Подари мне ночь, подари мне день

— Только сегодня? — ужасно захотелось пихнуть Сенешаля локтём в бок, но, учитывая, что он в латах, больно будет одной мне. — А разве Гэндальф тебе вчера ничего не сказал?  — Сказал, — усмехнувшись, он, наконец, отпустил меня. — Сказал, что ты действительно жила в королевстве за морем, а мне, чтобы доверять тебе, нужно научиться слушать своё сердце.       Упс, похоже, Волшебник всем даёт этот универсальный совет, а ещё поддерживает чужую ложь во спасение.  — Хорошо, если мы разобрались с тем, что у меня и в мыслях нет кому-либо вредить, — начала я, когда Эйомер, сжав в ладони мои пальцы, настойчиво повёл к спящему лагерю. — То, возможно, ты позанимаешься со мной немного утром перед завтраком?  — Позанимаюсь чем? — не оборачиваясь, попытался уточнить воин.  — Потренируешь с мечом.       Эйомер всё же оглянулся, и мне захотелось сквозь землю провалиться под его недобрым взглядом. Говорю же — хамелеон — не пятьдесят, сто оттенков негодования.  — Зачем это тебе? — голос стал стальным, из него в миг исчезла всякая теплота.  — Ты же сам сказал: времена тёмные, мы в кольце войны, орки рыщут, я должна уметь постоять за себя, защититься, — опустив всё ещё влажные от слёз ресницы, я взглянула на наши сплетённые пальцы: его — смуглые и сильные и мои — белые и тонкие, словно день и ночь соединились. — Пожалуйста. — Нет, — отрезал Эйомер, похоже отказываясь слышать мольбу в моём голосе. — Девушка не должна брать в руки оружие, я ещё разберусь с тем, кто его тебе дал.  — Но я владею мечом и, если случится бой, смогу быть полезна, как и любой воин. Мне лишь нужны тренировки, чтобы не растерять навыков.  — Дева-воин? — он выплюнул эти слова, словно они были ядовитыми. — Что ты знаешь о войне, чтобы считать, что можешь быть полезной в бою?  — Я никогда ещё не была на войне или в настоящем бою, но уверена, что в нужный момент смогу…  — Да я не сомневаюсь в твоей храбрости! — перебил Эйомер, впиваясь в меня внимательным взглядом. — После драки, которую ты затеяла с Боромиром, я уже понял, что твоя смелость граничит с безрассудством. Но посмотри на себя: тонкая, хрупкая девчонка! В тебе силы не больше, чем в птенце зяблика по весне. Боромир контролировал себя, это был лишь нелепый урок для самонадеянной нахалки, которая посмела поймать его на слове, но в бою никто щадить тебя не станет. Что будет, когда ты окажешься под градом свистящих стрел среди обезумевших от ярости орков, мёртвых тел и кровавого месива? Думаешь, вспомнишь о том, чему тебя возможно научили? Нет! Ты бросишь свой меч и в панике станешь метаться, ища укрытия, но его не будет, тебя разорвут, прежде чем осознаешь, что происходит. Пойми же, что война это не детские игры, воевать могут только мужчины, тебе там нет места.  — Значит, попрошу Леголаса, он не откажет, — упрямо вздёрнув подбородок, я с трудом выдержала гневный взгляд Сенешаля. Считает меня слабой и ни на что не годной? Ну и пусть! Мне всё равно, но как же жаль того перемирия, которое установилось между нами всего несколько минут назад.  — Ты не посмеешь, я запрещаю! — он с такой силой сжал мою руку, что на глазах снова выступили слёзы. — Забудь даже думать об этом!  — Ты не можешь мне приказывать! Я не твоя служанка или подданная! — толкнув его, я попыталась вырваться, но это было всё равно, что пытаться сдвинуть скалу; Эйомер лишь крепче сжал меня, притягивая к себе и глядя в лицо таким потемневшим взглядом, что на голове с перепугу едва волосы не зашевелились. На высоких скулах ходили желваки, ноздри гневно подрагивали: похоже, лучше заткнуться, чтобы не бесить его ещё больше, но ведь он уже так проницательно подметил моё безрассудство, вот и сейчас оно пересилило желание прикусить язык. — Я свободный человек! Твоя сестра дала мне крышу над головой, еду и одежду, но я отработала их честным трудом! Ты не можешь отдавать мне приказы, я не стану им подчиняться! Только попробуй заставить меня хоть что-то сделать, уйду в тот же день!  — Моя сестра не оставила бы тебя без моего позволения, не стоит забывать об этом, — почти прошипел он, запуская пальцы в мою растрепавшуюся косу и больно сжимая волосы на затылке. Чувствуя, что он с трудом сдерживается, чтобы не дёрнуть так, чтобы искры из глаз посыпались, я попыталась сохранить стойкость и не зажмуриться. — Посмей хоть раз ослушаться меня и узнаешь, что будет.  — Похоронишь рядом с отравленной Гримой собачонкой?  — Нет, милая, хуже! Такой исход был бы благословением для тебя!       С этими словами он потащил меня в лагерь и бесцеремонно толкнул к одному из костров, у которого спали женщины и дети. Устроившись у огня, я с досадой наблюдала, как он направился к разбитому для Тейодена шатру, и клялась себе, что никогда в жизни не выполню ни одного его чертова приказа, однако утром так и не решилась подойти к мирквудскому эльфу со своей просьбой.        После приготовленного наспех завтрака мы вновь выдвинулись в путь: дорога вывела из створа долины в степи, которые на горизонте сливались с бурыми холмами и затянувшими небо тучами. От вчерашнего весеннего тепла не осталось и следа, влажный туманный воздух нагонял тоску, а мысли, не давая успокоиться, вертелись вокруг ночной ссоры с Эйомером и его рассказа о зверских бесчинствах орков и Сарумана. Поглаживая шелковистую рыжую гриву Талы, я с ужасом думала о страшной участи тех несчастных, которые были захвачены в плен вражьими слугами: лучше уж смерть, чем такая доля. Даже представить невыносимо, что тела могут коснуться орочьи лапы, а уж терпеть насилие, подвергнуться надругательству и выносить в себе чудовище: Эйомер прав, это самое страшное, что может случиться, это то, что невозможно пережить, сохранив в здравии рассудок. Если тело и выживет, то душа умрёт навсегда. Каково же тем роханским воинам, которые не смогли уберечь свою суженную, жену, сестру или дочь? Теперь понятно, почему они так яростны и непобедимы в бою, почему обладают столь жёсткими, подозрительными нравами: закалились в своей беде, испили боль за родных полной чашей.  — Как думаешь, Гэндальф долго будет искать подмогу, за которой поехал? — спросила я у едущей рядом Эйовин, сдерживая Талу, почему-то недовольно фыркнувшую на жеребца Эрвина, который приблизился к нам, чтобы поздороваться.  — Если бы я поняла, кого волшебник собрался привести к нам на помощь, то смогла бы ответить на твой вопрос, — качнула белокурой головой рохирримка. — Но он так мудрёно говорил о каких-то союзниках, имён которых мне не удалось запомнить, что я сама не знаю.  — Вам нечего бояться, — задорно улыбнувшись, пообещал молодой воин, хотя и не стал подъезжать слишком близко, чтобы не нервировать мою кобылку ещё сильнее. — Горнбург и Хельмова Крепь выдержали не одну осаду и не разу не пали, а сейчас, когда нам предстоит защитить самое дорогое сокровище Марки — наших женщин, мы и подавно справимся.  — Как сладкоречив ваш соловей, красавицы, — расхохотался Гимли, которого Леголас усадил в седло Эрода и теперь пытался научить управлять лошадью, что похоже было не самой лёгкой задачей, учитывая, что привыкший взбираться по горным хребтам гном сейчас проявлял явную боязнь высоты. — Надеюсь, он владеет оружием так же хорошо, как словом?  — Всяко лучше, чем ты поводьями, — предположил эльф, ведя жеребца под уздцы. — Прекрати сжимать бока Эрода своими стальными сапогами, иначе он тебя сейчас сбросит.  — Железные только подошвы, остальное — кожа, — попытался оправдаться Гимли, честно стараясь расслабиться и не вцепляться в терпеливого скакуна всеми четырьмя конечностями сразу.  — Ну да, именно поэтому следопыт из тебя не получится, слишком громко ходишь.  — Зато мыши по ночам наверняка все разбегаются, — улыбнувшись, я вспомнила, какой подняла визг неделю назад, когда увидела в умывальне среди полотенец нагло почёсывающегося Джерри, который не обратил на мои вопли, ровным счётом, никакого внимания и соизволил удалиться восвояси, лишь когда в него полетела туфля.  — Главное, чтобы милашки не разбегались, а отсутствие грызунов мы с ними переживём, — хохотнул гном и тут же вцепился в гриву Эрода, который, услышав его рокочущий смех, не выдержал и, вырвав поводья из руки Леголаса, бешенным галопом понёсся вперёд. — Стой, безумная скотина, я не для того рождён, чтоб с тебя свалиться!       Не в силах сдержать смеха, мы смотрели, как жеребец вынёс его во главу каравана, туда, где ехали Тэйоден, Эйомер, Арагорн и Хама. Как отреагировали на его появление Конунг с племянником, расслышать не удалось, но дунадан смог успокоить испуганного коня прежде, чем тот сбросил своего неопытного седока на землю. Громкую, цветистую брань Гимли успели оценить многие воины, но вскоре было уже не до смеха. Стоило нам начать преодолевать череду холмов, как прискакал посланный вперёд разведчик и сообщил, что за узким пролеском орки и дикари приготовили засаду.       Наверное, трудно найти более стойких женщин, чем рохирримки: они не устроили панику, не было слёз и истерик, напротив, лишь глубокое спокойствие и сосредоточенность. Собрав притихших детей, они вместе с Эйовин и большей частью сопровождавших караван воинов направились по указанной Тэйоденом, огибающей холмы дороге в Крепость. Те же витязи, что остались, выстроили лошадей в шеренгу и, повинуясь жесту Эйомера, устремились туда, где засел неприятель.        Во время перестроения каравана было довольно легко, натянув поглубже капюшон, затеряться среди сидящих верхом мужчин; когда же они с боевым кличем поскакали вслед за своим Маршалом, мне пришлось пониже склониться в седле, чтобы не выдать свой маленький рост. Точнее, раньше-то я свой рост считала даже выше среднего, но теперь, не доставая большинству обитателей Медусельда даже до плеча, чувствовала себя Дюймовочкой в стране великанов.       От гулкого крика витязей закладывало уши, Тала, захваченная общим безумием, неслась так, словно у неё были не только копыта, но и крылья, из мыслей в голове осталась лишь одна: представить, что всё происходящее — ролёвка, забыть о том, что это реальность. Получалось. Получалось, пока мы скакали вверх по покрытому сухой жёлтой травой холму, пока преодолевали овраги и рытвины, пока не поднялись на самый верх, и в воздухе не засвистели стрелы, о которых говорил Эйомер. Пока плоская вершина холма не заполнилась уродливыми монстрами. Верхом на подобных волкам животных они неслись на нас, словно стая диких разъярённых шакалов, в каждом движении, в каждом взгляде и крике таилась яростная, жгучая ненависть. От этой ненависти кровь стыла в венах, как и от звона первых встретившихся клинков. Глядя, как рохирримы бьются верхом, не покидая сёдел, я поняла, что не сумею так, во всяком случае, сейчас. Спрыгнув на землю, я обхватила ладонями голову нервно прядающей ушами Талы.  — Уходи! Уходи, найди Эйовин, ты сможешь! — в карих глазах напуганной кобылы явственно промелькнуло понимание, и всё же мне пришлось, развернув, хлопнуть её по крупу, чтобы она поскакала вниз по склону холма.        Ну вот и всё, отступать некуда, прятаться тоже.       