И пребудете на земле (Изгнанники и скитальцы)

When there´s no future, how can there be sin. (Sex pistols)

Сэм всем своим нутром ненавидел, что оказался таким банальным, но с того дня он на дух не переносит кофе. Ни кофе, ни больницы, не ебаное 10.41 пополудни. «Время смерти», сказали врачи, но нужно было уточнить, сколько смертей произошло в это самое время. Сколько Винчестеров рассталось с жизнью в этот момент. Дин был за рулем. Сэм искоса поглядывал на него. Осунувшийся, бледный и изможденный, будто бы смерть, хорошо поразмыслив, все-таки решила вернуться за ним. Пять недель прошло с тех пор, как он кричал: «Нет, нет, это ведь наш отец! ЭТО НАШ ОТЕЦ!» в лицо медсестре, не желавшей пускать их в реанимационное отделение, где в тело Джона Винчестера пытались вернуть жизнь. Три недели прошло после того, как он наблюдал за Дином, пинающим Импалу, из темного окна кухни Бобби (три недели он никак не может забыть, как внимал страшному рычанию смертельно раненного животного, которое издавал его брат, нанося по машине очередной удар). И вот уже десять дней, как поведение Дина внушает ему реальный страх. Сэм испробовал все возможное, все болевые точки, включая обвинение в предательстве Джона, на что получил наконец-то реакцию, пусть даже в виде хука справа, заставившего его увидеть всю солнечную систему. Десять дней, как он вновь почувствовал своего брата, пусть это было секундное прикосновение, пусть даже костяшками в челюсть. Они выгорали. Костром полыхали тогда и десять дней спустя все продолжали гореть. Выгорали. После смерти Джона уже прошло много дней и даже недель, снова началась охота, а Дин включался и выключался, как аварийка у автомобиля – то улыбался, как одержимый, обращаясь к Импале, то, три минуты спустя, срывался на остановившем их полицейском, вынуждая Сэма вмешаться, чтобы не дать угодить Дину в тюрьму. То да, то потом сразу – нет. То он яростно, жадно жив, буквально искрится сверхновой, то сразу практически мертв - зола и пепел, на том самом месте, где только что все горело огнем. Сорок восемь минут после того, как Дин свернул на обочину, остановил Импалу, вышел, оперся на капот и, прямо глядя на него, спросил: «Хочешь знать, как я себя чувствую, Сэм? Я чувствую себя МЕРТВЫМ. Что ты на это скажешь?». И у Сэма все заледенело внутри, и первой мыслью было: «Черт, я хочу слизать твои слезы», а второй: «Прямо сейчас мне нечего тебе сказать, Дин, но я найду. Я найду, что сказать тебе в ответ. Придумаю, как показать тебе, что ты жив, и доказать тебе это». Вечером, когда они заселились в мотель, Дин занимался тем, что смотрел на него, и казалось, что делал это часами, не говоря ни единого слова, просто следил. Сэм ощущал себя так, будто у него копаются во внутренностях, без всякого вскрытия. А потом Дин резко встал и направился к двери. - Пойду выпью. Ты делай, что хочешь. Сэм хотел сказать, что уже поздно, что им лучше пораньше лечь спать, а нужно еще изучить материалы по ритуалам, но, не желая терять Дина из виду, молча схватил куртку, стопку бумаг и бегом припустил по лестнице вниз, чтобы догнать Дина прежде, чем тот заведет машину и уедет один. Когда он остановил машину возле какого-то бара, Сэм не смог сдержать недовольного вздоха, Дин одним взглядом заставил его замолчать: «Если хочешь, можешь остаться в машине», и Сэм не сказал ничего, потому что не хотел его одного отпускать. Но, блядь, это было совсем не то, что пойти в Бургер Кинг выпить пива посреди ночи, это был не просто третьесортный бар, а настоящий притон, из дверей которого так несло дешевым бухлом, марихуаной и потом, что слезились глаза. Было ясно, что завсегдатаям этой дыры не нужно каких-то специальных предлогов, чтобы воткнуть нож под ребра случайно забредшему сюда чужаку. Они сели за столик, который не убирался со времен Уотергейта, Сэм заказал себе пива, а Дин попросил двойной виски без льда. Он сразу положил глаз на двух девчонок у барной стойки. Девчонки были из тех, у кого в шкафу коротеньких маечек больше, чем верхней одежды, и у которых поперек лба написано «Проблемы» бегущей строкой. Тем не менее, а может быть именно поэтому, Дин некоторое время внимательно разглядывал их, прежде чем, влив в себя еще несколько порций виски и увидев ответную заигрывающую улыбку, поднялся и направился в их сторону, бросив Сэму: «Я надеюсь, ты взял деньги, чтобы вернуться в мотель на такси». Сэма всегда восхищало умение Дина нравиться и соблазнять. Эта манера как бы невзначай наклонять голову, быстро оглядывать из-под полуопущенных век, бархатно понижать голос, расслабленно