И пребудете на земле (Изгнанники и скитальцы)

Gonna show you how to strut your stuff, I'm gonna make your dreams come true, gonna show you how to change your luck, I'm really gonna do it to you. I was talking to ya hours and hours, I promised you hearts and flowers, I'll give you supernatural powers, I'm gonna Tear Ya Down (Motorhead)

«Два года, - думает Сэм. – Два года, несколько месяцев и сколько-то дней – шесть что ли?» Господи, так много дней прошло с тех пор, как он последний раз видел Дина. Сэм считал каждый день, он знает точную цифру, но просто сейчас почему-то не может вспомнить. Один вид Дина снова рушит все его стены, всю оборону нахрен, как будто ее никогда и не существовало. Ощущение, что он держит свои эмоции под контролем длилось всего полминуты. Ровно полминуты до того, как Дин разомкнул губы, легонько втянул воздух и впервые заговорил. Полминуты - и Сэм уже был готов закричать: «Все, что угодно, Дин, но только не разлука, это ужасный пиздец и блядство, обещай, что так больше не будет!». Полминуты – и его карьера и его дом становятся именно тем, чем в действительности являются. Замещением и симуляцией. Полминуты, и Сэм уже начинает думать, что его откровение во время разговора про овощи вовсе не бред. Неделей ранее. Совершенно случайным образом. Дженифер гладила вещи, а Сэм на кухне ел лазанью, без интереса просматривая новости и от нечего делать поддерживая с ней разговор. Не то чтобы разговор был неинтересным, а просто ему по большому счету нечего было сказать по поводу воспитания детей младшего возраста, а так как Джен не переставала рассуждать по поводу своей сестры и двухлетнего племянника, Сэм решил, что максимум, что он может делать, это слушать и время от времени кивать. Когда она сказала: «Джейк никогда не хочет есть овощи», а потом спросила: «Но это же важно! Вот тебе нравилось есть овощи?» Сэм протянул: «Нуууу…» и вот у него и случилось откровение. - Этого не может быть. Дженифер спросила: «Чего?» - Овощи. Дин маскировал овощи. - Кто? Она даже перепугалась и спросила, хорошо ли Сэм себя чувствует. Очень сложный вопрос. Чтобы ответить на него, нужно было объяснить, что нет, он никогда не хотел есть овощи, когда был ребенком. И у него всегда были какие-то оправдания. Он говорил: «Дин, они же неспелые», или «Дин, мне отвратительны брокколи», или «У меня аллергия на лук-порей», или «Меня тошнит от морковки, Дин». И не было никакой возможности его заставить. Единственное, что он с удовольствием ел во времена своего детства, это кукурузные хлопья, Доритос, плавленый сыр, котлеты, апельсиновый порошковый напиток и глазированные бисквиты. Он мог целый вечер грызть сладкие крошащиеся кружочки и смотреть по телевизору Суперсоников, весь липкий от сахара и шоколада. Одним из самых ярких воспоминаний его детства был Дин, ворующий в магазинах сладости, пока он сам отвлекал продавщиц. «Сэм, расскажи тете, зачем ты пришел в магазин» и Сэм должен был говорить: «Я нарисовал рисунок, мисс», и пока продавщица изумленно вздыхала и гладила Сэма по голове, Дин набивал карманы пачками этих чертовых бисквитов. Все вдруг изменилось в предподростковый период Сэма Винчестера. Ему должно было вот-вот исполниться двенадцать лет, он был на приеме у стоматолога, а Дин сидел рядом в кресле и машинально листал найденный тут же журнальчик. Сэм попросил почитать ему вслух, потому что так он будет меньше бояться. Понятное дело, что вместо этого Дин предпочел бы свалить оттуда как можно быстрее, чтобы встретиться с очередной Девушкой на Ночь № 1400, но все-таки согласился и прочел одну страницу. Там было про пищевую пирамиду, про плохой и хороший холестерин, про рекомендуемые ежедневные нормы