Я препарирую лягушек, я давно хочу понять, Почему они умеют громко квакать и скакать… Только слов она выговаривать не умела, и получалось: Му му-му-му-му-му му-му-му му му-му му-му му-му Му-му-му му-му му-му-му му-му му-му му му-му…
Майк, выйдя из несколькосекундного шока, спрашивает: — Чего это корова такая довольная? — Да хрен её… — начал было Леви, но тут Ханджи ка-ак разбежится — и головой в стенку бум! (Эрен из дома спрашивает: «Кто там?»). Еле-еле общими силами троих друзей удалось её в сарай загнать. Кот Леви пошёл её доить. Через некоторое время выходит сам не свой: фартук у него на шее, как плащ завязан, а подойник на голове, как каска. И поёт он что-то непонятно:Ах, какая невезуха! Нет ни голоса, ни слуха. Не знаю нотных алгоритмов, Но, говорят, есть чувство ритма.
Видимо, он молока попробовал весёлого. Пёс говорит дяде Эрвину: — Сначала у нас корова с ума сошла, а теперь и у кота шарики за ролики заехали. Надо бы врачей вызвать. — Рано ещё, — слегка неуверенно говорит мальчик. — Вдруг, ещё одумаются. Да какое там одумаются! Ханджи в коровнике на репертуар группы «Ленинград» перешла, а Леви вообще что-то странное затянул:А-аа! Бананы, кокосы! А-аа! Апельсиновый рай!
И тоже головой в стенку — бум! Эрен снова: — Кто там? Тогда уже дядя Эрвин забеспокоился, послал Майка за медпомощью. Пёс убежал, а Леви и Ханджи стали в себя приходить. Петь и мычать перестали. Кот за голову схватился и куда-то в никуда говорит: — Фига се наша корова молоко даёт… Такое только врагам на войне подбрасывать, чтобы они все там с ума посходили. Дядя Эрвин кота в себя привёл, а тут, как назло, почтальон Док идёт. Счастливый, смотрит так подозрительно-хитро. И улыбаясь, говорит, тыкая в нос мальчика газетой: — Смотри, какую я заметку в газете прочёл! Глаза голубые, волосы светлые, нос с горбинкой. Из дома сбежал. Родители его ищут, награду за информацию обещают. Дядя Эрвин даже растерялся, рот раскрыл, а сказать ничего не может. Но тут вмешался Леви: — Да мало ли таких мальчиков! — говорит, а сам тихонько дядю Эрвина отпихивает. — Вы, прежде чем мальчиков искать, молочка бы попили. Я только что Ханджи подоил. — Молока выпить — это с радостью! — говорит Нил. — Молоко полезное, я его люблю. Можно мне самую большую кружку? Кот кивает и, старательно скрывая гаденький смешок, подаёт почтальону весёлое молоко. Нил Док как выпьет, как глаза вытаращит! И тоже поёт:Давно решил, что не влюблюсь я больше никогда. И тут явилась ты, мой котик, котик, котик, котик… —
и Леви пытается обнять. Но кот проворно ускакал на крышу дома и стал наблюдать оттуда. Нил Док по двору побегал, дико приплясывая, и туда же, в стену, — бум! — да так сильно, что воробьёныш с перепугу со шкафа рухнул. Но тут же вернулся на вахту и спрашивает: — Кто там? А тут как раз Майк возвращается. Указывает дорогу «скорой помощи». Санитары из машины вышли, спрашивают: — Это кто тут с ума сошёл? Почтальон Док отвечает: — Это кот с ума сошёл! Он на меня бодающийся дом натравливает! Санитары, переглянувшись, взяли бедного Нила под руки и в машину погрузили. Перед тем, как уехать, один из них сказал: — Сейчас хмель цветёт, многие с ума сходят. Коровы особенно. Такое молоко лучше не пить, — и укатили. Тогда дядя Эрвин сказал коту: — Ты это молоко куда-нибудь вылей, от греха. А Леви жалко было выливать молоко. Но он вспомнил слова Дока, что молоко очень полезное, и слил его в умывальник. И как-то это забылось. Вечером пошёл дядя Эрвин перед сном умываться. В темноте не сразу понял, что в умывальнике не вода, ополоснул лицо… Такого кипиша село Застеново не забудет никогда! Когда дядя Эрвин пришёл в себя, он поставил кота в угол, а от молока велел избавиться Майку. Пёс, насмотревшись за день, тут же выполнил поручение. Что касается Ханджи… Были с этой коровой ещё приключения, и не мало. А письмо ещё долго в почтовом ящике лежало, потому что Нил Док в изоляторе сидел. Сначала Доку не хотелось в изоляторе оставаться. Ведь это не он с ума сошёл, а бодающийся дом дяди Эрвина. Но потом он очухалася, приноровился. И в изоляторе ему даже понравилось: тихо, тепло, кормят по часам и почту развозить не надо.***
Наконец письмо дяди Эрвина доставилось по адресу. Мистер и миссис Смит тут же конверт вскрыли, папа начал читать. И поначалу им всё нравилось: то, что у их сына дом есть, и огород, и корова. А потом родители пугаться начали. Папа читает: — «А ещё у нас есть печка, большая, теплая. Я очень люблю на ней отдыхать. Устаю быстро, потому что здоровье-то не очень: лапы ломит, хвост отваливается, потому что жизнь у меня была сложная, полная лишений. Зато сейчас — всё прекрасно! И молоко парное, и колбаса. Я даже мышей перестал есть. Так, ловлю пылесосом от скуки…» Миссис Смит слушала-слушала, и в обморок упала. Её муж быстро воды принёс, привёл в чувство. Дальше мама сама читать стала: — «А на днях я линять начал. Шерсть сыпется, хоть в дом не заходи! Зато потом растёт чистая, шелковистая! Лохматость повысилась. Я бы на выставке все медали взял за красоту и ухоженность. А что? Вокруг природа, свежий воздух! Нюх аж раз в тридцать стал лучше! Всех соседей с закрытыми глазами за версту чую! А вот горло побаливает. Дачников много — лаять приходиться. А так, час полаешь, второй полаешь, а потом уже не лай, а бульканье какое-то получается…» Тут грохот в комнате раздался. Это мистер Смит в обморок упал. Теперь жена бегала за водой и приводила супруга в чувство. — Что у него повысилось? — спросил папа. — Лохматость. Он может теперь на снегу спать. — Ага… — мужчина глубоко задумался. — Может, это у нас лохматость повысилась, и мы с ума сошли? — с какой-то глупой надеждой в голосе спросила мама. — Ну-ну, с ума по одиночке сходят. Может, мы просто не так поняли? — А что мы не так поняли? Что у нас сын с ума сошёл? Слушай, делай, что хочешь, но дядю Эрвина надо спасать! — И где его искать? Обратного-то адреса он не оставил. — Зато можно будет на почте узнать, где такие марки продают, — сказала мама, беря конверт в руки. — Видишь, этот штамп специальный, для определённой местности. — Я всё узнаю, — ответил папа. — А ты… дочитай, пожалуйста, письмо. Миссис Смит дочитала, не веря своим глазам. Они с мужем потом ещё полчаса в себя приходили, пили валерьянку. Отец, спустя долгие годы, снова закурил.