***
«30 сентября» — гласила надпись на последнем листе отрывного календаря. Кузнецова держала его в руках и не смотрела, нет, она буквально таращилась на маленький клочок бумаги, пытаясь понять, куда делись дни. Дни утекли, как сквозь пальцы вода, если бы сейчас её спросили, как они прошли, она бы не смогла ответить даже под пытками. Дни словно сплелись в один большой клубок, который стремительно катился куда-то вдаль, а куда — она уследить уже не могла. Да, приходилось признать, что Вика слишком недооценивала присутствие Марии, ведь теперь все домашние дела легли на её плечи, а вслед за этим в молодой семье появились и первые ссоры на предмет: «Где мои носки?», «Ты опять не вынес мусор» и «Сегодня твоя очередь проверять у Таисии уроки». Ничего необычного, всё как у всех. Просто девушка наконец поняла, почему все любовные романы заканчиваются свадьбой. Потому что всё, что происходит дальше, отнюдь не так романтично. Так она и крутилась, словно белка в чёртовом колесе. Только наступит рассвет, а через мгновение уже снова закат. Но самым страшным было то, что иногда, в редкие минуты, что-то кололо под рёбрами и приходило осознание, что это не просто дни — так проходит её жизнь. И страшнее этого осознания было только то, что она всё больше сомневалась, счастливая ли это жизнь. По крайней мере она не так себе её представляла, ой, не так. Она не могла и подумать, что из-за неглаженных рубашек может разгореться третья мировая война, или что, живя под одной крышей с человеком, можно в течение недели не сказать ему ни слова, и дело не в обидах, а просто некогда. В том-то и фокус жизни. Всё это такой же закон мироздания, как превращение гусеницы в бабочку. Через это проходят абсолютно все пары, и только те, которые смогли «притереться», смогли принять не только достоинства, но и недостатки друг друга, смогли найти любовь не только в романтике, но и в повседневности — останутся вместе. Вот только Вика, несмотря на свой острый ум, всего этого не учла. Ей-то казалось, что самое сложное — добиться Макса, а вышло наоборот, самое сложное началось потом. На поверку оказалось, что любить того, кто тебя не замечает, в разы проще, чем того, кто вечно требует от тебя чистые рубашки. Нет, вполне возможно отличница Кузнецова на пять сдала бы и этот экзамен, если бы не учтивый и галантный Лёша, который так разительно отличался от уставшего и ворчащего Макса, что не заметить было нельзя. И Вика корила себя, грызла, съедала изнутри. Ненавидела себя за слабость. Она готова была отдать ему единственную дозу вакцины, а теперь не может с ним ужиться? Что за бред? Она пыталась понять, в какой момент жизнь поменяла свои полюса.***
— Макс, — позвала Вика, зная, что тот не спит, а только делает вид. — Макс… — Что? — нехотя отозвался тот, понимая, что жена всё равно не оставит его в покое и наверняка спросит какую-нибудь ерунду. — Может, съездим куда-нибудь вдвоём? — произносит она без надежды, что муж радостно воспримет эту идею. — Вик, ты чё? — Макс не поленился приподняться и зажечь светильник. Вика на секунду зажмурилась от света, уничтожившего темноту, а Максим пристально смотрел на неё, будто ожидая ответа, и наконец ответил сам: — Даже если Пряник даст мне ещё один отпуск, а потом догонит и ещё даст, с кем ты оставишь Тасю? — он кивнул в сторону детской, где мирно спала девочка. — С этим её чокнутым братцем? Вика шевелила губами, как рыба, а Макс продолжал: — Чтобы, пока нас не будет, он промыл ей мозги своими нацистскими штучками, и по возвращении уже она, вместо бабули Раубер, встречала нас с автоматом? — по интонации сразу стало понятно, что идеей Максим не доволен. Вика только хотела что-то, как вдруг на тумбочке задребезжало — звонил телефон Макса. Молодой человек спешно снял трубку, приложив палец к губам, видимо желая, чтобы жена молчала — Да, Вик… «Да, Вик» — произнёс Макс в трубку, и внутри у Кузнецовой вновь заплясал адский огонь, поджигая остывшие угли ревности.***
