И пребудете на земле (Изгнанники и скитальцы)

Дин уезжает в четверг, и Сэм ужасно зол. На пятерку по шкале ярости Винчестера-Рихтера. В пятницу ярость возрастает с пяти до семи только потому, что Сэм находит на полу полотенце и с ностальгией думает: «Дин» раньше, чем подумать то же самое со злостью. Момент собственной слабости и зависимости выводит его из себя. В субботу утром Сэм уже почти на восьмерке и на грани эмоционального землетрясения. Если Дин не вернется, он готов решиться на нечто радикальное, например… Господи, я даже не могу придумать ничего настолько ужасного! В субботу вечером Сэм начинает бояться, что что-то пошло не так, но озабоченность почему-то не отменяет гнева и раздражения. Всю эту мешанину чувств он вкладывает в яростное изучение периодики, где пытается найти хоть какую-то подсказку о том, где сейчас может находиться его долбанный братец. Он приходит к выводу, что Дин во Фресно, как раз тогда, когда Дженнифер выглядывает в кухонное окно и говорит: «Ах, я балдею от этой машины». Вот она, Динова Импала, урчит прирученным котенком, паркуется перед домом. Когда Дин входит, он весь грязный с ног до головы, но довольный, как ребенок в воскресных ботинках и леденцом во всю щеку. Солнечные очки, сумка с оружием за плечами, взъерошенные волосы и эта блядская, блядская улыбка. Никто не имеет права так выглядеть, когда возвращается оттуда, откуда вернулся Дин. Вообще никто не имеет права так хорошо выглядеть. Точка. У Сэма в голове очень ясная идея - очень четкая, ОЧЕНЬ – того, что он хочет с Дином сейчас сделать. И вообще вся эта околоинцестная хрень уже сама по себе мука и наказание, которая буквально выводит из себя. Когда Дин поднимается в свою комнату, Сэм молча идет за ним, потому что если он только откроет рот, эти два дня сумасшедших переживаний, и все эти два года одиноких размышлений, и целая жизнь рядом с Дином, которую можно вернуть, выплеснутся из него фонтаном упреков. Дин приветствует его: «Хей!», скидывает сумку на кровать и кажется очень счастливым. - И где же, блядь, ты все это время был? О да, звучит как вопль брошенной супруги. Отлично. Дин демонстративно оглядывает себя сверху донизу и жмет плечами: «Не знаю, грязный весь… На мессе?», будто бы ничего не происходит и ХА-ХА, КАК СМЕШНО. «Не соскакивай, Дин», - Сэму совсем не до шуток. Желание прижать Дина к стене столь велико, что нужно прикладывать физические усилия для того, чтобы сдержаться. На Дине футболка с короткими рукавами, а на руках засохшая кровь. По довольному выражению лица понятно, что кровь не его. Это да, машина безукоризненна. А это значит – по определенной причине – что Дин дурак. Да просто Дин дурак! Точка. Конец. - Я же сказал тебе, куда еду. Ты не принял свои таблетки или что? Перестань причитать. Хочешь, чтобы я рассказал тебе, какой была эта тварь? – и его лицо озаряется такой радостной улыбкой, как будто ему шесть и он впервые увидел салют. – Она была, как… ну, как шакал, или как койот, нет, все-таки как шакал, и… - Он напрягается, чтобы подобрать правильные слова и дать более точное описание: - Что-то типа… - Нет! - Нет? Но она была…, - и Дин широко разводит руки в стороны, чтобы точнее изобразить, какого именно размера была эта ТУПАЯ ТВАРЬ, которая вообще ни с какого боку сейчас не интересует Сэма, даже если представить, что она стоит за дверью. – Клянусь тебе, она была как та тварина из Миннесоты, но гораздо больше и умнее, Сэм, ну знаешь, с такими злющими внимательными глазами… Я выстрелил в нее два раза, и она грохнулась в овраг, но я не смог сжечь тело, вот позорняк, нет, реально, чувак, ты помнишь ту дрянь из Миннесоты? Разве она не была похожа на койота? Какая она была? - Ты