И пребудете на земле (Изгнанники и скитальцы)

<I>I met a blind man, who taught me how to see, a blind man who could change night into day. And if I can I'm gonna make you come with me, because here comes the sun, and we'll be chasing all the clouds away. </i> (Aerosmith)

После пожара в Пало-Альто Дин понял, что жизнь – та еще сука, и чтобы быть счастливым недостаточно просто иметь то, о чем ты всегда мечтал, нужно еще обязательно иметь для этого очень веские причины. Они снова заказывали номера с двумя кроватями в мотелях, покупали в супермаркетах еду на троих (Сэм ел гораздо больше, чем один человек), обсуждали что это за хрень – полтергейст или суккуб – начала шерстить всех холостяков во Франклине, штат Теннесси. Но Дин не мог сказать, что все это он делал вместе со своим братом. Человек, который находился на соседнем сидении, все еще смотрел потерянно и постоянно откашливался перед тем, как начать говорить, потому что легко мог молчать часами. Дин должен был заставлять себя смотреть на него и заново узнавать, признавая вихор у левого виска и шрам на подбородке, оставшийся с того раза, когда они бегом неслись по лестнице, чтобы спрятаться от отца в ванной, и Сэм споткнулся, упал и приложился о ступеньку. Он смотрел на все эти вещи и говорил себе: «Ну да, это мой брат». И да, Дин мечтал об этом, мечтал гораздо большее количество раз, чем это делают здоровые люди, все это время, на протяжении всех этих лет. Что однажды Сэм появится в дверях очередного отеля со словами: «Эй, я вернулся», а Джон скажет: «Это был проклятый час, детка, бери оружие, потому что есть работа», и Дин будет издеваться над его неумением выбирать одежду, и все сразу же станет нормально и хорошо. Но жизнь, кажется, действительно как та ебаная история про «Обезьянью лапу». Получаешь, что хочешь, но понимаешь, что лучше бы ни о чем не мечтал, потому что приходится платить кровью. Теперь у Дина снова был брат, и было все именно так, как он хотел, но Сэм был с ним рядом только потому, что не мог быть в Калифорнии, был рядом потому, что его невеста была мертва, и Дин не понимал, от чего ему больней – быть на вторых ролях для родного человека, или от того, что он не смог Сэма от всего случившегося защитить. Но Дин, как обычно, заключив, что второе гораздо хуже, решил все исправить. Этот Сэм, который вместе с ним охотился на кривую ведьму, немного был похож на того Сэма, которого он помнил (любопытного, живого, дружелюбного ко всем, кого они расспрашивали, вечного «ботаника» и «мудака», Сэмми). И если этот привычный Сэм где-нибудь заперт внутри этого огромного пятнадцатиметрового тела, Дин пинками вытащит его наружу. Он начал с простого: «Хочешь майонез с картошкой, Сэмми, или соус-барбекю?», «Какая разница, Дин, это же просто соус». «Ты допрашиваешь свидетелей, а я иду в библиотеку, или как?», «Все равно». Спрашивать, кто первый пойдет в душ, обсуждать музыку в машине, мухлевать в карты, чтобы было чем заплатить за комнату на одну ночь. Дергать Сэма, пытаться разговорить, растормошить… Были дни, когда Сэм был таким подавленным, что совершенно уходил в себя, даже охотясь, и Дин срывал легкие в крике, чтобы заставить его хоть как-то реагировать, были дни, когда они не обменивались ни единым словом, и не потому, что были в ссоре, а потому - что еще хуже - им просто нечего было друг другу сказать. И были дни, когда случались такие вещи, как та, когда Сэм сказал ему: «Ты мой брат и я умру за тебя» и Дин даже не дослушал окончания фразы, потому что почувствовал, как его сердце выскочило через спину и раскрылось огромным парашютом за плечами, или как тогда, когда Дин вдруг совершенно случайно осознал, какой Сэм красивый. Не то чтобы он никогда в жизни об этом не думал, просто считал, что только он один видит Сэма красивым. Он думал, что даже если бы его брат был похож на Мердока из "Команды А", он считал бы так же, как если бы был одной из этих сумасшедших мамашек, которые без конца всем под нос суют