UnderVille

- Надеюсь, ты понимаешь, насколько это для нас важно, а? - Меттатон с деловым видом перебирал пальцами руль своей машины, даже не оглядываясь на сидящую сзади Фриск, с которой говорил. Сама же она молча смотрела в пролетающие за окном лица прохожих. Надо сказать, оба они слегка волновались перед тем, что им сегодня предстоит. Они работали вместе где-то около месяца, Фриск уже прекратила счёт этого времени. Главным было то, что, похоже, совершенно не напрасно Флауи когда-то рассказал ей о том, что может здесь случиться. От этого города можно было ждать чего угодно, но только не безопасности. В Андервилле то и дело творилась какая-то странная, жуткая муть, наводящая тоску и безысходность на горожан. Сама она каким-то чудом оказалась под крылом Меттатона, да и под весьма весомым здесь крылом, а потому пока что не была под угрозой. Но и сам босс не раз говорил ей не совать носа не в своё дело и одёргивал её, если она спрашивала что-то лишнее. Жители городка пропадали один за другим без следа, а полиция, кажется, ничегошеньки для их спасения не делала. Вот, к примеру, последний случай. На улицах дальних, затхлых районах, недалеко от болота, была найдена женщина. Это оказалась недавно пропавшая миссис Сноудрейк, однажды ушедшая из дома и украденная. Она плевалась грязью и болотной водой, беспомощно цепляясь за спасателей, но так ничего и не смогла рассказать о том, что и как случилось. К мужу и сыну она пока что не вернулась, отлёживаясь сейчас в больнице. А если начать разговор о других пропавших, то можно с лёгкостью решить, что миссис Сноудрейк ещё очень повезло. Потому что остальные не нашлись, а если и нашлись, то уже мёртвыми. Нашёлся исчезнувший шляпник, тоже утопленный в болоте и с многочисленными резаными ранами. Нашёлся приезжий диетолог, убитый страшным образом: голова была отсечена от тела, а пищевод с обеих сторон был набит морковкой и листьями салата. Неудивительно, что именно в болоте их и прячут, ведь запах бензина затмит любой трупный яд. Также в Андервилле, как выяснилось, был даже комендантский час в этой связи, а нарушителей каким-то образом карают. Она не знала, каким именно образом, но крутиться на улицах с определённого времени было нельзя. Фриск одёрнула воротник яркого фиолетового костюма, что выдал ей Меттатон как рабочую форму на своё усмотрение. Он состоял из пиджака и брюк резкого фиолетового цвета, мужской шляпы в тон, белоснежной рубашки, пары чёрных туфель-долгоносиков и нежно-жёлтого шарфа, что венчал картину. По этому костюму секретаря Меттатона узнавали везде и всюду. - Да, я прекрасно знаю. Будем надеяться, что обе стороны проявят себя правильно. Да и нечего нам бояться. Это ведь просто деловая встреча. - И верно, дорогуша. С тобой у меня всё точно получится! Надеюсь, я ещё не забыл, как следует вести себя в театре. Честно сказать, Фриск утешала его просто по привычке. Ей приходилось говорить боссу множество разных слов: настраивать перед выпуском телепередачи, распевать его перед очередным клубом, писать тексты для его ответов на интервью. Но готовить к тому, что должно случиться сегодня, ещё не доводилось. Высокие и толстенные колонны театра наконец-то поравнялись с окнами машины, и Меттатон затормозил, одёргивая свой тёмно-вишнёвый костюм с галстуком в тон. Даже он сегодня заставил себя выглядеть чуть менее эксцентрично, чем всегда. Что ни говори, но Меттатон имел уважение ко многим вещам и не любил ходить по головам. И этикет театра тоже уважал. Её радовал тот факт, что это помещение, обитое красным мягким бархатом и тщательно отделанное мрамором, было едва ли не доверху наполнено людьми, хоть это и было странно. Сколько Фриск себя помнила, в её век театр пользовался довольно небольшой популярностью, да и не походили жители этого города на ярых поклонников волшебства сцены. По крайней мере, именно этой сцены. А здесь же, словно по заказу, собрался едва ли не весь город. Меттатон только и знал, что перемигиваться и улыбаться каждому встречному, в то время как Фриск спешно собирала плакаты с просьбами подписать для всех и каждого. Это была нормальная ситуация. В конце-концов, оба знали, что здесь они не за любезностями и ласковыми слащавыми речами. Пятый ряд, самый центр, места 24 и 25. Красные мягкие кресла, такие широкие, словно рассчитаны на троих, оказались удивительно мягкими, хоть и слегка пахли приятной театральной пылью. Фриск плохо помнила, когда в последний раз была в театре. Кажется, именно мама и водила её туда, когда ещё была жива. Им обеим тогда очень понравилась оперная постановка, но также было решено, что хорошего понемножку. С тех пор в театре её семья не появлялась. - Ну где же он, где же, чёрт возьми! Не мог же мой ясный взгляд пропустить эту мощную фигуру? – Меттатон нетерпеливо ёрзал в огромном кресле, не находя себе места, - Надеюсь, Альфис ничего не перепутала там? Встреча же здесь? Она бронировала это место! - Даю вам слово, Меттатон, она не допустила ошибок. Вы можете ей