Ангелы во тьме

Ада стояла как вкопанная, глядя на удаляющийся мужской силуэт и слушая стихающие шаги. Она сильно сжала кулаки, отчего ногти вонзились в ладони. Вздрогнув от боли, Ада словно очнулась после долгого сна. Тряхнув светлой копной волос, она окончательно прогнала странное чувство, охватившее ее при виде незнакомца на пороге своего номера. «Не стоит думать об этом», — решила она, возвращаясь в комнату и садясь на кровать. Ада опустила голову, будто та стала тяжелой, неподъемной. Веки потяжелели, но при этом ей совсем не хотелось спать. Ей все время казалось: если она ляжет спать, то обязательно проспит, несмотря на то, что попросила администратора разбудить ее рано утром. Ада подняла голову, встречаясь взглядом со своим отражением в зеркале. Она медленно поднялась, подошла к туалетному столику, села в кресло. Девушка коснулась кончиками пальцев скул. Боже, какая она бледная и усталая. Волнения и переживания еще никому не шли на пользу. Девушка достала из косметички пудреницу и легкими движениями нанесла пуховкой слой розовой пудры, придавая коже яркости. После взяла румяна, чтобы скрыть признаки усталости. Подрисовала брови, подкрасила ресницы. Она замерла, не зная, наносить ли на губы алую помаду. В обычной жизни она никогда не пользовалась ею, считая, что яркие губы придают вульгарности. Хотя нет. Это ей постоянно твердила мама, и впоследствии ее вера в это укрепилась. Только на светские выходы она красила губы, чтобы угодить Адриану, ведь ему так нравились женщины с яркой помадой. Ада все же накрасила губы. Для чего она это делала? Неужели собралась спать со слоем косметики на лице? Или все же спуститься в ресторан отеля, чтобы поужинать с тем наглым мужчиной, которого она уже трижды встретила за этот странный вечер? Нет, она действительно хотела поужинать, потому что умирала от голода, а не потому, что ее пригласил в ресторан симпатичный мужчина. Застегнув последнюю пуговицу на спине синего платья из тонкой джерси, Ада снова посмотрела на себя в зеркало. Платье сильно облегало бедра, но зато закрывало ключицы и руки. Девушка быстро причесала волосы, еще раз взглянула на зеркало и внимательно оглядела свое отражение. Несколько капель духов «Cuir de Russie» [1]. Что ж, неплохо, теперь можно спускаться вниз. Рука на мгновение замерла над ручкой. Наверное, мама посчитала бы ее легкомысленной, дала бы пару затрещин, хотя она уже давно выросла из того возраста, чтобы получать оплеуху за малейшую оплошность; а после прочитала бы целую тираду о том, как должна вести себя замужняя женщина ее круга. Возможно, в Лондоне, помня все это, Ада никогда бы себя так не повела: ей несвойственно сумасбродство. Оно присуще Элизе, которая всегда могла в открытую флиртовать с мужчинами в присутствии матери, совершенно не боясь ее гнева и недовольства. Элизе всегда прощалось, ведь она любимая младшая дочка. Но сейчас Ада была в Париже, далеко от дома и семьи. Что ей мешало на несколько часов отпустить себя? Ничего. Она могла позволить себе немного развеяться и скоротать эту промозглую ночь, слушая приятную музыку и вкушая французскую еду. Никто об этом не узнает: вряд ли кто-то из ее знакомых проводит время в этом отеле. Ада слабо улыбнулась. В глубине души зарождалось чувство торжества — сегодня она свободна от любого диктата родственников, может делать все что угодно, и никто ей не указ. В эту ночь можно побыть немного собой: не обремененной домашними хлопотами, не заботясь о том, что будут думать о ней в свете. Она все же решилась: вышла в коридор, закрыла за собой дверь. Сердце бешено колотилось в груди. Впервые в жизни она совершала сумасбродный поступок. Ни в детстве, ни в юности она не могла возразить родителям, и в этом всегда был виноват ее мягкий характер. Спускаясь по лестнице, Ада стала взглядом искать того странного мужчину, пригласившего ее на ужин. Когда взгляд нашел его, на губах ее вновь заиграла улыбка. Наверное, стоило сделать вид, что она не видит его, пройти сразу же в ресторан и поужинать в гордом одиночестве, топя грусть в бокале некрепкого вина. Но у Ады не получилось остаться незамеченной. Увидев ее, мужчина резко встал с кожаного дивана и быстрым шагом направился к ней. — Я знал, что вы все же придете, — вкрадчиво произнес мужчина, беря девушку за руку и поднося ее ладонь к губам. — Гай Данбар. — Ада Равенхарт, — представилась Ада, заметив, как он замялся при звуке ее имени или же потому, что увидел обручальное кольцо у нее на пальце. — Очень приятно познакомиться, — не моргнув, сказал он. Они прошли в ресторан — играла «Tea for Two» Арт Татум [2], — сели за