И пребудете на земле (Изгнанники и скитальцы)

The time to hesitate is through. No time to wallow in the mire. Try now we can only lose. And our love become a funeral pyre. Come on baby, light my fire. Come on baby, light my fire. Try to set the night on fire, yeah You know that it would be untrue. You know that I would be a liar If I was to say to you, we couldn't get much higher. Come on baby, light my fire. Come on baby, light my fire. Try to set the night on fire (The Doors)

У Дина было множество женщин, он даже толком не помнит ни их имен, ни их лиц, но помнит кое-что важное обо всех. Помнит капельки пота между грудей в Айове, в декольте красивой брюнетки, мягкой и нежной, распространяющей запах секса и терпких духов, крышу рвало от одной только мысли, что можно проникнуть в нее точно так же, как сейчас языком под бюстгальтер, и хотелось трахнуть сию же секунду, до дрожи в руках. Помнит Висконсин и рыжую хохотушку, которая смеялась, расстегивая ему молнию, и говорила, какой он у него нежный, засовывая руку в штаны. Помнит Алабаму, с четырьмя гласными в названии и группу католических школьниц, которыми был в то время попросту одержим. Он смотрел на них все свободное время, пока Сэм учился, а Джон был на охоте, на их юбки до полу, строгие галстуки и мужские рубашки, но та, которая нравилась больше всех, вечно ходила в спущенных гольфах и закалывала волосы карандашом. Она говорила: «Я не могу» и говорила: «Не надо», а когда Дин лизал ей между ног, путаясь языком в ее шелковых складках, «не надо» превращалось в «пожалуйста» и «продолжай». Он довел ее до оргазма, во время которого она натянула на голову юбку, прикрыв пылающее лицо, словно узнала какую-то постыдную тайну, а на следующий день вновь вернулась к Импале и попросила: «Научишь?». Ее и не нужно было особо учить, потому что это все правда, что рассказывают про католичек. Он раздвинул ноги и позволил ей взять в рот – спокойно, нежнее, чуть медленней, не спеши, я скажу тебе… ссс-ш-ш-ш. Он помнит много женщин и много хорошего секса, и ту, которая вставляла в него свои пальцы, пока он кончает, и ту, которая потом брала их в рот, и тех, которым он позволял сосать себе вместе, глядя на то, как они соперничают за него. Он помнит пятьдесят штатов и еще больше женщин. В колледже он спутался с матерью одноклассницы и даже не помнит точно, как все произошло, помнит только две недели бешеной скачки в кровати почти каждый вечер, до тех пор, пока они не сломали ее и не упали на пол. Она сказала: «В моем возрасте это нужно делать с твоим папашей», а Дин подумал: «Мой отец уже этим не занимается», и когда он назвал ее принцессой, она от души рассмеялась: «Господи боже, я не верю, что ты говоришь это всерьез». Он убедил ее в своей серьезности поцелуями и двумя пальцами, вставленными между ног, долго ласкал языком, повторяя: «принцесса», пока она снова не испытала оргазм. Когда Сэм свалил в Стэнфорд, Дин прошел через странную стадию, когда ему нравились только юные и доступные. Помнит одну из Юты – темные глаза, готическое лицо и мускулистые длинные ноги, которые красиво поднимались и опускались, когда он ее трахал в Импале. Дин сидел, а она была сверху и легко скользила, как опиум в пьяной крови, он почти выходил, а потом проникал до упора, и думал о том, что девочка адски сильна. Женщины. Их было много. У Дина так много воспоминаний о сексе, больше, чем о чем-либо другом, исключая семью и охоту. Единственное, чего он не помнит, это чтобы он нервничал перед сексом. Возбуждение, желание, страсть, намерение взять свое, как тогда, когда он воровал в магазинах. Победа, похоть, экстаз. Он испытывал множество разных чувств, он