Ангелы во тьме

Они вместе поднялись на второй этаж, чтобы забрать верхнюю одежду и зонты. Они шли, как тайные любовники, боящиеся разоблачения, но в глубине души наслаждались, что им удается до сих пор обманывать всех, убеждая себя в правильности действий. Но они никогда не были любовниками. Или же стали ими после того, как танцевали в полумраке зала ресторана? Любовники — это не только те, кто делят постель, но и те, кто испытывают страсть, делят одну тайну на двоих, но при этом, не смея прикасаться другу к другу, продолжают стоять на хрупкой грани запрета и дозволенности. Они спустились по лестнице, держась за руки, словно делали это всегда, уходя вместе из номера, где были только что. Они шли, улыбаясь и бросая друг на друга нежные взгляды, не замечая никого вокруг себя. На улице шел мелкий дождь. Уличные фонари напоминали печальные искорки в унылом дождливом покрывале, которое несколько дней назад опустилось на город, охладив летний воздух и сделав его похожим на октябрьский. Ада поежилась, вспоминая, как не любила, когда в Лайм-Риджесе шли дожди, ведь нельзя было выходить к морю, бродить по песчаному берегу в одиночестве. Ей, англичанке, давно бы стоило привыкнуть к такой промозглой погоде — в Англии часто лили дожди, портя всем настроение, — но Ада так и не смогла полюбить их, как, например, Джеймс. — Не люблю дождь, — вдруг озвучила она мысли вслух. — Почему же? — спросил Гай, беря ее за руку. — Потому что не видно солнца, а еще эти лужи… — Она опустила голову, глядя на отражение ночных огней в темных лужах на асфальте. Гай мягко сжал руку Ады в тонкой перчатке, собираясь убедить ее в другом. Он любил летние дожди за их очарование и неожиданность, обожал когда-то прогуливаться вместе с Сильвией в такую «паршивую» погоду по улицам Парижа, говоря о всякой всячине. Гай стал перечислять Аде все оттенки неба, деревьев и крыш, которые они увидят во время прогулки, заговорил о неподвластном человеку океане чувств и эмоций, что откроются им, о зонтике, под которым так здорово шагать, тесно прижавшись друг к другу, о радости, с которой они укроются в одном из ночных кафе, чтобы выпить горячего чаю, об одежде, сохнущей около огня, о том, как они, предавшись сладкой истоме, займутся любовью, снова и снова, о том, как под одеялом будут говорить по душам, словно дети, укрывшиеся в палатке посреди разбушевавшейся природы. Ада слушала его молча, все сильнее и сильнее стискивая его пальцы. Ей нравилось каждое его слово, она даже не сделала замечания, что они никогда не будут заниматься любовью у догоравшего огня в камине. Не возразила ему, что это их первая и последняя встреча, ничего не значившая для них. Нет, Ада решила не портить этот миг, не разрушать магию, возникшую в эту ночь. Она хотела помнить только хорошее о ней, и пускай на этом воспоминании не будет ни одного темного пятна. «Я ли это? С полузакрытыми глазами, под дождем на улицах этого города, так любимом мною с детства. Я никогда не думала, что буду делать нечто подобное, вести себя как в юности, когда принадлежала душой и телом Гарри. Я никогда не видела себя такой. Даже не знаю, как это описать. Наверное, так любуются луной или часами сидят, уставившись на волны или закат. Во мне будто проснулись те чувства, что я похоронила в себе, принеся в жертву нашу с Гарри любовь. А может и нет? Все равно, мне нравится идти вот так, борясь с легким холодом, чувствуя, как вода просачивается сквозь костюм, впитываясь в кожу, падая в туфли. Чувствовать мокрый асфальт под ногами. И запах дождя, смешанный с французской ночью. И звук капель, бьющих по зеленым листьям. То, о чем говорится в книгах, которые я когда-то читала. Это я? Кто бы мог подумать? Я или все же нет?» — размышляла Ада, продолжая ловить отражение города в тонком рисунке луж на тротуарах. — Знаете, я давно так не бродил с женщиной, поглощенный мыслями о ней, и в то же время осознавая свое одиночество, — тихо произнес Гай. — Одиночество? — Ада повернула к нему лицо, вглядываясь в голубые глаза. — Да, одиночество. — Они продолжали идти по улицам, совершенно не замечая, как менялись указатели и фасады зданий. — Скажите, Ада, вы любили когда-нибудь? — Да, — прошептала она, прикусывая губу. — А Вы? — Когда-то я думал, что «да», однако сейчас совершенно другого мнения, — задумчиво сказал он. — Я так понимаю, что любили вы давно и успели забыть восторг чувства, вызывающего столь неоднозначные эмоции у всех. — Гай сменил тему, не желая говорить о Сильвии. Сейчас не время делиться с Адой воспоминаниями о былой