столик неподалеку от сцены. Несмотря на столь позднее время, посетителей было довольно много: в Париже ужинали дома только дураки. Этот город, в отличие от Лондона, долго не мог уснуть. Гай попросил принести некрепкого красного вина, сырную тарелку, эскарго, гратен дофинуа [3] и крем-брюле на десерт. Ада все время, пока ее случайный спутник разговаривал с официантом, подозрительно смотрела на всех, задаваясь вопросом: «Что я здесь делаю все-таки?». Она чувствовала себя не в своей тарелке, щеки пылали, и она радовалась, что румяна скрывают этот недостаток. Так давно она не ужинала с мужчиной, который не являлся ее мужем, что терялась только при одном его взгляде. В последний раз, почти шесть лет тому назад, она ужинала в «Rules» [4] c Гарри. Тогда Ада знала, что им придется в скором времени расстаться, поэтому весь вечер почти ничего не говорила, боясь разрушить магию момента. Потом они разошлись, и после она стала ходить на ужины только с Адрианом. — Вы часто бываете в Париже? — начал непринужденно беседу Гай. — Да, — пролепетала Ада. — А вы? Думаю, что не так часто приезжаете из Америки. — Я давно уже не живу там. В Париже я прожил много лет, а потом были Вена, Берлин, Испания, но мой дом сейчас в Лондоне, — ответил Гай, бросая внимательный взгляд на Аду и замечая ее волнение, которое та пыталась скрыть. — Но вы не так часто там бываете, — заметила Ада, продолжая вежливо вести разговор. — Вы не похожи на дипломата, хотя на вас надет дорогой костюм. Не похожи на торговца, несмотря на вашу настойчивость. Может, смахиваете на авантюриста, но вы внушаете мне доверие. Боюсь ошибиться, но я думаю, что вы журналист. — Вы поразительно наблюдательны. — Гай легко улыбнулся. — Я пишу о политике и войне. — Войны нет — вам не о чем писать, — отрезала Ада, и это прозвучало как-то наивно, по-детски. — Ошибаетесь, она вокруг нас. — Он обвел взглядом зал. — Она всегда с нами. Человечество не научилось жить без нее. Посмотрите, война в Абиссинии, в Испании, и это далеко не последние очаги бедствий. — Не говорите о войне, я уже устала слушать о ней. Все только и говорят, что Гитлер начнет войну, — пылко произнесла Ада. — Хорошо, не будем говорить о том, что ждет мир в будущем, — согласился он, читая в больших голубых глазах облегчение. — Скажите, а вы всегда знакомитесь с женщинами в фойе отеля? Ее вопрос можно было бы понять иначе, отыскать за ним скрытый подтекст, осуждающий намек, но Гай услышал другое — скорее всего, удивление. Иногда в ее мягких наклонах головы он угадывал Сильвию, читал во взгляде уставшую от брака женщину. Возможно, все это так, но пугливые глаза говорили о другом: она по-своему любила мужа или очень уважала его и боялась оступиться. — Так что вы скажете, мистер Данбар? — Вопрос вырвал его из омута размышлений. — Только с вами, — хитро ответил он, зная, как женщинам нравятся такие фразы. — В последнее время у меня нет времени заводить случайные знакомства. — По вам так не скажешь. — Ада сложила руки на коленях и, нащупав обручальное кольцо, зачем-то начала его крутить, будто желая снять. Оно словно жгло ей палец. — Знаете, есть такой тип мужчин в обществе: они с азартом охотника смотрят в глаза каждой премиленькой девушке, с которой можно завести знакомство. — Не думайте, что я охотник, — парировал он. — Замужние женщины редко меня интересуют, хотя с ними всегда проще. Я жуткий собственник, никогда не хочу делить свою женщину, даже с ее мужем. — Гай замолчал, внимательно глядя на Аду и замечая ее разрумянившиеся щеки. — Вы думаете, я ищу знакомства? — Она зло бросила на него взгляд. — Нет, я так не думаю. Я знаю, что вы не из той породы женщин, какие постоянно ищут развлечений на стороне. — Гай потер задумчиво подбородок, подбирая слова. — Но даже самая верная жена может переступить черту. Хотите пари? — Что еще за пари? — уточнила Ада, делая глоток вина. — Довольно необычное. Если вы к утру не будете готовы убежать со мной, то я навсегда исчезну из вашей жизни. — Вы и так исчезнете, когда я сяду на поезд до Кале, — уверенно произнесла она, понимая, что со стороны это звучит наигранно. — Я так не думаю, ведь в Лондоне мы можем легко пересечься. — Гай хитро улыбнулся. — Так вы готовы поспорить? — Да, — выдохнула она. — Только у меня есть условие. Вы сказали, что если я с вами не убегу, то вы исчезнете навсегда, но я хочу, чтобы вы взяли билет на самолет и улетели в Штаты, а после прислали мне оттуда открытку. — Идет. — Он подлил им еще вина. — Но вы проиграете. — Почему же? — вырвалось у нее. — Другим нужны недели и месяцы, чтобы полюбить, и полюбить едва-едва, так что им