уехал! Наконец-то Дин прекращает жестикулировать и, кажется, раздражается: - У тебя что, месячные, Сэм? Я говорю тебе, что у меня была работа! - Нет, Дин, ТЫ УЕХАЛ. И вот оно. В первый раз Сэм демонстрирует того самого гигантского слона в комнате, существование которого они так упорно отрицали, просто как блядские профессионалы отрицания, не иначе. Дин прекрасно знает, о чем говорит Сэм. Чувствует это по тону его голоса, может увидеть во взгляде, или тому неосознанному движению, которое делает Сэм, чтобы загородить собой дверь. Но делает вид, что ничего не понимает: «Дай мне принять душ, ну». Но нихуя. Сэм повторяет: «Ты уехал, Дин» и, когда упирается ему ладонью в грудь, чтобы не дать уйти, обжигает себе все пальцы. Дин одним быстрым движением отбивает его руку, как будто прикосновение обжигает и его. - Я не думаю, что ты тот, Сэм Винчестер, кто имеет право говорить о чьих-то уходах, потому что если бы был такой вид спорта «олимпийское сваливание», ты бы выиграл золото. И это еще если бы тебя допустили к соревнованиям, но тебя не допустили бы – из-за допинга! Дин снова делает попытку выйти из комнаты. Сэм опять протягивает руку, Дин опять ее отбивает. Когда Дин раздражается, его глаза переполняются расплавленным гневом, и сам он весь становится больше, и начинает дышать, как бешеный бык. Сэм это моментально отмечает – его тело реагирует на состояние Дина ответным напряжением – он даже благодарен этому и не собирается прекращать. - Хорошо, я уехал, - Сэм чувствует, что объяснял все это уже тысячу раз, но ладно, хорошо, объяснит еще и в тысячу первый, не вопрос. – Я поступил в университет, Дин, это не было на всю жизнь. И не потому, что отец сказал, чтобы я убирался. Я не мог остаться и… - Сэм сражается с самыми длинными многоточиями в своей жизни. – Не мог остаться и позволить тебе дрочить мне в перерывах между твоими девками, мудак! И это был просто университет и… Дин не дает ему договорить. Просто кипя от гнева, но все еще сдерживаясь: - Это не было один раз, Сэм. Было два раза. Ты вернулся, точнее я за тобой сам поехал, а потом ты снова свалил! – Дин даже поднимает руку вверх и показывает два пальца, словно Сэму необходимо визуальное сопровождение. – Второй раз! Если бы уши Сэма Винчестера не были близко прижаты к голове, они бы отвалились от изумления. Я не сваливал! Ты меня выгнал! - ЧТО, Дин?! – произносит громко и медленно, как будто объясняя что-то ребенку. – ТЫ САМ купил мне билет на автобус! Брат возмущенно втягивает воздух через нос: - А ты типа был против? Типа не говорил мне никогда: «После того, как завалим демона, я вернусь в университет», не помнишь уже, мальчик из кампуса? – И да, Сэм помнил это, но БЛЯДЬ, это было раньше, до того, как у них все началось. – А вот я помню. Я помню, как говорил тебе: «Но ведь она может быть такой, наша жизнь, она может быть и такой», а ты мне отвечал: «Я не хочу, чтоб моя жизнь была такой». – Ярость заставляет Дина акцентировать гласные. – Так что иди на хуй, Сэм. Единственное что я сделал, это помог тебе, наконец, освободиться. И смею напомнить, блядь, ты меня за это поблагодарил! До Сэма вдруг доходит, что Дин не пытается выиграть спор, и это настоящий шок. Он не настаивает на своем мнении, не хочет, во что бы то ни стало оказаться правым, он просто УВЕРЕН, что тогда произошло именно это. Это очень важный момент, очень показательный. Сэм снова видит себя в комнате того мотеля и как Дин дает ему билет. Он словно смотрит на все со стороны, как беспристрастный зритель. Дин протягивает ему билет – Сэм это видит очень ясно – и он действительно говорит «Спасибо», думая в этот момент обо всех тех вещах, которые Дин для него делал в жизни, хотя его сердце