Подари мне ночь, подари мне день

Они без конца спорили И редко соглашались…, И вечно ссорились… Они терзали друг друга каждый день, Но их объединяло одно — Они с ума сходили друг по другу.

      Игра в гляделки — она бывает по разным причинам: от злости, подозрения, возмущения да мало ли поводов? А бывает от того, что вокруг слишком много народу, и взгляд становится заменой слов, поцелуев, дерзких намёков. За последнюю неделю мне довелось поймать на себе разные взгляды Эйомера: и пылкие, и раздражённые, порой даже такие, что нестерпимо хотелось сморщить недовольную гримасу или показать ему язык. Но я старательно утешала себя мыслями, что уже совсем скоро мы прибудем в Минас-Тирит, и пусть только попробует тогда подстеречь меня в тёмном углу: я не целоваться стану, я ему все ноги оттопчу. Вру, конечно, да и Эйомер хмурился, только когда к нам с Боромиром подъезжали пообщаться Кайл и Эрвин или кто-нибудь ещё, к кому он по неизвестной причине изволит ревновать. Конечно, было радостно, как от того, что оба молодых витязя живыми и невредимыми прошли через сражение, так и от того, что мужчины начали более снисходительно относиться к моему участию в походе, но всё же выслушивать замечания и поучения этих двоих не было никакого желания. Мне с лихвой хватило того выноса мозга, который в день нашего примирения устроил Эйомер — то целовавший, то бранивший так, что приходилось мучительно краснеть и оправдываться, что я крайне не люблю делать. Спас меня тогда Пиппин, громко позвавший познакомиться с проснувшимися, наконец, Фродо и Сэмом, которые под воздействием лечения Митрандира почивали уже пятые сутки. Это было очень вовремя, потому что на тот момент я как раз вспомнила и готова была употребить пару малознакомых Сенешалю бранных слов. В общем, хоббиты — не только Хранители, но ещё и спасители. Все четверо. И торт всё-таки придётся печь, тем более, что обещание уже озвучено вслух и одобрено довольными удельцами.       Как только набрались сил раненые в битве на Моранноне воины и обломавшие все планы и чаяния Саурона Фродо и Сэм, как мы покинули цветущий, прекрасный Итилиэн, начиная обратный путь в Минас-Тирит. Собственно, тогда же и возобновилась наша с Эйомером игра в гляделки с той лишь разницей, что прежде мы подобным нехитрым способом молча ссорились и препирались, а теперь это стало единственной возможностью соприкоснуться хоть взглядом, пусть редкой, но от того не менее желанной. Конечно, приходилось быть очень осторожной: ведь рядом неизменно был Боромир, точнее, я была рядом с ним, поскольку развести Талу и Киборга в разные стороны по-прежнему было задачей непосильной, как бы мне этого не хотелось. А хотелось порой очень сильно. Несмотря на всю радость от победы, которая кипела живым ярким ключом восторга как в душе, так и в войске, утомляли бесконечные разговоры опекуна с Имрахилем, Арагорном и ещё несколькими командующими о предстоящих работах по восстановлению Гондора после войны и охране его земель от разбежавшихся с Мораннона врассыпную орков. Конечно, впереди ещё много работы по возвращению былого величия и мощи этого богатого на чудесные пейзажи края, но сейчас хотелось просто любоваться первыми сиренево-лиловыми цветками вереска, подставлять лицо ласковому тёплому ветру и просто улыбаться от облегчения, осознания, что всё, наконец, позади. Впрочем, я ведь девушка, а не воин: мне нравится плести венки из одуванчиков вместо того, чтобы слушать монотонные рассуждения о предстоящих ночных патрулях и рейдах, которые должны обеспечить безопасность и позволить избежать набегов разбойничающих слуг почившего Тёмного Владыки. Пожалуй теперь, когда затянувшейся войне пришёл конец, и настал долгожданный мир, самое время согласиться с тем, что моё место не в смертельных битвах. Лучше позабыть о них навсегда, слишком это страшно, чтобы пережить ещё хоть один раз. Также стоит признать и то, что покинула я Медусельд не из отчаянного, горького героизма, как Эйовин, а потому что не умею ждать. Нет у меня подобной добродетели, которой отличаются жёны местных воинов. Уж лучше я тайком увяжусь за милым сердцу Сенешалем и в итоге получу от него нешуточный разгон, чем буду покорно дожидаться вестей в четырёх стенах. В конце-концов, он сам, пусть и не зная того, выбрал возлюбленной девицу, которой если смску вовремя не прислать, о том, что всё в порядке, то она так изведётся от переживаний, что тем же вечером организует разведку боем.  — Уже опять что-то задумала? — словно читая мысли, негромко поинтересовался мой опекун, когда, решив перекинуться парой слов с Гэндальфом, нас покинули Арагорн и Маблунг. — Полагаю, покоя мне и теперь ждать не приходится?  — Просто размышляю, позволено ли мне будет немного похозяйничать на кухнях Цитадели? — опустив ресницы и постаравшись придать лицу как можно больше невинности и безмятежности, я молча подивилась тому, как сильна интуиция у гондорца. Ведь пока Эйомер не сговорится с ним о моём отъезде в Эдорас, покоя и впрямь не будет никому из нас троих. Опять же, я уже говорила любимому, что слова поперёк Боромиру не скажу, потому что это будет верхом неуважения и неблагодарности после всего, что он для меня сделал, так что пусть разбираются сами, без моего участия. И чем быстрее, тем лучше: во-первых, мне тоже исход дела и аргументы любопытны, а во-вторых, очень хотелось бы вернуться в Медусельд вместе с эоредом. — Я обещала хоббитам испечь такой пирог, какого они ещё не пробовали.  — Меня угостить не забудь, прежде чем они всё слопают, — добродушно хмыкнул военачальник, который уже был наслышан о затее с выпечкой, а потому ничуть не удивился. Да и не с чего было, ведь, похоже, мужчины в Арде считают, что все женские помыслы сводятся к тому, как бы посытнее их накормить. Как бы не так! Но им об этом лучше не знать. Крепче спать будут.  — Тогда, пожалуй, испеку два.       Или сразу три, если только терпения на это хватит, потому что хоббиты прожорливее саранчи, а устроить чаепитие хочется не только для них. Радостно улыбнувшись в предвкушении предстоящих хлопот, я погладила по лоснящейся шее Талу, но стоило увидеть впереди серебрящуюся ленту Андуина и поселения на его берегу, как все мысли о готовке тут же вылетели из головы. Теперь разрушенные стены Осгилиата уже не пугали, они словно стали символом начала пути в Великую Битву, которая закончилась полным разгромом Врага. Символом наступившего мира и возвращения домой. Во всяком случае, теперь это случится уже скоро. За прошедшие с нашего ухода три недели жители сумели привести в порядок восточный берег, на нём теперь почти не осталось следов разгрома и минувших пожаров. Лишь глубокие борозды в земле напоминали о метательных орудиях. Воины радовались поздравлениям сельчан с победой и звонкому детскому смеху, я же, зная что вид девушки в их рядах вызовет лишь удивление, постаралась побыстрее натянуть на голову капюшон плаща. В этом мире героями бывают только мужчины, а таким, как я, сумасбродкам могут лишь подивиться. Да и не гонюсь я за славой и почестями, всё это лишнее, чуждое, главное, что на душе, наконец, спокойно, тепло и уютно, и можно улыбнуться обернувшемуся Эйомеру, пока Боромир беседует со старейшиной. Заметив моё желание укрыться от чужих глаз, рохиррим удивлённо приподнял брови, и это было таким привычным, таким родным.       В этот раз мы так торопились вернуться в столицу, что проделали путь, на который в прошлый раз ушли почти сутки, вдвое быстрее и уже после полудня подошли к облепленным деревянными лесами восстанавливаемым стенами Минас-Тирита. Не желая участвовать в долгих приветствиях и поздравлениях, я направила кобылу к уже знакомой боковой калитке, и, несмотря на явное недовольство Талы по поводу разлуки с Киборгом, заставила её промчаться галопом по узким улочкам. Почти все горожане были сейчас у главных Врат, поэтому на нас мало кто обратил внимание, и удалось беспрепятственно добраться до Цитадели. Вручив любимицу заботам удивлённых конюхов, я сделала то, о чём давно мечтала — помчалась в