еще необходимы встречи, общие интересы, взаимное узнавание, сомнения. Для меня все уложилось в один взмах ваших ресниц. Считайте меня безумцем, но постарайтесь поверить. Ада не нашлась с ответом. Она растерялась, не зная, как лучше сказать, чтобы он верно ее понял. С чего он вообще взял, что утром она побежит за ним, как собачонка, забыв обо всем на свете? — Не могу, — выдавила она из себя, ошеломленная этим признанием. — Понимаю вас. Что ж, не будем об этом. Тогда пойдемте танцевать. Говорят, танго нынче популярно в низах нашего общества. — Он встал и подошел к ней. Заиграла мелодия Карлоса Гарделя, его знаменитая «Por una cabeza», написанная для фильма «Танго-бар» [5]. Ада подняла на него взгляд, чувствуя, как горит лицо, будто у нее поднялась температура. Она поджала губы, не зная, что и делать. Никогда не танцевала танго, хотя и много слышала об этом вульгарном танце. Ада глубоко вздохнула, положила ладонь в его протянутую руку. Гай помог ей подняться. Они танцевали среди пар, не ведавших любви, поглощенные лишь собой, пристально смотрящие друг на друга, серьезные и в то же время отрешенные. Гай увлекал ее за собой, и она не видела никого вокруг, тая от его прикосновений, вслушиваясь, как стучит сердце в груди, иногда любуясь собой в зеркалах по стенам. Изящная, тонкая, взволнованная, слегка раскрасневшаяся. Порой она откидывала голову, чтобы лучше видеть его лицо, а он нашептывал ей разные слова, которые она не могла разобрать. Но она отчего-то была согласна со всем, что он говорил, и заливалась легким, едва слышным смехом. Они медленно и загадочно кружились, щека к щеке. Так тесно, как требовало танго: танец моряков и их портовых шлюх, танец, который танцевали нищие Буэнос-Айреса. «Что бы сейчас обо мне сказала мама? — еще подумала Ада. — Она бы прочитала целую нотацию, но сейчас я, как Элиза, могу делать все, что хочу, несмотря на здравый смысл. У меня только одна ночь в Париже. Только он один, которого я навечно оставлю в памяти, с радостью и горечью вспоминая, наслаждаясь тем, что на миг смогла сбросить все цепи и запреты. Завтра все будет прежним». Прижавшись щекой к его сильному плечу, прикрыв глаза, она просила говорить его еще и еще. Ада была счастлива, что он так хорошо знает ее, хотя они знакомы всего ничего, знает лучше, чем она сама, и лучше смеется над ней. Запрокидывая голову, она заметила, что глаза у него голубые, пронизанные золотыми искорками: они сияли на его загорелом под испанским солнцем лице. Глаза, похожие на море и солнце. Ада прижалась к нему в порыве благодарности за эти прекрасные глаза, ощущая, как его рука еще крепче сжимает ее талию, будто собирается переломить. Доверившись чудесным рукам, влекущим и вращающим, она спрашивала себя, когда в последний раз могла вот так наслаждаться танцем. Когда была юной девушкой. Дебютанткой, познающей азы светской жизни. Тогда она была так наивна и чиста, так глупа и не испорчена, тогда она не ведала, что такое страсть, не знала, что такое любовь и боль. В те времена она была птенцом, учившимся летать. Они возвышенно вращались в голубом полумраке зала ресторана. Ада прикасалась губами к руке Гая, гордая своей смелостью, и удивлялась сама себе. Она постоянно думала, что скажет мать, и торжествовала над тем, что та ничего не видит и никогда не узнает о ее временном помешательстве. О, именно этого ей не хватало в последнее время: трудно отпустить себя в полет, позволить себе быть самой собой, свободной от всех и всего. Шепот их страсти посреди тошнотворного вальса, сменившего танго, обвивал зал паутиной. Гай склонился над ней, вдыхая запах ее духов и аромат кожи. Он просил ее говорить, потому что не мог без ее голоса. Выйдя наконец из оцепенения, она не сводила с него глаз. — Скажите что-нибудь необыкновенное, — попросил он тихо; так, чтобы расслышала только она. — Мы оба потерялись в этой музыке, — просто сказала Ада, улыбаясь вновь и ощущая, как ему нравится ее улыбка, похожая на солнце. — Скажите что-нибудь еще, — снова попросил Гай. — Мои глаза сейчас, наверное, безумны, — проговорила она, прижавшись к незнакомцу. Он ничего не ответил, еще сильнее сплетая ее пальцы со своими. Музыка снова сменилась: стала резкой, для быстрых танцев, но Ада и Гай продолжали кружиться по залу, ощущая, что взоры всех обращены на них, и слыша шепот, что все влюбленные всегда так себя ведут. Но разве они влюбленные? Нет, конечно, это просто влечение. Химия. — Прогуляйтесь со мной по городу. Я хочу запомнить его, ибо больше сюда не вернусь, а все это великолепие скоро испортит война, — предложил Гай, целуя ее пальцы. — Хорошо.