доверять, она ведь ваш друг? - Ай, не будем об этом, - он практически мгновенно замял нежелательный ему разговор, и практически тут же, словно придя ему на помощь, ситуация разрешилась, и босс чуть не взвизгнул от перевозбуждения, - ААА! Там мэр! Это мэр, Фриск! Как я выгляжу?? - Блестяще, Меттатон. Будь я на месте мэра – не думая, пошла бы с вами выпить. - Чудо моё! – он кратко склонился к Фриск и чмокнул её в нос, оставив след тёмно-красного цвета. Пользуясь тем, что Меттатон спешно поправляет причёску и уже начинает льстиво ласково улыбаться, Фриск углядела для себя возможность рассмотреть мэра. Здесь, в Андервилле, о нём ходило ну очень много различных слухов. Говорили о нём совершенно разное, как хорошее, так и плохое, но каждый раз, думая о нём, Фриск сразу вспоминала другого человека. Ториэль, из храма, что теперь, услышав голос Фриск, даже не открывает двери. Она тогда сказала, что мэр Азгор карает за неподчинение, и все эти люди, похищающие горожан – его рук дело. И именно поэтому теперь у неё выдался уникальный шанс встретиться с объектом сплетен лично. Когда Меттатон сказал, что фигуру мэра будет сложно не увидеть, меньше всего Фриск подумала бы о том, что он выразился буквально. Азгор Дриимурр оказался просто огромным, едва ли не под два метра ростом и не менее мощный вширь. Мышцы были скрыты под костюмом молочно-белого цвета, украшенном не слишком броским фиолетовым галстуком. Волосы светло-русого цвета были собраны в забавный короткий хвостик где-то около шеи. Серьёзно, совсем коротенький, какой бывает только у девочек в возрасте где-то двух лет. Со стороны лица же красовалась старательно подстриженная, но всё равно густая борода того же цвета, что перетекала из бакенбард. Тёмные, чуть прикрытые глаза лучились спокойствием и безмятежностью, которая могла быть свойственна только тому, кто в себе уверен. Но что-то во всём этом образе точно было не так, и Фриск понимала, что именно. Этот мужик хоть и был огромным, но никаким образом не тянул на тирана и убийцу. Она хорошо представляла его подстригающего кусты в домашней безразмерной футболке, нянчащего детей или мастерящего модельки кораблей с теми же самыми детьми. Но чтобы он, этот своеобразный большой пушистик, посылал людей убивать горожан без видимой причины? Нет-нет, такого быть уж точно не могло. Это было бы не просто странно, а даже ненормально. - О, Меттатон, вы уже здесь! – мэр улыбнулся и окликнул её шефа, приветливо помахав рукой ещё издали. Голос у него был невероятно низким, басовитым и весьма приятным, будто он рассказывает сказку. Меттатон уже весь сиял, кажется, зная чуточку больше. - Ну ещё бы. Обычно я нечасто посещаю театр, это редкий шанс для человека моих дел. - А это кто с вами? Кажется, мы незнакомы, - Азгор перевёл взгляд на Фриск, разница с которой в росте у них оказалась где-то с полметра. Это было странно, но почему-то привычно. - Здравствуйте, мистер Дриимурр. Я Фриск, личный секретарь и лучший друг. - Ой, вы не представляете, что это за маленькое сокровище! Я просто ткнул пальцем в небо и совершенно случайно попал в ангела! – да, порой Меттатон был просто мастером аллегорий, - А где же милая Чара? Она что же, уже за кулисами? - Девочка нервничает, попросила оставить её одну. Или просто я не смог правильно её ободрить, не уверен, - Азгор потёр виски, явно находясь в напряжении. Чара – его единственная дочь и самое драгоценное сокровище, какое только можно придумать. И именно из-за неё они и оказались здесь, в театре, решив провести встречу именно там. Девушка занималась балетом и сегодня должна была выступать в роли Феи Драже в постановке. Именно поэтому здесь сегодня столько людей – все хотели посмотреть на Чару. - До её номера, кажется, ещё целое отделение. Немудрено, что она волнуется. Быть может, нам стоит её проверить? Фриск, дорогуша, не могла бы ты сбегать за кулисы и проверить её? Секретарь перевела немой вопросительный взгляд на мэра, получая точно такое же немое согласие на этот поход. Меттатон рассказал ещё там, в машине, что дочь мэра бывает эмоционально нестабильна и частенько способна принести себе вред. А потому, когда она остаётся одна, может случиться всё, что угодно. Занавес стал плавно подниматься, оставляя Меттатона и Азгора негромко беседовать в темноте, расположившись в алых креслах, а Фриск, одергивая на ходу полу пиджака, поспешила за кулисы, уже приготовив удостоверение. Здесь людей, как выяснилось, было ещё больше, чем в холле. Все толпились, толкались и наступали на ноги, и никто не имел понятия о том, в которой комнате сейчас находится дочка мэра. Пальцы ног ощутимо болели от чужих каблуков, а чудовищная смесь духов, грима и лака для волос насиловала мозги. Это тоже была часть её работы, к которой следовало привыкнуть. Но в тот момент, когда она уже была полностью готова либо потерять голову, либо просто проблеваться на пол от этих запахов, её внимание привлёк необычно громкий звук. Это был звон стекла, и прозвучал он совсем