Палаты Исцеления, где нашла всё за той же ширмой сидящую на кровати с книгой румяную Эйовин. Подруга кажется была растрогана моим столь спешным появлением, о чём-то безостановочно расспрашивала, но, спрятавшись в её объятиях, чувствуя, что скоро просто погибну от усталости, навалившейся за все эти дни, я так и уснула, не ответив ни на один вопрос. Наверное, она даже не обиделась на меня, однако проснуться от тихих голосов и изучающего зелёного взгляда высокого рыжеволосого незнакомца было очень неловко. Понять, кто стоит возле узкой кровати, не составило большого труда: если Боромир был похож на могучего медведя, то его младший брат напоминал грациозного хищного леопарда.  — Значит, ты и есть та девушка, опеку над которой взял на себя Боромир? — заметив, что я открыла глаз, спросил мужчина. От того, как он изогнул бровь, захотелось провалиться сквозь землю или, как малое дитя, вжаться лицом в колени Эйовин. И угораздило же вырубиться, не добравшись до своей комнаты, это всё бессонница последних ночей виновата. Разве уснёшь, когда сердце просится к любимому, но нельзя покидать шатёр? — Мне уже довелось услышать о твоих подвигах и непослушании. Довольно похвально, если бы не было так печально.       Ох, как же мне надоели нравоучения со стороны мужской половины населения Гондора и Рохана! Да будет ли им конец, в самом деле? Или мне придётся отстаивать свои права в местном суде? Если он вообще существует. Судя по тому, как побледнела и подобралась Эйовин, она будет моим адвокатом.  — Фарамир, я уже говорила тебе, что как только мой брат вернётся, он разберётся в произошедшем недоразумении, — нахмурившись, подруга придержала меня за плечо, когда, заливаясь багровым румянцем, я попыталась вскочить на ноги. Вот нужно же было забыть, что теперь и ей уже точно известно о скандальном поступке Эйомера. Ну конечно! Такое в тайне не удержишь, наверняка сплетни давно достигли Палат. — Лютиэнь, прошу тебя, сядь. Обещаю, я сделаю всё, чтобы вы с Эйомером помирились.  — Эмм… мне кажется, мы уже достигли понимания… Всё в порядке, — совершенно не желая, чтобы эти пораненные жизнью влюблённые голубки ссорились из-за меня, я решила смолчать по поводу открытого наезда Фарамира и всё же, поднявшись с кровати, направилась к дверям, в которые уже вводили тех из раненых, которых по прибытии решили тщательно долечивать местные целители. — Мне нужно переодеться и привести себя в порядок. Увидимся за ужином, хорошо?       Удивительное дело: Палаты Исцеления я нашла как по наитию, а вот выделенную мне небольшую уютную комнат удалось отыскать уже не так легко. Лишь пару раз заблудившись в коридорах и лестничных пролётах, случайно выйдя к обеденному залу, мне посчастливилось вспомнить, как до неё добраться. Больше, чем тому, что не пришлось спрашивать дорогу у снующей прислуги, я обрадовалась только мягкой постели, в которую забралась, едва скинув одежду. Всё-таки это высшее благо — мягкие подушки и тёплое одеяло. Особенно после заменявших постель шкур, расстеленных прямо на холодной земле. Стоило поуютнее свернуться клубочком на свежих простынях, как сон одолел с новой силой. Проваливаясь в его сладкую бездну, пришлось признать, что я слабее, чем хочу казаться, и за последние недели выдохлась так, что вряд ли проснусь раньше следующего дня. Но это была лишь мечта. Выбираться из кровати пришлось тем же вечером, когда в освещённую лучами заходящего солнца комнату ворвалась Ранара. Требуя, чтобы я немедленно вставала, и выливая принесённую горячую воду в маленькую деревянную купель, она ругалась так грозно, словно и часа не прошло с моего отъезда. Похоже, затаила обиду за то, что мне всё же удалось уговорить Боромира взять меня с собой в Мордор. Служанка не отличалась свежестью взглядов и, как подавляющее большинство средиземцев, считала, что девушке в сражениях делать нечего, а коли уж она, упрямица, настояла на своём, то пусть теперь слушает, что об этом думают порядочные люди.       