Лишь руку протяни...

Так приходит час, В который весь город сквозь время летит во сне, В ладонях ночных защищенный от ста страстей, И гнева, досады и горечи в душах нет, Покуда невидимый странник хранит людей. Он только наутро уйдет, невесом и чист. Отступит по крышам, от солнца закрыв лицо, (с)Графит

Прошел месяц. Потом еще почти половина… - Максимилиан, мне страшно, - прошептала Валентина. Они с мужем стояли на улице, прижавшись друг к другу. И оба с тревогой во взгляде наблюдали через окно за Бендетто и Вильфором. Те, сидя рядом, склонились над книгой. С недавних пор книги занимали все время господина бывшего королевского прокурора. И дети его не отвлекали, просто стараясь быть рядом. Середина декабря несла с собой ожидание Рождества. И Валентина впервые с тягостью на сердце ждала этого праздника. Обычная Рождественская месса и прием у адмирала ее не пугали. Но дальше… Она ясно понимала, что либо ей придется лавировать между мужем с дочерью и отцом, либо жертвовать кем-то ради кого-то. Но к этому она была не готова… Валентина сидела у окна и занималась рукоделием. В углу, у камина, сумрачно листал газету Максимилиан. Настроение у графини против обыкновения, было радужное. Отец сегодня впервые, откинув халат, пожелал одеться в домашний сюртук. И теперь, при помощи трёх слуг, переодевался за ширмой. Дверь открылась, и в комнату проскользнул зябко кутающийся в плащ Бендетто. Скинув на стол цилиндр и верхнюю одежду, он быстро коснулся губами руки сестры, походя, кивнул Максимилиану и, присев у камина, протянул руки к огню. - Замерз? - Валентина осторожно поднялась с кресла и, взяв в руки подогретое вино, поднесла его брату. - Да, - коротко ответил Данглар, принимая питье. - Валентина, я должен на некоторое время оставить отца. Молодой мужчина резко выпрямился во весь свой немаленький рост. - Почему? - графиня беспомощно взглянула на брата. - Но Рауль… На тебя была последняя надежда… Мы не можем… - Валентина, дорогая, - Бендетто поставил бокал на стол, оперся рукой о спинку кресла, и встал, заложив ногу за ногу. - Я едва ли нанимался следить за отцом. У меня тоже есть дела, и эти 1,5 месяца, что я просидел в вашем доме, могут здорово пошатнуть мое состояние. Это, в свою очередь, отразится на здоровье моей матери, а уж этого я допустить не могу. Прости. Женщина сделала шаг назад в невыраженном отчаянии. И почему, почему Максимилиан именно сейчас, когда он нужен больше всего, вдруг решить поделикатничать - и просто перестал шуршать газетой, по-прежнему не вмешиваясь. Только и всего. Вслушивается… Максимилиан, однако ж, не вмешивался не потому, что не хотел - его внимание было привлечено Вильфором, вышедшим из-за ширмы и с непонимание взирающим на перепалку детей. - Для тебя мать дороже отца? - графиня непонимающе нахмурилась. - Да, - Бендетто повел рукой. - Представь себе. Потому, что мать меня живым в землю не закапывала. - Как ты можешь? - женщина покачала головой, прижав правую руку с платочком к губам, а левой прикрыла живот. - Как Я могу? - Бендетто наигранно уставился на сестру. - Ха! Валентина, это ты росла рядом с родителями, в любви и ласке. ТЫ! Не я. Меня сначала зарыли в саду, и потом я 20 лет был вором и мошенником, чтобы выжить. А в тюрьму не угодил только потому, что прокурор сошел с ума, а одна богатая дама - баронесса Данглар - заплатила за меня почти ВСЕ свои деньги. Я тогда поклялся ненавидеть сумасшедшего старика, помочь моей бедной матери и никогда не покидать её. И я сделаю все, чтобы она, как и сейчас, могла не отказывать себе ни в чем. Но мать - женщина добрая. И именно она внушила мне мысль о прощении. Я снова переступил через себя. Я сидел с ним почти 2 месяца. Да, каюсь, отец оказался тем человеком, кого я так долго искал, чтобы быть, наконец, собой. Но он тот, кто он есть. Это он обрек меня на такую жизнь. Я ее прожил. И не тебе меня упрекать. Говоря последние слова. Он довольно грубо указал своим длинным пальцем на ее живот. Валентина вскрикнула и отшатнулась. Но к огромному удивлению всех троих первым бросился на защиту не муж, а… Вильфор, не успевший одеть сюртук, непричесанный, почти подбежал к дочери и, закрыв ее собой, гневно воззрился на сына: - Сей же час извинись перед сестрой. Бендетто усмехнулся, покачав головой, подхватил пальто и надвинул почти на самый лоб цилиндр. Потом еще раз искривил насмешливо губы и