недалеко, словно за соседней стенкой. Быть может, кому-то там, за одной из дверей, сейчас нужна помощь! Фриск рванулась в ту дверь, из-за которой, как ей показалось, послышался звук, и резко ворвалась в помещение за ней. Это оказалось не что иное, как абсолютно пустой танцевальный зал. Ну, как пустой, здесь не было никого, кроме одного человека. Осколки разбитого зеркала, что прежде занимало всю стену, были расшматованы по полу, а среди них стояла молодая девушка. Фриск не дала бы ей больше восемнадцати. Короткое, светло-каштановое каре, еле-еле покрывающее уши, прекрасный сахарный макияж, сделанный, видимо, заранее. Эта девушка была тощей, ну очень тощей, даже для человека из балета, но уж точно была повыше Фриск. Розовая балетная пачка нелепо торчала с её бёдер, словно неуместная глупая декорация, а сама она, опустив голову, тяжело дышала и глядела вниз, на носки аккуратных белых пуантов. Похоже, что это и была уже известная эмоционально нестабильная Чара, дочка мэра Андервилля. Разбитое зеркало – её рук дело. - Кто тут ещё? – её голос звучал негромко и слегка хрипло, словно она совершенно никого не ждала. Похоже, что её отец был полностью прав. - Здравствуйте, Чара, - Фриск поняла, что отступать некуда, и лишь неуверенно улыбнулась, - Меня прислал ваш отец, он хотел посмотреть, как у вас идут дела, и… - Неважно. Я была уверена, что он снова ни на шаг от себя меня не отпустит, - девушка сделала пару глубоких вдохов и подняла голову. Фриск озарило просто чудесной ласковой улыбкой, которая в сочетании сахарного розового макияжа и светлых, даже слишком светлых глаз смотрелась загадочно и причудливо. Гармоничные и симметричные губы также были накрашены розовым блеском, а тонкие пальцы спешно настукивали по стене, - Ты кто? Он кого попало не прислал бы. Ты, случаем, не секретарша из МТТ? - Чара, вы бы тему не переводили, - неожиданно Фриск показалось, что она съезжает с разговора. Неважно, чья это дочь и какой у неё статус. Она расколотила зеркало и, судя по всему, ещё и свои руки разодрала осколками до крови. Надо было срочно выяснить, что с ней случилось, - Что произошло? Вы нервничаете, вам плохо? Или вы из-за постановки? Чара недовольно закатила глаза, словно ребёнок, пытающийся увильнуть от разговоров про школу. Кажется, её отец поддавался подобным дешёвым манипуляциям, но уж точно не Фриск. - Знаешь что, милая? Я могу рассказать тебе секрет, если буду уверена, что ты не проболтаешься моему папаше? – получив утвердительный кивок головы в ответ, она вновь улыбнулась, - Я ненавижу этот сраный балет. Ненавижу эту идиотскую юбочку, а пуанты мне и вовсе жмут. Меня сюда ещё в детстве мама пропихнула, а папаша теперь тщетно пытается делать то же, что и она. А я не хочу. Не хочу тут выступать, крутиться, как юла заводная. Вот потому и бью зеркало, потому что больше мне за это избить нечего и некого. Вот мой брат, например, любил балет, когда был маленьким. Кстати, ты не видела моего брата? Ну, совершенно случайно. - Боюсь, не доводилось. Я, сказать по чести, здесь всего месяц, и я даже не знала, что у вас…у тебя есть брат. Я вообще не так много знаю о вашей семье, но это и неважно, - Фриск приблизилась и бережно взяла её за руки, желая унять нервный тик. Руки Чары были ледяными и, кажется, всё ещё нервно подрагивали. А сама же дочка мэра настороженно смотрела в глаза девушки напротив, словно ожидая от неё подвоха, - Ну же, это не повод для таких волнений. Ты всего лишь станцуешь один свой номер, а потом…не знаю. Можешь сделать себе какой-нибудь приятный подарок, где-нибудь развеяться, съездить в Хотлэнд и погулять. - Гулять мне не с кем. Вообще, всё это того не стоит. Я хочу свалить отсюда, но папа…боюсь, мой уход сорвёт здесь вообще всё. - Ну вот, видишь? Ты и сама понимаешь, как балет для него много значит. От одного номера может рухнуть вся постановка. Уж поверь мне, я тоже балетом занималась, когда мне было шестнадцать. Повисла пауза, во время которой Чара, кажется, что-то осмысливала. Она внимательно вглядывалась в свою гостью, даже позабыв о том, что та держит её за руки. Словно что-то вычисляла, взглядом, полным странного, чуть нездорового любопытства. В какую-то секунду они пересеклись взглядами, и Фриск замерла, ощутив себя в это мгновение под микроскопом. Но сразу после светлые глаза Чары неожиданно и крайне воодушевлённо загорелись. - У меня идея. Говоришь, балетом занималась? А что танцевала? - В «Лебедином озере», в локальных спектаклях немножко. И была на главной роли, когда мы ставили «Щелкунчика». - Скажи-ка, а мой танец ты помнишь, а? – Чара лукаво прищурилась, и секретарша сразу поняла, куда эта девушка клонит. Для чего так тщательно изучала её фигуру и сравнивала с собой зрительно. Для чего окидывала взглядом планку роста их обеих. Чара была выше, но не намного. - Я…думаю, я смогла бы тебя подменить, если ты совсем-совсем не готова. Но я не гарантирую большого успеха, всё-таки, три года назад танцевала. - Неудивительно, что Меттатон взял в