***
Подумать только, уже два года, как я учитель. У меня вроде бы все получается. Иккинг успешно усваивает информацию и хорошо проходит превращение, для фурий такое легкое превращение – это удивительно, но, возможно, ему повезло. Если это так и он действительно легко отделается, то я рад, что у Карасика все хорошо. Как сейчас помню удивленное лицо Валки, когда я сказал, что мне пора лететь к Карасику. Она подумала, что я завел себе рыбу и начала причитать, что о какой-то рыбине я думаю больше, чем о её сыне, которого она доверила мне. Что делал я, когда это услышал? Пытался сдержать смех и сквозь судороги веселья рассказать ей из-за чего я смеюсь. Позже мы вместе смеялись, вспоминая этот инцидент. До сих пор помню всю ту боль, что плескалась на дне её глаз раньше и что все это время не покидает их. Как же я хочу забрать эту боль себе. Не хочу, чтобы она страдала. Это не правильно. Она не виновата в том, что ей пришлось оставить свою семью. Сестра... Как же мне надоело звать её сестрой!.. Много страданий пережила после этого. И все ещё не простила себе поступок, что совершила долгих почти пятнадцать лет назад, следуя своему долгу. Она мучает себя тягостными раздумьями и долгими терзаниями совести. Не дает себе покоя, постоянно напоминая себе о своей ошибке. Валка, наверно, никогда не сможет себя простить. Хотел бы я помочь ей, но она не примет моей помощи... Как раз сегодня тот день, когда мать попытается вернуть прошлое и заслужить доверие и любовь своего отпрыска, а сын, спустя столько лет, обретёт мать. Вот только чем это закончится, зависит от них. Смогут ли они найти общий язык, обрести взаимопонимание? Сможет ли Иккинг простить этот проступок и любить её как прежде? Ответит на эти вопросы я не могу. Я многое рассказал Карасику, но многое ему предстоит только узнать. И, как учитель, я должен подготовить его и выбрать правильный способ изложения. Конечно, понимаю: принять так много всего, как это приходится делать ему, очень сложно. В общем-то, знает мой ученик уже довольно много. Мне осталось углубить его лишь в историю о Драго. Я оставил это на последнем, потому что, зная шатена, начал переживать из-за его возможной реакции. Неизвестно как он отреагирует на такую правду. Ну, не буду сейчас об этом. Подготовится к разговору можно и потом. Сейчас важнее подготовить его к встрече с матерью. Я думаю, он должен обрадоваться этой встрече, но, возможно, это будет не так. Всё-таки столько лет прошло. Может, обида глубоко засела в его сердце. Я не могу это подтвердить, но и опровергнуть это факт я тоже не могу. Остается надеяться на лучшее. С утра я отправил Иккинга в дальнюю часть острова. Конечно, я мог ему поведать о его матери, но решил, что лучше не вмешиваться. Валка самостоятельная дракониха. Справится и своими силами. Тем более, подготовительную беседу на тему „у членов семёрки могут быть дети" я все-таки провел. А дальнейшие события не особо меня касаются. Точнее не касаются от слова "совсем".***
И зачем он послал меня сюда? Заняться мне больше нечем, кроме как пробираться через джунгли на другой конец острова ради того, не знаю чего. Хотя, да. Заняться мне действительно нечем. Больше всего мне нравится именно в это части острова, где я нахожусь в данный момент. Моя симпатия обусловлена тем, что здесь, недалеко друг от друга, расположены мои самые любимые природные оазисы. Я пробираюсь через лес, который, как мне кажется, сам раскрывает передо мной свои дороги и просторы. Он не сопротивляется, пропуская меня куда я хочу. Должен сказать, это очень удобно, когда лес помогает тебе. Ты можешь пройти где угодно и попасть куда угодно, при этом потратив намного меньше сил и практически не пострадав. Ни одной царапины во время прогулки по густо-растущему природному комплексу – это удивительно для меня. Обычно, с моей неуклюжестью, я