Рассвет после смерти.

Разбитый нос - это не совсем то, на что рассчитывал тевинтерский маг, который вступил в Инквизицию. Однако осознание того, что это его вина придет к нему значительно позже. Перед ним стоял рыжий эльф, хмуря брови и сжимая стертые от тренировок пальцы. В его глазах пылала ярость, которая заставила на смуглой коже Дориана выступить мурашки. Те почти что стадом пробежались по его спине, заставляя волосы на затылке встать дыбом и едва ли не выбивая лишний выдох из груди. - Повтори это еще раз, тевинтерец, - процедил сквозь зубы юноша и ткнул пальцем в грудь чародея, хотя бы больше не ударил, - мои сородичи многие годы провели в рабстве. И сейчас многие еще рабы. Их отлавливают как диких зверей, всех их родных убивают, а самих их ломают и делают игрушками в своих руках! И для них становится любая прихоть хозяина - благом. Это извращенное понятие, которое ты сейчас выплюнул не имеет ничего общего с действительностью. Лучше быть бедным, но свободным! Решать за себя, жить для себя, быть собой. Ты ничего в этом не понимаешь, усатик, - эльф указал в сторону ворот Убежища, - спроси Железного Быка, что они делают со своими магами и как те к этому относятся, а после этого повтори мне, что рабство лучше бедности, - зеленоглазый ушел. А Дориан остался стоять, удивленно глядя на собеседника и придерживаясь за нос. Это действие совершенно не понравилось мужчине, но говорить уже было поздно. Как смел Вестник испортить его прекрасное лицо?! Мог бы хотя бы в живот ударить, если это так уж "заслуженно", в чем чародей тогда сомневался. Этот эльф лишь недавно смеялся над шутками и смущенно улыбался на скользкие комплименты из "игры" Павуса. Со многим соглашался, у них было много одинаковых взглядов на жизнь и тут... одна фраза заставила его выйти из себя. Дар не был самым начитанным собеседником, а его мысли были очень вольными и не редко заставляли самого Дориана смеяться, но скорее из-за их живой искренности. Остроухий был на редкость искренним, открытым, быть может едва наивным, и теплым. До этого дня тевинтерский маг не встречал таких людей, которые бы с этой легкостью могли забраться в чью-то душу. А еще Вестник видел людей, видел такими, какие они есть на самом деле, даже если не говорил этого, он принимал их, не пытался исправить так, чтобы те ему подходили. И за это его уважали. И Павус тоже уважал, до сего момента точно. - Поделом Вам, - покачал головой лысый и скрылся в своей хижине, наверняка для того чтобы погрузиться в очередной сон. Маг щурился от боли, стараясь залечить свой нос, а предварительно поправить трещинку. Он не чувствовал себя виноватым. Не чувствовал и позднее, когда ознакомился с алкогольным ассортиментом в таверне. Но почувствовал, хотя извиняться и не собирался, когда вскользь спросил у кунари о Куне и магах. Если бы не гордость Павуса, тот бы поперхнулся элем и подскочил с места. Но отмахнулся лишь неуместной шуточкой, однако Бык ту оценил и вечер прошел очень хорошо. Очень. А на утро они отправились в очередной поход. Чародей, как это уже обычно повелось, напросился в их партию. Обычно он говорил, что так быстрее адаптируется или что без него они там точно коньки отбросят. Маг не был приспособлен к этим походам, но еще не подозревал насколько. Первые походы, которые он проводил с Вестником и его компанией очень отличались от этого. Дар оказался на редкость внимательным юношей и очень быстро понял, что тевинтерский маг не привык к таким вылазкам. Эльф нередко устраивал стоянки, спускался с коня и предлагал Павусу составить ему компанию, что тот оценил не сразу, но вскоре понял, что так можно отдохнуть от неудобного седла. Впрочем, так отдыхали и другие спутники, на что не жаловались и лишь подшучивали над Неженкой Павус. А вечерами, когда они разбивали лагерь, юноша отдавал чародею свое одеяло, чтобы тот не мерз, пока ждал свой ужин. Вестник был крайне мил в этой своей заботе, не смотря на то что это приносило ему неудобства вплоть до того, что тот не смыкал свои глаза всю ночь, так как отдал подушку королю подушек - Дориану. Это было приятно, хотя тевинтерец всегда гордо отвечал, что такому красивому мужчине как он просто не возможно не создавать хотя бы столь малые удобства. А в бою... Дар в бою чаще думал о своих спутниках, чем о себе. Не редко