Любовь сильнее смерти

Великий поход на Трою начался с небывалым величием, пышностью и громкими чаяниями. Собранная армия поражала воображение, а грандиозность события будоражила кровь. Каково же было участникам похода, когда возможность покинуть родную Элладу вообще оказалась под угрозой, что означало полный провал ещё до начала каких-либо военных действий. От весёлого настроя воинов, зародившегося, когда они пировали, не осталось почти ничего. Все они заметно помрачнели и посерьёзнели. А проблема заключалась в том, что корабли просто не смогли выйти в море, из последнего порта, в который зашли они на родных землях. Не было попутного ветра. Сначала день, два… Потом и неделю… Теперь всем казалось, что положение безнадёжно. На то явно была воля богов. Греки не могли придумать никакого выхода из столь затруднительного положения. С природой не поспоришь. Сейчас они явственно ощутили, что властны не над всем. Осознавать это было весьма неприятно, в особенности, для Агамемнона. До этого момента царь был убеждён в собственном всесилии, но случившееся пошатнуло его уверенность. Хоть при соратниках он и убеждал их всех, что обязательно придумает, как сделать так, чтобы кораблям удалось отплыть, но в душе он понимал, что сделать ничего не может и это ужасно его раздражало. Громкими речами он пытался восстановить боевой дух в сердцах воинов, но едва ли сам верил им. Однако, вернуться домой с позором микенцу не позволяла гордость и самолюбие, поэтому он упорно продолжал усиленно размышлять над положением и отчаянно искал хоть какие-то лазейки, сквозь непроходимое препятствие. На седьмой день вынужденной остановки Агамемнону, наконец, удалось узнать причину происшествия, которая, право же, удивила его и вселила некоторый страх. Правитель тут же поспешил сообщить Менелаю, что и впрямь это гнев богов. Точнее, гнев одной богини — Артемиды, богини охоты. Она разгневалась на царя за то, что он некогда заколол её лань и теперь богиня мстила. Единственный способ умилостивить Артемиду поначалу поверг мужчину в ужас — она требовала, чтобы он принёс ей в жертву свою дочь Ифигению. Долго размышлял Агамемнон. Но человек он был страшный, безжалостный, чёрствый. Самолюбие и алчность были в нём превыше всего. Он считал, что не может не отправиться в этот поход. Столько лет он только и мечтал о том, чтобы разгромить Трою и, наконец, повод нашёлся. Ему удалось собрать сильнейшую армию. Как же теперь отступить? Пойти в бой — обрести вечную славу, трусливо возвратиться домой — покрыться великим позором. «Да ведь вся Эллада будет насмехаться!» — размышлял микенец. Уж этого допустить он не мог. Наконец, Агамемнон решился на страшнейший поступок — принять условия Артемиды. Он пошёл на хитрость, отправив жене с дочерью письмо, как бы от лица юного Ахиллеса, который будто бы не желал отплывать, предварительно не женившись на Ифигении, из-за чего вызывал её с матерью сюда для заключения брака. Подделать послание не составило труда, и вскоре оно уже было в Микенах. *** Когда Клитемнестра, мать Ифигении, окончила чтение послания, Иф подняла на неё взгляд широко распахнутых глаз, в которых плескалось величайшее удивление. — Не может быть! — воскликнула девочка. — Отчего же? — не поняла её мать. — С чего бы это Ахилл решил жениться на мне? — А как же? Вы ведь помолвлены! Лично меня ничего в его решении не удивляет. Он точно не знает, когда вернётся, а ты невеста завидная, да и женихов вокруг много. Кто же знает, мало ли не дождёшься ты его. Вот и решил он жениться, чтобы уж никуда ты от него не делась, — как совсем очевидное, разъяснила женщина. — Но мама! — возразила девочка, — Ахилл ведь не любит меня! Мы друзья детства, но, чтобы вступать в брак нужно нечто большее! — Ах, не говори ерунды! — прервала её микенская царица, — друзьями вы были раньше, а сейчас Ахиллес вполне мог влюбиться в тебя. Ты ведь уже не ребёнок! Милая, о твоей красоте ныне слагают поэты! Только бы характер получше был… Но твой будущий муж точно с ним совладает! Я уверена, что он полюбил тебя и теперь мечтает сделать своей женой! Царевна отрицательно помотала головой. Она была уверена, что дело совершенно не в этом. К тому же, какие-то