витаминов и минералов. Сэм не на шутку перепугался, узнав, что его диета – это то же самое, что играть в русскую рулетку со своими артериями, и глазированные бисквиты живо получили отставку. Он предпочел бы, чтобы Дин ему не крал больше ничего и никогда. Более того, с того самого времени Дину пришлось выслушивать: «Надо есть рыбу. Надо есть салаты. И дыни и всякие овощи, правда, Дин, перестань над этим издеваться, ты отвратителен». Его брат отмахивался, как от какого-то незначительного шума в глубине комнаты, и также не желал обращать внимания, на то, что Сэм говорил, что никогда бы не вырос таким огромным, если бы вовремя не исправил свои пищевые привычки. - Ты таким вырос лишь потому, что твоим ногам хочется быть подальше от лица, клоун. - Если ты будешь продолжать есть так, как ешь, то умрешь молодым. - Дин Винчестер выжил после кровавой схватки с вендиго, и ты хочешь сказать, что какой-то сраный гамбургер способен его прикончить? Не смеши мои яйца. - Ты станешь жирным. Таким жирным, что не будешь влезать в Импалу. А вот это действительно перепугало Дина. - Эй, может, мне все-таки разбить тебе лицо, мистер Эдгар Кейси? С тех пор Дин долго называл Сэма «Мистер Салат» и «Хреновинка на пару», и даже когда уже устал придумывать ему до обидного тупые прозвища, в вопросе здорового питания они никогда так и не пришли ни к какому компромиссу. Дин заваливался с ногами на кровать, Сэм - нет. Дин слушал «Металлику», Сэм – нет. Дин ужинал сложными углеводами, Сэм – ни за что на свете. Они как раз возвращались после того случая с кучей мертвых шизофреников, усталые, но удовлетворенные хорошо сделанной работой, когда Сэм вдруг подумал об овощах в том ключе, в каком никогда прежде не думал. Дин хотел завернуть в какую-то закусочную, чтобы поесть. А Сэму хотелось чего-то, что нормальный человек может переварить менее, чем за три дня. Они снова поспорили из-за еды. Сэм сказал: «То, что ты не понимаешь, что такое овощи, не значит, что они плохие и нахрен никому не нужны, ты точно также не разбираешься в биохимии, а это достаточно важная вещь». «Это я не понимаю, что такое овощи? – возмутился Дин. – А кто тебе их готовил, пока ты не просветился медицинским журналом, мудак?» Сэм фыркнул. - Да ладно тебе, Дин. Ты никогда в жизни не готовил мне овощи! - Это ты так думаешь, детка. Я скажу тебе только два слова: «цветная капуста». - Цветная капуста? Да я прекрасно помню все, что ты умеешь готовить! Спагетти из пакета, мороженные фрикадельки и плавленый сыр! Никогда никакой цветной капусты! А Дин покатывался со смеху. И его смех был обидным, потому что обозначал: «Я знаю то, чего ты не знаешь, мудак». - Под плавленым сыром всегда была цветная капуста! Ну ладно, не прямо всегда-всегда. Иногда там были сельдерей, морковь или спаржа. Но чаще всего все-таки цветная капуста, - Дин, кривляется, изображая Сэма лет пяти: - Дииин, я не могу есть цветную капусту, она отвратительная, я лучше поем этого сыра. ХА. Это был один из этих моментов. Которые начали накапливаться после смерти Джессики. Один из моментов, когда Дин вдруг представал в глазах Сэма совершенно в другом свете. Таким, каким он его никогда не видел. Сэм подумал: «Ты маскировал овощи плавленым сыром», но сказал вовсе не это, а первое, что пришло в голову: - Ты тоже ее ел? - Цветную капусту? О да, конечно. И зеленый салат, и низкокалорийный майонез. За кого ты меня держишь? - То есть, ты считал цветную капусту достаточно полезной для того, чтобы кормить меня ею, замаскировав сыром, но не настолько полезной, чтобы есть ее самому? Дин ограничился преувеличенно непонимающим взглядом и, прежде чем Сэм опомнился, они уже сидели и ели жареные ребрышки с картошкой