Поющий на рассвете

Все шло своим чередом, Идзуо и Леонт учились, Менедем тщательно выстраивал график сдачи и завала предметов. Ему нужно было точно рассчитать так, чтобы за три года закончить два курса. — Помочь? — Идзуо бесцеремонно склонился над ним, лизнул ухо. — Чем же, мой белохвостый? — минотавр с хрустом потянулся и неожиданно сгреб китсунэ, роняя себе на колени. — А чем угодно, — беспечно засмеялся лис. Менедем порадовался тому, что Леонт решил сегодня пораньше лечь спать, умаявшись на занятиях, да и вообще зимой чувствуя себя немного сонным. Он уложил Идзуо прямо поверх бумаг, все равно ничего важного там не было, задрал к поясу его кимоно и приподнял одну согнутую ногу, чуть отодвинувшись от стола. Горячий язык коснулся длинных изящных пальцев, лишенных всегдашней защиты тонких носочков-таби, скользнул между ними. Лис засмеялся-застонал, моментально воспламеняясь. Никто, даже сам Менедем, раньше не ласкал его так. И ведь, казалось бы, это всего лишь стопа… Но нежный язык скользнул от пальцев к подъему, провел по своду стопы. — О-о-о… Хочу тебя! Как же я тебя хочу, мой рогатик! — Нетерпеливый какой, — пробормотал Менедем, продолжая изощренно издеваться над любовником, обласкивая его ногу под коленкой, где нашлась еще одна «горячая» точка тела китсунэ. — И еще какой! — хныкнул лис. — Мне тебя всегда мало. — Тс-с, терпи, и воздастся тебе. Язык уже коснулся того места, где нога переходит в промежность, упорно не касаясь ничего иного, только этой нежной кожи. И переметнулся на другую сторону, обдав звенящие от напряжения яйца китсунэ жарким выдохом, чтобы медленно опуститься по уже этой ноге до кончиков пальцев ног. Китсуне решил, что он попросту рассыплется в пепел от этой ласковой пытки. Наверное, только чудо удерживало его тело от воспламенения и всего прочего, когда Менедем развел его согнутые в коленях ноги и велел придержать. А сам принялся вылизывать его между ног, начав почему-то с ягодиц, а не с того, что требовало немедленного внимания. Любовники у Идзуо были и раньше, но с Менедемом сравнивать даже не хотелось. Он взвыл, не приглушая голос, не хватало сил на это, когда язык легко соскользнул между ягодицами и прошелся до самого подхвостья, медленно, словно ощупывая все на своем пути. Хорошо, что нет соседей, а у птицы полог безмолвия. К оками гордость, он извивался, умолял и требовал, и снова умолял срывающимся голосом. Пока не пережил что-то, очень похожее на оргазм, не кончив при этом. Менедем довольно ухмылялся: лису будет, что вспомнить. Он позволил ему отдышаться и продолжил ласкать, уже посерьезнее, потом поднялся, встал на подушку коленями — как раз на нужной высоте, потянул Идзуо на себя, медленно насаживая на член и не позволяя дернуться. Китсуне был прекрасен вот таким, распаленным страстью, что-то хрипло бормочущим на родном языке. В его глазах можно было рассмотреть свое отражение, они были словно темные зеркала. Красиво, да и сам он был очень красивым. Даже почти любимым, хотя никаких чувств Менедем себе позволить не мог. Все что оставалось — это дарить любовнику всего себя без остатка, потому что, как он подозревал, супруг это «все» возьмет и сам, не спрашивая разрешения и не глядя на то, хотят ему отдать или нет. После того, как они отдышались от оргазма, минотавр поволок лиса в душ. Сам китсунэ стоять отказывался. Он и заснул, не дождавшись укладывания в постель, на руках у Менедема. И проснулся утром всклокоченный, с залежанным хвостом и помятым со сна лицом. Но счастливый до неприличия. — Одеваемся и выбегаем, сегодня много снега, так что я могу и застрять, — предупредил минотавр. Оба мелких верещали, как белки, когда минотавр пер по заметенным ночным снегопадом дорожкам, почти по бедра утопая в рыхлом снегу. Тот просил потише, «а то уши в трубочку сворачиваются», и обещал притопить обоих в белой мерзости, если будут прыгать у него на плечах. Но не делал этого, конечно же, оберегая больше сирина, не успевшего толком привыкнуть к снегу за два года. Тот поджимал ноги и побаивался даже коснуться лишний раз холодной замерзшей воды. Когда жил в общаге, зимой на улицу вообще практически не выходил: крытые переходы между корпусами и студгородком позволяли не касаться внешней среды. А сейчас так