***
Володя наконец утомил десятимесячного сына Егора своими играми, и теперь из их с Машей спальни доносилось тихое и ровное «журчание» телевизора: там отважная Ольга, всем знакомый «Земский доктор», в очередной раз спасала чью-то жизнь, и Маша с интересом наблюдала за этим. Максима дома ещё не было, и придёт ли он вообще — было большой загадкой. Может, остался у Андрея, чего бы Вике очень не хотелось, а, возможно, вызвали на службу: что поделать — работа такая. В очередной раз поставив остывший ужин в микроволновую печь, Вика бесшумно вошла в комнату Таисии.***
— Улыбаешься: значит, тебе снится брат, — прошептала Вика, поправляя одеяло и забирая книгу, в обнимку с которой Тая уснула. Вика знала: когда младшая Барышникова улыбается во сне, ей снится Лёша. И вообще, для Таси это было единственным поводом лечь спать пораньше: казалось, что иначе эта неугомонная девочка, у которой энергия никогда не кончается точно так же, как у зайчика из рекламы батареек, вовсе не ложилась бы в кровать. Её длинные ресницы быстро бегали, она улыбалась всё шире: глядя на неё, Вика где-то в глубине души завидовала, ведь ей самой Лёша не снился ни разу за полтора года. А ей бы очень хотелось увидеть его во сне, но в этом она не признается даже себе. Ночь, что тихо притаилась за окном, вновь ядовито усмехнулась: от неё Вике не скрыть своих тайн, как ни пытайся. А ещё она одна знала, что Алексей приходит к девушке во снах очень часто, но она забывает свои сновидения, как только открывает глаза. Наверное, это защитная реакция психики, отвергающей неприятные вспоминания, дабы не дать человеку свихнуться.***
Виктория на цыпочках покинула детскую, изо всех сил стараясь не нарушить царящую в ней тишину. Она вернулась на кухню, где всё ещё горел тусклый свет, и в это же время раздался сигнал, оповещающий о новом сообщении. Это Максим объявился, предупредив, что Родионова вновь «выдернула» его в отдел как раз по дороге домой. Эта информация девушку вполне удовлетворила. Конечно, ей не очень нравится, что какая-то Виктория Сергеевна имела право вот так, среди ночи, заставить Макса мчаться на другой конец Москвы, но это всё же лучше, чем ночевать под одной крышей с бывшей возлюбленной. Достав так и не разогретую тарелку из микроволновки и отправив её в холодильник, Вика присела на стул. Делать было нечего, а спать почему-то не хотелось. Несколько минут она неподвижно смотрела в окно, наслаждаясь покоем и тишиной ночных проспектов. Всё-таки удивительно, как многолик этот город. При таком быстром ритме жизни и огромном количестве жителей, среди шумных веток метрополитена и ярких клубных огней он умудрятся быть тихим и безмятежным. Любуясь ночным пейзажем, Кузнецова витала где-то в облаках: все её радужные мысли были только об одном — о предстоящей свадьбе. Неожиданно внимание брюнетки привлекла стопка «свежей» почты, которую кто-то из домочадцев принёс из ящика. Нечто невидимое в тот же миг заставило её спуститься с небес на землю. Викин взгляд зацепился за бумажный краешек белого конверта, выглядывающего из-под газет, и её словно магнитом потянуло к этим посланиям с другого конца страны. Сердце бешено забилось. Странно, но она всегда боялось этих весточек, ведь они напоминали Вике, что Лёша вовсе не исчез из её жизни, он просто где-то далеко, но всегда помнит о ней и делает всё, чтобы это было взаимно. Ведь однажды в одном из посланий она прочтёт: «Жди, я скоро вернусь». Девушка вздрогнула: от одной мысли об этом внутри всё сжалось в комок, и так происходило регулярно, ибо письма от Лёши всегда приходили без опозданий. Их всегда было по два. Одно — для Таси, второе — лично Вике. Кузнецова тщательно скрывала наличие «вторых экземпляров»: зачем подпитывать недоверие свекрови, пробуждать в Максиме ревность, заставляя его пусть на минуту, но всё же задуматься о том, что он сделал неправильный выбор? Девушка делала всё, чтобы об этих письмах никто никогда не узнал, и была уверена, что это ей удастся, однако она просто забыла о том, что отчим её жениха не самый простой повар. Впрочем, бояться было нечего, Володя не собирался разглашать её тайн, уважая право каждого на частную жизнь, да и потом, мужчине очень не хотелось скандалов в доме, и это позволяло Кузнецовой думать, что шифруется она отлично.***