вышел вон. Вильфор обернулся к дочери, которая, плача, прижималась к мужу. Поймав взгляд отца, Валентина бросилась к нему и обняла: - Папа… Спасибо… - Тише, хорошая моя, - абсолютно с теми же, как в детстве, интонациями сказал Вильфор, гладя дочь по светлым локонам. Она подняла взгляд на лицо отца, вглядываясь в спокойные синие глаза. И неуверенная улыбка заиграла на губах обоих. Валентина со страхом пыталась не спугнуть это единение. Он почти здоров, но что будет потом? Вечером? Через неделю? На Рождество? - Голова болит, - вдруг прикрыл глаза Вильфор. Графиня коснулась рукой его лба и успокаивающе улыбнулась: - Идем, приляжем. Боль пройдет. И, кивнув Максимилиану, Валентина повела отца к кровати. А граф де Моррель понял, что в людях он не ошибается. Никогда. И Данглар - еще одно тому подтверждение. *** Сердце Валентины трепетало: она сможет встретить Рождество с отцом! Катерину совершенно неожиданно пригласили к себе брат и сестра Максимилиана. Дочь долго просила родителей отпустить ее. В итоге Максимилиан, оставив с женой тучу прислуги, отбыл с Катериной к родне. Теперь же графиня невозмутимо сидела в карете, дожидаясь, пока она подъедет к дому. Время приближалось к полуночи. Бендетто с тех пор, как ушел, хлопнув дверью, больше не давал о себе знать. Но встретившаяся сегодня на приеме баронесса разрушила все опасения графини. Комкая в руках платочек, словно нерешительная барышня, госпожа Данглар подошла к Валентине и прошептала: - Рауль просил передать, то просит у Вас и Вашего отца прощения… Графиня тогда еще долго непонимающе смотрела вслед уходящей баронессе. Ей казалось невозможным так любить своего сына, и в то же время с таким холодом говорить о его отце. О, пусть и когда-то, любимом человеке - в конце концов. Вот и дом. У ворот хозяйку встретил привратник и три человека прислуги. Из дома выбежала Констанс - личная служанка графини. Она сменила на хозяйке тяжелый выходной плащ на более легкий меховой. Валентина потребовала, чтобы во флигель принесли через некоторое время праздничный ужин, а Констанс была отправлена в дом за теплым домашним платьем. Сама же графиня, сопровождаемая факельщиком, отправилась во флигель. В помещении было тепло. Валентина сбросила плащ на руки слуге и, выпроводив его вон, шагнула в спальню. Все окна были плотно занавешены. В углу, у камина, на низеньком стульчик расположился слуга и читал вслух книгу. Вильфор же сидел за шахматным столиком и задумчиво поглаживал ферзя, которого держал в руках. Услышав звук открывающейся двери, он резко поднял невидящий взгляд. Шахматная фигура выпала из рук, и Вильфор рывками стал ощупывать стол, ища очки: - Кто здесь? Валентина закрыла за собой дверь, подошла к нему, шурша платьем, упала на колени, и, прижавшись к его руке, прошептала: - Это я. Здравствуй. - Валентина, - тревожная складка на лбу разгладилась. - Как ты увидел?- ласковая улыбка. - Я не видел. Я только узнал. - Как? - тихо спросила она, прикрыв в блаженстве глаза. - Духи. Графиня вздохнула: - Да, - она подняла голову. - Где твои очки? - Я… не знаю… - он неуверенно заозирался. Дочь мягко покачала головой и, протянув руку, вынула из нагрудного кармана Вильфора очки: - Ты никак не привыкнешь к карманам? Отец, словно немного смутившись, быстро забрал и надел очки. А уж потом с преувеличенным вниманием рассмотрел одеяния графини: - У тебя сегодня новый костюм, - Валентина попыталась подняться с колен, но… Скорее цепкие, чем сильные руки отца помогли ей подняться. Валентина снова улыбнулась: - Завтра Рождество. - И… твой муж, - глаза Вильфора странно блеснули. - Нет. Я буду с тобой, - она осторожно коснулась плеча отца. Он вдруг резко опустил голову и прижался к боку дочери, что-то шепча. - Папа, - графиня вновь попыталась заглянуть в его глаза, но Вильфор упорно прятал взгляд. Валентина, страдальчески вздохнув, села рядом, прижала руки отца к губам и стала покрывать их поцелуями. Слезы застилали глаза… И вдруг - нечаянное прикосновение. Отец коснулся лбом лба дочери. Взгляд синих глаз за преградой очков был до предела ясным. - Я знаю, что я болен, - шепот его был быстрым. - Но временами, знаешь, Валентина, у меня перестает болеть голова… Она… так болит… - глаза вновь стали какими-то шальными, и он отшатнулся от дочери. - Бедный мой, - выдохнула графиня и, вновь встала - уже сама. - Нам сейчас принесут ужин, и мы