разрывается от боли и нежелания расставаться. И Сэм приходит к выводу, что уехать – это будет правильно и неэгоистично, потому что этим билетом Дин, ЭТОТ БЛЯДСКИЙ ИДИОТ ДИН, молча упрекает его именно в этом. В эгоизме. Весьма вероятно, что Сэм в этот самый момент стоит и смотрит на Дина с открытым ртом, превратившимся в одну большую «O». - Ты думал, что… Все это время ты думал, что… - Сэм хватает себя за волосы, пытаясь найти нужные слова. - Я не за билет благодарил тебя, мудак! А за то…, - Это слишком сложно и долго объяснять, поэтому Сэм злится еще больше. – Какого хера вообще мы говорим об этом, если ты просто ОПЯТЬ УЕХАЛ, ДИН?! Дин бормочет: «Ну что ты будешь делать…» и третий раз пробует выйти. Но на этот раз Сэм силой удерживает его, потому что если не удержит, этот монстр, о котором они не говорят, просто убьет их обоих. - Мне сказать, или ты сам скажешь, Дин? - Если ты не дашь мне выйти, я разнесу твой ебаный дом! – задыхаясь и практически изрыгая дым, орет Дин. И сейчас он реально на это способен. Ладно, отлично. Как хочешь, Дин, тогда я это скажу. Сэм делает шаг назад, чтобы Дин хорошо видел его лицо и, в то же время, чтобы надежней загородить собой дверь. Дин, по инерции, делает небольшой шаг вперед, но Сэм останавливает его жестом. Ему кажется, что он хотел сказать это всю жизнь, а потому не может больше медлить ни секунды. - Мы трахнулись, - На мгновение Дин закрывает глаза, как будто ему физически больно это слышать. Всего на мгновение, а когда открывает, что-то трепещет в них и дрожит, и загорается новая ярость, как будто бы он ненавидит Сэма за то, что ему пришлось выслушать это. Хорошо, ненавидь меня, но я все равно это скажу. - Точнее – мы трахались, потому что это было не один раз и не два. Мы трахались и никогда про это не говорили, ТЫ помнишь об ЭТОМ, Дин? И да, я уезжал, но ни один из этих двух раз я не делал то, что на самом деле хотел, а просто это был мой единственный выход. – Дин бормочет: «Нет, это не…», но Сэм не дает ему закончить: - Это был единственный выход, который мне оставил отец, а второй раз – ты не оставил мне другого выхода! И поэтому я спрашиваю тебя, Дин, почему мы трахались все то время, а потом ты захотел избавиться от меня? Зачем приехал ко мне домой в ту ночь, и мы еще раз трахнулись, а ПОТОМ. ТЫ. СВАЛИЛ. ПОЧЕМУ?! Сэм неосознанно повышает голос, высказывая все это, и когда заканчивает, чувствует боль в горле, жар в лице и ни капельки крови во всем организме. Дин кажется ему испуганным, в первый раз в жизни. - Сэм, все не так… как ты можешь…, - он подносит руку к глазам так, будто ему хочется быть сейчас в любом другом месте, только не здесь, как будто ему хочется разораться и заткнуться одновременно. – Господи, мы же братья! Блядь! Какую часть фразы «Мы -кровные братья» ты не понимаешь? Как думаешь, что бы подумал отец, если бы… Ох, нет. Все то же блядское оправдание. Нет, сэр. Нихрена, сэр! - Да мне все равно! Ему всегда все не нравилось, ладно, я люблю его, но не до такой степени, чтобы считаться с его мнением даже когда его нет, и нет возможности с ним поспорить и попытаться переубедить. - Поверь мне, насчет ЭТОГО тебе не удалось бы его переубедить никогда. Потому что в этом, Сэм, я знаю, что тебя это бесит и ты думаешь по-другому, но в этом – ОН БЫЛ БЫ ПРАВ. Сэм думает: «Это настоящее юридическое сражение». Одна часть его мозга обрабатывает факт того, что Дин пытается его в чем-то убедить, и это, с юридической точки зрения, значит только одно. Я смогу убедить его. Сэм хорош во многих вещах, но что касается дебатов – ему нет равных. Он настоящий крючкотвор и никогда не сдается. Отлично, Дин. Ты хочешь сразиться? Давай сразимся. Поговорим об отце. - Когда