своего ребенка, причитая: «А вы обратили внимание, какой красивый мой Сэмми? Не правда ли он великолепен?» А однажды он понял, что Сэм не только не Мердок, а какой-то совсем даже блядски прекрасный Феникс. Как-то Дин вышел из душа, а Сэм сидел в комнате за столом, читая архивную подборку обо всех утонувших на ближайшей плотине. В серой футболке с выцветшим принтом «Аберкромби и Фитч», в свободных домашних брюках, босой, одна нога подобрана под себя, головой опершись на руку. Четкие линии сильного тела, сосредоточенное выражение лица, шевелящиеся иногда губы, повторяющие прочитанное, чтобы лучше понять. Дин подумал: «Это я уже видел», и когда понял КОГДА и ГДЕ он это видел, непроизвольно вздохнул, и это получилось так громко, что Сэм поднял голову и с легким раздражением спросил: «Что?», так, будто думал, что Дин опять ищет ссоры: «Ну что еще?» - Я думаю… Ну, я не уверен, но мне кажется… - когда Дин поднял глаза, он улыбался, откровенно и без всякой подъебки. – Мне кажется, что иногда ты очень похож на маму, Сэм. И когда у Сэма просветлело лицо, Дин подумал: «Привет, Сэмми. Я искал тебя. Я так по тебе скучал». Это была та самая улыбка: «Смотри, Дин, в этом магазине целая куча МОРОЖЕНОГО!». Улыбка, которой он радовался цветному пластилину, будучи еще совсем ребенком, или любимому фильму по телевизору, когда ему было двенадцать, такие простые вещи почему-то всегда делали его счастливым. Это была та самая застенчивая улыбка Сэмми, с опущенными глазами, будто он боялся, что над ним будут смеяться из-за того, что он такой ребенок. Дин вспомнил про все эти фильмы и дамские романы, где говорится: «Его улыбка осветила комнату» и подумал: «Отлично, это то что надо, чтобы сэкономить на электроэнергии». Как я могу не называть тебя Сэмми, детка, если ты так улыбаешься, будто тебе пять лет? - Будешь ужинать, мелочь? Жмет плечами. Никакая он уже не мелочь, у него километровые плечи. Но для Дина он всегда был, есть и останется мелким. - Не знаю. У тебя есть деньги? - Неа. Но у меня есть талант, Сэмми, и я не боюсь его использовать. Ему показалось, что когда Сэм засмеялся, будто против воли, то пробормотал: «Кто бы сомневался», но возможно это была лишь игра воображения. Ему даже показалось, что может быть Сэм тоже скучал по нему, пусть совсем чуть-чуть, и пока Дин вел машину, он думал о Джессике Мур и о тех дружеских беседах, которых у них никогда уже не может быть. Они остановились у бара, где был бильярд. Дин сказал: «Ага, бильярд и разбой мое главное хобби». «Ты отвратителен», - ответил Сэм. И когда черный шар, посланный сильным ударом, прямехонько угодил в лузу, Дин совершенно точно понял, что бы он спросил у Джессики, если бы была возможность задать ей один единственный вопрос. (- Ну что, Джессика, а? – меряя ее взглядом, будто желая прочесть все потаенные мысли. – Что насчет Сэмми? – И после этого бы спросил: - Ничего корма у нашего мальчика, да?) Он выиграл триста долларов той ночью. Они поужинали пиццей, и Сэм снова совершенно бесшумно лег, его глаза в темноте слишком сильно блестели, чтобы можно было подумать, что он скоро заснет. Дин точно не знает, сколько времени они провели вот так, и когда именно его младший брат начал возвращаться к жизни. Знает только, что это было похоже на то, как проводят зиму медведи, когда кажется что они умерли, но на самом деле просто до поры до времени спят. Это было долго, но впервые в жизни у него хватало терпения. Если Сэму нужно было чтобы его подстрелили в каком-нибудь убежище мертвецов, Дин был бы не против, а даже воспринял бы это как некий хороший знак. Какого черта, разве не для этого у тебя есть брат, Сэмми? Хоть бы его подстрелили, только бы Сэм уже однажды пришел в себя, в конце-то концов! Если Сэм нуждался в том, чтобы кто-то в нем разбудил гнев и желание убивать на охоте, то, пожалуйста, Дин и на это готов был пойти, однажды практически дав себя убить, точнее полуживого привязать к дереву в саду, только чтобы детка смог украсть