говорить, почесывая щетину на подбородке: «Я тут новичок, но если бы знал, что здесь ты, черт возьми, я бы бывал здесь почаще». Банальные фразы, но действующие обезотказно. Девчонки смеялись, а Дин наклонял голову и продолжал: «Детка, тебе говорили, что твой рот создан специально для поцелуев?». Он умел говорить это так, что не было ни пошло, ни грубо. Нет, что вы. Сэм не знал как, но Дин всегда звучал естественно и ровно, так, что девушки смущенно опускали глаза, а когда поднимали, в них читалось: «Я согласна на все и пойду с тобой, куда отведешь». Этой ночью Дин играл в четыре руки, флиртуя с двумя девчонками сразу. И Сэму это даже казалось прикольным, несмотря на то, что поведение Дина несколько отличалось от привычного. Он не демонстрировал, как обычно, что является самым завидным ухажером во всем этом баре, и не стремился ни одну из девчонок поцеловать, он просто сказал: «Могу поспорить, что если ты и твоя подруга пойдете со мной, меня с лихвой хватит на то, чтобы заставить вас кончить». Сэм первый раз видел такой откровенный сексуальный наезд в исполнении своего брата – явный признак того, что что-то не так. Однако заставило его напрячься не это, а две пары внимательных глаз, принадлежащих двум шкафам, сидящим в другом конце бара. Два парня, огромных, как грузовики, со шрамами на лицах и переломанными носами, те, кому не хочется одалживать денег, с которыми лучше не встречаться в темных переулках и те, с чьими подругами определенно нельзя флиртовать. Эти парни смотрели на Дина, и на их лицах читалось: «Дай нам только повод, красавчик, всего один ебаный повод, мы ждем». - Блядь, блядь, блядь! – Сэм ругнулся сквозь зубы и уже начал подниматься из-за стола, когда увидел, как те две гориллы направляются в сторону девчонок и Дина. Он бросил бумаги на стол и тоже пошел. - Сэмми, я сказал тебе взять такси… - Чувак, ты всегда, блядь, выигрываешь! – нарочито громко хохотнул Сэм, оттирая собой девчонок от Дина и становясь точно между ним и приближающимся двойным пиздецом. – Давай, я угощу тебя выпивкой в каком-нибудь другом месте, ты это заслужил, чемпион! - Сэм, что блядь с тобой происходит, ты забыл выпить сироп от кашля? – Дин пытался возмутиться, но Сэм продолжал настойчиво подталкивать его к дверям. Голос у Дина был пьяный, шел он медленно и спотыкаясь, но шел. - Эй, вы. Блядь. Сэм на секунду прикрыл глаза. Они уже почти вышли из бара. Почти сделали это. Но пришлось обернуться. - Твой «чемпион» приставал к нашим девчонкам. Шрамы, синяки, дрянные татуировки. Настоящие головорезы. Сэм попытался придать своему лицу выражение: «Не нужно нас бить, мы обычные недоноски». - Не может быть! Мне очень жаль, но мой бедный друг никак не может ни с кем познакомиться, и я подумал, что если напою его и поспорю, что он не сможет и двух слов сказать девушкам в баре, то сделаю ему большое одолжение. Теперь вижу, что это была плохая идея, хе-хе, теперь мне придется тащить домой его пьяную задницу. Ну, ребята, спокойной ночи. - Какого хуя, Сэмми, да я справлюсь с этими двумя мешками мяса, даже если буду в инвалидной коляске. Что ты делаешь? Не толкай меня, Сэмми, не толкай… Они уже практически были за дверью, когда чужая рука удержала Сэма за плечо. - Думаю, что эти два мешка мяса хотят выйти поговорить с твоим другом и с тобой тоже. Сэм обернулся во второй раз. Но уже не с жалким лицом: «Я бедный идиот, пощадите», а с обычным для таких случаев выражением: «Только рыпнись, и когда мы с тобой закончим, ты всю оставшуюся жизнь будешь питаться супчиком внутривенно». Он стоял вполоборота, не переставая одной рукой поддерживать шатающегося Дина. Сэм и так был высок ростом, но сейчас казался просто огромным, словно бетонная стена. Он прекрасно знал, что у него за взгляд. Он учился у лучших. Этот холодный, убийственный взгляд предупреждал: «НЕ СВЯЗЫВАЙСЯ С ВИНЧЕСТЕРАМИ». Отец, Дин, спасибо, что научили. - А знаешь, что я думаю? Я думаю, что если мы выйдем на улицу, велика вероятность того, что эти милые девушки увидят, как вы мордами полируете асфальт. – За его спиной Дин удивленно пробормотал: «Пиздец, ты огромный, Сэм, просто, блядь, какой-то Чубакка». – Если вы нам дадите спокойно выйти в эту дверь, мы исчезнем, а вместе с нами и неприятная вероятность, и все будут довольны. Гориллы успокоились, видимо пораскинув своим одним на двоих мозгом и решив, что лучше все-таки дать им уйти, сделали скучающие лица и вернулись обратно к барной стойке. Следующее, что помнит Сэм – как он прижал блядского Дина к первой же попавшейся стене в ближайшем переулке, помнит адреналин и невыразимую