Выхватив меч, я развернулась обратно к бьющимся в жестокой схватке витязям и оркам. Лишь маленькая пичуга против их мощи и стати, испуганная так, что душа, задыхаясь, спряталась в пятки и всё же почувствовавшая в себе силу, как это было и прежде: сильнее страха, не сломаюсь.       Искать соперника долго не пришлось, он сам меня нашёл: коренастый лысый орк с жуткими окровавленными клыками бросился на меня, когда в пылу боя его оттолкнул от себя один из воинов. Похоже, он решил, что нашёл добычу послабее. Что ж, я смогла дать достойный отпор. Решающую роль тут сыграло омерзение к этому ужасному существу: отбиваясь от ударов его зазубренного ятагана, я поняла, что просто не могу позволить орку подойти слишком близко. Хотя, что может быть ещё более близким, чем схватка один-на-один? И всё же, от его попыток вцепиться мне в руку или в плечо кожа покрывалась мурашками, а желудок скручивался в тугой комок. Парируя удары, я начала пробовать переходить в нападение, а затем, сдёрнув капюшон, пользуясь растерянностью врага, который увидел перед собой не мужчину, а тощую девчонку, вонзила меч ему под рёбра. Хруст рассекаемых костей был омерзителен, под весом его тела я упала на колени, но всё же сумела вскочить и выдернуть почерневший от крови клинок из зловонной плоти.       Ровно две секунды, чтобы вдохнуть холодный воздух и вернуть на место капюшон, и вот навстречу уже мчится новый орк. На варге. Решил затоптать, что ли? Сдерживая инстинктивное желание отскочить в сторону, я дождалась, пока зверь подлетел почти вплотную, и лишь тогда подалась вправо, одновременно выбрасывая руку с мечом вперёд и рассекая его горло. Варг, захрипев, рухнул на сухую траву, а соскочивший с него взбешённый орк бросился мне наперерез. Хотелось бежать от него наутёк, остаться на месте и отразить удар стоило неимоверных душевных сил, и всё же я выстояла. Он обрушивал на меня всё новые удары, злился, кричал на своём гортанном языке, когда я уворачивалась, и уверенный в своём превосходстве упустил момент, когда, изловчившись, я пронзила его шею. Что ж, варг и хозяин умерли одинаковой смертью, а мне теперь вовек не забыть их смрадного дыхания.       Отерев меч и липкие от крови ладони о доходящую до колен траву, я, наконец, смогла оглядеться: пешие сражающиеся рассеялись на группы, а те, кто остались в сёдлах, бились у самого обрыва. Среди них я заметила Тэйодена, Арагорна, Эйомера и Хаму, а совсем рядом со мной разили врагов Эрвин, Кайл и ещё несколько молодых воинов. Страх одолел с новой силой и захотелось броситься к ним, чтобы спрятаться за широкими спинами, но было поздно: сзади послышался треск сучьев, обернувшись, я увидела выскочившего из вереска дикаря. Он был выше и мощнее орков: мускулистое тело прикрывали грязные лохмотья, в руках зажат сверкнувший остриём меч. Ну здравствуй, Смертень, тебя-то мы и ждали. Удивительное дело, но страх тут же исчез, по венам побежал жгучий адреналин: если враг меня и убьёт, то и сам целым не останется, покалечу наверняка! Вот оно, где сумасшествие прячется: чем сильнее враг, тем больше азарта. Закричав так, что сама не узнала своего голоса, я первая нанесла удар. В этот раз схватка завязалась нешуточная: удары дикаря были настолько мощными, что я едва отбивала их, и всё же с каким-то невероятным упрямством продолжала махать мечом, но он казалось был неуязвим и с лёгкостью отбивался, а потом резко, словно играя, выбил из моих рук оружие. На лице его была такая самодовольная ухмылка, что перед глазами всё подёрнулось красной пеленой, не помня себя, я, что есть силы, врезала кулаком в квадратную, заросшую рыжей бородой челюсть. Испустив поток жуткой брани, мужчина попытался схватить меня за руку, я, сгруппировавшись, нанесла новый точный удар в плечо, но как итог мы оба свалились в