это помнит. Но нервного волнения никогда не было среди них. И все же. На кухне у Сэма, где они только что прикончили мерзкую тварь, у Дина Винчестера потеют ладони. Но это должно быть что угодно, только не мучительное беспокойство о том, что в его ебаной жизни настал момент, когда он нервничает перед возможностью секса, он НИКОГДА не переживал о том, что Сэм подумает или не подумает о нем. Я всегда хорош, блядь, потому что я старше. Но происходит то, что Сэм на него смотрит, этими своими глазами на мокром месте, хотя он не плачет, ожидая от него чего-то такого, что для него сейчас значит практически все, и это непросто - выдержать такой взгляд, нацепив покер-фейс и выдавив пару приколов. Проклятый ребенок и его невозможные ожидания. Сэм будто держит сейчас в руках свое сердце, которое не позволяет лгать, а делать какие-то вещи так прямо, не закрываясь щитом, совсем не в характере Дина. Это так типично для Сэма всегда и все усложнять! Ну, вот какого хрена этот придурок заставляет его смотреть их монстру в глаза и называть по имени? Инцест. Звучит, как пиздец. Конечно, фелляция тоже звучит дерьмово, и сам ты чувствуешь себя при этом дерьмом. После стольких лет, такое охуительное оправдание, Дин. Поздравляю, мужик. - Иди ко мне, Сэмми. Сэм делает пару шагов или больше. Он уже стоит прямо напротив, но, видимо, не знает, что нужно делать. Или знает, но не знает, имеет ли он на это право. Блядь. - Дин. - Что? Вышло немного раздраженно. Дин и чувствует себя слегка раздраженным. Он не привык чего-нибудь хотеть и в этот же момент о чем-нибудь думать. Он всегда действовал по принципу: «Захотел, взял, поимел». Но теперь - это Сэмми, блядь. Невозможно поверить, что он имеет право. И самое хреновое, что Сэм смотрит именно так, как если бы прекрасно знал все, о чем Дин размышляет. Когда он спрашивает: «Ты в порядке?», Дин раздраженно выдыхает: - Господи, Сэм. Когда-нибудь ты заткнешь свой сентиментальный фонтан? Всегда нужно быть похожим на тест в «Космополитене»? Возможно, подъебка - это лучший способ перейти тот образовавшийся сейчас между ними кусок ничейной земли. А может быть это просто привычка. Так или иначе, но Сэм отвечает: - А ты постоянно проходишь тесты в «Космополитене», раз так хорошо осведомлен? Ты подписан на него, Дин? - Нет, дорогой, я все время читаю твой. И не важно, сколько раз у Сэма на лице появится выражение: «Ха, не смешно», и сколько раз он на подъебку ответит подъебкой – это всегда великолепно. Дин начинает чувствовать себя лучше. Вновь обретая некую уверенность. Снова начинает чувствовать себя Дином. Потому что чувствовать себя самим собой – это значит, чувствовать себя частью чего-то большего, чем-то вроде СэммиДина, и это уже его совсем не пугает, хотя и должно. Ведь всегда было именно так. - Все хорошо, слышишь? Нет необходимости в том, чтобы ты всегда знал, что и как нужно делать, - Сэм пожимает плечами и становится ясно, что он опять хочет показаться святым. – То, что ты нервничаешь, это нормально. - Что? Я вовсе не… - Мы можем все делать не спеша. Вот же сукин… - Ты что? – теперь уже да, Дин неимоверно раздражен. – Тупой? - Нет, серьезно, - опять эта мудацкая улыбочка, да он просто манипулятор, вот он кто! – Это слишком большое давление, я понимаю. Мы можем все делать медленно. В твоем ритме. Он называл Сэма «сучкой» много раз, но никогда не думал про него СУКА так, как думает в этот самый момент. Дин использовал множество способов заманивания женщин в постель и думал, что все их хорошо знает. Но, хоть и мерзко это признавать, в искусстве получения желаемого все младшие братья мира – а Сэм их настоящий король – постоянно выигрывают все