Слушать пришлось долго, молча и смиренно, потому что ни одного слова в её полную праведного гнева речь вставить просто не удавалось. Даже в купели, помогая намылить волосы и омыться, Ранара не переставала уверять меня, что взялась бы за розги, если бы одна из её дочерей впала бы в подобную моей блажь. Я, конечно, тоже была рада видеть словоохотливую служанку и даже по-своему соскучилась по ней, но оглохла от нравоучений настолько, что выразить этого уже не могла никаким образом. Подобный пылкий выговор наверняка бы одобрил Эйомер, очень славно, что он его не слышал. А ещё очень славными, а точнее красивыми, были несколько сшитых для меня за это время платьев. Настоящее чудо, потому что с ночи судьбоносного попадания в Эдорас, у меня не было своих вещей, а только те, которые одолжила Эйовин, совсем не новые, а пролежавшие долгое время в пыльных сундуках. Радуясь, как ребёнок, я расцеловала замолчавшую от удивления служанку и, облачившись в невесомое белое чудо из шёлка и синих лент, принялась расчёсывать высушенные у камина непослушные кудри.  — Ох и туго же придётся господину Боромиру! — всплеснула руками оглядевшая меня с ног до головы Ранара, едва к ней вернулся дар речи. — Теперь, после такой-то славной Победы, наши витязи жениться захотят, невест будут себе искать, а у него тут такая голубка на выданье! Я надеюсь, не каждый встречный и поперечный знает о твоих выходках? Иначе распугаешь всех женихов, кто же захочет на воинствующей девице жениться?  — А у меня уже есть жених, — отложив гребень, я наивно захлопала ресницами, стараясь не рассмеяться от забавного удивления, отразившегося на лице оторопевшей служанки. В самом деле, прежде я об этом не задумывалась и в своём мире назвала бы Эйомера бойфрендом, в которого без памяти влюблена, но на самом деле, ведь здесь он — жених, и даже успел предъявить свои брачные права, хотя очень не хочется называть так грубо те чудесные, полные нежности и страсти ночи, что были у нас в Медусельде.  — Ты же уверяла, что нет никого?! — уперев руки в бока, подступилась Ранара. — Или обманывала меня?  — Говорить не хотела, — смутившись от нахлынувших воспоминаний, я надела мягкие тряпичные туфли с кожаной подошвой. — Мы в ссоре тогда были, а теперь помирились.  — Помирились значит? Небось один из этих роханских дикарей? А господину Боромиру известно об этом?  — Пока нет, — от одной мысли о том, как «обрадуется» мой опекун новости о роханском зяте, перехватило дыхание. Надеюсь, дальше скандала дело не пойдёт. — Но уже скоро он будет поставлен в известность.  — Что-то ты побледнела, девочка, — не преминула блеснуть наблюдательностью Ранара. — Жених-то твой поди нравом не лучше вашего Сенешаля, если так дулся на тебя, что не соизволил прежде объявить о том, что вы помолвлены?       Не в бровь, а в глаз бьёт. Натужно кашлянув, чтобы скрыть истерический смешок, я поспешила к двери: ведь не зря так наряжалась, а чтобы во время ужина покрасоваться в чудесном платье перед своим норовистым жени… нет, язык не поворачивается…, не готова я ещё к подобному развитию событий. Перед возлюбленным.       Похоже, Ранара была той ещё беспокойной наседкой и своих цыплят-дочерей ей было мало, не слушая никаких возражений о том, что сама найду дорогу, она проводила меня в обеденный зал и с подозрительно сладкой улыбкой пообещала заглянуть перед сном, чтобы удостовериться в том, что у меня всё в порядке. Это что же, ещё один намёк на дикарское поведение рохиррим? Придёт проверить, чтобы мне некий жених не досаждал? Интересно знать, где это местная прислуга понабралась такого снобизма и чувства собственного превосходства? Впрочем, я тоже хороша и выучила же слово «прислуга»! Ведь с детства привыкла обслуживать себя сама и считала социальное равенство нормой жизни, а привилегированных господ, которые не могут сами себе чай заварить и шнурки завязать — напыщенными придурками. Надеюсь, в этой реальности хотя бы рабства нет? Иначе придется устраивать революцию, а мне пока лень. Орки, тролли и прочие оппозиционеры не считаются — пусть творят, что хотят, пальцем не пошевелю, чтобы разобраться в их тёмных нравах.       