траву, причём, он чуть не вышиб из меня дух своим массивным телом. Действуя на автомате, я била всеми выученными в прошлом приёмами и даже пару раз оказывалась сверху. Костяшки на руках были сбиты в кровь о зубы противника, по лбу и глазам струйками тёк пот, уворачиваться от ударов становилось всё труднее, боль в теле требовала остановиться, потребовать перерыв, но мы не на турнире, а дикарь, снова оказавшись сверху, сжал ладонями мою шею и надавил, перекрывая доступ кислорода. Судорожно дёрнувшись, я внезапно наткнулась рукой на оброненный меч и, почти теряя сознание, вонзила его в шею неприятеля. Он рухнул сбоку, заливая землю кровью, но этого казалось мало: задыхаясь от рвущего горло кашля и слез, я вырвала меч и, сумев подняться на колени, вонзила его в грудь врага, а потом снова и снова… — Хватит, дитя, он мёртв, ты уже одолела его, — чьи-то сильные руки оторвали меня от тела дикаря и заставили подняться с земли. Пошатываясь, выронив обагренный кровью меч, я с изумлением и страхом взглянула в голубые глаза Конунга, который сам взирал на меня с не меньшим удивлением. — Что здесь делает целитель Тэйодреда? — Похоже, лечит самых безнадёжных, — оглянувшись на пихнувшего сапогом труп дикаря Эйомера я только теперь заметила, что битва почти окончена: спешившиеся витязи добивали раненых орков и беснующихся варгов, неподалёку Арагорн о чём-то тихо переговаривался с Гимли и Леголасом. На нас троих почти никто не обращал внимания: поглощенные схваткой воины не заметили затеянной мною драки, наверное, это даже хорошо.  — Простите, меня учили тому, что каждый, кто способен держать оружие в руках, должен защищать своих близких.  — Это верно, но лишь когда дело касается воинов, деве не место на поле брани, — ответил Тэйоден, его осуждающий взгляд остановился на моих болезненно саднящих запястьях. — Твоя пролитая кровь — упрёк витязям Рохана.       Ну конечно, наличие яиц, как всегда, самый весомый аргумент. Я бы ничего не решилась сказать Конунгу, да и не могла: ноги подкашивались от слабости и головокружения, а мышцы горели так, что казалось, в теле не осталось ни одной целой кости.  — Я уже говорил об этом девушке, мой Король. Даю слово, подобное больше не повторится.       Схватив за руку, Эйомер потянул меня к себе, пришлось наклониться, чтобы поднять из травы меч. Стоило взглянуть на окровавленное тело дикаря, как к горлу подкатила мучительная тошнота, с губ слетел глухой стон.  — Вот ты ещё сблевани здесь, — выругавшись, Сенешаль поднял меня на руки и понёс к уже строящим коней воинам. — Где твоя лошадь? Пала?  — Она у Эйовин.  — А ты сюда на крыльях долетела что ли?  — Доползла, — буркнула я, когда он, поставив на ноги, начал оттирать краем плаща чёрную орочью кровь с моего лица. Чёрт, сил и так осталось ровно столько, чтобы лечь и умереть, а этот подлец ещё издевается!  — Я ведь запретил тебе брать в руки оружие, — в голосе Эйомера чувствовалась сталь, хотя действия и стали более мягкими, когда я едва не свалилась к его ногам после прикосновения грубой шерстяной ткани к глубокой ссадина на шее.  — Мне прямо сейчас уйти? — силы иссякали, но упрямство, несмотря на боль и ужас от минувшей схватки, нет.  — Ты даже без кольчуги, — шикнул он, бесцеремонно ощупывая мои плечи и спину.  — Мне её не выдавали, — беспомощно охнув, я всё же повисла в руках Эйомера, когда он коснулся ушибленного в драке ребра. На глаза навернулись жгучие слёзы, сквозь которые едва удалось различить, как он, зашипев, сжал зубы.  — Как ты здесь оказалась? Почему не ушла с женщинами?  — Хотела помочь, разве ты не так же поступил бы на моём месте?        