в закусочной, где на вывеске должно было значиться: «Еда для удавов-констрикторов. Гарантируем, что ваши артерии разорвутся раньше, чем вы закажете десерт». Сэм вяло ковырялся в своей тарелке, пока Дин с большим удовольствием увеличивал уровень холестерина в своей крови, время от времени сопровождая процесс комментариями, адресованными больше самому себе, нежели брату. («Ты думаешь, ты сам по себе уже в апреле покрываешься ровным загаром, потому что у тебя такая конституция? ХА-ХА. Это потому, что я тебя с детства пичкаю морковкой, детка»). А Сэм никак не мог перестать думать о двойных стандартах, которые исповедовал его брат и о куче вещей, которые для него делал Дин в течение всей жизни, притом, что Сэм этого даже не замечал. Вещей, которые он никогда в жизни не делал даже сам для себя. До тех пор, пока Дженнифер не начала говорить про своего племянника, Сэм никогда даже не вспоминал об этом. Сейчас он чувствует себя немного глупо, потому что считается, что ни у кого не может быть никаких жизненно важных прозрений во время разговора с твоей помощницей, которая гладит тебе вещи и жалуется на малолетнего племянника. У людей бывают прозрения и откровения, когда они на пороге смерти или смертельно больны, когда находятся в опасности, в каких-то пограничных состояниях – сильнейшего стресса от страха или от счастья, например. Но овощные прозрения? Как-то это совсем негламурно. Если рассказать про это Дину, он будет дразнить и издеваться над Сэмом ближайшие лет тридцать. - Эй, Дин, я только что размышлял о еде. И кстати подумал, а не свалил ли ты тогда из моей постели и из моей жизни, после охуительнейшей ебли века, только потому, что считал, что так для меня будет лучше, а? Ну, знаешь, так же, как ты маскировал сыром цветную капусту? Отличная идея, а что. - Потому что за два года я думал что угодно. Например, что ты решил бросить эту жизнь, которая у нас была, устал возиться со мной, тебя пугают обязательства или тот факт, что мы кровные братья, ну, знаешь. Но о том, что это было ради меня, и что ты еще больший придурок, чем кажешься, мне в голову не пришло. Что ты на это скажешь? Понятное дело придется это как-то перефразировать, а потом преподнести Дину. Единственное, что Сэм знает точно, что на этот раз он не позволит ему так просто свалить в закат. На этот раз он потребует объяснений. - Сэм, - говорит Дин, внимательно разглядывая бутылку пива, которую держит в руках. – Я не могу поверить, что ты покупаешь мексиканское пиво. Ну, пиздец, он всего десять минут находится здесь и уже ему что-то не нравится! Привет, Дин. - А что не так с мексиканским пивом? Они сидят за рабочим столом, заваленным бумагами, и кажется, что расставались совсем ненадолго, что не прошло столько времени (два года и три месяца), а если и прошло, то только затем, чтобы придать тонкости точеному профилю Дина. Сделать его глаза зеленей, челюсть тверже, еще загадочней его молчание и невероятней улыбку. - Даже не знаю, с чего начать. С того, что это вообще не пиво? - А мне нравится. Ты пробовал его с лимоном? - Какой сюрприз. И да, пожалуйста, передай мне лимон, потому что боюсь, что в чистом виде, оно будет для меня слишком крепким. Даже спор не вызывает досады. Как будто это умение ездить на велосипеде – ты никогда не разучишься, даже если долго не практиковал. Мы в отличной форме, Дин. Мы всегда в отличной форме, разве ты не замечаешь? - Ладно, Мистер Адвокат, расскажи мне о своем грандиозном плане. И Сэм собирается сделать это. Собирается рассказать Дину свой грандиозный план. Но сначала ему необходимо узнать кое-что. - Ты охотился? Дин смотрит внимательно, по всей видимости, он удивлен. - Имеешь в виду, прямо