любви. — Откуда вы узнали? — робко спросила она. — У вас был такой потерянный взгляд, какой я часто видел в Испании у женщин, потерявших своих мужей. Знаете, в их глазах стоит такая тоска, будто никогда больше они никого не полюбят, словно жизнь для них остановилась. Вот это я прочел в ваших глазах, когда увидел, как вы курили у Гар-дю-Нор. — Гай замолчал, осмотрелся по сторонам. Нужно дойти до Эйфелевой башни, последний раз взглянуть на нее, чтобы запечатлеть этот символ города, несмотря на то, что многие до сих пор считали: она уродует город. — Вы видели ту войну? — Тихий голос Ады утопал в звуке дождя, но Гай расслышал ее вопрос. Она так яро говорила о войне недавно, но почему-то сейчас ее интересовал факт: был он на войне или не был. В ее голубых глазах появились легкие слезы, будто она догадалась, что там он получил ранение, или же ему тяжело вспоминать ту ужасную аморальную войну. Хотя вряд ли такая женщина, как Ада Равенхарт, дочь известного дипломата, прославившегося своей принципиальностью, понимала, что есть война и ее ужасы. Эта женщина одевалась только у лучших модисток, жила наверняка где-нибудь в Кенсингтоне [1], в одном из тех богатых домов, где обитала вся богема. В дом Ады приезжали разные гости, она могла позволить себе путешествовать по стране. Ада Равенхарт не знала забот и просто изображала деланное беспокойство. Но ее голос… Он звучал так искренне. Так чисто. Без ноты фальши. В это не стоит верить, но все же… Все же он поверил, что страсть, загоревшаяся в его сердце во время танца, сможет перерасти в любовь. В то забытое и отвергнутое им чувство. — Да, я был, — спокойно прозвучал его ответ. — Там умер мой брат. — Она поджала нижнюю губу, явно сдерживая поток слез, готовых хлынуть по щекам. — Он уехал с интербригадой, так и не смирившись с моим браком и выбором сестры. Джеймс всегда презирал все эти правила, какие устанавливала в доме мама. Ненавидел ее устаревшую мораль. Но ему приходилось с этим мириться лишь только потому, что он наследник. Отец бы перестал оплачивать его учебу, расходы. Мама надеялась, что он вернется, но пришло письмо о его смерти. И ничего не изменилось после этого. — Неужели ваше замужество на самом деле такое ужасное? — Уголки губ Гая легко дрогнули. Было много причин, почему брак Ады не нравился ее брату. Мужчина был старым, но богатым, что безусловно нравилось ее родителям. Он сделал себе карьеру нечестным путем, но это уже мало кого волновало, а Джеймс терпеть не мог карьеристов. Между ними просто возник личностный конфликт, да и сам Джеймс любил выяснять отношения, раз выбор двух сестер совсем не пришелся ему по душе. — Нет, — прошептала Ада. — Просто… Она не знала, что сказать и как объяснить, что ее брак с Адрианом — стечение обстоятельств, что он всех устраивал. Нельзя назвать его ужасным, скорее, скучным. Каждый мог бы жить своей жизнью: Адриан вел бы светскую жизнь, а она бы уехала подальше от Лондона, занимаясь цветоводством, но это было невозможно: социальные статусы обоих диктовали им совершенно иные правила игры. Ада глубоко вздохнула — прохладный воздух коснулся легких, и ей стало холодно. Гай, заметив это, снял с себя пальто, бережно накидывая его на хрупкие плечи Ады. Зря он так думал о ней. У каждого из них была своя трагедия, и по воле случая они встретились в Париже странной промозглой летней ночью. — Тогда почему такой грустный взгляд? — неожиданно спросил Гай. — Это все из-за сестры. Она сейчас в Берлине… — Тогда я сочувствую ей и вам. — Гай сжал ладонь Ады, словно призывая посмотреть на него, перестать прятать взгляд. — Я так понимаю: ее муж нацист. — Ада кивнула. — Теперь все ясно. Мне жаль, но в скором времени вы с ней окажетесь по разные стороны баррикад. — Не говорите так… — Однако это так. — Они остановились. — Ада… Он впервые назвал ее по имени, и в сердце у нее загорелся теплый огонек радости. Ада слабо улыбнулась, касаясь рукой в перчатке его щеки. — Ада… — Вы говорили, что утром я убегу с вами. Я почти готова это сделать, но никогда не совершу этого, — начала Ада. — Я не смогу убежать с вами, просто отбросить все назад и сбежать в неизвестность, но смогу этой ночью скрыться от всего. Ада закрыла глаза и губами прикоснулась к его сомкнутому рту. Гай обхватил ее за талию. Он даже не пытался оторваться от нее, будто это правильно, и оба не нарушают запретов, а за их спинами нет прошлого, не существует мужа Ады и ее семьи. Гай удивился. Он думал: если и будет соблазнять, то только сам начнет первым или же не станет даже пальцем прикасаться к ней. Он