закутываясь в предложенную шаль и стараясь не расплакаться от отчаяния.  — Ты простудишься, — покачала головой рохирримка. — Хочешь чая с пирогом? На кухнях как раз приготовили завтрак.  — Пожалуй, — кивнув и стараясь не смотреть на перешептывающихся стражей, я направилась вслед за ней к дверям, которые внезапно распахнулись, выпуская на порог невысокого, темноволосого мужчину. Его мутно-зелёные глаза скользнули по нам ощупывающим взглядом, тонкие бескровные губы расплылись в неприятной улыбке.  — В Медусельд прибыла гостья? — запуская короткие пальцы в сальные волосы, растягивая слова, поинтересовался он.  — Это целительница, Грима, она лечит Тэйодреда, — удостоив его лишь короткого взгляда, ответствовала Эйовин и тут же подтолкнула меня к дверям. — Пойдём скорее, нужно проверить, как чувствует себя мой кузен.  — Разумеется, — подыгрывая ей, согласилась я и, уже прикрывая двери, услышала едкое замечание мужчины:  — Постарайтесь больше не выходить на улицу в ночной рубашке, дорогая, это дурной тон.