машину и расхуярить всех ради спасения брата. И если он нуждался в том, чтобы ему напомнили, что у него есть член, то эге-ей, в чем проблема? Разве не для этого у тебя есть брат, Сэмми? Было холодно. Машину вел Сэм. - Эй, мисс Дейзи. То, что у тебя под правой ластой, называется газ. Если ты его немного выжмешь, двигатель наполнится бензином, и моя деточка побежит быстрее. Не бойся и поддай газку, бабуля, потому что деточке нравится, когда поддают. Он не ответил. Только так глянул через зеркало, что Дин понял, что им предстоит Разговор, потому что у Сэма было такое лицо, будто во рту у него находится что-то отвратительно кислое и ему плохо. Он уже много километров собирался что-то сказать, это было совершенно ясно, только вот у Дина разговаривать желания не было, спасибо не надо. Да, он чуть не умер. Да, для того, чтобы он жил, пришлось умереть кому-то другому. Да, он лучше бы умер, если бы знал, какова будет цена. Нет, ему не хотелось все это анализировать. Нет, он не хотел все это сейчас обсуждать. - Можешь остановить где-нибудь, чтобы пожрать? У меня кишки завывают, как Секс Пистолс. Огромный плюс заключался в том, что с набитым кислотой ртом Сэм нихрена не мог говорить. - Я должен был заставить тебя еще раз мне пообещать. Блядь, ну что это за человек! - Пообещать что? - Что ты не умрешь. Первое что ему пришло в голову, он предпочел не озвучивать. Потому что ему казалось, что это нормально, но ведь наверняка же прозвучит по-идиотски: «Не имеет большого значения, умру я или нет, Сэмми, сейчас речь не обо мне». Он не сказал и то, что пришло в голову вторым: «Ты уже месяцы ничего не говоришь о себе, и теперь мы снова должны разговаривать обо мне? Нихуя!». А вот третье показалось вполне приемлемым: - Если хочешь, я пообещаю тебе, что из источников вместо воды потечет Кока-Кола, а Бритни Спирс неожиданно заткнется и станет немой. - Ну, в первый раз же сработало. И я не люблю Кока-Колу, я люблю Пепси. Они обсуждали Пепси и Кока-Колу, а Дин думал о той ночи, когда он пообещал своему брату, что не умрет. Он был уверен, что Сэм давно уже забыл об этом. Что за черт. Он был УВЕРЕН, что Сэм ОБ ЭТОМ забыл. Та ночь на вкус была как дешевое бухло с запахом утешения и тела его собственного брата. «Может быть это именно то, что ему нужно», - подумал Дин и, как обычно, принял решение сам, без того, чтобы сильно ломать себе голову или тем более советоваться с объектом заботы. По традиции они остановились в каком-то захудалом отеле. На рецепции была темноволосая девушка со светлыми глазами, аппетитными формами и будто только что зацелованными кем-то губами, она все поглядывала на Сэмми, который вообще не обращал на нее никакого внимания, только сказал «спасибо», когда она протянула ключи. Если бы Дин спросил у него, кто был на рецепции – женщина или мужчина, наверняка Сэм не знал бы что на это ответить. Ох. В скором времени он уже лег, в футболке и пижамных штанах, как обычно. Дин просматривал местную прессу (тоже как обычно) и когда начал зевать, вместо своей кровати прилег в кровать к своему брату. - Отвали, Дин. Что ты делаешь? Он не ответил. Просто лежал, глядя в потолок, а Сэм больше ничего не спрашивал и не просил его перелечь. Они спали вместе, когда были детьми. Часто просыпались горячими от близкого контакта и Сэм говорил: «Ты весь горишь», а Дин отвечал: «Это потому, что ты всю ночь лягался». - Ты весишь центнер, Дин. Кровать провиснет. - Кто это говорит мне, Кинг-Конг? Ты себя видел? Тебя удобряли навозом в этой Калифорнии что ли, что ты так вымахал? - Если комплексуешь, можешь купить себе сапоги на платформе. О, знакомая территория. Я подкалываю тебя, ты подкалываешь меня. Братья. И временами голос Сэма звучал почти так, как звучал всегда. Был почти живым. Еще не совсем, но почти что. - Да, видишь ли, Сэмми. Я не могу спокойно жить, зная, что могу входить в двери, не наклоняясь. Или не зная, какая погода будет там, наверху. Что, завтра будет дождь? Можешь спуститься