Максим отвёз Вику в роддом и, передав врачам, остался ждать в коридоре. Большие лампы на потолке излучали белый неестественный свет, и это поначалу давило на глаза. В коридоре было пусто, лишь изредка из разных дверей выбегали люди в белых халатах, чтобы тут же скрыться за другой дверью. Возле поста медсестры туда-сюда «маячил» молодой отец, он сильно нервничал, отчего букет в руках трясся всё сильнее. А вот медсестра не обращала на него ровным счётом никакого внимания, сколько таких она видела за годы работы, сотню или две? Даже не оборачиваясь в сторону ждущего, она то и дело одну за другой переворачивала страницы. Из-за некоторых дверей доносились истошные женские крики, вперемешку с нецензурной бранью, признаться, такого ему не приходилось слышать даже по долгу службы от матёрых уголовников. За часы, проведённые в коридоре родильного отделения, Морозов твёрдо решил, что лучше ещё раз получит от бандитов пулю-другую, чем согласится присутствовать на родах. Наконец одна из дверей вновь распахнулась, и вышедшая из неё женщина направилась к нему. — Вы с Родионовой? Вы отец? — спросила она, подойдя. Миловидная женщина лет сорока пристально смотрела на него большими серыми глазами и ждала ответа. Она работала в этой больнице уже больше пятнадцати лет, и то, что женщин сюда привозят их мужья и отцы их детей, для неё было в порядке вещей. Она задала стандартный вопрос, не догадываясь, что Макс больше всего в жизни сам бы хотел знать на него ответ. Максим мешкал несколько секунд, и в эту мгновенную вечность внутри него происходила борьба. Борьба лжи и правды, причём он и сам не мог отличить одно от другого. Ему и хотелось бы сказать, что он отец ребёнка, но он не знал, насколько это правда и правильно ли это вообще. — Да, — наконец выдохнул молодой человек, решив, что так, по крайней мере, проще, не нужно будет пускаться в долгие объяснения. — Поздравляю! — лицо врача озарилось улыбкой. — Мальчик, вес 3900, рост 51, — озвучила она.***
Выйдя на улицу, Макс покосился в сторону своего авто и решил, что оставит его здесь до завтра, всё равно утром нужно будет заехать к Вике. Не торопясь, он дошёл до ближайшего круглосуточного магазина и купил бутылку самого дешёвого вина. Где-то в глубине души пылал адский огонь, и его требовалось немедленно заглушить. Выйдя из магазина, Максу пришлось признать, что ночи в сентябре всё же холодные, поднялся нешуточный ветер, но было во всём этом и хорошее, например то, что на улице было не так многолюдно, и можно было себе позволить не стесняться взглядов. Морозов открыл бутылку и отхлебнул прямо из горла, жидкость полилась внутрь, согревая и обжигая одновременно, напиток не имел почти никакого вкуса, кроме высокой концентрации спирта. — Даня, друг! — заговорил Макс, глядя в ночное небо. — Я знаю, что перед тобой виноват, что это может быть и мой сын тоже. Но я обещаю тебе, как бы там ни было, я всё для него сделаю. После он сделает ещё один глоток, слово «сын» будет стучать в его висках, будто пальба невидимой эскадры. Возможно, у него сегодня родился сын. Оставаться одному наедине с этими мыслями не хотелось категорически, но и идти домой тоже. Вот ведь как бывает, у тебя вроде всё есть: и работа, и семья, и дом, а ты стоишь под круглосуточным магазином с бутылкой вина и не знаешь, куда тебе деться. Отхлебнув ещё, Макс вытер ладонью губы и произнёс со вздохом: — Да, видела бы мама, до чего я докатился… И, поставив бутылку у крыльца магазина, он поймал такси, отправившись туда, где далеко не все будут рады его появлению среди ночи, но по странной иронии ехать было больше некуда.***