получаю более серьезные травмы. От содранных коленей и до сломанной ноги. А вот буквально два года назад моя "анти грациозность" исчезла. Например мое последнее падение было тогда, в лесу на Олухе. Тогда мне помогла Астрид... "Астрид!" Зачем я вспомнил ее в очередной раз? Почему мне больно каждый раз, когда образ девушки встает перед глазами, а голос звенит в ушах, напоминая о тех нескольких днях, за которые мы успели наладить контакт? От этих печальных мыслей меня отвлекла женщина. Она не издала ни звука, она даже не смотрела на меня. Просто я совершенно случайно понял, что где-то уже видел эту картину. Я стою на краю обрыва. Сделай шаг и можешь познакомиться с землей, что расположена внизу, и попрощаться с жизнью. Рельеф, что окружает меня, кажется мне знакомым, но, могу поклясться, в этом месте меня не было ни разу. В это верится с трудом, но я действительно ни разу за два года не бывал в этом месте. Деревья, находящиеся у меня за спиной, вид, открывшийся мне с высоты обрыва, - все это не развевает чувства дежавю, а, наоборот, делает его еще более ощутимым, почти осязаемым. Я уверен, что видел все это ранее, но так же уверен, что не мог этого видеть. Просто так дежавю не может проявить себя. Значит ли это, что я действительно уже не первый раз переживаю данную ситуацию? И, если не первый, когда был то самый раз, что напоминает мне очень сейчас? Из раздумий меня вырвал шорох, раздавшийся где-то сзади. Рефлекторно я повернулся и осознание тонкой мыслью, что быстро разрастается, заполнили мой разум. Я видел все это во сне. В самом первом сне, когда впервые увидел ее, Валгаллараму. Это теперь я знаю ее имя и то, что она тоже одна из Ночных фурий, а тогда я даже не догадывался, кто она и почему приснилась мне. Каштановые волосы шоколадной струей обволакивали её спину. Они шли волной, показывая, что не так давно были сплетены в сложную косу. Женщина сохранила былую красоту и изящество. Я, конечно, не знаю, как она выглядела раньше, но в данный момент она была действительно красива. Теперь я понимаю выбор Даррена. В ней было все прекрасно. Все, кроме ее взгляда. На дне ее глаз боролись между собой за право заполнить собой все сознание страх и вина. Неизвестно, что из этих двух зол победит, но исходя однозначно будет не сильно отличным от печального. - Иккинг, - слабым голосом начала она, - мне нужно тебе кое-что рассказать. Пожалуйста, постарайся меня понять... Я не хотела... Я не... Последние крохи спокойствия грозились растаять, оставить ее так же, как это делает снег каждой весной, превратится в ничто. Взгляд Валки остался прежним лишь с одним отличием: теперь в уголках ее глаз скопилась влага, грозящая солеными каплями скатиться вниз по лицу. Все это делало ее хрупкой и мягкой женщиной, забирая любые намеки на грозное и сильное порождение самой смерти и молний. Видя ее разбитое состояние, мне захотелось обнять ее, тем самым помочь собрать все осколки воедино и стать прежней, но я подавил этот внезапный порыв и лишь спросил: - В чем дело? - Прости меня... Я должна была остаться... Должна была стать для тебя всем... Я не смогла бросить всех и забыть свой долг. Прости... Она упала на колени и дрожащими руками пыталась удержать равновесие. Из глаз ее бежали ручейки слез. Я подошел к ней, стремясь поднять на ноги, но женщина, не смотря на свое состояние, остановила меня, не давая исполнить задуманное. И что мне делать? Я сел напротив нее, так же, как и она, на колени. - Я... Я твоя мама...***