и рассказать мне? Не отвечает. Снова делает это свое Кислое Лицо. Блядь. - Я обещаю попробовать. Сэм замирает, весь сжавшись, как мертвец. - Ты серьезно? - Нет, блядь, шучу. – Сэм хмурится и привстает на постели. Дерьмо. – Да серьезно, блядь. Я постараюсь не умереть. Но взамен, - и это прозвучало зловеще: - Ты тоже должен кое-что сделать. Он ждал, что Сэм спросит: «Что?» и собирался ответить жестом, означающим нечто унизительное. Должно было быть смешно, когда Дин пояснил бы: «Подстрижешься под ноль, а потом набьешь себе там розовый череп». Но Сэм ничего не спросил, а очень быстро и серьезно ответил: «Ладно», а потом, сделав буквально секундную передышку, уточнил: «Да, хорошо», так, словно взять с Дина обещание не умирать, это какой-то для него торжественный и важный момент. Что-то, за что Сэм готов сделать все что угодно. Даже не зная, что именно. Дин снова это почувствовал. Расширение сердца, этот огромный сердечно-сосудистый парашют - истерическую потребность защитить своего брата. - Обещай, что будешь молчать. Он тут же начал спрашивать: «Что такое» и «О чем ты», но не получив никакого ответа, все-таки замолчал. Когда Дин протянул руку, Сэм дернулся, будто его обожгло, но Дин напомнил: «Шшш, ты обещал» и тогда Сэм позволил ему сделать это, вытянувшись на кровати и большую часть времени даже не открывая глаз. Его лицо исказилось, будто от боли – снова Дин сверху, почти растекшийся по всему телу. Рука под пижамой и никаких прелюдий. Сэм возбудился моментально, от первого же прикосновения (это потому, что ты столько времени сдерживался, Сэмми, этак у тебя еще атрофируются яйца). Это были быстрые ласки, будто бы Дин дрочил самому себе, ну ладно, немного медленней и нежнее, потому что Сэм сам по себе был мягче и чувствительней (и, возможно, у него и агрегат был побольше, но в этом Дин признался бы только на смертном одре). В тишине комнаты слышалось лишь их сбитое, перемешавшееся дыхание. Сэм лежал на кровати, не двигаясь, словно гигантская кукла, но пульсация крови под ладонью Дина словно говорила ему: «Я здесь, я чувствую, я живу». Это было хорошим знаком. Он продолжал гладить его, надавливать сверху пальцем, ласкать сверху и снизу, одновременно шепча: «Спокойно, тигр, я не буду ругаться, если ты испачкаешь простынь», ощущал напряжение, будто это было его собственное тело, «Спокойно, спокойно», и на этот раз еще тише: «Я с тобой, я тебя держу». Сэм вытянулся, потом снова напрягся, потом издал хриплый полузадушенный стон: «Диииин». Один единственный раз, и перед тем как прозвучало последнее «н», рука Дина стала горячей и мокрой. До тех пор, пока Сэм не кончил и не растянулся обессиленный на постели, Дин не понимал, что все это время молился о том, чтобы тот не произнес имя Джессики, или что-нибудь еще, что могло означать, что раньше у его брата с сексом все было отлично. (По логике Дина, кончать с именем своего брата на губах было гораздо нормальней, чем кончать с именем своей убитой демоном невесты. И, как это бывает с большинством людей, ему даже в голову не приходило, что в его логике может быть какой-то изъян) - Обещай мне разряжаться хоть иногда, Сэмми. Это все потому, что ты сегодня дулся весь день. И какая-нибудь официантка хоть иногда, брат. Хоть кто-то, кто сделает то, что тебе нужно, и я не говорю сейчас о кофе или блинчиках на пару. Сэм шумно сглотнул слюну в темноте. Гигантский орех - скорлупа сверху и снизу. И очень нежно прозвучало изнутри: «Ничего я не дулся весь день». На этот раз он уснул без возражений, пробормотав «Спокойной ночи, Дин». - Спи уже. - Ммм. Когда Дин убедился, что Сэм спит, ему было слишком лениво переходить на свою кровать. На следующее утро он проснулся, окруженный Сэмом со всех сторон – руками, ногами, его дыханием на лице. Передергивая в ду́ше, он ни о чем не думал. Просто хотел сохранить это ощущение. Ощущение Сэма со всех сторон. Живого и здорового. Все будет хорошо, Сэмми, я обещаю, все у нас с тобой теперь будет хорошо.