В ночной Москве гораздо меньше пробок, и поэтому жёлтая машина с «шашечками» на крыше довольно быстро добралась до места назначения. Но ещё минут двадцать Макс стоял под дверью, не решаясь выдать своё присутствие. Он хотел понять, почему его привело именно к этому дому, а, впрочем, куда ещё? И рука как-то сама собой потянулась к кнопке звонка. Он ждал около пятнадцати минут, прежде чем вдалеке послышались шаги, и лязгнула железная калитка. Затем автоматически зажёгся фонарь у калитки, и Макс увидел, что по странной иронии из всех обитателей дома вышла именно она. — Макс, ты сдурел? — Лиза решила обойтись без приветствий. — Четыре часа утра. Она была сейчас такой забавной, в смешной пижаме с детским рисунком, тапочках с собачьими ушами, куталась в шерстяной платок. Волосы спутаны, морщинки на лбу, и серые глаза с оттенком зелени смотрят пристально, требуя немедленного и вразумительного ответа. — А-а… Андрей дома? — только и смог выдать Морозов. — Ты в четыре утра припёрся, чтоб это спросить? — она ещё больше наморщила лоб и злобно рявкнула: — Нету, уехал по делам! — Прости, — тихо произнёс молодой человек и, махнув рукой, побрёл прочь. Лиза смотрела ему вслед и, несмотря на пронизывающий до костей холод, не могла двинуться с места. Он сейчас не был тем Максом, которого она знала все эти годы. Он был потерян и будто не знал, куда ему теперь идти и что делать. — Максим! — выкрикнула Лиза, пока он не скрылся из виду.***
Они сидели на кухне, не зажигая свет, горели лишь маленькие лампочке в арке над входом. Лиза сделала кофе и достала печенье. Они сидели друг напротив друга и просто говорили. Как старые друзья, как просто одноклассники, будто так было всегда. Словно не было всей этой боли, обид и разочарований, будто не было их любви и вражды после неё. Будто не вонзалась в сердце ядовитая стрела и не кровоточила рана. Будто всегда так и было — ночь и разговор по душам. — Понимаешь, я сказал, что это мой сын, и меня замучила совесть… — он замолчал, раздумывая, как подобрать слова, но объяснения не понадобились. — Просто показалось, что он тебя слышит и ему больно, — объяснения Лизе были не нужны, она и так всё поняла. — Первое время было очень трудно, — она отломила кусочек печенья и положила его в рот. — Всё время казалось, что Даша рядом, что смотрит в спину, что каждый раз, когда я целую Андрея, ей невыносимо больно. Максим слушал её и понимал. Понимал каждое слово, а ведь ему казалось, что они навечно разделены пропастью предательства и отныне понять друг друга уже не смогут. — Мне иногда кажется, что я к Вике что-то испытываю, а стыдно не перед женой, а перед Даней, — он и сам удивился, с какой лёгкостью это было сказано ей. Той, кому причинил немало боли. — Смерть всегда честнее, — подмигнула блондинка. — Поэтому живым солгать легче, чем мёртвым. Живые не видят твоей души, ушедшим сверху виднее. Девушка взяла кофейник и подлила в чашки горячий напиток. — Я много видела призраков, все они приходили ко мне за помощью, все они умерли разной смертью и хотели от меня разного, но было между ними кое-что общее, — она положила ладонь на руку Макса, заставив парня вздрогнуть, и посмотрела сквозь, куда-то в самую глубь. — Я точно знаю, они давно за всё простили живых. И просто хотят, чтобы те были счастливы. Лиза помолчит и, отхлебнув из чашки, скажет: — Всё, что мы должны тем, кого потеряли — быть счастливыми. Так что просто подумай, ты счастлив?***
Лиза проводила Максима до калитки. Уже наступило утро, в посёлке стало больше машин и людей. Календарь сменил месяц и день, скоро сменится год. Кто-то уже окончил земной путь, кто-то только начинает жить, а кому-то предстоит ответить на множество вопросов и только научиться жить по-настоящему. Такси взвизгнуло тормозами, а Макс, не спеша садиться в машину, неожиданно повернулся к Лизе. — Ты сказала, что мёртвые всё простили живым, а ты? Ты простила меня? Она ничего не ответит, а лишь улыбнётся и кивнёт, но большего ему и не нужно.***
Макс осторожно присел у её ног, он был очарован, ему казалось, что он не видел в жизни чего-то более красивого. Вика выглядела уставшей, но вместе с тем очень счастливой. Улыбалась и прижимала к груди маленький свёрток. — Как назовёшь? — спросил Макс. — Даня, — ответила Родионова. — Даня? Ну и правильно! — согласился Морозов. Он посмотрел на мирно спящего младенца, ещё и суток не прошло, как он появился на свет, но кажется, ему предстояло навсегда изменить судьбы многих людей. — Данька… — Макс аккуратно погладил малыша по голове.