не ожидал, что с виду чопорная и надменная Ада Равенхарт станет так себя вести. Возможно, поэтому он не сразу ответил на ее неожиданный поцелуй. Она почувствовала, как его губы разомкнулись и Гай стал отвечать ей. Перестал быть каменной статуей. Его губы нежно касались ее губ. Дыхание сбилось. Ладони вспотели. Ада полностью отдалась чувствам, вспоминая, как любила целоваться с Гарри на набережной Темзы. Ей стало не хватать воздуха, но прекращать волшебный поцелуй не хотелось. Гай еще крепче прижал ее к себе. Оба задыхались. Она сильнее стиснула его плечи, не желая отпускать от себя. Ее просто омывало горячей волной, знакомые чувства оживали в ней, словно она перенеслась в прошлое, в те времена, когда была счастлива с Гарри, не зная забот и боли. Все перестало иметь значение. Важен был только этот миг. Эта минута. Остальное стало каким-то второстепенным. На миг Аде показалось, что она начала все с чистого листа, начала жить только сейчас и все произошедшее с ней до этого момента случилось вовсе не с ней. Она тихо выдыхала его имя под его губами. Они вместе совершали медленное падение в бездну, зная, что непременно разобьются, когда упадут. Сколько они так стояли и целовались, никто не знал. Казалось, прошла целая вечность. Ада оторвалась от Гая, широко улыбаясь. И снова впилась в его губы. Ада не понимала, что с ней творится. Откуда такая смелость? Откуда взялось столько дерзости, ведь она никогда не могла никому перечить, возразить родителям. Единственной ее сумасбродной выходкой был роман с Гарри, и то его бы не случилось, если бы родители не уехали в Европу, предоставив ее самой себе. Раньше она никогда бы себе этого не позволила. Смогла быть такой только с Гарри. Чтобы она первой поцеловала мужчину, тем более незнакомого? Да ни за что! Но сейчас она стала абсолютно безрассудной, торжествуя, что хоть на миг скинула семейный диктат. Она не знала, что на нее нашло. Все забылось. В голове не осталось ни одной мысли. Ада больше не чувствовала себя предательницей по отношению к Адриану. Конечно, она всегда была твердо уверена, что он не изменяет ей и вряд ли когда-нибудь это сделает. Адриан, хоть и знал о холодности жены, не искал ласки в другом месте, он уважал ее желание спать в раздельных спальнях. Любой другой мужчина давно бы завел себе любовницу. Но не Адриан. Ада не дышала, ей не хватало воздуха. Она медленно сходила с ума. Гай оторвался от ее губ. Голубые глаза Ады лихорадочно сияли в тусклом свете фонарей. Они ничего не говорили друг другу, просто смотрели в глаза, слушая сбившиеся дыхание, как самую лучшую музыку. Она снова первой потянулась к нему. Нашла его рот. Этот поцелуй был долгим, глубоким, чувственным, очень пылким. Ада не знала, что так бывает. Нет, знала. Когда-то. Так было когда-то с прежней Адой. Сердце гулко стучало в груди, ударяясь в грудную клетку. Она закрыла глаза, качаясь как на волнах. Все это казалось до боли знакомым, будто происходило всегда. Словно длилось и длилось целую вечность. Все плыло перед глазами, и, если бы ее не держал Гай, она бы непременно упала. Она почему-то сейчас вспомнила разговор с Элизой о любви. Элиза с таким трепетом тогда рассказывала о романе с американцем, и все это случилось накануне ее свадьбы с Михаэлем Мюнсом. Да, Элиза могла это себе позволить. Могла позволить себе маленькое приключение, легкую влюбленность. Ада была не настолько сумасшедшей и последние пять лет своей жизни представала в обществе как идеальная жена и хозяйка любого мероприятия, организованного в ее доме. Она взяла его за руки, потянув за собой. Гай последовал за Адой. Они шли по темному переулку, потом вышли на все еще людные улицы. Бродили по ночному Парижу. Его яркие огни манили и звали, свет фонарей и вывесок слепил глаза своей роскошью. Город жил своей жизнью — блестящей и торжественной, словно знал: пир продлится недолго. Они шли по тротуарам и мощеным мостовым. Ада ловила падающие листья и искала свое отражение в глади Сены. Они с Гаем ничего не говорили друг другу. Ада лишь бросала на него краткие взгляды, ощущая, что прежними им уже не быть. Завтра, когда она сядет на свой поезд, а Гай останется в Париже, оба осознают, что этот чудесный миг больше никогда не повторится. — Давай вернемся в гостиницу, — вдруг произнес задумчиво Гай. — Хорошо, — согласилась она, продолжая думать о том, что ей делать дальше. Ада не знала, как ей быть. Знала только одно: завтра утром она ощутит себя другим человеком. Но это ничего не изменит. Она обязана вернуться домой, продолжив играть свою роль.