премии. Подчистую. Дин совершенно бездумно вскакивает со стула, в конце концов, все-таки поддаваясь инстинктам. Сэм оказывается в его руках раньше, чем успевает хоть как-то отреагировать. В одну секунду Дин впечатывает его спиной в стену, не целует, хотя мог бы, перехватывает так, чтобы тот не смог даже дернуться, но Сэм от неожиданности и так совершенно неподвижен. «Хочешь делать это медленно?» - угрожающе цедит Дин ему в лицо. Сэм смотрит на него и только сглатывает слюну. «Соскучился по моему ритму?». Сэм молчит и смотрит, только видно, как двигается кадык – вверх-вниз. Это хороший ответ, Дин наполовину удовлетворен. Продолжает говорить в темноте. Упираясь Сэму лбом в лоб, изредка касаясь его носа своим, выдыхая прямо в губы, но не касаясь их, а потом, наклоняется и проводит кончиком языка по контуру уха, щекочет шею голосом, полным обещаний: - Я буду делать это так медленно, что у тебя все расплавится, Сэмми. И когда тебе будет казаться, что ты не чувствуешь своих ног, ты все равно будешь чувствовать меня, так глубоко, что еще неделю после того, как я с тобой закончу, не будешь в состоянии встать. Ты, ребенок… - Дин слегка касается губами линии роста волос, недостаточно сильно для того, чтобы притронуться к коже. – ...не можешь иметь никакого понятия о том, каков он, мой ебаный ритм. Сэм наваливается на него всем телом и в то же время на стену, так, будто его вдруг перестали держать ноги. Он тяжело выдыхает: «Дин», и когда Дин подхватывает его, то чувствует, как он весь дрожит, как учащенно бьется его сердце, чувствует эрекцию и попытки притереться ею к тому, что поближе. Дин вспоминает все те разы, когда Сэм выигрывал у него в «камень, ножницы, бумага» и решает помучить в отместку, спрашивая: «Сейчас, Сэмми?», а потом шепчет: «Какой же ты предсказуемый». Сэм застывает на месте, ищет его взгляд и это вовсе не кажется шуткой, когда он говорит: «Знаешь, как долго я этого ждал, Дин?». И это именно то, что в конце концов решает все. Это. Уверенность в том, что Сэм тоже хочет того, что они делают. Не подчиняется, не соглашается, не смиряется, не осуждает и не отвергает, а действительно ХОЧЕТ. В конце концов эта искренность, с которой Сэм стремится к нему и является разрешением для Дина стремиться в ответ. Впервые с тех пор, как все началось – он даже уже не помнит когда именно – Дин перестает сам с собою бороться и позволяет желанию, которое он испытывает к Сэму, увлечь его. Почти под два метра ростом, в ожидании ласки, словно ягненок, тянущийся к теплу, облизывающий губы… Дин всегда испытывал множество самых разнообразных чувств к Сэму, но сейчас все они сливаются в одно – очень простое. Он хочет затащить его в постель. Снизу, сверху, СЕЙЧАС. Он даже своего собственного голоса не узнает, обычно он никогда не говорит так тихо. «Сэм, ты же не собираешься?..» - «Изменить свое мнение? Нет, Дин», - «Но ты же?..» - «Я уверен, да». - Могу я закончить хоть одну ебаную фразу? - Нет. Я не собираюсь больше рисковать, и чтобы ты все испортил. В те, другие, разы все было по-другому. Теперь же Дин ХОЧЕТ, и Сэм ХОЧЕТ, и блядь, блядь, да сделай же уже ты это один раз, наконец, командует себе Дин. И все по-другому, все, все по-новому, все абсолютно, начиная с первого поцелуя. Эта длинная агония, которой они друг друга мучают, не произнося ни слова, чтоб увидеть, кто продержится дольше. Сэм приближает свое лицо, но не спешит целоваться, и Дин видит его язык, непроизвольно облизывает свои губы, и они немного сдерживают обоюдный порыв, сколько это возможно, перед тем как окончательно рухнуть в этот наконец-то ставший реальностью поцелуй. Невозможно даже сказать, кто и кого здесь