он сказал тебе убить меня, ты думаешь, он был прав? – Дин расширенными глазами смотрит на него, и Сэм знает, что тому хочется сказать «нет», но он не может вот так вот запросто откатить все назад. – Ты бы сделал это? Ты бы выбрал сделать то, что он тебе приказал, а не меня? Извини, но если бы мне пришлось выбирать между тобой и отцом, - Сэм понимает, что это рискованный ход, но все равно говорит: - Я бы выбрал тебя. - Не нужно… - А хочешь правду? – Дин кажется оскорбленным в лучших чувствах, а Сэм продолжает: - Я выбираю тебя. Я выбрал тебя, когда был одержим, и, клянусь тебе, я хотел пристрелить его, Дин, клянусь богом, я просто знал, что ты не вынесешь этого и потому ничего не сделал, и ты это знаешь. И в больнице тогда, если бы в самом деле ты мог заменить отца, если бы это был единственный выход, чтобы он жил, я бы выбрал тебя, Дин. – Дин хмурится, но в его тяжелом взгляде уже угадывается неподдельное изумление. Гнев еще не покинул его, но поверх растерянности и злости уже проглядывает желание верить. Настало время для последнего аргумента. Сэм с трудом сглатывает слюну: - Поэтому сейчас я хочу, чтобы ты выбрал меня. Между отцом и мной, Дин, - делает маленький прерывистый вдох – Выбери меня. (Пожалуйста) Дин делает шаг назад. Сэм делает шаг навстречу. - Ты просишь… что… что ты меня… Сэм, - Дин опускает взгляд и, похоже, этот ледяной айсберг дает несколько трещин. Сэм мог бы пожалеть его сейчас и уйти, оставив в покое, но только вот у него нет никакого желания это делать. Я добью тебя, Дин, заберусь к тебе внутрь и пребуду там вечно. - Хоть этого больше никогда и не будет, Дин, но я всегда хотел спать с тобой. Ты должен знать это. Всегда. Дин поднимает глаза, с шумом втягивая воздух через сжатые зубы, как при острой внезапной боли. Растерянный, перепуганный, смущенный. Но Сэму все равно, он продолжает. - Несмотря на то, что это неправильно, и, возможно, даже какое-то извращение, плевать - что угодно, мне уже давно на все наплевать, - Сэм роняет руки вдоль тела, будто ярость и гнев внезапно покинули его, и у него просто нет больше сил сражаться со своими собственными грехами. – Так что, если ты хочешь жениться на какой-нибудь девушке и завести детей, или хочешь чего-то другого, все равно чего, но другого – убирайся отсюда и иди, куда тебе надо, и будем отправлять друг другу открытки на Рождество. Но ты не делаешь этого, Дин, ты не уходишь из чувства какого-то ошибочного долга. Из-за какого-то блядского чувства вины, которой на тебе нет и никогда не было. – Только при одном звуке слова «вина», плечи Дина напрягаются, и Сэм понимает, что попал в самую точку. – Это не твоя вина, Дин. И никогда твоей не была. И если ты хочешь снова бросить меня, сделай это. Только ты не выйдешь отсюда молча, с понурой головой и чувством вины, клянусь! - Ну как же нет, Сэмми, - Дин кажется измученным, недоумевающим и смертельно уставшим, но, кажется, что никогда еще в своей жизни он не был столь красив, как сейчас. Без единой маски, больше не желающий прятаться, совершенно открытый: – Как же это не моя вина, если… Сэм прерывает его, просто очень хочется вдруг прикоснуться. Он бормочет: «Пиздец, Дин, оставь уже этот свой блядский комплекс мученика, наконец». И пока Сэм говорит, Дин тоже продолжает говорить, и получается, что они говорят одновременно. - Это я виноват, Сэм, я твой старший брат, и я должен был о тебе заботиться, я не могу больше так жить, Дин, наказывая себя за то, чего хочу, когда мне кажется, что ты хочешь того же самого, а старшие братья не позволяют младшим сосать себе в переулках, не трахают их в грязных мотелях, то, что мы делали, Дин, я знаю, ты думаешь, что это плохо и что этим ты оскорбляешь