Немного растерявшись от громких разговоров, смеха и игры волынщика, догадываясь, что витязи уже начали отмечать свою победу, я заметила, что сидящая за главным столом рядом с братом Эйовин оставила рядом с собой место для меня. Но как бы ни чудесно было находиться рядом с ней, а пришлось идти к заметившему моё появление Боромиру. Иначе вдруг опекун решит, что я проявляю к нему неуважение? И, разумеется, ему нет никакого дела до того, что под насмешливым взглядом его младшего братца я чувствую себя нашкодившим котёнком, которого вот-вот ткнут носом в мокрое пятно на ковре. Старательно не отрывая взгляда от своей тарелки с тушёным в пряностях мясом и слушая долгие речи Арагорна и Гэндальфа, над которыми то и дело подшучивал бывший сегодня в ударе Пиппин, я успела также отдать должное тому, что в Цитадели подают отменное вино: густое, как мёд, и сладкое, словно ягоды малины. Или это не вино вовсе, а сваренный напиток вроде глинтвейна? Однако всё же изрядно креплёный: нескольких глотков оказалось достаточно, чтобы почувствовать, как возвращается приподнятое настроение, подмигнуть державшемуся слишком чинно Хаме и, округлив глаза в ответ на его удивлённый взгляд, скромно потупиться, когда с подозрением нахмурившийся Эйомер принялся делать какие-то знаки Боромиру. Тот спешно забрал мой кубок, велев одной из служанок заварить чай, и, к сожалению, на этом дегустация алкоголя была закончена. Вот же как обидно! Это что же получается? Мужчинам можно во всю горланить и веселиться, а коли ты девушка, то сиди скромненько и, по возможности, изображай из себя ангела? Желание высказаться по поводу вопиющей несправедливости было невероятно сильным, но всё же пришлось смолчать, иначе Фарамир обязательно ухмыльнётся, напоминая, что был прав сегодня днём, а я ему такого удовольствия в жизни не предоставлю. Не знаю, что нашла в нём Эйовин, вот меня определенно пугает этот проницательный зелёный взгляд, словно младшему сыну Дэнетора известны все тайны, которые только существуют на земле.       Решив, что всё же лучше не привлекать к себе ненужного внимания, я снова уткнулась в свою тарелку, ведь что ни говори, а полевая кухня последних недель порядком опостылела, и возможность спокойно вкусно поесть казалась сейчас просто уникальной. Как и послушать появившегося вскоре менестреля. Из-за смешения нескольких языков полностью понять, о чём он поёт, не получилось, и всё же внимать глубокому сильному голосу было приятно. Стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором возник отец: он, конечно, не был таким искусным певцом, но всё же любил напевать в душе или на кухне, когда помогал маме готовить завтрак. Прежде я так любила эти минуты, что сейчас невольно навернулись слёзы, и захотелось остаться одной, подальше от шума веселящихся, пирующих витязей, запаха свечей и мраморных чёрных колонн богато украшенного зала. В конце-концов это их праздник, их победа, свобода их земли, а мне уже никогда не вернуться домой. Остаётся лишь привыкать к местным нравам и обычаям, наступая на горло своим привычкам, становясь такой, какой меня хотят видеть, а не такой, какая я есть на самом деле. Кого вообще волнует то, какая я? Главное, чтобы была послушной и не мешалась под ногами, чтобы на любое требование склоняла голову, проявляя покорность, а стоит сказать хоть слово поперёк, как тут же осадят, начнут упрекать и учить жизни вздорную девицу. За время прибывания в Арде я нахлебалась этого по горло и пока держалась только на вредности и желании оставаться при своём мнении, но сколько я ещё смогу сопротивляться в этом мире мужчин, в котором женщина играет столь малую роль, что нужно ещё очень исхитриться, чтобы рассмотреть, в чём она заключается?  — Лютиэнь, тебе не по душе слова песни? — сжавший мою ладонь Боромир в очередной раз удивил своей внимательностью и способностью замечать перемены в чужом настроении. Когда только успел, если участвовал в застольной беседе и, кажется, даже не смотрел в мою сторону? — Если хочешь услышать что-то другое, только скажи.  — Нет-нет, всё хорошо, я просто слишком устала, — сморгнув солёную влагу, мне удалось изобразить на лице мягкую улыбку, которую он ожидал увидеть. — Будет слишком большой грубостью, если я покину ужин?  — Разумеется нет, ты можешь идти.       Благодарная улыбка получилась более искренней, а вот лавировать между витязями, которые пользовались тем, что официальная часть с тостами окончена, и можно сесть не по чинам, а к друзьям, было трудно. Воздух в коридоре оказался прохладнее и свежее, чем в обеденном зале, и накатившую хандру как рукой сняло. В конце концов, у меня больше нет поводов для ссор с Эйомером, и это главное, а на остальной патриархат можно просто закрыть глаза, что мне с него в самом деле? Ничего не изменишь, революцию не устроишь, да и феминизмом я никогда не страдала; так стоит ли сейчас переживать из-за того, что невозможно сдвинуть, как и Туманные Горы? Разве что новый Балрог проснётся. Такие мысли заставили рассмеяться и, отбросив за плечи чёрные кудри, направиться к лестнице. Прежде я стремилась выпрямить волосы, но здесь непослушные локоны, кажется, считаются чуть ли не главным моим украшением, и, пожалуй, это очень приятно, если не задумываться о том, что местные витязи просто такие жирафы, что с высоты своего роста их первыми и замечают, а вот заглядывать в лицо девице, беспардонно пялиться считается неприличным. Хлопнувшая внизу дверь заставила свернуть с верхней площадки в освещённый факелами коридор и поторопиться к своей комнате. Всё-таки, несмотря на вернувшееся хорошее настроение, сталкиваться сейчас ни с кем не хотелось, ведь каждому живому существу иногда нужно побыть наедине с собой, особенно после долгого похода, проведённых у костра ночей и многотысячного гула голосов. Конечно, я привычна к большим шумным сборищам, но то были любимые ролёвки в родном мире, а вот свыкнуться с тем, что пришлось за столь короткое время пережить в Средиземье, ещё только предстоит; ведь одно дело мечтать о великой сказке, а совсем другое понять, что способна убивать, пусть даже и орков. Раздавшиеся за спиной шаги заставили испуганно вздрогнуть и припомнить выговор Эйомера о том, что не пристало девушке проявлять беспечность, когда вокруг полно подвыпивших витязей. В самом деле, нужно не размышлениям придаваться, а шевелиться быстрее, если не хочу нарваться на поползновения какого-нибудь набравшегося вина или эля Дон Жуана. Вариант спасаться бегством показался самым разумным, но, похоже, уже было слишком поздно, однако свернуть за поворот и спрятаться в тени колонны, чтобы рассмотреть своего преследователя, я всё же успела. Показавшаяся в пляшущем свете факела рослая фигура удивлённо оглядывающегося воина заставила радостно улыбнуться и торопливо оправить украшавшие лиф нового платья ленты.  — Вы кого-то потеряли, Сенешаль? — о, это того стоило — выйти ближе к факелу, чтобы увидеть его строго сведённые брови. — Я с удовольствием помогу вам в поисках.  — Ты напугала меня, — продолжая хмуриться, направился ко мне Эйомер. — Хоть знаешь, что может случиться с девушкой, которая разгуливает без сопровождения по тёмным коридорам?  — Боромир разрешил мне уйти.  — Он бы тебе и их брагу пить позволил, если бы я не заметил! Хороший у тебя опекун, ничего не скажешь!  — Никакая это не брага, просто вино с пряностями и мёдом, — надо же, как он взвинтился, интересно с чего бы? Или ревность ко всему, что движется и издаёт звуки, наше всё?  — Много ты знаешь о напитках, которые здесь подают?!  — Да и ты, я гляжу, специалист по тому, чем с девицами в тёмных углах заниматься!  — Что ты сказала?!  — Именно то, что изволили услышать твои королевские уши! Если бы сам по коридорам пьяный никого не ловил, то и других бы ни в чём подобном не подозревал!        Ну вот, только минуту назад радовалась, что не осталось поводов для ссор, а теперь, глядя на то, как побагровел от ярости гордый роханский наследник, остаётся одно — подхватив подол платья, бежать наутёк, пока не вставил по пятое число.        