секретари именно тебя – ты схватываешь на лету, и даже уговаривать не надо, - Фриск сильно сомневалась в том, что эта девчонка умеет кого-либо убеждать и уговаривать. Чара была очень волевым человеком, и задатки лидера было не спрятать. Ей бы в поход или хотя бы на карате, но только не в балет, играть сахарную фею. Следующий час до второго отделения они убили на придание Фриск правильного и грамотного образа. Секретарша самолично нанесла себе на лицо почти такой же приторно-пастельный макияж, пусть и чуть менее профессиональный, а после, переодевшись и кое-как уложив волосы, приступила к тренировкам. Как выяснилось, программный номер она помнила на отлично, а вот координация движений её подводила, всё-таки за три года нетрудно растерять часть навыков. Но Чара, что спокойно сидела на одном из стульев и поглощала какао из стаканчика, иногда подсказывала, как и что надо сделать. Дочка мэра практически не отводила взгляда от своей сменщицы, всматриваясь в каждое движение, в каждый лёгкий поворот, и понимала, как же быстро эта маленькая секретарша вжилась в роль. Словно ничего она и не забывала, словно играет Фею Драже каждый день. Словно ежедневно подпрыгивает и едва ли не летает в этих пуантах, словно эта балетная пачка была сшита именно для неё. Тем более, оно было и к лучшему, ведь практически никто из жителей города не узнал бы её в лицо, а отец сидит достаточно далеко, чтобы отличить одну девочку от другой. Вот только Меттатон может просрать секретаршу и начать паниковать, но это тоже навряд ли случится. Этот пригламуренный тип – эгоист, каких мало. - Мисс Дриимурр, ваш выход, прошу, пройдите за кулисы! - О боже. Так, милая, - Чара встала со стула и выбросила недопитое какао в урну, вместе со стаканчиком, - Всё помнишь? Не опозоришь моё имя? Если ты всё сделаешь правильно, то, поверь, не пожалеешь. Фриск вообще не ждала от неё каких-либо поощрений. Она и сама прекрасно помнила, как стеснялась и боялась выступать на сцене в своё время, но ей тогда двигало желание проявить себя в балете. А эта девушка ещё и ненавидит то, что делает. И верно, почему бы не заменить её, если ты помнишь программу и внешне, при большом желании, можешь сойти за неё? А потому, послушно кивнув, миниатюрная балерина вышла за дверь, умильно улыбаясь людям вокруг. Она не знала, куда теперь пойдёт Чара, и что она будет делать. Азгор вряд ли увидит её хорошо с такого расстояния, а Меттатону можно будет запросто всё объяснить. Заиграла заветная мелодия, и Фриск, сделав глубокий вдох, выпорхнула на сцену. Она и забыла, как же давно ей не доводилось выступать таким образом. Как давно тонкие шнурки пуантов не обвивали ноги, как давно она не ощущала себя так прекрасно. Фриск не была собой, нет-нет, она была Феей Драже. Мудрая, ласковая и удивительная, она должна помочь героям в их путешествии по ёлке всё выше и выше. Где-то там, сзади, кружились в ряд совершенно другие девочки в белом, на подтанцовке, чарующая музыка заворожила, кажется, всех. В зале стояла тишина, никто не болтал, все просто уставились туда, на сцену. Каждое движение Фриск давно перестала планировать – она просто знала, помнила, как надо двигаться. Куда и когда вспрыгнуть, как свести ноги и как правильно приземлиться. Как закружиться лебедем посреди сцены, забывая обо всём на свете. Где-то там, в центре пятого ряда, сидят мэр и её босс. Они тоже прекратили болтовню и замерли. Азгор сидел спокойно, молча глядя вперёд и словно присматриваясь к девочке на сцене, а Меттатон прижал ладони к щекам, очарованно глазея на номер. И Фриск знала, что он нисколько не притворяется, она вообще за этот месяц научилась отличать, где он имитирует эмоции, а где по-настоящему их испытывает. Нежно-розовая подсветка, волшебство снега и сладостей кругом, и словно ей вновь шестнадцать. Словно мама, тогда ещё живая, улыбается ей из первого ряда, а рядом сидит тётя Мэй, мамина сестра-близнец. Она снова притворяется, что ей интересно, а Фриск это нисколько не волнует. Она знает, что тётя Мэй совсем скоро уйдёт из зала к подружкам, а они с мамой сразу после спектакля пойдут есть мороженное, ну или пиццу. И они не будут скучать по папе, потому что папа сволочь. Он им не нужен, они справлялись и без него. Жаль, что мама не увидит этого выступления, она наверняка гордилась бы Фриск. Но у мамы всегда был слабый организм, хоть и с очень сильной душой. У мамы был рак, и последние десять месяцев, что им пообещали, Фриск старалась сделать для неё самыми лучшими в жизни. И ей это удалось. Она проводила свою маму, находясь рядом, держа её за руку и говоря, что всегда будет оставаться отважной, храброй и решительной. Говорила, что не испугается перемен, а мама только и знала, что улыбалась, лёжа под капельницей. Выпив напоследок стаканчик тёплого молока, что она так любила, мама сделала последний в жизни выдох и плавно осела на руки Фриск. Теперь их дом принадлежит тёте Мэй, она намерена склеить из него какую-то студию, а девушка, забрав свою часть