поедим. А потом почитаем книгу. Она хотела отойти, но холодная цепкая рука Вильфора схватила ее за запястье. Валентина обернулась: взгляд отца вновь был осмысленным: - Прикажи, пусть принесут ту книгу, что я читал тебе в детстве. Помнишь? - Да, - улыбнулась графиня, знаком отсылая слугу за книгой. - Но сначала - ужин. Вильфор с готовностью поднялся мыть руки. - Еще рано, - покачала головой Валентина, увидев Констанс с платьем. - Ты следи за тем, как слуги накрывают на стол, а я переоденусь в другое платье. - Хорошо, - отец сел с таким строгим видом, что дочь невольно улыбнулась. С помощью служанки переодевшись за ширмой в просторное зеленое платье, графиня вышла к отцу. Тот, казалось, волновался, однако учтиво встал с кресла. Валентина близко подошла к отцу и шепотом, чтобы не услышали слуги, спросила: - Что-то не так? Вильфор поднял на нее взгляд и улыбнулся. Валентина уже отчаялась увидеть эту улыбку ещё хоть раз. И сейчас это был воистину лучший подарок к празднику: - Я не думал, что Рождество уже ТАК скоро. И не думал, что встречу его с тобой. Спасибо. - Папа… - улыбнулась графиня, беря отца за руку. - Тебе не за что меня благодарить! А про себя добавила: "Я сама должна просить у тебя прощения, что за эти 10 лет ты ни разу на Рождество не бывал счастлив." - Ужин подан! - возвестил слуга, и встрепенувшаяся Валентина, улыбнувшись отцу, повела его за стол. Сейчас она могла поклясться, что отец здоров. Но как он поведёт себя в следующую минуту? Как бы Валентина ни любила отца, она не могла рисковать ребенком… После ужина, когда Вильфор, наконец, отложил вилку и нож и откинулся на спинку стула, графиня, опершись на сцепленные в замок ручки подбородком, улыбнулась: - Устал? Отец покачал головой, чуть усмехнувшись: - Нет. - Тогда… - задорная улыбка, и ямочки на щеках. - Почитаем? Вильфор опустил взгляд и, повертев в руках салфетку, неразборчиво выдохнул: - Я понимаю, что нельзя… - Что? - Валентина чуть склонилась через маленький столик, за которым они ужинали, протянула руку и сжала ладонь отца. Он поднял взгляд, мучительно поджав губы, и тоскливо посмотрел на занавешенное окно: - На воздух… Графиня тяжело вдохнула и прикрыла глаза: -Отец… - Нет-нет, Валентина. Я понимаю, - испуганно зачастил Вильфор, словно сжимаясь под взглядом дочери. – Это… это просто. Графиня вдруг выпустила его руку и, встав, пошла к выходу. В эти секунды - будто сердце вниз. Вильфор, сжавшись, словно в ожидании удара, смотрел на удаляющуюся дочь. Он обидел её… Он снова навредил своему ребенку. Дверь, скрипнув, открылась - почти сродни удару. И голос дочери: - Констанс, принеси одежду хозяина. Зимний плащ. Он здесь, в гардеробной, - быстрый указующий жест на дверь. Вильфору показалось, что он ослышался. Что слух подвёл его, но… нет?.. Он медленно поднялся с кресла и сделал пару шагов к дочери. За стеной хлопнула дверь. Потом еще раз. А потом Валентина обернулась, держа в руках зимние одежды неприметного серого цвета и изрядной длины. На ее губах играла доверчивая улыбка: - Максимилиан будет меня ругать, но сегодня Рождество. Я не могу оставить тебя без долгожданного… без долгожданной прогулки. Идем одеваться. Он почувствовал слезы только тогда, когда они коснулись оправы. Вильфор снял очки и удивился дрожи своих рук. - Что с тобой? - подошла к нему Валентина. - Успокойся, прошу. - Да, - он нервно стер с линз слезы и водрузил очки обратно. – Идем. Перед зеркалом графиня помогла отцу одеться и, чуть улыбаясь, красиво повязала ему на шею платок: - Это мой подарок тебе. И еще вот, - на ее руке лежала пара перчаток изумительной работы. - Но… - Вильфор нерешительно взял подарок. - Мне нечего подарить тебе в ответ. - Ничего не нужно, - как-то поджала губы дочь. - Ты просто будь рядом. Мне так тебя не хватало. И, повинуясь секундному порыву, Валентина обняла отца. Тот неловко, словно смущаясь, положил руки на талию дочери и прошептал: - Спасибо. Она поклялась никогда не забыть, как отец впервые выходил из своей - по сути - камеры. Гостиная - следующая после спальни комната - вызвала у Вильфора живейший интерес. Он оглядывал ее, пока Валентина с помощью Констанс облачалась в меховой плащ. Потом, окликнув отца, графиня улыбнулась: - Идем. Валентина вздрогнула и улыбнулась, когда почувствовала, как отец с силой вцепился в ее запястье. Накрыв его руку своей, она шепнула: - Идем, все хорошо.