***
Лиза стояла на балконе, внимательно всматриваясь куда-то в ночную мглу, будто ночь таила в себе что-то неизведанное, словно где-то на глубине этой кромешной тьмы спрятаны ответы на вопросы, которые уже несколько лет не дают ей покоя. Девушка полной грудью вдыхала ночной прохладный воздух, наслаждаясь тишиной и спокойствием, царящими вокруг. Нет, всё же хорошо, когда в большом доме есть места, где можно спрятаться ото всех и хотя бы на несколько минут остаться наедине с собой. Виноградова была человеком, в принципе ненавидящим пустоту и одиночество: за годы болезни она наелась ими досыта, но иногда побыть одной необходимо даже ей. А ведь однажды одиночество едва не погубило её, и неизвестно, что было бы, если бы не Андрей… Лиза поёжилась от очередного сильного порыва ветра, обернувшись посмотреть, не оставила ли где-то поблизости кофту, и, скользнув взглядом по приоткрытой балконной двери, вспомнила свой недавний разговор с Морозовым, который состоялся на этом же балконе. Максим стоял возле прозрачной двери, ведущей на балкон, и тихо наблюдал за Лизой. Ему так хотелось разгадать загадку, понять, о чём же она сейчас думает: неожиданно для него самого ему вдруг захотелось проникнуть в её мысли, что удивительно, ведь Макс никогда не лез кому-то в душу и очень редко кого-то пускал в свою. Всё честно. Ему всегда было уютнее наедине с собой, так же он думал и о других, порой и не догадываясь о том, как сильно эта хрупкая девочка с белокурыми волосами хотела поселиться в его сердце, но единственным человеком, кому Макс доверился в самый трудный момент жизни, тем самым позволив прикоснуться к своей душе, стала Вика Кузнецова. С тех пор Лиза ненавидела бывшую подругу всем сердцем, хоть и виду не подавала, мило улыбаясь при каждой встрече. Говорят, что главное в любви — прикоснуться душой, главное — доверять; наверное, поэтому Максим выбрал Вику и теперь собирается на ней жениться. Но сейчас он, бесшумно наблюдая за Лизой и надеясь, что она его не заметит, хотел всего один раз прикоснуться к её душе, но больше она его туда не впускала, умело скрывая ото всех, что он продолжает жить в её самом потаённом уголке. Виноградова обернулась, надежды не сбылись: он замечен, а значит, настало время выйти из укрытия. Морозов подошёл несмело, будто боясь украсть у неё остатки покоя. Макс украдкой взглянул на её профиль: она уже давно старается не смотреть ему в глаза; и от ужаса кровь застывает в жилах: он не знает, что ей говорить. Перед ним стояла его девушка, пусть и бывшая, та, для которой он стал первой любовью, а он не мог и слова вымолвить, отчаянно пытаясь вспомнить, с чего начинаются светские беседы. — У вас красивый дом, — сконфуженно произнёс парень первое, что пришло в голову. — Спасибо, — без энтузиазма ответила Лиза, по-прежнему не глядя на парня: её больше интересовал вечерний пейзаж. — Тебе нравится? — спросил он. Услышав это, девушка нарушила все свои табу и, обернувшись, посмотрела на парня в упор. Максима тут же бросило в холод, затрясло: он впервые за долгое время вновь увидел себя в отражении серых бездонных глаз и едва не лишился рассудка. — Может, хватит… — гневный тон Виноградовой мигом привёл его в чувства, — …нести чушь? — она снова пронзила его разрядом тока, что исходил от её взгляда. — Ты ведь не это хотел спросить? Ответом ей было молчание, и она ответила сама: — Ты хотел спросить, счастлива ли я с Андреем, так? Морозов молчал: вопрос попал прямо в цель, задев за живое, но он приложил все усилия, чтобы не подать виду, где-то в глубине души благодаря её за то, что она произнесла это сама. — А сам как думаешь, я могу быть счастлива? — заискивающе поинтересовалась она, тем самым пытаясь заставить его всё же ответить на сотни немых вопросов, повисших в воздухе. Максим молчал и, по примеру собеседницы, уткнулся куда-то в природный пейзаж. — Наверное, — тихо произнёс он, словно скомкав и выбросив на ветер шпаргалку, что не понадобилась на экзамене. — Значит, ты уверен, что я живу в сказке? — вдруг закричала Елизавета. Максим опешил и внимательно посмотрел на неё, будто желая убедиться, что именно она стоит перед ним: уж слишком это на неё не похоже. Лиза всегда была уравновешенной и переходила на крик только в крайних случаях. Видно, сейчас и был такой случай. — Могу ли я быть счастлива после того, что ты сделал?! Я была готова всё тебе отдать, мне было всё равно, чем ты