целует, потому что они проваливаются друг в друга ведомые чем-то, что имеет много общего с земным магнетизмом и перелетными птицами, которые инстинктивно знают дорогу домой. Сэм стонет, больше не чувствуя своего языка, Дин проглотил бы его, если бы это было возможно. Две секунды – и они уже целуются с такой страстью, поочередно стукаясь спинами о стену, буквально в волосы вцепившись друг другу, целуются так, как можно целоваться только тогда, когда поблизости есть кровать, потому что это не просто поцелуи, это предварительные ласки, и нельзя, до такой степени возбудив кого-то, ничего ему в итоге не дать. Сэм целуется, как змея, и, наконец, разрешив себе наслаждаться мыслью о предстоящем с ним сексе, Дин, просто начинает терять голову от открывающихся возможностей, которые стремительно проносятся перед глазами. Его младший брат стонет, и кусается, и скулит. - Подожди, Сэм. Сэм. Дин отстраняется, несмотря на все попытки Сэма продолжать целоваться. Сэм возмущается: «Ну что, теперь-то что, почему?», и Дин передразнивает его, отвечая точно таким же тоном, подтверждающим его намерения подкалывать его и стебать до седых волос: - Потому что мы идем в кровать, Сэмми. Он пытается его взять за руку, Сэм сопротивляется, Дин вынужден потянуть его за ремень штанов, чтобы тот сдвинулся с места. Его пальцы встречают сопротивление, а Сэм улыбается в темноте, как койот. - Здесь, - это звучит, как секс по телефону, как все эти доступные женщины, с которыми трахался Дин, и как все эти фильмы, которые волшебным образом появлялись в его ноутбуке. – Мы можем сделать это прямо здесь. Сказать, что идея начать прямо здесь, без промедления, не является заманчивой, было бы неправдой, но у Дина есть одна очень четкая идея. Кристально ясная. И она была у него всегда. Если уж ты делаешь что-то плохое, то нужно делать это хорошо. Нужно делать это очень-очень хорошо, а иначе оно того не стоит. - Не здесь, - Дин вынужден вынуть руку Сэма из своих штанов, чтобы продолжать. – На твоей кровати. – И тут же, жестко пресекая всяческие «но» Сэма: - Не для того я ждал все эти два года, чтобы трахнуть тебя на полу в какой-то кухне, или даже на столе. – И блядь, почему это звучит так жалко и так не в его духе, что Сэм тут же делает это свое невинное лицо, на котором написано: «А разве нет?», и Дину требуется вся его сила для того, чтобы мотнуть головой и потянуть его в сторону комнаты: - Нет. Давай в этот раз сделаем это нормально. - В этот раз? – Сэм отстраняется и кажется, наконец-то начинает думать о чем-то большем, чем его член, пока идет за Дином по кухне и поднимается по лестнице. – Разве прошлые разы было плохо? Дин улыбается. Когда они добираются до комнаты и от вида кровати у него пересыхает во рту, он объясняет, почесывая пробивающуюся щетину на подбородке, и раздвигая Сэму коленом ноги, чтобы как можно быстрее перевести все в горизонтальную плоскость: «Прошлые разы мы делали это быстро». Они трутся друг об друга тесными джинсами, напрягшиеся члены посылают сигналы удовольствия в мозг. Дин пытается засосать язык своего брата, но у Сэма другие планы, он зацеловывает Дину шею, заставляя того зажмуриться от удовольствия. «Прошлые разы, - Дин с видимым усилием отстраняется. – Были генеральной репетицией». Взгляд Сэма стекленеет от сдерживаемых чувств. Команда гостей – 1: Сэм Винчестер – 0. Как и должно быть Единственное, что он помнит о сексе с Сэмом - то, что может вспомнить после стольких лет отрицания, сомнений и желания все забыть, то, что забыть невозможно, как бы он не пытался – сплошной ряд быстрых перепихов и чувств, которые он испытывал против воли, постоянно сопротивляясь. Ощущения слишком