странные предчувствия одолевали её. — Нет. Я убеждена, что что-то здесь нечисто, — упорно говорила Иф, — мама, может не поедем? Мне кажется, нас ждёт что-то нехорошее! — Вздор! — вскричала Клитемнестра, — прекрати нести чушь! Просто у тебя предсвадебные волнения, — чуть более мягко добавила она. — А если я не хочу замуж? — предприняла девочка последнюю попытку. — Тебя никто не спрашивает! — отрезала женщина, — иди, собирайся. Я тотчас прикажу снарядить нас в дорогу. Ифигении ничего не оставалось, как повиноваться, но в глубине души она продолжала считать, что неспроста всё это, и стоит опасаться. Если бы знала юная царевна, насколько была права! Путь занял около суток. Обычно не слишком любившая тряску в повозке и предпочитавшая скакать верхом Иф, сейчас вообще почти не заметила времени, проведённого в дороге. Она провела его в размышлениях и догадках, которые, к сожалению, не привели ни к какому результату. Когда они подъехали, уже смеркалось. Не мешкая, мать с дочерью направились к Агамемнону, который поприветствовал их, на удивление, радостно и тепло. Это насторожило девочку ещё больше. Обычно, отец был суров, мрачен, немногословен. Он едва ли обращал на неё внимание. Сейчас же царь оказывал дочери всевозможные почести, что с каждой минутой всё больше и больше подкрепляло подозрения в душе царевны, которой оставалось лишь строить догадки. Так же её удивило, что Ахилл не встретил свою невесту. Ворочаясь в постели в ожидании неизвестного, этой ночью Иф так и не удалось уснуть. На следующий день её жених тоже не объявился. Девочка начала высказывать матери свои переживания и подозрения. Несмотря на спокойный внешний вид Клитемнестры, Ифигении всё же удалось разглядеть, что она тоже не совсем понимает происходящее и волнуется. Наконец, под вечер, царица Микен не выдержала. Вопросы к мужу не возымели никакого действия, и она решилась направиться непосредственно к сыну Пелея. Тот с превеликим удивлением встретил женщину, абсолютно недоумевая, как она здесь оказалась. С немым вопросом в глазах, поражённый юноша пропустил её в шатёр и не нашёл ничего лучше, как предложить вина. Та согласилась. Пригубив напитка, Клитемнестра завела разговор о свадьбе, но Ахилл тут же её прервал: — Постойте, — вымолвил он, — я не понимаю вас. О чём вы говорите? Какая свадьба? Она удивлённо воззрилась на него: — То-есть? Как ты не понимаешь? Ну как же! Твоя свадьба с моей дочерью Ифигенией! — Что?! — юноша вскочил на ноги. — Как это понимать?! — возмутилась царица, — ты будто ничего не знаешь! — Но я и впрямь не понимаю! О какой свадьбе с Ифигенией вы говорите?! Я вовсе ничего подобного не планировал! И в мыслях у меня этого не было! — Не может быть! Ты же сам написал нам о желании жениться на моей дочери! — Я?! Ничего я не писал вам! — Да вот же! Посмотри! Женщина протянула Ахиллесу то самое послание, он быстро прочитал его. На лице юноши отразилось полнейшее непонимание. Повисло напряжённое молчание. Клитемнестра, по его лицу, поняла, что что-то не то. Наконец, через несколько минут, удивление в глазах Ахилла сменилось ужасом. — Я понял! — закричал он, — это письмо подделано! — Не может быть! — не поверила она, — зачем это кому-то нужно? — Если бы я знал! Не имею ни малейшего представления… Но что-то мне подсказывает, что это был способ заманить вас сюда. — Кому же может это понадобиться и с какими целями? — Тут уж у меня догадок нет… — развёл он руками. Снова повисло молчание. Каждый обдумывал ситуацию. Наконец, микенянка неуверенно вымолвила: — Быть может, мне стоит спросить у мужа? — Не думаю… — с сомнением протянул юноша. — Но это единственный выход! — вздохнула Клитемнестра. — Хм… Пожалуй, да… — нехотя согласился он. *** Прошло около двух часов. Всё это время юноша провёл в размышлениях. Произошедшее весьма озадачило его. На ум не приходило ни одно разумное объяснение. Перебрав все возможные варианты и не найдя ни одного хоть более-менее правдоподобного, Ахилл устало вздохнул. Вдруг, в шатёр ворвалась Клитемнестра. От её вида сын Пелея потерял дар речи. Волосы её были растрёпаны, дорогие одежды смяты, лицо заплакано, а в глазах отчаяние. Женщина посмотрела на него, секунду постояла, не