Подари мне ночь, подари мне день

— Следопыт рассказывал вчера за обедом об ужасной стычке в Порт-Гален с урукхаями: это такие чудища вроде орков, только солнца не боятся, как те, вдобавок выше, гораздо сильнее, и кожа у них чёрная, на доспехах носят отпечаток белой длани. Это верный признак того, что они служат Изенгарду, а значит, Саруман перешёл на сторону Врага.       Слушая взволнованную Эйовин, которая бегло рассказывала о встрече Братства с возвращавшимся в Эдорас эоредом Эйомера и о том, как они гнались за захватившим в плен хафлингов отрядом урукхай, который потом был разбит наголову витязями Рохана, управляя Талой, которая беспечно радовалась первому в своей жизни долгому выезду, я то смотрела на идущих по широкой дороге женщин и детей, то устремляла взгляд вперёд, туда, где за сверкающими доспехами сопровождавших нас воинов можно было рассмотреть бескрайнюю широкую степь. Высокая сухая трава, шелестя, колыхалась на ветру, лишь изредка попадались чахлый кустарник или одинокие деревья. Тем не менее, пейзаж вовсе не казался унылым: по-весеннему пригревавшее солнце на безоблачном лазурно-голубом небе и звонкие трели жаворонков радовали душу, даря мнимое ощущение мира и покоя. Несмотря на звучащий гул разговоров и стук копыт мне казалось, здесь царит тишина: нет ни рёва автомобилей, ни привычного городского шума и звона мобильников. Находясь в Медусельде, я почти привыкла к этому, но сейчас, когда мы покинули город и были в пути уже несколько часов, тишина становилась всё навязчивее. Никаких электро вышек, подстанций, трасс, заправок; лишь бескрайние поля, степи и красная от глины, вьющаяся нескончаемой лентой утоптанная дорога. Скинув начинавший раздражать капюшон плаща, я взглянула на разрумянившуюся, светящуюся внутренним светом Эйовин. Она так вдохновенно рассказывала о доблести и отваге красавца-дунадана, так высматривала его среди едущих впереди воинов! Как же я забыла ей сказать?! Всё очень просто: сама точно так же, злясь на себя, высматриваю шлем Эйомера и его белоснежного жеребца.  — Он помолвлен.  — Кто? — племянница Тэйодена взглянула на меня удивлённо и немного недовольно от того, что я перебила её хвалебную оду.  — Арагорн. Его невеста — Арвен, дочь полуэльфа Элронда из Ривенделла. Гимли вчера подшучивал, какие красивые платки она вышила жениху, не у каждой барышни такие есть.  — Ты уверена? — голос роханской девы подозрительно дрогнул, но всё же сохранил свою силу.  — Да, — лгать плохо, но ведь ложь только то, что Гимли говорил про платки, на самом деле, когда Эйомер унёс меня вчера, гном кажется шутил над рубашками Следопыта: уж больно из тонкого и мягкого полотна пошила их Арвен.        Взгляд Эйовин стал столь колким и пронзительным, что было ясно, как ей неприятно, что я заметила её симпатию к Арагорну; но пусть лучше так, пока она не успела влюбиться, а лишь полна обычных девичьих фантазий. Едва зародившиеся мечты хоронить легче, чем потом собирать из осколков разбитое сердце.  — Сколько же этих урукхай было в Порт-Галене? — нужно было срочно менять тему и вернуться к прежней — не самый плохой вариант.  — Гном сказал, что не меньше двух сотен, им удалось уложить лишь половину, остальные, захватив в плен хафлингов, бежали. Больше всего врагов убил Боромир, как я смогла понять из разговора, они напали на него, а Арагорн, Леголас и Гимли подоспели, услышав зов его рога.  — Хвала Создателю, что сами остались целы, — ответила я, вспомнив лицо гондорца, который вчера дал мне весьма замечательный урок боя, а сегодня ни свет ни заря уехал в Минас-Тирит. Что ж, он жив, и это хорошо, но вот как будет делить престол с наследником Исилдура по окончанию войны вопрос сложный. Видел ли Профессор его гибель в чаше Галадриэль, или же ему показалось, что это наиболее верный поворот сюжета? Что ждёт впереди, если судьба решила сменить гнев на милость и оставила жизнь военачальнику? Вчера я видела, что он находится в дружеских отношениях с Арагорном, во всяком случае, никакой напряжённости между ними нет. Так, может быть, разум победит жажду власти?       Не меньше меня желая сменить тему, Эйовин начала описывать, сколь прекрасны горы, в которых расположена Хельмова Крепь, к нам тут же, услышав разговор на близкую сердцу тему, присоединился шедший пешком Гимли, и я вновь имела возможность, слушая их двоих, рассматривать расстилавшиеся до горизонта степи. Время тянулось неимоверно медленно, как и появившиеся на лазурном небе барашки редких облаков. Поднявшийся ветер трепал выбившиеся из косы непослушные пряди, Тала, скорее из любопытства, чем от голода, пыталась пожевать сухие травинки, а я всё вспоминала утреннюю стычку с Эйомером, каждый раз всё сильнее багровея от своего поступка: и додумалась же привести его в свою спальню и усесться на колени, расчёсывая эти жёсткие пшеничные пряди. Не удивительно, что он распустил руки; ещё бы искупаться в своей умывальне ему предложила! Ну и пусть бы ходил чумазый и всклокоченный, может ему не привыкать, он же дикий, как степной волк, но мне, как мне теперь смотреть ему в глаза? И почему, дьявол побери, мне так хочется в них смотреть? Что есть такого в роханском Сенешале, от чего меня так тянет к нему? Ведь Эйомер только и делает, что насмехается, для него я лишь назойливая девчонка, возможно, предательница и шпионка, не более того. Он ни разу не пытался быть по отношению ко мне добрее и снисходительнее, не пробовал просто поговорить, напротив, всё время стремится поддеть, зацепить, разозлить, будто получает от этого своеобразное удовольствие. Возможно, всё дело в возрасте? Мне едва восемнадцать исполнилось, а ему, если не ошибаюсь, тридцать. Наверное, я кажусь ребёнком, которого можно щёлкать по носу, особенно после моей вчерашней, как он считает, выходки. Эйомер, сын сестры Конунга, он на своей земле, среди своих людей и ему никогда не понять, каково это быть чужой, быть той, что живёт в Эдорасе лишь из милости Эйовин, той, кому некуда пойти, негде найти кров, если не склонить низко голову, той кого некому защитить. Однажды уже я поверила в его слова: «Мы справимся», но теперь знаю, что он не придавал им никакого значения, во всяком случае, того, в котором я нуждалась, а значит, мне нужно рассчитывать только на себя, и тренировка с Боромиром — это жизненная необходимость, закалка, а не глупый детский каприз.       Солнце уже начало клониться к горизонту, когда впереди показались поросшие вереском невысокие холмы, преодолев которые, мы оказались в сокрытой елями и лиственницами долине. Здесь было так красиво, что притихшие, усталые дети вновь разгалделись, как утром, когда только покидали Эдорас. В тёплом воздухе носились первые проснувшиеся после зимы мошки, трава была свежа и зелена, словно её не коснулись морозы, в ветвях росших на берегу звонкого ручья ив щебетали, встречая закат, маленькие синие птички. Был отдан приказ разбивать лагерь и устраиваться на ночлег, и пока воины поили коней и выставляли караульных, женщины начали собирать хворост и разводить костры, чтобы приготовить ужин. Им помогали подростки, я же, отпустив Талу пастись у ручья и перебросившись парой слов с неразлучными Эрвином и Кайлом, принялась собирать малышню: нужно было занять их игрой, чтобы не мешали старшим и не путались ни у кого под ногами. Чумазые детские лица радовали здоровым румянцем, лучистые глаза горели восторгом, когда я