напряженные и стремительные, как выстрелы в ночи. Сейчас он не хочет так, он хочет по-другому. Хочется кожей к коже. Обнаженного Сэма – «Сними футболку», «Сними ее ты» - и подушечками пальцев по горячей коже вверх по ребрам. Поцелуев в те места, до которых ему раньше никогда не удавалось добраться – «Дин, давай уже», «Ч-ш-ш», «Ай, мне там щекотно», «Вот здесь?», «Дииииин». Хочется пальцев Сэма во рту. Видеть, как он выгибается от поцелуев в грудь, как раскидывает в стороны руки, блаженно лежа на спине и занимая всю кровать. Лизать его живот. Чувствовать, как Сэм возбуждается со скоростью тысяча километров в секунду, а потом ему не остается ничего другого, как изнывать от нетерпения, сходя с ума от поцелуев выше или ниже – никаких рук, что вы, и никаких членов. Это самые крутые русские горки в его жизни – «Ты думал обо мне в этой постели, Сэм?», «А что? Хочешь, чтобы я показал тебе, что делал в то время, когда думал о тебе?». Они раздеваются как никогда медленно, по очереди снимая одно за другим и вылизывая обнажающиеся части. Футболки, джинсы, носки, трусы. Когда Сэм смотрит на него раздетого и приоткрывает в предвкушении рот, Дин думает, что нужно его убить, ну потому что, правда, как можно оставить в живых человека, который может заставить тебя кончить одним взглядом, это же просто пиздец. Но дело в том, что то, как смотрит на него Сэм… За всю свою жизнь Дин чувствовал себя чем угодно, но никогда еще не ощущал себя чьим-то десертом. - Спокойно, Годзилла, я вижу все твои грязные намерения. - Подай на меня в суд. - Обязательно. И вот уже оба в постели, обнявшись, потея и выдыхая друг в друга. Сэм скулит от каждого прикосновения, как никогда раньше, подставляясь и выпрашивая совершенно бесстыдно, толкаясь в воздух, когда Дин отстраняется. Блядь, как хочется трахнуть его, а не просто тереться, словно подростки. Вот же, целых два метра Сэма в этой конкретной постели, и Дин хочет сделать все хорошо, так, как его научили все эти сотни женщин из пятидесяти штатов. Внимательно, не спеша, ни на секунду не выпуская из рук. Нет, сэр, он сначала съест его сырым, а потом приготовит на медленном огне так, что Сэм переживет четыре охрененных оргазма перед тем, как кончить по-настоящему. Дин хочет делать то, чего не делал уже много лет. Например, целовать, буквально трахая своим языком в рот на протяжении часа, до тех пор, пока Сэм не кончит от этого. Сэмми везде, со всех сторон, но этого недостаточно, его никогда не будет достаточно, того времени, что им остается. - Дин, - стонет Сэм, пока он целует ему внутреннюю поверхность бедер, очень медленно и тщательно. Когда Дин поднимается выше, нарочно пропуская то место, на которое намекает Сэм, он сам пытается к себе прикоснуться, и Дин вынужден шлепнуть его по руке. – Ты издеваешься, Дин? - Немного терпения. Они обнимаются, переворачиваются, целуя друг друга, и издают совершенно неприличные звуки. Сэм кладет ему руки на задницу, гладит и сжимает. Он не желает быть терпеливым – «Хочешь, сначала я тебе сделаю?», «Нет», «Ртом, Дин, хочешь?», «Блядь, Сэм», «Я очень хочу, правда», «БЛЯДЬ, СЭМ». Тело Дина начинает наполнять пузырящийся газ, но у него есть план, которого он намерен придерживаться. Они снова переворачиваются, трутся друг об друга, Дин чувствует себя как никогда возбужденным, толкаясь в тело Сэма почти рефлекторно, до тех пор, пока не отстраняется. «Я хочу, чтобы ты хорошо себя вел, Сэмми, слышишь?». Целовать, лизать, кусать каждый его уголок. Пульсирующую вену на шее, косточки на запястьях, пупок, бедра, колени – не быстрый нетерпеливый перепих, а так, как должно быть. Как Дин умеет. Сэм начинает извиваться под ним, и