Звено цепи

Неизвестность — самая мучительная из всех пыток. Альфред Мюссе

Все мы боимся. Каждый человек боится боли. Кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени, но все же это так и это неизменно. Человек боится с тех самых времен, как впервые выполз из своей жалкой лачуги и начал убивать. Инстинкты заложены в нашей голове. Все знают, как это происходит. Сердце пропускает пару ударов, внутри все холодеет, и что-то обрывается, кровь уходит из рук и переходит в ноги, чтобы человек мог убежать. Однако не от каждого страха можно спрятаться, не от каждого можно спастись бегом. Есть страхи внутренние. Страх неизвестности и страх ожидания. Когда тело, онемевшее и обескровленное тело, прибитое к кресту ржавыми гвоздями, притянутое за щиколотки ржавой цепью, томится в ожидании. В ожидании новой боли, нового удара. Когда мышцы напрягаются в надежде нанести ответный удар, когда голосовые связки получают секунду, чтобы расслабиться, перед тем как из горла вновь вырвется отчаянный вопль, тогда в сердце мелькает страх. Почему? Почему рука медлит, и нового удара все нет и нет? Все кончилось или это просто передышка? А может, тебе готовят лишь большую боль? Душа рвется на части, томясь в неизвестности и ожидании, пока роковая рука вновь не нанесет болезненный удар. С болью можно смириться, к боли можно привыкнуть, боль можно даже терпеть, но только если она постоянная. Когда удар настигает тело вновь, и вновь, и вновь... Не за час, не за день и не за неделю, но можно. Крики не будут такими яростными и отчаянными, хоть удары не станут менее болезненными. А вот страх пересилить нельзя, страх - первобытный инстинкт, мучающий всех без исключения. Даже спустя месяц сердце будет отчаянно трепыхаться, когда рука палача замирает над телом. Что мучает человека в те моменты? Мука не физическая, душевная. Богатое воображение и изощренные фантазии рисуют новые кровавые картины пыток и смертей. Картины, вытащенные с задворок подсознания и выставленные на свет. И пугают они не своей жестокостью, а тем, что мы знаем исход... - Сэ-э-эм! - С громким криком Дин вынырнул из ночного кошмара, преследующего его вот уже несколько недель. Смерть брата - одно из худших воспоминаний, что нашел в нем ад. И ад ухудшил его в десятки, в сотни раз. Раз за разом Дин наблюдал, как его брат, словно в замедленной съемке,падает на землю, как марионетка с обрубленными нитями, как подгибаются его ноги и закатываются глаза, как меркнет в них последняя искра жизни, и замирают обескровленные губы, которыми он пытается что-то произнести... Единственный плюс в этих кошмарах, что не усмотрел ад - после каждой такой ночи, каждого сна, когда Винчестер возвращался в жуткую реальность, он понимал, что не зря. Он не зря совершил сделку, подвергнув себя тем самым вечным мукам. Его брат - его работа. Он должен был охранять его даже ценой своей жизни. Смерть отца не отменяла его приказов. А значит, Дин должен был быть здесь, значит, он заслужил все, что происходило с ним сейчас, и значит, он не мог, просто не имел права сдаться. Очередное пробуждение было как всегда внезапным и болезненным. Хоть все и срослось: и кости, и кожа... Все же это было больно. Будто бы только что Дин сверзился с крыши небоскреба прямо на асфальт. И так каждый раз... Каждый день. Сколько прошло времени? Много... Дин сбился со счету. Винчестер считал каждый заход и восход луны, постоянно прокручивая в голове эту цифру, но он сбился где-то на трехтысячном разе. Значит, он здесь уже три тысячи суток. Почти десять лет. Быть такого не может... Просто... Просто невозможно! Самым ужасным было то, что каждый день был идеальным повторением предыдущего. Различались лишь методы мучений, но чувства были одни и те же. И вот сейчас он ждал. Ожидание стало таким привычным. Ожидание-то больше всего и пугало. Ожидание начала боли. Сегодняшний демон явно не был лично знаком с Великим Винчестером, как в насмешку называл его Аластар. Он не начал вести отстраненные беседы о былых временах и вспоминать, как Дин искусно надрал ему зад, изрядно подпортив жизнь. Он только стянул с бритой головы капюшон и медленно оглядел его с головы до ног. Под ложечкой неприятно засосало от этого ничего не выражающего взгляда мертвых черных глаз. Если бы палач заговорил, то охотник бы знал, чего именно ему ожидать, а сейчас... Снова болезненная и пугающая неизвестность. - Что, даже привет не скажешь? Какой ты скучный. Твой предшественник был куда разговорчивей, - хрипло хохотнул Дин и тут же зашипел от боли где-то под ребрами. Черноглазый одним резким движением вогнал в плоть стальное лезвие. Винчестер широко распахнул глаза и задохнулся, пытаясь сдержать себя. За десяток лет можно было и привыкнуть, что эти твари бьют исподтишка. Демон сделал шаг назад, разминая кисти рук и шею. У него была поистине черная кожа со светлым рисунком татуажа на лице. Африканец был явно не фанат долгих и душевных бесед. Он выглядел как взбешенный бык, акула, почувствовавшая кровь. Дин вмиг понял, что сейчас начнется мясорубка. Демон поднял руку, в которой тут же материализовался металлический прут, и рукав белого балахона задрался, являя грешнику сложную татуировку. - Я знаю, кто ты! - Воскликнул Дин и тут же зажмурил заслезившиеся глаза. Резкий удар по ноге гулом отозвался во всем теле и стоном вышел из уст парня. Похоже, что будет синяк. Подумать только, а ведь раньше его это беспокоило, но не теперь, когда у Дина, на его же