И пребудете на земле (Изгнанники и скитальцы)

Maybe I'm crazy But it's crazy and it's true. I know you can save me. No one else can save me but you. As long as the planets are turning. As long as the stars are burning. As long as your dreams are comming true. You better believe it! That I would to anything for love. And I'll be there until the final act. I would do anything for love! And I'll take a vow and seal a pact. * (Meat Loaf)

Был кофе по утрам в первый же час после пробуждения. Потому что Дин просыпался раньше, чтобы принести именно такой, как он любит – без сахара, но с молоком. Были километры и километры бессмысленных дискуссий о том, кто круче из героев "Команды А". Было много мелочей, таких, например, как снова называть его «придурок», «мудак» и «тупица», как будто Сэм хотел разозлить, нарваться, спровоцировать ссору – заставить перестать к себе относиться, как к чему-то хрупкому и еле живому (хотя на самом деле он именно так себя и ощущал). В течение месяцев, пока Сэм переживал боль из-за Джессики, Дин делал все то, чего никогда не рекомендуют делать психологи. Он не говорил: «Давай поговорим, расскажи мне о своей боли, вот тебе мое плечо – можешь поплакать». Когда Сэм хотел заменить свой траур охотой, Дин не сказал: «Возможно, это не очень хорошая идея, чувак, ты уверен, что не хочешь просто дружеского объятия?». Нет. Дин дал ему кольт и кучу тварей, которых нужно убить. Он дал ему дорогу, тяжелый рок и свое постоянное присутствие. Он дал ему то, что давал всегда. Идиотские оскорбления, тупые подколки, занюханные мотели в богом забытых местах, кровавые расправы – концентрированный «Динизм». Включающий раздражающие привычки, такие как чистить зубы с открытой дверью ванной или разговаривать с набитым ртом. Дин не делал ничего из того, что обычно делают люди по отношению к тому, кто находится в депрессии. Спокойствие, заботу, внимание. Не пытался вызвать на разговор, не хотел ничего обсуждать, не рвался сочувствовать и сопереживать. Не пытался оградить его от мира, наоборот, пинками вытаскивал в этот мир, дав при этом оружие и возможность стрелять. Никогда не говорил: «У тебя есть столько времени на переживания, сколько нужно», а советовал трахнуться с первой же попавшейся безмозглой дурой, которая скажет «да» своими накрашенными губами. Если бы кто-то спросил Сэма, как ему такое поведение Дина, он сказал бы правду… Это было ужасно, но работало с самого первого дня. Это было именно то, чего Сэм так не хотел и в чем нуждался отчаянно. Короче говоря, просто это был Дин. Одновременно самый худший и самый лучший старший брат на свете. - Дин, ты шутишь. Они разговаривают по дороге Хрен Знает Куда. Где-то недалеко от Иллинойса. - Это ты шутишь. - Я не шучу. - И я не шучу! - Ты не мог видеть Мита Лоафа на заправке! - Тебя здесь не было и ты не можешь знать. Я его видел. Он покупал печенья и чипсы. Мит Лоаф. На заправке. - И есть свидетели? Ты был с отцом? - Я был один. - Конечно, удобней, когда ты один. Никаких свидетелей, никаких доказательств. - Не строй из себя Элли МакБил, дорогуша. Мит Лоаф. Чипсы «Доритос». Это было. - Заткнись. Это не произошло в какой-то конкретный момент. Но Сэм начал оживать. Он не смог бы объяснить разницу, это было похоже на то, какими яркими вдруг начинаешь видеть цвета, когда при сильной близорукости впервые надеваешь очки. Вроде бы то же самое, но совершенно по-другому. Когда Дин сунул ему в рот свою ложку, его первой реакцией было: «Мой брат - тупая задница». Два дня спустя, когда Дин рассказывал ему, что подкинул дохлую рыбу на заднее сидение каким-то придуркам, он думал то же самое, разве что «мой брат» было полно нежности, а «тупая задница» вовсе не звучало, как оскорбление. Мой брат – тупая задница, и это заставляет меня смеяться. Сэм не знает, что именно стало причиной его выхода из затяжной летаргии, и не может объяснить, как человек, с полным отсутствием такта и какой бы то ни было чувствительности, смог так глубоко забраться ему под кожу. Но это произошло. Возможно, это правда, что никто не знает тебя лучше, чем твоя кровь. Возможно, это был Дин, лежащий в его постели, его ладонь под пижамой, эта жесткая дрочка, после которой Сэм почувствовал себя заведенным и полным бензина, точно так же, как Динова детка Импала. Готовым к любой дороге, без особенной цели и определенного маршрута. Сэм спрашивал себя, что сказали бы психиатры на то, что в его семье, чтобы помочь справиться с потерей любимого человека, старшие братья должны младшим дрочить? Наверняка лишь обезьяны так поступают с молодняком. - Что ты там говоришь про обезьян? - Ничего. Сэм не обратил внимания, что сказал это вслух. Но у него не было ни малейшего желания что-либо повторять. Среди кучи