отца, бога, Опру, только я больше не могу, понимаешь, разве ты не понимаешь, Сэм, что заслуживаешь гораздо большего, чем то, что ты никогда не сможешь рассказать никому, не такой уж ты задрот, чтобы не видеть этого, я так устал, Дин, я так устал хотеть тебя и чувствовать, что ты тоже хочешь меня, но все вот это, что ты делаешь, давая мне, а потом отнимая, это ненормально, то, что мы делали, ненормально, и нужно быть сумасшедшим, чтобы не видеть, что у тебя может быть что-то лучшее, кто-то лучший, а не вся эта болезненная хуйня, Сэмми, я не могу, вот это, все вот это – не знать ничего и испытывать постоянное желание, Дин, это не дает мне жить, я не могу жить, постоянно думая только о том, как бы я хотел прижаться к тебе и прижать тебя и я не буду больше портить тебе жизнь, Сэмми, больше нет никаких оправданий, я хочу видеть тебя и целовать тебя каждый день, Дин, поэтому не нужно делать этого для меня, мне ничего не нужно, единственное, о чем я прошу, это чтобы ты выбрал меня, Дин, чтобы ты сказал, что я важнее, чем все остальные, и клянусь, я больше никогда тебя ни о чем не попрошу, только прошу, выбери меня, Дин… - БЛЯДЬ, СЭМ, ЗАТКНИСЬ!!! То, что Дин орет – не бог весть какой аргумент, но Сэм замолкает, не желая противоречить. Теперь они оба молчат. Безмолвные и неподвижные. Задыхаясь. Дин упирается рукой в стену, прикрывает глаза и шепчет: «все, хорошо, уже хорошо», а потом снова смотрит на Сэма и говорит так спокойно и так проникновенно, как никогда в жизни. Как будто пересказывает длинный рассказ. - Я не сердился. В тот раз, я нихрена не был на тебя зол. Сэм хочет спросить: «Что?» или спросить: «Когда», но их безжалостно прерывают. Внезапный протяжный и какой-то дикий крик, уже мало похожий на человеческий, слышится с кухни. Определенно это кричит женщина. Сэм кричит: «Дженнифер!», бросаясь к двери, но его резко останавливает рука брата и короткое: «Стой». Секунда, и Дин вытаскивает из сумки пистолет. Вторая – достает еще один. На третьей секунде они уже несутся вместе вниз по ступенькам. Охота – это как езда на велосипеде. Они слышат крик, и будто никогда ничего не менялось. Они врываются в кухню и расходятся в разные стороны прямо за дверью. Совершенно синхронно останавливаются у стен и оглядывают помещение, снимая оружие с предохранителей. Дженнифер загнана в угол между холодильником и плитой - глаза огромные от страха, небольшой нож (наверняка первое, что попалось) поблескивает в дрожащих руках. У ее ног Сэнди рычит и скалит зубы, припав на передние лапы, она пытается девушку защитить. Для хромоногой собаки у нее довольно устрашающий рык, надо признать. Оба смотрят на дверь между кухней и задним двором. Обрамленная дверным проемом, словно ангел смерти на какой-то старинной гравюре, на них злобно взирает тощая четырехногая тварь, красноглазая и костлявая, грязная, истекающая желчью. Больше, чем самая крупная собака, с удлиненной мордой и заостренными ушами. Как какой-то анорексичный волк, или большой койот, или шакал. У которой на спине видны две глубокие огнестрельные раны, и которая, очевидно, притащилась сюда вслед за Дином хрен знает откуда. И да, она действительно довольно похожа на ту, что они грохнули в Миннесоте, но только эта гораздо крупней. Лучше бы на этот раз, Дин, ты преувеличил. - Ах ты ж, еб твою мать, - говорит Дин, и если бы Сэм не знал, что тот зол как тысяча чертей, это прозвучало бы даже нежно. Как настоящий охотник, Дин всегда уважал хорошую добычу. Сэм снова видит засохшую кровь на предплечьях Дина. Чудовищу всего-то и нужно было, что идти по запаху своей крови – просто и легко. Ну пиздец! - Она перлась за тобой по пятам. - Думаешь? Пока тварь не двигается, ни один