болен и каким ты станешь! Глаза Лизы наполнились слезами, ошарашенный Максим смотрел на неё и не узнавал: Виноградова всегда была отличницей, примерной и послушной, и, конечно же, старалась быть хорошей женой и невесткой, и то, что происходило сейчас, было ей несвойственно. Она кричала, уже не опасаясь растревожить домашних или того, что свекровь, проходя мимо, заметит её в компании бывшего возлюбленного. Этого ей совсем не хотелось, но, видимо, боль, что жила внутри неё, стала невыносимой — это было похоже на прорыв плотины, что несколько лет старательно сдерживала потоки никому не нужных чувств. Авдеева стала задыхаться от слёз, а по тому, как она глотала ртом воздух, стало ясно — истерика не за горами. Тем не менее она продолжила исповедь. Как говорится: сейчас или никогда. — Но ты всё доверял ей, ей, а не мне! Знаешь, мои подружки, которые приходили ко мне, когда я болела, рассказывали, что они целуются с мальчишками только в прихожей… так и я… Она всегда была внутри тебя, а я — в прихожей: ты так и не смог впустить меня в своё сердце… Но впустил её… Почему?! «Почему?» Одно простое слово, один из самых простых и одновременно сложных вопросов. Например, почему зимой идёт снег, Максим знал, а почему всё вышло именно так — нет. И, конечно же, не понимал, что сейчас ей ответить. Наплевав на всё, доверившись какому-то непонятному чувству внутри, Макс просто прижал рыдающую навзрыд девушку к себе. Первые несколько секунд Лиза яростно била его кулаками в грудь, а потом неожиданно затихла: то ли устала, то ли сдалась. Впрочем, наверное, это одно и то же. Они стояли так примерно минуту, и Виноградова, уткнувшись в плечо Макса, заметно успокоилась и тихо прошептала ему на ухо: — Отпусти моё сердце… Сейчас, по прошествии нескольких часов, Лиза вот так же стояла на балконе, вглядываясь куда-то за черту ночного неба, только теперь она находилась здесь совсем одна, и это было как нельзя кстати: ей было жизненно необходимо побыть в одиночестве. Девушка царапала пальцами балконные перила: примерно так же сейчас скребли кошки на душе, и волновал только один вопрос: «Почему опять он?» Только всё улеглось, устаканилось, успокоилось. Пожар в груди почти перегорел, угли затянулись пеплом. Дышать стало легче, а жить — проще. Но тут снова появился он. Счастливый жених, у которого в жизни всё прекрасно, просто выскочил, как чёрт из табакерки, и вновь исчез, перед этим не забыв перевернуть её жизнь с ног на голову и одним взглядом пробудить уснувшие чувства. И что ей делать теперь? Снова гореть в огне? А что же он? Наверняка спит сейчас в обнимку со своей будущей женой и не испытывает никаких терзаний. Наивная Елизавета не могла и представить, что Макс сейчас так же, как она, не спит, мучаясь от не менее сильной душевной боли.***
Родионова уснула прямо на диване в гостиной в обнимку с розовым зайцем, и, чтобы не тревожить её сон, Макс тихо укрыл её пледом и, нежно проведя рукой по растрёпанным волосам, отошёл к окну, присев на подоконник. Москва. Длинными нитями по дорогам тянулись машины, быстрое движение, кажется, не замирало даже на светофорах: удивительно, сейчас уже ночь, но неугомонные москвичи продолжают куда-то спешить. Однако он сегодня останется здесь — с ней. Морозов бросил на Родионову быстрый взгляд и улыбнулся. Спящая с плюшевой игрушкой в обнимку, она напоминала не строгую начальницу, а всего-навсего маленького ребёнка. Максим честно пытался сотню раз ответить себе на вопрос: «Кто она для него?», сотню раз пытался, но так и не смог. Она просто была кем-то важным и нужным. Оставшуюся одной, беременную от Дани, их сослуживца, трагически погибшего несколько месяцев назад перед самым Новым годом, Макс просто не мог позволить себе оставить её без поддержки: никто не заслужил оставаться один на один с бедой. Макс тяжело вздохнул: было чувство, что на грудь медленно опускался тяжёлый камень, в памяти всплыли обрывки сегодняшнего дня, а именно — разговор с Лизой: вернее, он молчал, она — кричала, а потом плакала. — Отпусти моё сердце, — шептала она, всё сильнее прижимаясь к его плечу. Лиза не просила, она просто умоляла его об этом. А через несколько минут, словно опомнившись, Авдеева стала сопротивляться, вырываясь из пленительных объятий на волю. Он, конечно, ослабил хватку, не стал удерживать и отпустил из рук, словно раненую птицу, что в последний раз поднимается ввысь. Она уже давно скрылась