двигаясь, а потом, как подкошенная, упала на колени и в голос разрыдалась. Ахиллес абсолютно не понимал, что происходит и был ошарашен. Некоторое время он в нерешительности потоптался на месте, а потом всё же решился осторожно подойти к царице и опуститься на корточки возле неё. — Ой, горе! Горе всем нам! Что же делать? Как быть? Бедная несчастная моя девочка! — начала причитать она. — Что случилось? — спросил юноша. — Была я у душегуба этого! Ах, какой он жестокий! Нелюдь! Убийца! — О ком вы? — О муже моём! Змей он в человеческом облике! Да что б его! В Тартаре бы вечность ему страдать! — отвечала Клитемнестра, сквозь рыдания. — Да почему же? — продолжал не понимать сын Пелея. Новый приступ слёз не позволил царице ответить. Некоторое время в шатре был слышен лишь её плач. Наконец, она нашла в себе силы заговорить: — Ты ведь знаешь о трудностях. Тебе известно, что уже неделю корабли ваши не могут отплыть. И вот Агамемнону повелела Артемида принести ей в жертву нашу несчастную девочку! И что же? Он согласился! И подделал то послание, чтобы заманить сюда бедную Ифигению! Душегуб проклятый! Ненавижу его! Ахилл ошарашено воззрился на микенянку, пытаясь переварить сказанное. — Не может быть… — вымолвил он. — Я тоже поначалу не поверила, — всхлипнула она, — пыталась вразумить его. Потом и на коленях умоляла… Но тщетно! Он безумен! Одержим этой своей идеей напасть на Трою и ни перед чем не хочет останавливаться! — Но что бы родную дочь в жертву принести! — вскричал юноша. — Да какую ж родную! — неожиданно вздохнула Клитемнестра. Он в непонимании взглянул на неё: — В смысле? — Не отец он ей. — А кто отец? — Да какая разница! — махнула рукой царица. — То есть вы… — Да. И хватит. Ведь мы не об этом говорим! Ахилл обречённо вздохнул. Такой поворот событий ещё больше усугублял ситуацию. — А Агамемнон знает о том, что Ифигения не его дочь? — спросил он, надеясь, что ответ будет отрицательным. — Да, — сломала его надежды микенянка, — только учти, никто больше не должен знать об этом. Это тайна. — Конечно. Я никому не скажу. Только… Ифигения знает? — Пока нет. — Так может… — Я скажу ей. Сегодня же. Юноша задумался. Нависшая над Иф угроза пугала его очень сильно. Как же он допустит, чтобы его маленькая подруга пострадала? Попробовать вразумить Агамемнона — был не вариант. Оставался только один единственный выход — самому защитить царевну. Как это сделать, Ахиллес пока сам не знал, но всё же он решился. — Её никто не тронет, — твёрдо произнёс сын Пелея, — Ифигения моя невеста и я защищу её, чего бы это мне не стоило. Я клянусь. Царица подняла на него полные слёз глаза. — О, Боги! — прошептала она и схватила его за руку, — мальчик мой, да что же здесь можно сделать? — Пока не знаю… Но совершенно точно могу поклясться, что в обиду вашу дочь не дам. — Ты храбр. Но юн. А вдруг не справишься? — Я ведь поклялся! Значит выполню то, что сказал! — отрезал он. — Спасибо тебе… — прошептала Клитемнестра, поднялась на ноги и покинула шатёр, оставив юношу размышлять в одиночестве. Когда женщина пришла в свою палатку, её дочь уже спала, свернувшись на сваленных в углу шкурах. С болью и нежностью во взгляде царица посмотрела не неё. Она верила этому смелому юноше, но всё равно её материнское сердце кровью обливалось, при мысли о злодеянии, которое собирается совершить её муж. Из глаз вновь потекли слёзы. Все разговоры Клитемнестра решила отложить до завтра, но как оказалось, на следующий день уже было поздно. *** Ещё ранним утром Агамемнон призвал дочь к себе в шатёр. Мать ещё спала, поэтому Ифигения, стараясь не шуметь, выскользнула на улицу. Солнце уже взошло и начинало приятно пригревать. Где-то пел жаворонок — утренняя птица. Его весёлая трель заставила девочку улыбнуться новому дню. Она вдохнула свежий воздух и пошла дальше. Сырая, покрытая капельками росы, трава приятно щекотала ножки, сквозь открытые сандалии. Лёгкий ветерок играл с локонами Иф. Наконец, она добралась до отцовского шатра и в нерешительности замерла на входе. Несмотря на хорошее настроение, в её душе шептали странные предчувствия и сомнения. Всё же, отбросив страхи в сторону, юная царевна сделала шаг вперёд и оказалась внутри. Микенский