Господи, ну в каком же мире можно убежать от Эйомера? Особенно, если довела его до белого каления?  — Отпусти! — едва выдохнув с перепугу, почти завизжала я, когда его ладони сомкнулись на моей талии, что есть силы дёрнув назад — на себя. — Сюда Ранара должна прийти!  — Только этой скандальной ведьмы не хватает, — зло выругался рохиррим, потянув меня за колонну, которая, если бы не проявленная мною глупость, могла послужить хорошим убежищем. — А ну повтори, в чём ты меня обвиняешь?!  — Ты слишком редко целуешь меня, я ужасно соскучилась! — в самом деле, а что ещё на ум придёт, если он, прижав к холодной каменной стене, испепеляет таким грозным взглядом, что душа в пятки уходит и пытается просочиться сквозь туфельки, чтобы удрать прочь, пока не поздно?  — Целоваться ты удумала, женщина?! Да тебе язык нужно вырвать, чтоб неповадно было такую чушь нести и сыпать непотребными обвинениями!       Всё ясно, уже поздно.  — Ну не хочешь, как хочешь! Не заставлять же тебя?! — пытаясь изобразить возмущение на побледневшем лице, я что есть силы наступила ему на ногу. Ведь нельзя же никогда терять надежду? И из хватки такого быка-культуриста тоже можно вырваться. Наверное. Нужно только очень постараться. И набраться наглости. — Если я женщина, то ты старый дед, и нечего меня тут лапать, а ну как кто увидит?!  — Лапать значит? — нужно сказать, на его лице даже мускул не дрогнул. Ничего не скажешь, нервы у Сенешаля железные. Ноги тоже. — Ты всё сказала?        Закусив губу, я опустила ресницы, и тут на ум, наконец, пришла гениальная идея. В самом деле, что для девушки проще, чем хлопнуться в обморок? Особенно по очень уважительной причине? А уж картинно закатить глаза и повиснуть в мужских руках вообще легче лёгкого. Я и не так изощряться умею, если хочу уйти от ответственности за свои проделки.  — За дурака меня держишь? — громкий рык над самым ухом тут же заставил понять, что факир был пьян, и фокус не удался.  — Вовсе нет, только за мужчину, который волнуется о здоровье своей любимой, — насупившись, я выпрямилась, не преминув ещё пару раз наступить ему на ноги. Никакой реакции. Да, терпение, похоже, и в самом деле титаническое.  — Я только и делаю, что волнуюсь, разве это так плохо видно? — с этими словами Эйомер тряхнул меня за плечи, словно надеялся таким нехитрым способом поставить мозги на место. — Чего ты добиваешься?  — Поцелуй, тогда скажу!        Неприлично громко выругавшись, он возвёл очи к потолку, но затем всё же наклонился, чтобы подарить опаляющий, яростный поцелуй. Отвечая на него, чувствуя, как от счастья подкашиваются ноги, я вдруг поняла, что нет на свете большей радости и удовольствия, чем дразнить любимого. И кажется, мой рохиррим тоже это понял.  — Ты шкодливей любого ребёнка, — шепнул он в мои губы, а затем, увлекая новой желанной лаской, подхватил на руки и направился в конец тёмного коридора.  — Ранара правда сказала, что придёт, — зацелованная, едва вдыхая прохладный воздух, я виновато взглянула в полыхающие страстью серые глаза любимого, когда мы, наконец, оказались у дверей моей спальни. Вот если бы промолчала по поводу своего жениха, служанка бы так не всполошилась. — Хочет проверить, что со мной всё в порядке.  — Хоть на что-то у Боромира ума хватает, — недовольно буркнул Эйомер, ставя меня на ноги и даря на прощанье ещё один пылкий поцелуй, прежде чем толкнуть дверь. — Не забудь щеколду задвинуть.  — Обязательно, — сделав, как он велел, я прижалась лбом к углу дубового косяка. В самом деле, как теперь уснёшь, когда рохиррим своими жадными ласками разбудил столько огня в крови? Как же тошно от звука его удаляющихся шагов. Хоть бы в окно пообещал залезть. Хотя нет, здесь ведь третий этаж, а я очень дорожу его жизнью. Не приведи Господи, шею свернёт! Мне, как Джульетте, уходить вслед ещё рано, так что очень не хочется, чтобы пришлось переиначивать шекспировский сюжет.