не получалось, до дома приходилось ждать «носильщика» — иногда у Менедема было на одну пару больше. К счастью, никто больше не приставал к сирину, все смирились с этой странной троицей. Демоны обходили за десяток шагов, недобро зыркая на минотавра. Менедем игнорировал: им хватало ума никак не задевать сирина. После промежуточного экзамена директор снова вызвал минотавра к себе. — Я смотрю, вы решили вопрос со временем пребывания в академии? — Да. Еще три года… А потом выпуск. — Что ж, мне даже жаль, что такой способный студент покинет стены академии. Вы могли бы поступить в аспирантуру и впоследствии стать преподавателем «малых чар и плетений», у вас ведь к ним настоящий талант. — Правда? — Менедем задумался. — Что ж, если все сложится… Не станем загадывать… — Я мог бы написать супругу вашей матушки, к примеру, после промежуточного экзамена пятого курса. Полугода, думаю, ему хватило бы на обдумывание? — Думаю, что да, — кивнул минотавр. — Я не ошибусь, если предположу, что для вас преподавание стало бы вариантом лучшим, нежели возвращение домой? Менедем очевидного скрывать не стал: — Намного, господин директор, намного. — Я постараюсь его убедить. В конце концов, иметь в родичах преподавателя нашего вуза считается престижным, он учтет это, надеюсь. Менедем тоже надеялся. Что ж, теперь у него был неплохой стимул для того, чтобы сдать все предметы блестяще согласно плану. И пускай на выпускных экзаменах все удивятся. Он написал матери и брату с просьбой выяснить настроение царя и перспективы. Ответ пришел довольно скоро. Царь был бы весьма не прочь не видеть пасынка как можно дольше, даже если придется оставить того на должности преподавателя. Выдавать его замуж младшим супругом было чревато проблемами: он прекрасно помнил нрав Менедема, да и любого минотавра. А проблемы преподавателей его касаться не будут. Менедем пожал плечами и решил, что тянуть три года не стоит. Портить свои работы и тупить у доски он перестал. Преподаватели нарадоваться на него не могли. — И что случилось? Такой умный, оказывается, юноша. Сам Менедем помалкивал, когда не просил о пересдаче предыдущих «хвостов» и оценок, которые считал неприемлемыми. В итоге, обучение с пересдачами он заканчивал блестяще, по его оценкам. Оставался последний курс, на лето все студенты разъезжались по своим мирам, и Менедем исключением не был. Леонт рвался в храм богини Гармонии, намереваясь достать Ее, но выяснить все интересующие его вопросы. Идзуо скучал по матери, да и по дому тоже. Менедем проследил за тем, чтобы они ничего не забыли и без приключений шагнули в арочные проемы Сети. Оставалось только ждать их обратно и скучать. Но перед тем он ненадолго вернулся домой и сам. Выдержал торжественное представление в тронном зале, равнодушный снаружи и полный скрытого опасения взгляд царя, покинул это сборище и отправился в Гранатовую палату, ждать мать и, может быть, брата. Они пришли вдвоем, сразу же принялись расспрашивать о его намерении стать преподавателем. — Я не хочу следовать планам царя и становиться младшим супругом, — на вопрос о причинах ответил минотавр. — Это главная причина. Вторая — мне нравятся чары. — Но мы могли бы его переубедить… Я думаю. — Не стоит. Я хочу преподавать, и совсем не хочу вступать в полемику с царем Ахелаем. — И ты уверен, что это то, чего тебе хочется? — царица погладила сына по ушам, бережно касаясь. — Уверен, матушка. Это еще и шанс на счастье в личной жизни, не подконтрольное никому, — Менедем прикрыл глаза. — И на примете уже кто-то есть? — Двое. Правда, если сирин может и согласиться, то китсунэ, скорее всего, так же спутан обязательствами, как любой наследник, — вздохнул Менедем. — Сирин? Китсунэ? Кто это? Минотавр принялся обстоятельно и неторопливо описывать своих соседа и любовника. — Мне кажется, что они оба весьма милы, — решила мать. — Ты приведешь их познакомиться? — Может быть, однажды, — сказал Менедем. — Проще закатить огромную глыбу на гору Фарос, чем убедить того, в чьей власти твоя жизнь, что ему стоит позволить тебе самому управлять ею. — Ты об Ахелае? — Я в общем, — минотавр осторожно опустил рогатую башку на ее плечо, шумно и благодарно вздыхая: — Спасибо, матушка. Его почесали меж рогов. — Что же мне еще