из них не знает, что делать. Она может одним прыжком добраться до Дженнифер и вцепиться в горло раньше, чем они успеют хоть что-нибудь сделать. Пространство вокруг наполняется напряжением и начинает вибрировать. Тварь шумно дышит, распространяя зловоние и роняя слюну, как какой-то худосочный дракон. Дженнифер слабо пищит: «Сэм?», и инстинкт защитника срабатывает в тот же момент, отменяя остальные приоритеты. Сэм обращается к ней тем самым тоном, которым всегда успокаивал людей, которым довелось побывать главными героями своих собственных фильмов ужасов. - Джен, все хорошо, ничего не случится, - в успокаивающем жесте Сэм поднимает руку и смотрит девушке в глаза, он знает, что Дин следит за монстром, знает, что Дин прикроет и вовремя предупредит. – Ты успокойся. МЫ с этим разберемся. - Сэмми, - голос Дина из-за спины звучит тихо и почти нейтрально, чтобы не спровоцировать тварь. – Сталь? - Что? Брат продолжает говорить тихо, с подчеркнутым спокойствием, эти слова, этот тон, этот голос – просто музыка для Сэмовых ушей. Кажется, это то, что он с детских лет чаще всего слышал в жизни и поэтому любит больше всего. - Если пули ей не причинили вреда, значит, мы имеем дело с чем-то демоническим. Нужен чистый металл. - Я знаю. Думаешь, я первый раз, или что? Он ненавидит, когда Дин бывает прав. - Разделочный нож. Сталь. - Это я ему подарила, - встревает Дженнифер. Ее голос по-прежнему звучит странно, но уже по-человечески, не по-звериному и не по-птичьи. - Хорошая девочка, - Дин позволяет себе чуть-чуть улыбнуться, но демон-шакал начинает рычать, и Дин тоже: - Гдееее?! - Выдвижной ящик рядом с дверью. - Тот, который прямо рядом с адской гиеной? Сэм кивает. Очень медленно. - Великолепно. Сэмми? - Я - нож, ты – Джен? - Ты – нож, я отвлекаю грязную красотку. Девушке придется спасаться самой. Ты меня слышишь, детка? – в ответ слышится слабое «Боже ты мой», и Дин принимает это за «да». – Береги шею Сэмми, и не отвлекайся на мысли о римском праве, потому что я не знаю, сколько времени смогу эту тварь удержать. - Секунду, как ты собираешься ее… У него не получается закончить фразу. Мерзкая тварь бросается без предупреждения –совершенно никакого воспитания, вот дерьмо – и за доли секунды происходит множество вещей. Дин стреляет один, нет, два раза. Тварь взвывает и кидается на него, с разинутой пастью и злобным, почти человеческим взглядом. Дженнифер кричит между выстрелами, Сэм кидается, как пуля к выдвижному ящику, открывает, хватает нож и, хорошенько оттолкнувшись ногами от пола, прыгает сзади на тварь. Третий выстрел звучит громче остальных, заставляя монстра на какой-то момент отшатнуться назад. А Сэму больше и не нужно, чтобы схватить сзади за загривок и обезглавить. Кровь бьет черным фонтаном, пачкая стены и заливая кухонный пол, и, в то время, как сердце монстра затихает, сердце Сэма бьется так сильно, что вот-вот готово выскочить из груди. Они стоят напротив и пожирают друг друга глазами. Окровавленные, потные, с одинаковым ощущением наслаждения от только что совершенного праведного насилия, которое всегда у них вызывает охота. Напряжение, страх, адреналин, а сверх всего этого – желание, неудержимое влечение друг к другу, источаемое каждой порой разгоряченных, напрягшихся тел. Им нужно приложить усилие, чтобы вернуться в реальность, когда Дженнифер заявляет: «Я не буду это все убирать, Сэм!», а потом спрашивает: «А что это вообще было?», и приближается, осторожно перешагивая кровавые лужи. Дин ставит пистолет на предохранитель и говорит, отрывая от Сэма свой взгляд, что тот физически воспринимает, как ампутацию: «Это, красавица, ни что иное, как - добро пожаловать в нашу семью». Конечно, тут нужны более