завещания, уехала строить новую жизнь. Ах, как бы мама гордилась, вновь увидев её, свою малышку, на сцене. Она уже не помнила, как звучали аплодисменты, как ей пожимали руки и как её обнимали чужие ей люди из театра. Помнила только, как мэр, привстав на стуле, кинул на сцену прекрасный цветок, что ей очень сильно понравился. Фриск подобрала его, вглядываясь в тёмную сердцевину подсолнуха. Не декоративного, как в саду Ториэль, а большого и яркого, только недавно собранного с какого-то поля. Здесь что же, растут подсолнухи? Как же всё это странно, словно эти цветы преследуют её с самого приезда. Даже на гербе города нарисован подсолнух, это смешно. Пуанты и прекрасную балетную пачку она оставила там же, где и раньше, в танцевальном зале. Кажется, без девушки его никто не открывал, ведь осколки всё ещё валялись на полу, да и костюм, сложенный стопкой в углу на стуле, не был тронут. Фриск быстро переоделась, сложив на этот же стул костюм Феи Драже, смыла лишний слащавый макияж с лица и привела волосы в обычный вид. И вот, снова она видит в остатках зеркала только лишь опрятную секретаршу, пусть и слегка уставшую от этого номера и чужого внимания к себе. Надо было возвращаться к Меттатону. Но, когда она спустилась в зал, к самому началу антракта, то обнаружила там весьма приятную зрительно картину. Меттатон, Азгор и Чара мирно болтали, сидя всё там же, на пятом ряду. Мэр сердечно поздравлял девушку с её маленькой победой, а босс просто сиял, щебеча о том, что это было потрясающе. - Фриск, дорогуша, где же ты пропадала! – он мигом притянул помощницу к себе за руку и мгновенно уловил запах духов, что витал там, в танцевальной комнате. Такой же, как у Чары, - Ой, как от тебя вкусно пахнет! Фриск, милая, ты почему так опаздываешь? Мы тут уже заждались. - Я попросила её кое с чем мне помочь, вот она и задержалась. Не вините её, - ответила за неё Чара. Сложно было понять, что Чара, сидящая рядом с отцом сейчас, и та Чара, что была за кулисами – это одно и то же лицо. Сейчас на ней не было и тени той злости, она приятно и светло улыбалась мэру. Щёчки, покрытые нежным естественным румянцем, чуть сжались от улыбки. - Да, верно. Мисс Дриимурр, это ваш цветок. Вы забыли его там, в гримёрной, - Фриск отдала Чаре врученный Азгором подсолнух, сопроводив это многозначительным взглядом. - И то верно. Спасибо за цветок, папа, - она потянулась к отцу и коротко его чмокнула, прикрывая светлые глаза. Фриск такая манера поведения казалось уж слишком милой, Чара явно переигрывала. Но никто из мужчин этого не замечал, ведь никто не знал, что было там, в зале. - Кхм, Чара, - неспешно и спокойно перебил её Азгор, осаждая, - Нам с Меттатоном надо кое-что обсудить и подписать пару соглашений. Наверное, в этой связи мы поедем в офис. Тебе, должно быть, будет там скучно. Может, поедешь домой? Нечего тебе тут одной шляться. - Ээ, мистер Дриимурр, - подала голосок Фриск, слегка нервничая, - Может быть, я побуду с вашей дочерью, раз вы боитесь оставлять её одну в Хотлэнде? Я тут знаю много мест, мы можем погулять вместе. Мисс Чара устала после номера, мне кажется, это лишним не будет. Азгор практически мгновенно просиял, сразу же давая согласие. Кажется, даже он замечал тот факт, что у его единственной дочери не было друзей. Чара практически сразу показалась Фриск очень, очень одинокой, если она разболтала свою тайну о балете первой встречной. Даже сейчас, стараясь казаться естественной и радостной, она старательно куталась в безразмерную полосатую кофту, словно пытаясь спрятать себя подальше. Но против такой прогулки, как оказалось, она ничего не имела и просто пожала плечами в ответ. А Меттатон со своей стороны отметил, что для подписания пачки соглашений на тему рекламных билбордов, ему так или иначе не будет нужен секретарь, так что пусть девочки отправляются погулять и отдохнуть от души. Они покинули театр, даже не дождавшись окончания антракта. Улицы Хотлэнда приняли обеих с распростёртыми объятиями. Чара, переодевшаяся в тёмные джинсы и мешковатый чёрно-серый свитер, коротко усмехнулась и, взяв её за руку, потащила по улицам прочь, попутно ухитряясь ещё и кутаться в огромную чёрно-фиолетовую куртку. Похоже, что эта куртка и вовсе не была её – мужская и на пару размеров больше. Совершенно точно, она принадлежит кому-то ещё, быть может, брату, о котором шла тогда речь? Фриск не знала ничего из этого, знала только то, что теперь главная в походе только Чара. На деле она уже давно знала едва ли не весь город, живя здесь всю жизнь и, по-видимому, убегая иногда из-под взгляда мэра. Потому что в Хотлэнде ей не хотелось находиться, только лишь купить немного вина и пару баллончиков с краской. А потому, быстро сделав необходимые закупки, они практически сразу, шмыгнув в общественный транспорт, битком набитый народом, отправились в сторону так называемого Вотерфолла. Это был тот самый район, в котором находилась станция. И где-то там, посреди болот, её едва ли не пристрелил псих по имени