абсурдных правил его отношений с братом было одно самое главное и непреложное – МЫ НЕ ГОВОРИМ ОБ ЭТОМ. Дрочить? Пожалуйста. Обсуждать это? Нет. Дин продолжал флиртовать с официантками и проводить ночи неизвестно где, занимаясь тем, чем всегда занимался. Сэм продолжал уходить в свою комнату спать один. Иногда по утрам Дин пытался заговорить об этом. С жутким похмельем, в темных очках. - Тебе не нужно было уходить. Блондинка на тебя так смотрела. - Там не было никакой блондинки, Дин. - Ты о чем? Та, что пониже, была блондинка. - Мелированная. - Так, Сэмми. Я ЗАПРЕЩАЮ тебе смотреть канал Космо. Может быть, у Сэма что-то перевернулось в желудке, когда они заговорили об этом. Может, он подозревал, к чему это все приведет. А может даже знал, просто предпочитал никак не определять. - Так с которой ты был? - В смысле с которой? Был серый облачный день. Они остановились, чтобы заправиться, в каком-то месте, которому требовались срочные и капитальные реформы. - С какой, Дин? Мелированной с декольте до пупа, или с пышнозадой брюнеткой? Я тебя оставил в баре с двоими. С какой ты ушел? - А кто сказал, что я выбирал? – он вытащил шланг из бака и понес его на место, выступая, будто павлин. – Это они меня выбрали, Сэмми. Сэм фыркнул. - Да нет. Ты же не с двумя сразу? - Ой. Кое-кто ревнует? Давненько ничего не перепадало, да? - Кое-кто нагло врет, - Сэм оперся на Импалу, руками в капот. Ему нужна была какая-то опора. – Наверняка это была брюнетка. Ты ведь у нас больше по задницам, чем по сиськам. - Что ты этим хочешь сказать? - Что ты врешь. Вот что я хочу сказать. - Так и умрешь в сомнениях, Сэмюель Винчестер, нихрена не узнаешь. Дин захлопнул крышку бака. Потом они оба вошли в помещение, чтобы заплатить. Сэм как раз искал, что взять поесть, что-нибудь, что не было консервированным или оранжевым, как вдруг Дин просунул свою голову между пакетами чипсов: - Нет, серьезно, что ты имел в виду? - Что ты больше смотришь на задницу, чем на грудь. Что ты думаешь, еще я мог иметь в виду? - Эй, мне очень нравятся сиськи! – Дин выкрикнул это именно в тот момент, когда в магазин вошла женщина, он смутился и сказал ей: «Доброе утро», а она остановилась, как вкопанная и еще несколько секунд думала, не застегнуть ли ей куртку. Подумала-подумала, рассмотрела получше Дина и решила оставить ее расстегнутой. Очень тонко, мэм. - Я и не говорил, что они тебе не нравятся, - Сэм понизил голос. – Я лишь сказал, что ты чаще оборачиваешься для того, чтобы посмотреть на задницу, нежели наклоняешься, чтобы заглянуть в декольте. Согласись, это показательно. - На что ты намекаешь? - Да, господи, Дин! По какой-то причине Дин был явно сильно раздражен. - А тебе больше нравятся задницы или сиськи, а, Сэмми? - Оставь меня в покое и иди заплати, давай. Продавец странно на них посмотрел, что Дин благополучно проигнорировал, как обычно он игнорировал все неудобное и неприятное лично ему. Пропал отец – игнорируем причину. Демон убивает любимых людей – игнорируем мотив. Выясняется, что с братом может быть отличный секс – давайте делать вид, что ничего подобного. Они шли к машине с пакетами в руках. - Я уверен, что тебе нравятся улыбки и приветливые взгляды, Сэмми. Обнимашки перед сном и хорошая сказочка на ночь. - Ты невыносим. Это… это просто невероятно, насколько ты невыносим! Когда я думаю, что ты уже не можешь быть хуже, чем есть, Дин, ты каждый раз меня удивляешь! - Да? Хорошо, - и сразу, без перехода, пока открывает дверцу машины, спрашивает, как ни в чем ни бывало: - Тебе нравятся члены? - Что? Сэм чувствует, что вся его кровь заледенела, а лицо полыхнуло огнем. - Что ты… Что? - Ничего, - но Дин должен быть полным придурком, если решил, что можно запихнуть слона в посудную лавку, а потом вынуть его оттуда, ничего не разбив. – Задницы. Сиськи. Все хорошо. – Он сел в машину и завел мотор, пока Сэм пытался завести свое заледеневшее сердце. – Они мне одинаково нравятся, Сэмми. Задницы, сиськи, письки и губы в помаде, блондинки и брюнетки. Мне они все нравятся. И он решительно нажал на газ. - Ладно. Хорошо, - сказал Сэм. Может быть, это прозвучало раздраженно. Может быть, Дин это заметил. - Хорошо. Может быть, им понадобиться сжечь весь асфальт мира, прежде чем об ЭТОМ поговорить. - Ну и отлично. - Отлично! Сэм чувствовал нарастающую тревогу – конечно чувствовал, блядь, это электрическое покалывание, распространяющееся по всему телу, так, будто у него выросла новая кожа, совсем еще тоненькая и чувствительная – и все это, ВСЕ ЭТО, благодаря Дину. Единственное, в чем он был точно уверен, это что ни один из них прямо сейчас не готов столкнуться лицом к лицу с тем, что грозит вот-вот обнажиться. После долгой ядерной зимы. По ту сторону растаявшего снега.