ярость, с сумасшедшей скоростью несущиеся по венам, отравляющие собою всю кровь. - Это было слишком даже для тебя, идиот! Дин ответил ему диким взглядом. От него несло алкоголем, он скривил губы в молчаливом: «Пошел ты». - Как повезло малютке Сэмми, что он не понимает, что происходит со всеми вокруг. Бедный ангелочек, тебя не терзают земные страсти. – Дин прогнусавил это Сэму в самое ухо, а потом неожиданно серьезным тоном сказал: - Тебе легко, ты никогда в этом не нуждаешься! - Не нуждаюсь в чем? Чтобы какие-то две гориллы, накачанные стероидами, разбили мне лицо? И все ради секса с какой-то девкой, которая хрен знает чем тебя может наградить? Ты так сильно в этом нуждаешься, Дин? До такой степени? Он сказал это и тут же раскаялся. В тот самый момент, когда Дин поднял на него глаза и Сэм буквально подавился воздухом. Он был атакован всем сразу. Голодными глазами своего брата, распространяемым им теплом, прерывистым дыханием, обжигающим шею. Ощутил- о боже, опять - внушительный стояк, упирающийся ему в бедро, и услышал горькое, саднящее «да», вспарывающее по живому. Сэм услышал в нем: «Да, я так сильно в этом нуждаюсь», и «Да, потому что мертвые не трахаются, а если я трахаюсь, значит, я жив», и «Да, Сэмми, пожалуйста, Сэмми. Да». Они стояли друг против друга в темном безлюдном переулке, полном мусорных контейнеров, развороченных машин, истерзанных фонарей. И все то, что Сэм хотел, но не мог высказать тогда на дороге, посреди бела дня, на фоне живописных пейзажей, он смог сказать Дину здесь и сейчас. В полной темноте и совершенно без слов. Поцеловав его. Сразу всем ртом, с сумасшедшим отчаяньем слепого желания, оправдываясь про себя: «Здесь и сейчас, в этом грязном переулке, Дин, если это должно произойти здесь, где у тебя встал, то пусть так и будет». Это был самоубийственно долгий и мокрый, полный слюны поцелуй, после которого Сэм начал вылизывать Дину шею, а закончил, бережно расстегивая каждую пуговку на рубашке, следом ведя языком по обнаженной груди. А когда закончил с грудью, перешел на живот, ввинтился в пупок, по темной дорожке начал спускаться ниже, и сам не заметил, как встал на колени. Он не собирался останавливаться и продолжал целовать и лизать своего брата. Без единой тени сомнения. Без малейшего даже намека на тень. Дин стоял, запрокинув голову, судорожно вцепившись пальцами в волосы Сэма и, кажется, дышал через раз. Когда почувствовал какую-то остановку, посмотрел вниз («Сэм?») и, увидев, что тот расстегивает ему штаны, глухо простонал, а потом снова откинул голову назад, приложившись при этом об стену так, что Сэм подумал, что единственное чего не хватает и так ебнутому старшему Винчестеру, это сотрясения мозга. На самом деле он не очень хорошо знал, что делать, но пробовал, нащупывал языком, облизывая все подряд, сверху до низу и обратно, а когда вдруг снизу взглянул на Дина, увидел распахнутую рубашку, сомкнутые губы, длиннющие ресницы в контражуре и перекатывающийся кадык, это показалось ему самым эротичным из всего, что он когда-либо видел, и Сэм открыл рот для того, чтобы сделать то, что сейчас было сделать просто необходимо. Дин застыл, пораженный («О, господи, Сэм, о, боже»), и Сэм продолжал, исследуя, посасывая, пробуя на вкус, сохраняя в памяти особенности упруго-нежной текстуры. Живой. Здесь. Сейчас. Ему хотелось сказать: «Если ты так в этом нуждался, Дин, тебе всего лишь нужно было сказать мне об этом». Сэм продолжал работать губами и языком, насаживаясь всем ртом, всасывая и отпуская. Дина всего затрясло во время оргазма, и продолжало трясти даже после него, когда Сэм губами собирал с его члена последнюю теплую горечь. Когда Сэм поднялся, старший брат смотрел на него такими глазами, что казалось, он сейчас разорвет его на кусочки. Поэтому Сэм заговорил первым. Быстро и довольно невразумительно пробормотал: «Блядь, вот же черт», а Дин как-то суетливо подхватил: «Ох, да, блядь, но это, ох», у него было что-то вроде небольшой панической атаки. А потом Сэм начал ржать. И на удивленный взгляд Дина пояснил: «Я оставил все наши бумаги про ритуалы там внутри, в баре, где эти гориллы». Дин выдохнул: «Ааа». Ненадолго прикрыл и снова открыл глаза, и вроде бы даже слегка улыбнулся. Расслабленно так и совершенно нормально, а потом погладил его по щеке и сказал: - Ну и нахуй эти бумаги, Сэмми. - Как скажешь. Следующие два дня Дин позволил Сэму быть за рулем, и тот сосредоточенно вел, стараясь не думать ни о пальцах Дина в своих волосах, таких требовательных и горячих, о боже, ни о твердости его члена на языке, ни о вкусе его оргазма.