Флауи? - Ха. Что ты говоришь? Почему именно Вотерфолл? – Чара улыбнулась, косясь куда-то вниз, с огромной высоты. Девушки сидели на вершине огромного каркаса из бетона. Когда-то здесь хотели строить новую часть высоток, но почва оказалось слишком мягкой, и проект перестали финансировать. Подъёмный кран отсюда тоже вытащить не смогли, он ушёл в грязь всей кабиной. Зато из его металлических балок, опершихся на каркас, получился неплохой подъём на крышу, где они теперь и сидели. Красное полусладкое вино было открыто, но Чара почти не пила, всё время подсовывая бутылку Фриск и посмеиваясь над её алеющими от вина щеками. - Говорят, когда-то давным-давно здесь была река, что состояла из множества мелких водопадиков. Отец рассказывал, что когда он был ещё пацаном, эта река стала размываться, а потом её и вовсе засрали бензином и прочей дрянью, - она сделала ещё один глоток, мерно болтая ногами, - Я тут порой бываю, когда скучно. Отсюда видно весь Андервилль. - Правда весь? Все-все районы видно? Послушай, Чара, а покажи мне, где какой? Я топографический кретин, сверху никак не разберу. - Ну, взгляни. Мы в Вотерфолле, значит вон там, где огромные новостройки – Хотлэнд. Самое смешное, что он так совсем недавно называется. Из-за твоего босса, это он предложил. Спроси у него сама, почему, - Чара не прекращала улыбаться, кажется, уже не чувствуя себя такой одинокой, как прежде, - Там, где темнее всего – Сноудин. Довольно мерзкий район, сплошь из клубов и мелких домиков. Черт знает, кто там живёт. А Сноудин это потому, что место это аномальное. Там раз в год посреди лета выпадает обильный снег. Нет, серьёзно, хоть в снежки играй. И почему-то только там, на остальной округ это не работает. - А там, где белые огни, это что? Как-то очень далеко от основных районов. - Это деревня Тэм. Я туда особенно не суюсь, слышала, там какие-то поехавшие девки живут. Эй, Фриск, ты вообще как? Чего это с тобой? – Чара сдвинула брови, видя, что пока что с маленькой секретарши вина точно хватит, - У тебя коленки трясутся. Я вызову водителя, и мы едем домой. - Куда? В какой домой? – Фриск чувствовала, как же сильно заплетается язык, как слова плавно начинают забываться. Она всегда старалась ничего лишнего не принимать, а в этом вине явно было что-то особенное. Или его просто оказалось многовато. - Ко мне. Переночуешь у меня, а утром доставим тебя к Меттатону. Он всё равно вряд ли будет нуждаться в тебе в такой поздний час. Поднимайся! Чёрный автомобиль, чуточку вытянутый и отделанный серебром, оказался невероятно тёплым и элегантным. Здесь не было ненужного декора или безделушек, как у Меттатона, зато был мини-бар. Погрузив Фриск в машину, Чара велела водителю везти их домой, а сама присела рядом, уложив голову секретарши на колени. Фриск плохо понимала, что заставляет дочь мэра быть с ней такой ласковой? Может, ей просто слишком долго не с кем было поговорить? Они обязательно станут друзьями, Фриск была в этом полностью уверена. Вот только протрезветь бы для начала, а Чара отчего-то не хотела этому способствовать. Она наливала что-то раз за разом, а лежащая на её тонких коленках миниатюрная секретарша и не сопротивлялась вовсе. Всю дорогу, глядя наверх, она видела только яркие светлые глаза своего нового друга. На секунду Фриск показалось, что они отдают какой-то великолепной природной краснотой. Но, должно быть, это просто трип. В квартире Дриимурров было просторно и темно. Свет зажигался везде без всяких проблем, но, кажется, Чара намеренно не включала его, сохраняя приятный, не раздражающий полумрак. Она медленно, не спеша, поддерживая Фриск за плечо, привела её в свою спальню и только там наконец зажгла свет. Лампочка под потолком освещала приятную комнату, сделанную в зелёных тонах. Расстеленная ещё с утра двойная кровать, молочно-белая мебель, старые фотографии где-то на столе. Она не была уверена в том, что эти вещи вообще принадлежат Чаре. Баллончики с краской валялись в углу, а по полу были разбросаны подушки. Также с другой стороны комнаты красовался широкий плоский телевизор с прикрученной на скорую руку приставкой. Вот только джойстика зачем-то было два. - Сядь здесь и никуда не уходи. Тебе ясно? Если выйдешь из комнаты – поплатишься, - Чара снова чуть горько усмехнулась и вышла из комнаты, закрыв за собой такую же молочно-белую дверь. Первые две минуты Фриск и правда сидела, бессмысленно глядя вперёд и смутно осознавая, что она находится в комнате дочери мэра Андервилля. Вот будет неловко, если мистер Дриимурр вернётся, а она тут, на кровати его дочки, пьяная сидит. Но первичный стыд куда-то улетучился практически сразу, и Фриск, слегка нелепо покачиваясь, направилась к столу, желая взглянуть на то, что там лежало. Первое, что ей попалось – какие-то разноцветные папки, шесть штук ровно, выложенные в идеальную стопочку. Но их Фриск трогать не стала, понимая, что своим плавающим взглядом ничегошеньки не прочтёт. Рядом валялись потрёпанная тетрадь и потекшая шариковая