царь уже дожидался её. — С добрым утром, отец! — бодро поздоровалась девочка. — Проходи, — кивнул он, — у меня для тебя есть важные новости. — О свадьбе с Ахиллом, полагаю? — предположила она. — Нет, — ответил он и увидел немой вопрос в её глазах, — видишь ли… — начал он, — наверняка, тебе стало известно о нашей проблеме — кораблям не выйти в море. — Да. Известно. — Так вот. На то есть воля богов. Именно они не дают нам попутного ветра. — Так почему же вы не умилостивили их? — В общем-то, об этом и пойдёт речь. На мои молитвы откликнулась богиня Артемида, которая сказала, что корабли смогут отправиться, только если мы принесём ей жертву. — В чём же трудность? Мужчина вдохнул, чтобы собрать в себе силы вынести страшный приговор. На миг, невинный взгляд детских, широко распахнутых глаз, смутил его, но потом правитель вспомнил об армии, о Трое, о походе. Наконец, о том, что девочка, сидящая перед ним — не его дочь и любви он к ней не испытывает. Напротив, она олицетворение предательства, его унижения. Эти мысли подтолкнули его высказать слова, крутящиеся на языке. — Видишь ли, Ифигегия, эта жертва — ты… — прозвучало, как гром средь ясного неба. Царевна захлопала глазами и в непонимании уставилась на отца. — Как это? — удивлённо спросила она. — Богиня хочет, чтобы я принёс ей в жертву тебя. Иф в ужасе отшатнулась, негромко вскрикнув. — Но, отец, — тихо проговорила она дрожащим голосом, — ты ведь не… — Прости, — вымолвил он, — но воля богов неоспорима. — Нет! — закричала девочка, отбегая на другой конец шатра, будто пытаясь скрыться от беспощадного царя. — Если Артемиде угодно, чтобы ты умерла — ты умрёшь! — хладнокровно произнёс он. На её глаза навернулись слёзы. Она на колени бросилась перед ним. — Не надо! Умоляю! — кричала она, — пожалуйста! Я не хочу умирать! Я хочу жить! — Нет! — отрезал Агамемнон, — и хватит рыдать! Но от этого Ифигения расплакалась ещё больше. Она всё не могла поверить, что этот человек может так с ней поступить. Между тем, царю надоели рыдания девочки, и он позвал стражника, чтобы тот выпроводил её из шатра. Тот увёл упирающуюся царевну на улицу, да там и оставил. Иф казалось, что всё происходящее с ней — сон. Такая ужасная реальность казалась ей чем-то невозможным. Появилось чувство, что земля уходит у неё из-под ног. Вдруг, она увидела Ахиллеса, выходящего из палатки, которая стояла неподалёку. Девочка тут же бросилась к нему и, добежав, кинулась на шею, продолжая рыдать. — Тише, тише… — попытался успокоить её юноша. — Ахилл, — начала говорить она, — отец… Он хочет… — Я знаю. Успокойся. — Не могу. Мне страшно! Ахилл! Сделай что-нибудь! — Конечно, Иф. Я спасу тебя, — успокаивающе улыбнулся он, — не бойся. Я с тобой. Всё будет хорошо. Она подняла на него заплаканные медовые глаза, с зеленоватым отливом. — Правда? — спросила царевна. — Да, — твёрдо подтвердил юноша, — а теперь поступай так, как я скажу. Тогда у нас всё получится. Готова полностью следовать моим указаниям? — Угу, — кивнула она. — Сейчас сделай вид, что смирилась и готова принять свою участь. — Но… — Не спорь! Я знаю, что говорю. Дальше иди в шатёр и готовься к обряду. Затем следуй за отцом. Выполняй все его приказы. Жди меня до последнего. Когда наступит время ритуала, тоже делай всё так, как должно. Ничего не бойся. Даже когда над тобой занесут жертвенный нож — не пугайся. Я приду и защищу тебя. С тобой ничего не случится. Я клянусь. — О, Боги! Ахилл! Это же очень страшно! Юноша взял её лицо в свои ладони. — Ты веришь мне? — спросил он и устремил на неё пронзительный взгляд своих зеленовато-голубых глаз, таких же, как воды Эгейского моря. — Да… — ответила она, немного этим успокоенная. — Вот и славно. Спрячь где-нибудь самые необходимые вещи, чтобы они были при тебе. И самое главное — не показывай никому своего страха. Вообще никогда ничего не бойся. Я ведь много раз тебе это говорил? — Да. Я не буду бояться. Спасибо, — улыбнулась она, сквозь слёзы. — А теперь иди. Войдя в свой шатёр, Ифигения застала там мать. Женщина была немного бледна, но в глазах её видна была решимость. — Доченька? — произнесла она. — Да, мама? — Подойди ко мне. Присядь. Мне нужно кое-то тебе рассказать.