предложила им заменить обычные пятнашки на спортивные эстафеты. Конечно, никто из малышей ни сном ни духом не знал о подобной игре, но все, а их было не менее тридцати, со всей своей неугомонной энергией принялись бегать наперегонки, прыгать, зажав между коленями свёрнутую валиком торбу, заменившую привычный для меня мяч, носить в ложках картофелины, считая, какая команда большее количество раз их уронит, и ходить с завязанными глазами между разложенных на траве камней, стараясь не задеть их. В школе я несколько раз была аниматором для младших классов и сейчас чувствовала себя как рыба в воде, придумывая всё новые конкурсы для разыгравшейся ребятни. Заметив, что одна из девочек, совсем кроха не более двух лет, никак не может самостоятельно на четвереньках преодолеть расстояние от камня до ствола дерева, я опустилась рядом с ней на траву, и мы вместе под радостный детский смех продолжили её путь. Понаблюдав за моими движениями, малышка, наконец, поняла что к чему и, отважно двинувшись к ждущим её участникам команды, даже обогнала меня на финише. Поднявшись с земли и отряхнув с коленей сухие травинки, я улыбнулась смеющейся над нашими играми Эйовин, а потом внезапно встретилась взглядом с её братом, который что-то обсуждал с Хамой, не сводя взгляда с нас с детьми. Он иронично приподнял брови, словно намекая, что наконец понял, к какой возрастной категории я отношусь. Желание показать ему язык было таким сильным, что скулы свело, но меня отвлекли Леголас и Гимли, которые тоже решили развлечь ребятишек и пройти с ними пару конкурсов. Игры разгорелись с новой силой и закончились лишь через час, когда приготовившие ужин и расстелившие скатки женщины разобрали своих хихикающих малышей.       Едва дыша от смеха и незапланированных забав, я подошла к одному из костров, получила из рук Эйовин кружку с чаем и горячую кукурузную лепёшку и направилась к берегу ручья. После целого дня в седле еда показалась просто божественно вкусной, а местечко между камней у самой воды очень уютным. Яркие звёзды на бархатном чёрном небосводе казались волшебной россыпью искр, призванных навевать покой на встревоженные души. Задремав под их холодными лучами, я открыла глаза лишь глубокой ночью, когда в лагере уже стояла тишина, нарушаемая лишь мерным храпом да потрескиванием догорающих костров. От воды тянуло холодом, от которого больше не спасал плащ, а ноги ужасно затекли в ставшей неудобной позе. Морщась от покалывания в мышцах, я сполоснула в ручье кружку и, стараясь никого не разбудить, отнесла её к одному из костров, возле которого сохла на расстеленных полотенцах походная утварь.       Спать больше не хотелось, густые ели на краю долины словно манили своими раскидистыми лапами, и решив, что ничего дурного в короткой прогулке нет, я направилась к ним, кивнув караульным, которые без всякого смущения велели быстрее справлять свою нужду и возвращаться обратно. Попасть в вынужденно-отхожее место совсем не хотелось, как и вляпаться там во что-нибудь, поэтому пришлось пройтись подальше, туда, где кажется никто во время разбивки лагеря не прогуливался.        Тихий шорох травы и хвои под сапогами завораживали, редкий писк пробегающих полёвок заставлял вздрагивать, как и уханье высматривающих их филинов. Зябко кутаясь в плащ, я подошла к высокой лиственнице и присела на один из лежащих у её корней плоских белых камней. Возможно, это последние часы покоя в моей жизни: завтра мы попадём в Хельмову Крепь, завтра нас ждёт бой, из которого немногие из спящих сейчас в долине воинов выйдут живыми. Я не собираюсь прятаться вместе с Эйовин, женщинами и детьми в пещерах, а значит это и мой бой. Первый в жизни. И, наверное, последний. Но каждый, кто может держать в руках оружие, должен сражаться и защищать более слабых. Страх, да, он есть, но не настолько сильный, чтобы попытаться сбежать, прячась от своей судьбы. Раз дорога в Горнбург — моя судьба, то я приму это достойно и сумею показать то лучшее, на что способна.  — Лютиэнь.        Испуганно вскрикнув, я подскочила и попыталась было отбежать, но Сенешаль уже крепко сжал мои плечи, прижимая спиной к своей груди. Как же тиха его поступь! Шагов совсем не было слышно.  — Что ты здесь делаешь? Почему отошла так далеко от лагеря? — наклонившись, он говорил прямо в ухо, обжигая кожу горячим дыханием. — Разве можно быть такой безрассудной?  — Извини, я не хотела никого тревожить, — чувствуя, как от его прикосновений по коже бегут зябкие мурашки, я позволила себе слабость откинуться затылком на сокрытую латами широкую грудь. — Мне нужно было немного пройтись. Тебе стражи сказали?  — Сам увидел. Не спалось, — кажется, он был не против такого тесного физического контакта и упёр подбородок в мою макушку. — Никогда не отходи одна так далеко, это очень опасно. Особенно ночью.  — Но почему? Здесь кроме нас никого нет, — в самом деле, почему он так встревожен и раздражён? Вокруг лишь сосны да вереск, что может случиться?  — Помнишь, ты как-то заметила, что в Медусельде слишком мало служанок, и некому выполнять женские обязанности? — напомнил Эйомер после минутного молчания и продолжил, лишь дождавшись моего кивка и крепче сжимая ладонями плечи. — Не хотелось бы говорить об этом сейчас, но ты должна знать, чтобы впредь не натворить глупостей и держаться рядом с воинами. Мало сказать про Тёмные Времена, этого не достаточно, чтобы ты поняла о чём я. По нашим степям рыщут орки, и не только отрядами, но и в одиночку, они шпионят, выслеживают…, но выслеживают не только то, что происходит в Марке. Они ищут свою добычу.  — Добычу?  — Да, Лютиэнь. Их добыча — юные девы и молодые жёны, они крадут их из городов и сёл, организуют ночные нападения, которые не всегда удаётся отбить.  — Но зачем? — содрогнувшись от догадки, я вгляделась в темноту, словно там за границами долины могли и впрямь таиться злобные мордорские твари. — Они употребляют их в пищу?  — Если бы, — качнув головой, Сенешаль обнял меня, почувствовав страх, который сам же и нагнал. — Хотя, что может быть страшнее? Но оно есть, Лютиэнь. Они запирают их в своих норах, порочат тела несчастных своей похотью, пока те не родят им дитя.  — Они используют ваших женщин для размножения? — тошнота едва не лишила дара речи, от паники ноги подкосились, и если бы Эйомер не сжимал так крепко, я бы уже свалилась к его ногам. — Но почему?  — Вне Чёрных Земель у них нет самок, а с тех пор, как Саруман создал свою армию, стало ещё хуже. Именно поэтому ты не видела женщин во дворце: их берегут мужья и отцы, в буквальном смысле не выпуская за порог. В Медусельде служат лишь жёны воинов и иногда горожанки.       Понимая, что была не готова к ужасающей реальности Арды, громко всхлипнув, я развернулась в его руках и, смаргивая слёзы, прижалась щекой к холодной стали доспехов.  — Я долго гадал, подослана ли ты Саруманом или нет: с одной стороны, он не мог быть столь расточительным, чтобы отправить в Медусельд девушку, которую можно использовать в иных целях, но с другой, это мог быть весьма хитроумный план, рассчитанный на эффект неожиданности, — почувствовав, как я напряглась в его объятиях, которые ещё секунду назад казались самой надёжной защитой, Эйомер прижался заросшим подбородком к моему виску. — Прости, сегодня я понял, как ошибался. Ты слишком чиста, чтобы служить злу. Тэйодред был прав: ты — луч света, позволь мне сберечь тебя.