ручка, а также какие-то нотные листы. А на углу стола вперемешку лежало несколько фотографий одних и тех же людей. Даже сейчас, в дурном пьяном бреду, она смутно понимала, что знает их всех. Она совершенно точно откуда-то знала детей, запечатлённых на снимках. Девочка с коротеньким каре и смущённым видом – совершенно точно Чара, а кто же мальчик рядом с ней? Уж не тот ли самый загадочный брат? - Хэй, ты тут как, ещё жива? – голос Чары зазвенел в ушах, и Фриск, снова поддавшись туману в своей голове, села обратно, на мягкую кровать в салатово-белых цветах. И снова подсолнухи, на этот раз в виде мелкого узора на одеяле. Что же это за наказание? Чара зашла в комнату и заперла белоснежную дверь маленьким серебряным ключом, который сразу же отложила на тумбочку, от греха подальше. И только теперь, только в эту секунду до мутного взора Фриск стало доходить, что в руке девушки верёвка. Прочная и явно крепкая, хоть и весьма тонкая. Поняв, что её стратегия раскрыта, Чара снова по-своему усмехнулась и щелчком пальцев сменила освещение. Комнату охватил красный полумрак. - Даже убегать не будешь? Не перестаёшь меня удивлять, - она спешно приблизилась и забралась на двойную кровать, толкая секретаршу перед собой и плавно заставляя лечь на спину. Верёвка заскользила по запястьям, кажется, Чара неплохо умела связывать. Глаза Чары неистово горели, кажется, именно для этого она влила в свою новообретённую подругу столько вина. - Чара…сними верёвку. Сними, мне больно, - она еле бормотала, язык просто отказывался ворочаться, а голова совершенно не соображала. - Что, говоришь? Снять верёвку? – она немного помолчала, словно удивлённая таким поворотом событий, - Ты, должно быть, неверно меня поняла, - Чара склонилась совсем близко, дохнув в губы запахом передержанного дыма и свежего шоколада с орехами. Кажется, теперь останавливаться было слишком поздно, - С каких это пор ты здесь главная? Ночь текла в меру медленно и в меру быстро только потому, что обе напрочь позабыли о времени. Фриск и прежде никогда не задумывалась о том, нужен ли ей любовный интерес, да и с ориентацией не определилась. Но уж точно не могла подумать, что буквально спустя месяц на новом месте она станет любовницей дочери мэра. Была ли Чара с ней жестока? Сложно сказать. Она умело пользовалась методом кнута и пряника, причём в буквальном смысле. Вот только вместо кнута был небольшой нож, а вместо пряника – шоколад. Всё верно, она наносила один порез за другим, размазывая потёки крови по груди Фриск, а после – по спине. Она целовала открытые ранки и царапины, нежно ведя языком вверх, до самой шеи, и легонько прикусывая за неё. И, если Фриск вела себя достаточно хорошо, если не противилась боли и стойко сносила всё, что требовалось – то в приоткрытый ротик, наполненный горячим воздухом, попадал квадратик шоколада с орехами. Постель, окрашенная чужой кровью, стала пристанищем обеих на всю ночь. Чара была ненасытна, кажется, именно этого ей не хватало ну очень долгое время. Шея была также совсем чуть-чуть надрезана ножом, и Чара впивалась поцелуями в свежие царапины так, словно хотела выпить всё до капли. Но оставляла только лишь яркие лиловые синяки на горле. Она делала всё, лишь бы Фриск закричала. Позволяла себе всё то, о чём до этого секретарь знала только понаслышке. Чара всеми способами пыталась доказать одно – она здесь главная. Ей нужно подчиняться. Плавно выгибать спинку от каждого удара, негромко и приятно стонать, ощущая нежные касания языка поверх царапин. Не противиться чужим тонким пальцам, что одним властным движением велят развести ноги в стороны. Послушно слизывать с этих же пальцев собственную кровь и отдаться чужой резкой, больной страсти без остатка. Чара устала резать себя. Фриск не помнила, сколько было времени, когда она проснулась. Спала ли она вообще? Похоже, что всё-таки спала, хоть и от силы около трёх часов. Заставив себя раскрыть веки каким-то чудовищным усилием, она села на кровати, окидывая комнату взглядом. Здесь почти ничего не поменялось, кроме, разве что, кровавых потёков по всей постели. На тумбочке лежал вычищенный нож и сумка Фриск. Красного освещения уже и в помине не было, а Чара спала рядом сном ребёнка, притом очень странно вывернув руки во сне. Только теперь стало видно, какая же она на самом деле худая. Рёбра было отлично видно, а кожа была бледной, словно Чара и вовсе не выходила на улицу. Часы показывали 5.30, кажется, ещё и близко не рассвело. Фриск не спеша встала и только тогда поняла, что всё тело чудовищно жжётся, каждый нанесённый порез сейчас отзывался адской болью. Мало того, что она до сих пор не осмыслила собственный первый сексуальный опыт, так ещё и боль режет по всему телу. Девушка усилием воли заставила себя принять душ и одеться обратно, в ставший привычным фиолетовый костюм. Таблетки, что обычно припасены от похмелья Меттатона, теперь понадобились и ей самой, чтобы заглушить адскую боль в голове, а тональный крем – чтобы скрыть укусы и