из виду за поворотом, а он всё стоял, потерянный и убитый… Как тогда, когда думал, что Соня погибла из-за него… Ему вдруг захотелось оказаться рядом с Викой Родионовой: просто присесть рядом, крепко прижать к себе и сидеть так, не шевелясь. Он не знает, кто она для него, но она всегда умела залечить его раны и вернуть ему душевное равновесие. И теперь сможет… Максим задёрнул шторы, чтобы ярко светящий фонарь не потревожил Викин сон. Он осторожно прилёг рядом, и Вика по инерции обняла его. В голове парня роем пчёл кружились тысячи мыслей и каждая жалила всё больнее. Вика хотела замуж и троих детей, Лиза умоляла отпустить её сердце, а Родионову он просто не мог оставить одну. Вот так, запутавшись в круге обязательств, он уже давно забыл, чего же на самом деле хочет сам. Впрочем, его об этом уже давно никто не спрашивал, даже когда эта фашистская внучка появилась на территории их квартиры, его просто поставили перед фактом, а здесь, рядом со свой начальницей, он не был обязан и должен, он просто был.***
В квартире стало совсем тихо: Маша выключила телевизор, все уснули, воцарилась тишина, и теперь ничто не отвлекало. Викины глаза неторопливо бегали по строчкам. Пальцы вспотели, в руках чувствовалась мелкая дрожь, ведь прочитать послание от Барышникова Кузнецова решилась впервые: «…Здравствуй, Вика! Вновь пишу тебе, несмотря на то, что ни разу не получил ответа. Хоть я и не уверен, что ты читаешь мои письма, всё равно буду продолжать писать. Спасибо за заботу о сестре, судя по письмам, она счастлива рядом с тобой. Кстати, она мне писала, что ты выходишь замуж за Максима: спешу тебя поздравить. Нет, не с тем, что ты станешь женой этого придурка Морозова, а с тем, что ты добилась своего. Я же говорил: ты такая же умная и смелая, как мы! Ты, главное, знай: я вернусь и буду за тебя бороться, девочка моя…» Не дочитав до конца, Виктория брезгливо отбросила листок, поморщилась и отряхнула руки, словно от грязи. Внутри разразилась буря, душу буквально рвало на куски от негодования, она плохо представляла, как такое вообще возможно. — Он осуждён за преступление против человечества, приговорён к пожизненному заключению, но тем не менее собирается выйти и бороться за меня?! — возмущённо бросила Кузнецова в пустоту. Такой самонадеянности и наглости она не ожидала даже от такого человека, как Лёша. Девушка вскочила со стула, пару раз пройдясь взад-вперёд, подошла к холодильнику и взяла в руки спичечный коробок, собираясь сделать то же, что и всегда. Всё так же брезгливо она взяла бумагу двумя пальцами и, положив на блюдо, чиркнула спичкой. Секунда… И все её былые надежды: на счастливое будущее, на взаимную любовь, на Римские каникулы… начало безжалостно съедать яркое пламя…***
На другом конце города, а вернее — за его чертой, в элитном посёлке, происходило то же самое в такой же абсолютной тишине. Лиза мокрыми от слёз глазами внимательно всматривалась в собственный почерк, будто ища подвох. «…Макс, я пишу, потому что только так смогу сказать то, что чувствую. Ведь ты не хочешь слышать меня. Я хочу, чтобы ты знал: ты очень мне дорог…» Когда-то она написала это письмо Максиму в надежде всё же достучаться до его закрытой на сотни замков души. И тогда ей казалось, что получилось. Но только казалось. «…Помнишь, как мы вместе удирали из школы на мопеде? И тот пикник на поляне?» Воспоминания вызвали в ней новый порыв истерики. Она с остервенелой злостью порвала бумагу и дрожащими руками бросила в пепельницу. Так же, как и Вика, чиркнув спичкой, разжигая искры пламени.***
В серых глазах Лизы и в зелёных глазах Вики отражались языки пламени. Они словно плясали какой-то дьявольский танец. Странно, но ни одна из девушек не чувствовала от огня тепла: это не был огонь созидания, это был огонь разрушения. Он уничтожал, надёжно стирая очертания прошлого из памяти, сжигая грани между прошлым и настоящим, прошлое забирая себе, а настоящее оставляя с ними. Сантиметр за сантиметром яркое пламя старательно превращало бумагу в пепел, но огнём нельзя сжечь тайные уголки сердца. В любом случае — выбор всегда за ними, и прошлое можно вернуть… Ведь это были не просто бумажные листки, кем-то старательно исписанные, всё это — чувства людей, которые уже были никому не нужны и за это преданы огню… Это была их жизнь: та, которая не сбылась, та, что оказалась ненужной. Жизнь, сжигаемая огнём, уходящая, чтобы не вернуться…