В отличие от Виктории, в которой при виде почтовых конвертов пробуждался страх, Таисия очень ждала писем брата и каждый раз по пути из школы заглядывала в почтовый ящик, надеясь увидеть новую весточку. Они радовали даже больше, чем сладости или любые другие прелести детства. Девочка всегда по нескольку раз перечитывала адресованные ей послания, несмотря на то, что все они были похожего содержания. Что не удивительно, ведь там, где сейчас находился Лёша, редко что меняется, а дни, как близнецы, похожи друг на друга. А вот жизнь Таи, наоборот, была полна событиями, и она обо всём в подробностях рассказывала брату. Барышникова могла часами сидеть неподвижно, старательно и бережно выводя каждую букву. Вике нравилось наблюдать за ней, она частенько присаживалась рядом и просто смотрела, как малышка пишет письмо. Тася широко улыбалась, вспоминая события, о которых писала, её глаза светились счастьем и радостью. Порой девочка могла над чем-то задуматься и затихнуть на несколько минут, подперев кулаком щёку. В такие моменты она хмурила брови и что-то еле слышно бубнила под нос, но потом, стукнув себя по лбу и звонко рассмеявшись, продолжала выводить буквы на листе, боясь упустить что-то важное, стараясь в этих строчках передать брату как можно больше своей любви. Затем Таисия в течение дня бегала по квартире, приставая к каждому взрослому, что попадался на её пути, и прося проверить ошибки: её всякий расстраивало их наличие, но она всегда внимательно исправляла все до единой. — Не расстраивайся, — приговаривала Маша, гладя девочку по золотистым волосам, — ещё научишься правильно писать. Женщина еле заметно улыбнулась, вспомнив, что ещё пять лет назад сама писала не лучше Таи. И вот, убедившись, что ошибки исправлены, Тася наконец бережно запечатывала письмо в конверт, никому не доверяя это важное дело.***
Однажды, в очередной раз проверив ошибки, а, следовательно, внимательно прочитав письмо, Мария целый день пребывала в странной задумчивости: что-то в написанных ребёнком строчках тревожило её. И поздним вечером, когда все домочадцы по обыкновению собрались на кухне, чтобы обсудить прошедший день за чашкой чая, Мария наконец решила поделиться своей непонятной тревогой со всеми. — Вы заметили, что она очень скучает по Лёше? — женщина, выглянув в прихожую и убедившись, что девочка не подслушивает, плотнее прикрыла дверь. — Конечно, заметили, — ответил Макс, присаживаясь на стул. — Мам, я чёт не понимаю, что тут такого? Он же брат её, хоть и фашист, мать его… — Да не в этом дело! — женщина махнула рукой и нервно сдула чёлку со лба. — О Лёше она говорит не переставая, а о бабушке не вспомнила ни разу! — Маша обвела домашних внимательным взглядом, пытаясь понять, уловил ли хоть кто-то из присутствующих ход её мыслей. — И чё? — изумился Макс. — Мам, тут, знаешь ли, тоже ничего удивительного: эта бабушка на её глазах чуть всю школу не расстреляла. Я б знаешь, — он облизнул губу и взлохматил волосы на затылке, — тоже про такую не думал. И здесь Максим был более чем близок к истине. У детей очень цепкая память: момент, когда по приказу её собственной бабушки военные направили автоматы на её одноклассников, прочно «вшит» в подсознание малышки, и если она находила тысячи предлогов, чтобы оправдать поступки брата, то с бабушкой это не работало — девочка её ненавидела.***
Вика вновь вздрогнула, словно стряхивая с себя воспоминания и ненужные мысли. Бережно отложив письмо Таисии и уже предвкушая, как девочка обрадуется сюрпризу, Кузнецова, словно не помня себя, потянулась за другим посланием. Дрожащими пальцами она взяла второй конверт, адресованный непосредственно ей. Девушка настороженно обернулась, чтобы проверить, не направляется ли Мария на кухню, чтобы попить воды. Каждый раз, когда зелёные глаза девушки бегали по строчкам, в душе зарождалось какое-то грязное чувство, будто она придаёт любимого, и очень не хотелось, чтобы вдобавок ко всему её увидела будущая свекровь: женщина и так её недолюбливает, тайно мечтая вернуть в свой дом Лизу. Удостоверившись, что на кухне она одна и не будет поймана с поличным, брюнетка распечатала конверт и извлекла оттуда белоснежный лист. Удивительно, но бумагу по праву можно назвать самой «терпеливой» материей. Она может стерпеть всё: слёзы, боль, горе, оскорбления; передаст все эмоции, не утеряв ни единой. Глубоко вдохнув и напоследок хорошенько подумав, надо ли ей это вообще, девушка развернула листок. Руки слегка дрожали, глаза стали быстро и беспокойно бегать по строчкам, всматриваясь в ровный почерк, — никогда раньше она не читала его писем, просто избавляясь от них. Лишь иногда полученные послания ей вслух читает Тая, но в весточках, адресованных сестре, Барышников не упоминает Вику даже намёком. Виктория держала бумагу холодными пальцами и не могла оторвать взгляд от текста: ей казалось, что каждая буква и даже каждый знак препинания говорят исключительно о ней. Сердце бешено билось от волнения, всё сливалось в одно чернильное пятно, и, чтобы уловить хоть какую-то суть, Кузнецова невольно вернулась к началу повествования. «Здравствуй, Вика!» — гласила первая строка…***
— Здравствуй, Вика! — в это самое время на другом конце Москвы перед Морозовым распахнулась дверь обычной квартиры в спальном районе, и он, улыбаясь, протянул начальнице букет роз.