засосы на шее. Если Фриск собиралась домой, в общежитие, то она не имела права никому говорить о случившемся. Напоследок она снова вернулась к столу Чары, коротко окидывая его изучающим взглядом. Она прекрасно помнила, что собиралась наутро прочесть что-то из папок в цветных обёртках. И одна из них, голубая, попалась первой: - Катрин Крейн, 27 лет. Учительница истории. Пропала из собственного дома, в котором снимала комнату у диетолога. Диетолог зачищен, угрозы нет. В следующих папках были и другие имена, и это отчего-то встревожило Фриск. Похоже, что люди, упоминаемые в каждом из личных дел, добирались до некоей страшной правды, о которой Чара не желала распространяться. Учительница, боксёр, учёный и балерина, а после начинающий повар и даже гонящийся за справедливостью судья – каждый из них пропал без вести из собственного дома. В какое-то мгновение похмелье слетело с Фриск само от осознания того, что исчезновения, что творятся в Андервилле – не что иное, как подчистка сообщников. Правительство медленно, но верно убирало тех, кто хоть сколько-нибудь помогал этим амбициозным людям. Вот только с миссис Сноудрейк не получилось. Фриск на секунду показалось, что она вот-вот поседеет, а руки сами автоматически принялись складывать папки в её рабочую сумку, одну за другой. Благо, Фриск всегда любила большие сумки. Чара всё ещё спала сладким сном, когда Фриск прежде, чем выйти вон, склонилась над ней, не зная, что и думать. Дочь мистера Дриимурра выглядела счастливой и довольной. Светлое лицо было наполнено спокойствием и безмятежностью. Фриск кратко вспомнила их вечер на крыше бетонного каркаса. Всё-таки, если так посмотреть, сколько вообще у неё было таких вечеров? Фриск склонилась над спящей ещё чуть ниже и медленно, плавно и ласково поцеловала в разрумяненные с ночи губы. От Чары вкусно пахло, а сама она, ощущая во сне поцелуй, растянула рот в искренней улыбке. Глаз она не открывала, но, видимо, проснулась ненадолго. - Твой номер я уже знаю. Если буду звонить – только попробуй не приехать, ясно? - Я понимаю, Чара. Тебе надо выспаться, а я пойду в общежитие. - Ты что, уже уходишь? Не позавтракаешь со мной? - Прости, у меня не так много времени, - Фриск с сожалением покачала головой, стараясь на время забыть о том, что за страшная находка попалась ей в этой спальне. Чара не должна была ничего заподозрить, а не то, кажется, этот нож может оказаться и в горле. - Ладно, иди, иди уже. Спасибо за всё, Фриск, - неожиданно назвав её по имени, Чара перевернулась на живот, смешно бормоча, - Правда, спасибо. Я хочу повторить как-нибудь. - Постарайся выспаться. Хороших снов. Фриск не помнила, как спустилась вниз на лифте и оказалась в предрассветном городе. Кажется, дом Дриимурров и правда находился на отшибе. Из комнаты внизу доносился мощный басовитый храп – кажется, мэр тоже уже десятый сон досматривает. Но ей было совсем некогда даже думать об этом, надо было срочно возвращаться в город и идти куда-то, где эти бумаги получат огласку. Фриск совершенно не знала, куда бежать с этой находкой. Она спешно шла по узеньким улочкам, неожиданно осознав, что находится она в Сноудине. Двухэтажные кирпичные домики, запах дыма из кальяна и частые граффити на стене – всё выдавало именно этот район. Улочки пустовали, и только Фриск спешным шагом шла в сторону моста. Ну почему, ну какого чёрта у неё нет транспорта? Звонить Меттатону нет смысла, он наверняка спит беспробудно, как и её сожители по комнате. А что же тогда делать? Она ведь совсем одна, а впереди длинный путь. Где-то вдали зажужжала сигналка полицейской машины. В голове мелькнула мысль о том, что, быть может, бравые полицейские её подбросят? Но, стоило ей только попытаться привлечь к себе внимание, как вдруг чужие, ледяные руки в драных перчатках и пластырях вцепились в неё и затянули куда-то в подворотню, заставив избежать внимания копов. Одна рука закрывала рот, а вторая – крепко держала за талию. Фриск уже в панике перебрала все возможные варианты действий и исходов, но незнакомец, являющий собой фигуру в капюшоне, прячущуюся в тени, отпустил её сам. Фриск замерла, ощущая сзади чужое тяжкое дыхание. - Эй. Неужели ты не знаешь, как надо встречать нового приятеля? Его голос был низким и слегка хриплым, Фриск слышала, как чужак переминается с ноги на ногу, и была почти уверена в том, что он усмехается. Доволен тем, что не дал ей уехать. - Повернись и пожми мне руку. Сама не своя от разрывающих эмоций и невнятных страхов, она вынудила себя медленно обернуться, уставившись на фигуру из тени. Она даже не могла зрительно очертить силуэт того, кто с ней говорил, настолько здесь было темно. Незнакомец протягивал ей руку, испещрённую мелкими шрамами, пластырями и рубцами. Поверх этой красоты была драная перчатка без пальцев, будто бы слегка надутая отчего-то. Он ждал и молча смотрел на неё из темноты. Фриск быстрым жестом протянула свою руку вперёд и крепко сжала чужую ладонь. А незнакомец лишь тихо ухмыльнулся в ответ.