Ох, как Сенешалю не понравились эти слова! Он даже ответить не смог ничем кроме брани, хорошо, что я плохо понимаю рохиррик, но, кажется, было упомянуто, что кого-то немилосердно сношали не слишком светлой ночью.  — Я — мужчина, воин, а ты девчонка, ребёнок — чувствуешь разницу?! — наконец рыкнул он, поддерживая одной рукой, когда я попыталась сохранить равновесие и устоять на ногах.  — Я не ре…  — Ещё какой ребёнок! Посмотри на себя, кто тебя учил так сражаться? Ты же бьешься насмерть, не щадя себя!  — Очевидно не за что держаться! Тебе разве не всё равно?       Глаза Эйомера потемнели до черноты, рука дёрнулась так, словно хотел наотмашь ударить по лицу, но вместо этого он подхватил меня на руки и одним ловким движением усадил на своего Огненога, а затем и сам вскочил в седло за моей спиной.  — Насколько же ты ещё глупа, если не дорожишь своей жизнью! Пускай, сейчас война, но ведь она закончится, и снова наступят мирные дни. В наших степях ещё будут пастись табуны, разве ты не хочешь это увидеть?  — Хочу, — вцепившись в луку седла, когда он, натянув поводья, направил могучего жеребца вслед за выехавшими на каменистую дорогу воинами, я оглянулась на трупы орков и варгов, усеявшие иссохшую песчаную землю. Я и сама убила четверых, но не жалею, и, если представится возможность, сделаю это снова. — Но порой мне кажется, что впереди ничего нет кроме скитаний, и тогда становится страшно.       Эта откровенность далась с трудом, она не хотела слетать с языка, и всё же Эйомер понял, сумел почувствовать боль таящуюся за словами.  — Ты слишком торопишься, не нужно так, — обняв заключённой в чёрную кожаную перчатку рукой, он прижал меня к своей груди, позволяя расслабиться, принять более удобную позу. — Вот увидишь, всё будет: дом, сыновья, и муж.  — Думаешь, любая девушка мечтает только выйти замуж? — откинувшись головой на его плечо, я вслушалась в гул мужских голосов, цокот копыт о камни и шумное речное течение под обрывом. Поднявшийся недавно ветер наконец очистил небо от тяжёлых дождевых облаков, и кожи коснулись ласковые солнечные лучи.  — Разумеется. Счастье женщины в служении мужу и рождении детей, а если она считает по-другому, значит ещё не повзрослела, — уверенно произнёс Эйомер, беря меня за руку и рассматривая разбитые в кровь костяшки. — Вот так не должно быть.  — Будет, когда мне придётся себя защищать, — ох, как многое хотелось ему высказать, но в этот раз благоразумие и усталость победили.  — Тебя защитит муж.  — Ну и где он? Познакомишь?  — Тебя что, прямо сейчас выдать замуж за Эрвина? Так невтерпеж? — в голосе Сенешаля послышалось едва скрытое раздражение, но, краснея от негодования, пытаясь вырваться из его рук, я постаралась не обращать на это внимание.  — Не хочу я за него замуж! Я вообще замуж не хочу!  — Значит, сердце пока свободно. Отдохни, нам ещё не один час скакать, — он настойчиво прижал меня к себе, упираясь подбородком в макушку, чтобы больше не вырывалась. — Поспи немного, позже я отведу тебя к целителю, но прежде нужно добраться до Горнбурга.       Решив больше не противиться, я уютно устроилась в кольце его рук, сжав пальцами придерживающую за талию ладонь. Глаза сами собой закрылись, от мужского тепла и силы стало уютно, словно в мягком коконе, боль постепенно утихала, а взволнованное сердце пело соловьём о том, что несвободно оно, ох как несвободно. Упрямый, твердолобый рохиррим уже сумел завладеть им, возможно, я попытаюсь в будущем сопротивляться этому дурманящему чувству, но не сейчас, когда так сладко в его объятиях.  — Я пока не решил, как наказать тебя за непослушание, но это не значит, что ты прощена.       Произнесённые в самое ухо слова заставили лишь сонно улыбнуться, в эту минуту я не верила, что Эйомер действительно способен причинить мне вред.