глазах, отрезали пальцы ног и рук, отрывали уши или разрезали язык на куски. - Ты Баррон! - Завыл Винчестер, все же с трудом поднимая на своего мучителя глаза как раз в тот момент, чтобы успеть заметить удивление, смешанное с недоверием, на мертвом лице. Значит, он угадал. Африканский демон, любитель тушек младенцев на гриле. К сожалению, догадка ничуть не облегчила участь охотника, но, пожалуй, даже сильнее разозлила Баррона. Следующий удар пришелся на ребра, и парень дрогнул, широко распахнув глаза, но не издав ни единого звука. Каким-то невероятным образом сквозь дикие крики и стоны сотен мучеников он расслышал звук ломающихся костей. А может... Почувствовал? На лбу и висках молодого человека выступил пот. Каждый удар кровожадного демона заставлял его дергаться всем телом, причиняя себе еще большую боль. Синяки, отеки, ссадины покрывали его тело. Внутри все жгло и гудело. Пару раз Дину приходилось ломать палец или руку, но эти ощущения не шли ни в какое сравнение с настоящими. Когда прут опускался на тело, звоном проходя по кости, внутри словно что-то взрывалось и лопалось. Вспыхивал миниатюрный внутренний пожар, мучительной агонией расползающийся по телу. Боль нарастала с каждой секундой, каждым ударом. Но боль была не так страшна, как пауза. Тот миг, когда Баррон вновь вздымал руку к пепельным небесам, прикидывая, куда нанести очередной удар. В этот момент сердце замирало, перекрывался доступ воздуха, обжигающего легкие, а внутри поднималась паника. Что задумало эти исчадие ада? Но новый болезненный удар, громкий крик, и все возвращается на свои места, до того момента, пока демон вновь не поднимет руку. Несмотря на дикую, ноющую боль во всем теле, Дин расценил пытку не как физическую, а как душевную. Для тела избирательный Баррон мог придумать что похуже, сейчас он мучил разум. Терзал воспаленное и обостренное болью сознание охотника страхом. Диким и невыносимым страхом неизвестности. Тем страхом, что заставлял тело молодого мужчины выгибаться вперед, словно бы моля о новом ударе. С довольной усмешкой Баррон выжидал несколько секунд, а затем, как блаженный дар небес, спускал бич на истерзанное тело. И где-то глубоко в сознании Дин благодарил его за это снисхождение, за эту милость. Кости, словно кусочки льда, ломались под мучительно-осторожными ударами палача. С неприятным хрустом и гулом внутри тела, которые были доступны лишь слуху охотника. Их обостренные края впивались в плоть органов, дополняя симфонию боли. С уголков рта густыми вязкими струйками по избитому телу стекала кровь. Нос был разбит одним ловким ударом, а вместе с ним и челюсть попрощалась с установленным для нее природой местом. Уже не в силах держать голову поднятой, Дин как зачарованный глядел на нож, все еще торчавший из правого бока меж ребер. Он был вогнан в тело не по рукоять, а по середину рукояти. При каждом ударе тончайшее лезвие смещалось, дополняя свою изюминку к ощущениям. Харкая кровью после каждого удара и сипло дыша - пара поломанных ребер глубоко вошла в легкие - Дин поднял равнодушный взгляд на своего палача. - Это все, на что ты способен? - Тихо спросил он, едва шевеля окровавленными губами. - Слабовато... Мало каши ел, сладкий. - Все эта типичная для Дина и столь ненавистная демонам язвительная ухмылка. - Тебе нужны дополнительные уроки, - закашлявшись, добавил он. Слова парня заглушали стоны и мольбы мучеников, и радостные возгласы и хохот палачей, но демон его услышал. На висках его запульсировали вены, показывая внутреннее настроение палача. Он яростно зарычал и вдруг вонзил толстый прут прямо в живот Винчестера. Металл прошел сквозь железо креста, пришпилив мученика к нему. Дин громко охнул, ошарашено распахнув глаза и явно не ожидая этого. Изо рта вниз слетела пара густых капель крови и с тихим шлепком приземлилась наземь. Будь охотник свободен, он поспешил бы согнуться, но этого он тоже не мог, как не мог и позволить себе выплеснуть чувства прямо сейчас. - Сла-або... - Хрипло протянул парень, судорожно дергаясь и чувствуя, как немеют кончики пальцев. Краем глаза он успел заметить то, что подало ему сил для очередной язвительной ухмылки и подначивающего взгляда: алая луна медленно сошла на убыль, значит, надо потерпеть всего пару минут. - Ты разочаровал меня, Барри... С тобой скучно... Не... Не приходи больше играть, - не в силах сдержать слез от боли, выдохнул Дин. От металлического прута по телу расползалось странное, но не менее болезненное ощущение. Словно яд проникал в каждую клеточку тела, сжигая ее изнутри. - Не тебе решать! - Протянул такой знакомый и такой ненавистный голос. Вот и Аластар пришел. Значит, все кончено. Опять. - Ну что ж, Дин. Тебе не понравились игры Барри. Может, ты сам хочешь преподать ему пару уроков? - Катись к черту, - выдохнул Дин, из последних сил цепляясь за краешек сознания. - Да, мой господин. - Аластар отвесил Дину насмешливый поклон и, резким движением выдернув прут из тела охотника, что заставило того отчаянно застонать, исчез. Да! Очередная победа... Он смог. Он продержался еще один день. Пусть боль во сто крат сильнее сейчас, после пыток, когда кости медленно начинают ползти на место, он к этому привык. Это была словно насмешка Аластара. Сильная боль, чтобы заставить его пожалеть об отказе. Но это не важно... Главное, что все кончилось. Пусть ненадолго, пусть ночь не принесет облегчения. Но все же передышка. Дин остался один. Наедине сам с собой. Наедине со своим страхом.