сейчас? Так, понятно, что брат и не собирается ему помогать. - Нет. Раньше. В смысле – все это время. - Нет, - взгляд Дина становится ироничным. – Я записался в команду болельщиц «Патриотов». Конечно же, я охотился, Сэм. – А потом добавляет сквозь зубы: - Что еще, блядь, я мог делать? Сердце Сэма начинает биться чуточку быстрее. Он не оставил меня ради того, чтобы бросить эту жизнь и стать пожарным. - Сэм, а можно все вот это «Про мою прекрасную жизнь» оставить на потом, а сейчас ты мне просто расскажешь про Сан-Луис? А то ты говоришь человеку, что знаешь, как вернуть ему жизнь, а потом никак не можешь покончить с интригой. Ну, конечно. - Тебе нравится Канада? - Конечно, блядь, у меня же есть татуировка в виде кленового листа на всю задницу! Какого хрена ты вообще сейчас об этом, Сэм? – фыркает Дин. Сэм понимает, что тот уже начинает беситься, но не может отказать себе в удовольствии еще немного его помучить ожиданием. Если по-честному, то Дин заставил его мучиться ожиданием два года, потому ничего с ним не будет, если подождет еще пару минут. - Такого хрена, что это важно – нравится тебе Канада или нет. Если не нравится, можно поискать какое-нибудь другое место, но мне кажется, что Канада – лучше всего. Дин уже кажется встревоженным не на шутку. - И это потому, что?... Сэм решает больше не ходить вокруг да около, а перейти прямо к делу. - Потому что ты скоро станешь канадцем, Дин. Потому что мы оба скоро станем канадцами. Ладно, мы были канадцами. А теперь нет. Хорошо. Мы должны быть канадцами сначала, а потом нет, но то, что мы нихрена не были на самом деле канадцами, не имеет никакого значения, понимаешь? Не понимаешь. - Пока не совсем. Сэм прикрывает глаза. Глубоко вдыхает. Выбирает, что сначала сказать, не используя никаких специальных терминов на латыни, хотя знает, что Дин Винчестер знает латынь получше многих американских университариев. Сейчас бы этого точно никто не заподозрил, если бы увидел Дина, расслаблено сидящим за дешевым конторским столом, с удивленно приподнятой бровью и полуоткрытым ртом. Сэм начинает говорить. - У каждого из нас есть свой номер, который нас идентифицирует для власть предержащих органов и для государства, Дин. Как правило, он указан в нашем паспорте и социальной страховке, но ни у кого из нашей семьи никогда не было ни того ни другого, и, возможно, это может стать нашим преимуществом. Номер паспорта ты получаешь в своей родной стране, там, где тебе его выдают, но если какой-то иностранец хочет вдруг национализироваться в Америке, то потом, для того, чтобы выезжать из страны, он не может использовать свой паспорт, а должен получить для этого американский паспорт, у которого, вполне справедливо, будет совершенно другой номер. Ты следишь за мной? - Пока все ясно и понятно, продолжай. - Отлично. В отсутствии социальной страховки, именно номер паспорта служит тебе идентификационным номером для ВСЕГО, понимаешь, Дин? Для открытия банковского счета, страхования жизни, для регистрации в любом месте… У Дина загораются глаза, когда Сэм заканчивает фразу: - …в том числе в полицейском участке. Сэм еще никогда в жизни не испытывал такой гордости. За них обоих. - Совершенно верно. Другой номер – другой человек. Дин молчит несколько минут, напряженно размышляя, с остановившимся отсутствующим взглядом. Когда он, наконец, начинает говорить, его тон совершенно такой же, как в те моменты, когда они обсуждали план предстоящей охоты. Ты прикрываешь входную дверь, я – заднюю. Стрелять только по моему сигналу. Ты вытаскиваешь женщину, я занимаюсь вонючим ублюдком. - Но почему Канада? - Оттуда эмигрировали Джон и Мэри Винчестер, вместе со своими детьми Дином и Сэмом. Они поселились