пространные объяснения и много валиума, но в конце-концов Сэму удается убедить Дженнифер в том, что ее жизни больше ничто не угрожает и он отвозит ее домой. - Не обижайся, Сэм, - говорит она, выходя из машины. – Но, может быть, ты не такой уж хороший хозяин, как я думала. - Я бы обиделся, если бы это было неправдой. В полночь он снова заходит на свою кухню и думает о том, что нихера эти кровавые пятна не отмоются с плитки, и вдруг видит Дина, сидящего тут, в темноте. - Эй. - Эй. - Как Джен? – спрашивает Дин. – В целости и сохранности, и готова нас щедро отблагодарить? - Думаю, что если бы ей предложили сделать лоботомию, чтобы забыть сегодняшний вечер, она б согласилась. И я не уверен, что она в понедельник придет на работу. Но да, с ней все в порядке. Очень вымученно, но Дин улыбается. Его волосы влажны. Никакой засохшей крови на этот раз. Когда Сэм спрашивает, сжег ли он тело, Дин кивает. - Если тебя вдруг спросят соседи, то барашек для барбекю был очень неплох. Только немного пережарен, возможно. Возможно, после душа, или из-за полумрака на кухне, или из-за странного состояния души самого Сэма, но факт в том, что Дин выглядит намного моложе. И факт, что они ни о чем не говорят, хотя, возможно, это бы им не помешало, а возможно, просто у Сэма пересохло во рту. Сэм не хочет говорить слишком громко, чтобы не нарушить воцарившегося в доме спокойствия. Он наконец спрашивает то, что уже долгое время хочет спросить: - В какой раз? - Ну, когда демон. Когда отец. Когда он сказал мне, что ты у отца любимчик. Я не рассердился. Знаешь, почему? - Потому что ты знал, что это неправда? Дин слегка улыбается и бормочет, качая головой: «Совсем холодно, Сэмми», и вздыхает и продолжает с таким чувством, будто сбрасывает с себя многотонный груз: - Я не рассердился потому, что подумал: «Это нормально, что Сэм у отца любимчик. Потому что я тоже его люблю». Из нас троих, Сэмми, ты всегда был моим фаворитом, и тогда, в больнице, если бы мне понадобилось выбирать между тобой и отцом, я бы тоже выбрал тебя, потому что всегда, слышишь, я ВСЕГДА выбираю тебя, Сэмми. Ты должен знать, что всем, что я делал, каждым своим поступком и каждым сказанным словом, я всегда выбирал тебя одного. И не только между тобой и отцом, но и между тобой и собой. Это правда, и Сэм это знает. Всегда знал, и всегда чувствовал себя недостойным такой глубокой привязанности. Он совершенно разбит и умирает от желания прикоснуться к Дину. Дин молчит, глядя в пол, а потом поясняет: «Я имею в виду, что… наверное у меня не получилось тебе объяснить…». И Сэм улыбается, потому что да, получилось. Получилось очень доходчиво и понятно, факт. - В общем, ты хотел сказать «цветная капуста». Дин приподнимает брови и удивленно смотрит: «Э-э?», потом следует его коронное: «Да что за нахуй?», а потом: «Цветная капуста?». Его лицо в этот момент – просто поэма, и Сэм еще никогда в жизни его так не любил. «Это то же самое», - поясняет он Дину и думает: «В конце концов, мудак, я тебе эту капусту припомнил». И только сейчас вдруг начинает слышать, близкий и спокойный шум моря за окном. - Я думал, что убил ее, прикинь? – говорит Дин приглушенно. – Я не думал, что эта сука потащится за мной. – Он даже не делает вид, что речь идет об убитой твари: – Возможно, я не такой уж хороший охотник, как привык думать, а? Возможно. Но во всем остальном Дин Винчестер лучше, невыразимо лучше, чем привык думать о себе сам. - Иди ко мне, Сэмми. Все-таки забавно, как действуют эти приказы. Можно всю жизнь прожить, ненавидя и игнорируя чьи-то команды, до тех пор, пока не услышишь именно ту, о которой мечтал. Сердце Сэма переполненно булькает в груди, плещет во все стороны страстью и… тонет.