Я все-таки решилась на это. Ближе к полудню, постучала в дверь приземистого домика, расположенного выше всей деревни. Сухощавая, немного сгорбившаяся, низенькая старушка с седыми волосами и морщинистым лицом открыла мне дверь. Во взгляде можно было прочесть удивление. А кто бы не удивился? Я не приходила к ней уже очень долгое время. Даже за лекарствами меня не посылали, а все необходимое мне, могу сделать самостоятельно лишь бы было из чего. И вот я стою и думаю, что, наверно, зря пришла. Зачем ей мои проблемы, если я ее даже не навещала на праздники, не интересовалась ее здоровьем, не говоря о частых посиделках за кружкой чая. И каково же было мое удивление, когда она по-доброму улыбнулась и радушно распахнула передо мной дверь своего жилья. Она пустила меня не задумываясь и не обижаясь. На душе одновременно стало тепло и совестно. Тепло из-за доброты нашей старейшины, прожившей на Олухе дольше кого-либо другого, повидавшей много чего, совестно из-за собственно поведения и отношения к этой старушке с молодой душой . - Что привело тебя ко мне, дитя? - Посох - это одновременно опора, предназначенная для написания рун и общения с помощью них, как всегда, был в руках у Готти, а полы ее дома посыпанные песком, как раз, и были предназначены для письма этих символов. - Я хочу поделится своими переживаниями и мыслями. Я понимаю, что поступила невежливо и мне действительно стыдно за это, но я не могу обратится к кому-то другому... - выпалила на одном вздохе. Будет, что будет. - Ну что ж, присаживайся, а я пока заварю нам чаю. Ее ответ удивил меня. Похоже, она вовсе не обижается. А я бы на ее месте обиделась. Возможно именно из-за этого она и есть нашей старейшиной. Ее слова всегда пропитаны мудростью и здравым смыслом. Спокойно сидеть пока она готовит чай, я не смогла. Что мне стоит побегать и заварить чай? Правильно, ничего. А вот для нее это может быть вполне затруднительно. Уже через десять минут мы уютно сидели за столом, попивая чай и поедая печенье, что испекла моя собеседница. За чаем время летит быстро, а я и не заметила, как рассказала все, что меня тревожит. И пропажа Иккинга и находка блокнота и существование странного и таинственного дракона, а так же я в подробностях описала тот самый сон - все это вылилось из меня ливнем во время грозы. Готти слушала меня внимательно, лишь иногда отвлекаясь, чтобы написать посохом несколько символов, означающий либо новый вопрос, либо какой-то совет. Благо, я понимала все эти руны, иначе пришлось бы взывать к помощи кого-то еще, а этого мне очень не хотелось бы. Все-таки то, что я поведала старейшине, было слишком личным, не терпящим посторонних ушей.***
- Я... Я твоя мама... Что? Меня будто тяжелым кузнечным молотом по голове ударили. Как такое возможно? Она шутит? Не-ет, Так не шутят, тем более ее состояние... Ну, невозможно так сыграть. Да и зачем? - Что? Это правда? - Да... - слезы не прекращали течь из ее глаз, а тело содрогалось спазмами, вызванными этой, беспощадно бегущей по щекам, жидкостью. - Прости меня... Я виновата перед тобой... Пожалуйста, попробуй простить меня... Я не прошу большего... Просто не держи на меня зла, хорошо? Как обычный взгляд может передать столько эмоций? Надежда... Страх... Вина... Что еще скрыто там, за пеленой слез? - Я не могу простить тебя. - Это страшно, видеть, как гаснет надежда. Видимо, зря начал свою мысль именно с этих слов. - Невозможно простить того... - Меня прервал громкий всхлип, грозящийся переросли в истерику. - Того, на кого не держишь обиду. Зрелище возрождающейся надежды намного приятнее, чем её же угасания. Именно эта надежда подталкивают меня на осуществление моего довольно странного порыва. Перестав сомневаться, я просто поднялся с колен, сделал один шаг, разделяющий до этого меня и мою мать, а потом взял и... Обнял её. Это непередаваемое чувство. Как будто тебя укутывает легкий ветерок или же мягкая-мягкая шерсть... Нет, это намного приятней. - Мне не хватало тебя, - это все, что я смог сказать. После этих слов, она счастливо улыбнулась. Слезы, что не перестали вытекать из уголков глаз, сейчас смешаны с веселым смехом, не были детищем печали. Это были слезы радости.