это хорошо, потому что план именно таков. Заставить его выпрыгивать из собственной кожи, что и происходит. «Я не хочу вести себя хорошо, Дин, я хочу секса». Ничего себе, это практически оскорбление - «А это тогда что такое, умник?». Взмокшие волосы закрывают Сэму лицо, член стоит почти угрожающе. «Нарушение Женевской конвенции, вот что это такое». «Господи, ребенок, это как трахаться с британской энциклопедией». Дин хотел сказать это раздраженно, а получилось – с любовью. «Поверь мне, Дин, это не называется трахаться. Меня уже трахали раньше, так что я знаю, как это бывает». «В таком случае тот, кто тебя трахал, делал это хреново, но не волнуйся, завтра можем пойти и выдернуть ему ноги». Даже в постели этот чертов ботаник может вывести его из себя, заставить смеяться или заходиться от ярости, надавив на лишь одному ему известные кнопки. - Я буду трахать тебя по главам, Сэмми, клянусь. - И что это значит? - Что ты будешь кончать неделями, вот что. Сэм запрокидывает голову и стонет, ощутив долгожданное прикосновение руки к своему члену. Когда рука исчезает, взгляд Сэма становится умоляющим, и Дин думает, что по идее, хороший брат не должен получать от этого удовольствия. «Дин, ну давай же», - настаивает Сэм. Заткнуть его поцелуем – это самое естественное, желанное и одновременно самое простое действие в мире. Дин следует своему плану. И вот уже они оба на кровати - лицом в пах - вошедшие друг в друга, как паззлы. «Ч-ш-ш, Сэмми, ч-ш-ш», «Я больше не…», «Медленней, давай помедленней». Это их «помедленней» продолжается минуты две, и Дин, хоть никогда в этом и не признается, вдруг открывает для себя, что сейчас думает не только о том, что доставляет удовольствие Сэму, но и себе тоже, то, что сейчас происходит – это неизмеримо большее: он ПРИНИМАЕТ происходящее. Он делает все медленно для того, чтобы сердце не выскочило через ребра и не осталось в этой постели, так медленно, что не остается никаких сомнений в том, что именно они сейчас делают, и что если Сэм продолжает, то вовсе не потому, что у него нет другого выхода. Так медленно, что Дин перестает чувствовать себя подавленным и совершенно голым под кожей в тех местах, где его сейчас трогает Сэм, так же, как и в тех, где еще не успел потрогать. К сожалению, терпение никогда не было сильной стороной Сэма. - Господи, Дин, - они практически сидят друг на друге. – Трахни меня сейчас же. Если бы Дин был способен думать в это время, он подумал бы: «Блядь, как это не вовремя». Но он не думает. Его тело ниже пояса просто загорается сверхновой. Сэм вызывает пульсацию у него в паху, даже не прикасаясь. Да он какой-то ебаный экстрасенс. И почему я думал, что его супервозможности связаны исключительно с чем-то нудным и скучным? - Если ты так торопишься, Сэмми, трахайся сам. Это одна из тех вещей, которые говорят для того, чтобы затеять ссору. Не думая. Сэм отвечает: «Я мог бы, если б захотел», и Дин смеется, потому что, да, конечно, куда-там. - Да неужели, Сэмми? - Представь себе. Одно движение этой километровой бестии, и Дин уже лежит на спине, а Сэм наваливается сверху. Дин поддается ему из чистого любопытства. Наслаждается всеми его маневрами, получая удовольствие от своего возбужденного состояния и ждет. Когда Сэм достает смазку, Дин хочет спросить: «Сколько их было, Сэмми?», но слышать ответы он вовсе не хочет, поэтому сдерживается. Но, должно быть, что-то все-таки отразилось у него на лице, потому что Сэм говорит: «Я купил ее вчера», и, прежде, чем попросить еще каких-то объяснений или спросить, что он имеет в виду, Дин видит, как Сэм выливает ее себе на пальцы, а потом видит, как эти пальцы исчезают, когда Сэм заставляет