подставлял руку, получая болезненные удары, чтобы успеть прикрыть того или иного. Павус называл это бесполезной жертвенностью, хотя сам довольно часто оказывался тем, кому прикрывали тылы. И он всегда был уверен, что повернуться не страшно, эльф быстрый и незаметный, надежный... Надежный - маг редко мог применить это слово к кому-то, даже к себе. А теперь этот Вестник не смотрел в его сторону, хотя Дориан ждал его взгляда. Не прислушивался к шуткам о неудобствах, а колдун нарочито громко их произносил. И не беспокоился о тепле или уюте своего товарища, по крайней мере больше, чем об остальных. К своему глубочайшему разочарованию, тевинтерец перестал быть особенным. До того похода Дориан так же не подозревал, что практически лишился... друга. Хотя ему об этом чуть ли не в лоб говорили. И стоило бы прислушиваться, а не разыгрывать обиженную даму, когда это ему сообщил даже Бык. Не редко он видел, как влияет этот юноша на других, но только в тот день понял, что сам является таким же, как и остальные соратники. Стоило ему подойти, как лысый эльф, который только что хмурился и задумчиво ходил туда сюда, начинал улыбаться и смеяться, рассказывая что-то о Тени или мире и с нескрываемым удовольствием отвечая на все вопросы собеседника. Сэра смеялась до поросячьего хрюканья, хлопая Вестника по плечу. Хмурый Серый Страж расслаблялся в беседе. Строгая Искательница прекращала хмуриться и останавливала свои тренировки. Бык все чаще приглашал юношу выпить с ним, пока что безуспешно, но кунари не терял надежд. Варрик тоже поддавался этому колдовству усыпляя излишнюю бдительность и почти попадаясь... других Павус не видел, но ему было удивительнее понять, что сам он попался на ту же удочку. Он! Сам Дориан Павус из рода Павус! И понять, как ему не хватает разговоров с рыжим эльфом в лагере вечером. Вновь была лишь эта отвратительная тишина. - Держи, - выдохнул рыжий, протягивая колдуну фляжку с водой. Запыхавшийся после боя Дориан принял ее, после того как поправил свои волосы и пригладил их на место. - Спасибо, - обворожительно улыбнулся маг, - я думал, что ты злишься. - Злюсь. - О, тогда это - жалость? - и он насмешливо указал на фляжку. - Могу забрать. - Нет, - фыркнул мужчина и отпил воды, пока у него и правда не отобрали его прелесть. Они больше не разговаривали до самого вечера, пока все не собрались у костра, после изнурительных сражений и поисков всякой чепухи. Было на удивление холодно, или просто в Тевинтере было намного теплее. Дориан дрожал от назойливого ветра, поглядывая на смеющуюся эльфийку и Железного Быка. Им-то было тепло. И весело. А у бедного, несчастного, но прекрасного, мага зуб на зуб не попадал. На его плечи упал плед. - Садись ближе к огню, - предложил Дар. - Провоняю мясом, - брезговал колдун. - Ну, для здешнего зверья ты и есть мясо... тем более, когда сидишь один, но решать, конечно, тебе, - посмеялся Вестник. Он не был похож на того, кто правда злится. - Не могу понять. - Хм? - Ты перестал злиться? - Нет, - остроухий потянулся и Павус заметил как из-под его рубашки выглядывает жуткий шрам. На нем вообще было множество шрамов в отличие от самого чародея. И каждый из них заставлял щуриться от боли. Чародей о них не спрашивал, не спрашивал о прошлом своего нынешнего командира вообще. Здесь не было скромности, Дориан вообще не знает значения этого слова, но однажды Дар сказал, что прошлое это всего лишь прошлое. И Павус поверил ему, - это приводит меня в бешенство. Но, Дориан, ты не плохой человек. Просто... от моей злости слова не вернутся обратно. А ты можешь замерзнуть насмерть, - повел плечами рыжий и вновь пригласил тевинтерца к огню. Тему рабства они больше не затрагивали. По крайней мере до некоторых пор. Павусу не понравилось то осознание, что пришло к нему. И он решил его больше не вызывать. К тому же наверняка эти невыносимо долгие три дня выглядел глупо, а это непозволительно. Дориан допускал, что в этом, кхм, споре, выступал, как не сведущая сторона. Ведь эльф, тем более слуга, вероятно знал о рабстве больше, быть может даже со стороны раба. Для него было нормально сомневаться, но та злость, что залила ему глаза в тот момент, когда Вестник дал волю рукам, не позволила ему, по крайней мере пока все не стихло, дойти до этой мысли. А потом уже было слишком поздно.