в Лоуренсе, штат Канзас, и до сих пор никто из нас не сподобился как-то урегулировать ситуацию с паспортами, бла-бла-бла. Обычно регистраторы не задают слишком много вопросов. Они просят у тебя свидетельство о рождении в Канаде, пару бумажек из миграционного департамента и две фотографии паспортного размера, потом просят поклясться соблюдать конституцию – и все. Даже не глядя на тебя, не отрывая глаз от своей бюрократической машины – то есть, стола. - Но свидетельство о рождении, миграционные документы?.. Сэм позволяет себе довольную улыбку, которая не дает Дину закончить. - Их не намного сложнее подделать, чем пару удостоверений ФБР, Дин. Не знаю как у тебя, но у меня еще сохранилась парочка старых контактов, где умеют делать многое, абсолютно не задавая вопросов. Дин смотрит слегка исподлобья, покачиваясь на стуле, наклонившись всем корпусом вперед, и, даже не осознавая этого, флиртуя всем телом. - Ты заделался адвокатом, чтобы найти новые способы обмануть систему, Сэмми? Вот оно, наконец-то! Сэмми. Первое за века, жженным сахаром на губах. Сэмми. В этом «Сэмми» кроются все самые прекрасные вещи, которые они делали вместе, и вместе с тем, и даже больше того, все самые НЕХОРОШИЕ вещи. Сэмми. Дин единственный, кто может так меня называть. - Кто создает законы, знает пути их обхода. Так говорят у нас, в адвокатском братстве, - возможно Сэм тоже говорит это приглушенным голосом, возможно тоже наклоняя голову, поглядывая искоса, флиртуя – это какое-то знакомое, почти забытое ощущение, слегка болезненное, похожее на потягивание всех мускулов после долгого сна. – Ну, так что? Хочешь сделать это? Дин глубоко вдыхает через нос, не отрывая взгляда от глаз Сэма, и тому кажется, что Дин втянул воздух прямиком из его легких, потому что в них закончился к чертовой матери весь воздух. - Охуеть, как хочу. И когда Сэм не только остается без воздуха, но еще и без капельки крови во всем теле, он больше не думает: «Какие же мы все Винчестеры ебнутые», а только: «Я так скучал по тебе, скотина!» Он откашливается для того, чтобы сказать: «Если мы начнем шевелиться прямо сейчас, то можем сделать все за две или три недели». А потом старается сказать следующую фразу равнодушным тоном, как будто не придает этому совершенно никакого значения. Чтобы это не прозвучало как приглашение. И когда произносит, это, конечно же, звучит как приглашение: - Тебе придется остаться. Для оформления всех бумаг. У меня есть свободная комната. А потом Сэм ждет. Одна, две, три долгих секунды, пока Дин пристально на него смотрит. С этим своим удушающе непроницаемым лицом. За эти три секунды Сэм успевает услышать в ответ: «Я не останусь, детка, позвони мне, как все закончишь», и «Я что, какой-то объект благотворительности, нуждающийся в твоем доме?», и даже: «Я могу приводить сюда девчонок? Кровать в той комнате достаточно большая для трех или четырех человек?». И громче всего звучит ответ: «Пошел ты нахер со своими бумагами, Элли Макбил». - Лучше бы у тебя где-то в заначке было нормальное человеческое пиво, Сэмми. Я не собираюсь все три недели провести за употреблением этой дрянной «Короны», чувак. Сэм понимает: «Дин остается», и что-то очень похожее на счастье (паника?) начинает разрастаться в груди с быстротой урагана. Сэм рассеяно вспоминает, что там рекомендуют метеорологические службы во время штормов и ураганов. Закрепить все подвижные вещи веревками и прибить деревянными планками, а иначе, все нажитое годами непосильного труда может быть уничтожено за доли секунды. Он думает об этом, он все знает, и решает не делать совсем ничего. Он уже давно перестал защищаться от своего брата. Потому что от урагана Дин защититься невозможно.