их исчезнуть в своем собственном теле. Закрыв глаза, погружая и вынимая обратно, и блядь-блядь-господи-блядь, Дин вынужден предельно сконцентрироваться, чтобы унять зарождающийся в паху спазм, иначе он кончит прямо сейчас. - Ну ладно, я тогда пошел, чемпион. Сэм вынимает пальцы. Взгляд практически черный. - Не двигайся. И вот так, не дав Дину даже подумать о том, что конкретно сейчас будет, Сэм извлекает презерватив практически из ниоткуда – из ящика тумбочки, конечно, но он делает это так быстро, что кажется, будто блестящий квадратик материализуется из воздуха – и, одним движением надев его на Дина, Сэм опускается на него сверху. Не в смысле сверху на Дина, а в смысле сверху на его член. Одним движением, которое должно быть довольно болезненным, до самого конца, и вот уже, в очередной раз подтверждая свое легендарное упрямство, Сэм трахается сам, именно так, как и обещал, оправдывая честь своей фамилии. Господи боже, мой брат настоящий дьявол. Будет преувеличением сказать, что Дин хорошо видит, как Сэм все это проделывает. Весь напрягшись от удовольствия, с мозгом, полностью уничтоженным сознанием того, что он находится внутри Сэма (я в нем, именно так, я внутри Сэма, сейчас), Дин даже не может как следует открыть глаза. Видит все, как через жидкий кристалл, лежит, не смея пошевелиться, сквозь свой затуманенный разум смотрит на то, как Сэм покрывается потом, двигаясь не переставая, продлевая каждый толчок. Вверх, практически выпуская из себя, потом вниз, до самого конца, еще глубже и, блядь, когда Сэм хочет глубже, это так глубоко, что кажется, больше уже невозможно. У Дина есть проблема, она всегда у него была, с тем, чтобы совместить свое представление о Сэмми (трехлетнем ребенке, который отказывался ужинать) и об этом Сэмми, который в постели. Ну вот точно, как все эти люди, которые его не знают и считают совершенно безобидным, не подозревая, что он вооружен и опасен. Здесь, в постели, Дин должен смириться с реальностью того, что Сэм - это динамит, и единственное, что можно сделать, это дать ему то, что он просит, и то, чего они оба хотят. Еще. Всегда еще и еще. - Сэмми? - Что? - Ты уже скоро? - Да. Да. Да нахуй, все это «помедленней»! Дин раздвигает ноги и начинает толкаться вверх, от чего Сэм начинает подпрыгивать, как на лошади. Придерживает его одной рукой, подстраиваясь под ритм движений – вниз и вверх, и по новой. Когда Сэм одними губами шепчет: «Дин», это то самое «Дин», что всегда бывает перед оргазмом, ну и слава богу, потому что Дин сам уже готов кончить, но не хочет пропустить ни единой секунды из этого шоу. Всхлипывая и ругаясь, Сэм кончает, не переставая двигаться, а Дин все продолжает ему дрочить. Горячие конвульсии в ладони, перемежающийся длинными вздохами шепот, как песни семидесятых, без конца повторяющееся: Дин, мой Дин, я кончаю, господи, Дин. Выплескивается ему на живот и, когда Дину кажется, что Сэм больше не в состоянии двигаться сам, он переворачивает его на живот, и снова врывается в его тело. Толкается четыре, ну, может быть, от силы шесть раз и его накрывает оргазм, как извержение вулкана, оставляющий без сил и способности даже вдохнуть, пульсирующим внутри своего брата (вот так, так, до самого сердца, вот так), щекой прижатой к изгибу его шеи и перепачканным животом. Им требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. - Не пойми меня неправильно, Сэмми, но в постели ты настоящая шлюха. - Спасибо, - бормочет Сэмми. – От тебя я восприму это, как комплимент. Дин легонько целует его, расслабленно, без всякого ритма, охуительно эротично. - А это и есть комплимент, Сэм. Все что я говорю тебе – один сплошной комплимент.