делать? Ты же мой сын. Пеласгир чуть ревниво нахмурился, но Менедем только фыркнул: кому и ревновать, да только не брату, он с матерью проводит времени в разы больше. — Я не хотел бы показываться на глаза Ахелаю. Если дом на Адрасте никем не занят, каникулы проведу там. — Не занят. Когда Менедем выпустил мать из объятий, его поймал брат, тоже обнял. — А теперь расскажи, на ком ты женился? — минотавр потискал его, сдерживая силу, хотя Пеласгир был тоже не тростинкой. — На принцессе Кадайе. Милая и очень красивая. — Кадайя? Не помню такую… Ну, надеюсь, ты счастлив, брат. Похоже, эти слова послужили спусковым заклятьем: Пеласгира прорвало на то, чтобы похвастать своей супругой, своим сыном и тем, как он на самом деле счастлив. Менедем кивал, угукал, поглядывая на посмеивающуюся мать. Значит, царица одобряет этот брак, невестку и любит внука. Замечательно. Он был искренне рад за брата — хоть кто-то женится по любви, что просто отлично. — А когда сын немного подрастет, думаю, что отец сразу забудет про планы отдать тебя кому-то. — Нельзя сбрасывать со счетов то, что он просто меня не любит, брат. Пока я далеко, с глаз долой, как говорится, из памяти вон. Потому я и ухватился за предложение продолжить обучение в аспирантуре и в дальнейшем стать преподавателем в академии. — Если тебе нравится там, почему бы и нет? Опять же, у тебя там личная жизнь. — Через год она закончится, хотя от недостатка любовников я никогда не страдал. — Не увлекайся, — с упреком посмотрела мать. — Помни, что ты — царевич. — Матушка, я помню это, — покачал рогами Менедем. Иногда ему было грустно от того, что мать пыталась воспринимать его как обычного человека. Вот только человеком, и тем паче обычным он не был. — Что ж, хороших тебе каникул, милый, — его поцеловали в нос. В родном мире Менедем провел немного времени — ровно столько, чтобы хватило насладиться белоснежными пляжами уединенного островка Адрасте, чистейшим морем, беседами с несколькими магами, с которыми он переписывался во время обучения, сестрами, братом, знакомством с его очаровательной супругой и маленьким сыном. Мать все время тратила на уговоры царя и навещала сына редко. Наконец, Ахелай махнул рукой: — Как хочешь, это твой сын, не мой. Получив столь обнадеживающее известие, Менедем просиял и даже устроил маленький симпосион для близких и друзей. Про себя посмеявшись, что только женщина может так качественно и быстро вынести мозг, выесть его, а остаткам позволить с собой согласиться. — Ты прямо сияешь, — заметил кто-то. — Хорошие вести? — Отличные, — согласился Менедем. — Для меня — так просто начало новой жизни. Все вежливо посмеялись: чего только он не скажет порой. Доказывать и уверять минотавр не стал, это касалось только его и… тех, кто будет с ним рядом теперь, когда он официально свободен от нависавшего над холкой лабриса долга. Наверняка сирин и лис обрадуются. Да, даже сирин, Менедем почему-то был уверен. Еще он решил предложить юному Леонту союз, как только тот перешагнет порог совершеннолетия и сможет отвечать сам за себя. Может быть, он не ответит отказом. Он с радостью предложил бы то же и китсунэ. Но тот ясно дал понять, что они вместе лишь до окончания Идзуо учебы. Это Менедема печалило. Но, наверное, Идзуо тоже был кому-то обещан. Что ж, еще год у них есть. И за этот год нужно успеть многое. Например, заняться сексом так, чтобы потом всю жизнь вспоминать. Каникулы пролетели быстро. Менедем вернулся в академию гораздо раньше остальных студентов, оккупировав библиотеку, заняв по привычке самый дальний и закрытый от остального читального зала стеллажами стол. Директор был столь любезен, что проработал для него индивидуальную программу подготовки не только к пятому курсу, но и к аспирантуре. «- Вы можете сдать экзамены за первый год уже летом после выпуска, как я вижу. — Да, господин ректор. — Значит, так мы и поступим». Дома он тоже навел уют, прибрался, освежил постели и наложил заклинание запаха осенних листьев на воздух. Чтобы вернувшиеся лис и птица поняли, что их здесь ждали и им очень рады. Шкафы для книг Менедем тоже расширил, они перешли на курс старше, будет еще больше учебников, бумаги и писанины, нужно все это куда-то складывать упорядоченно. К тому дню, когда традиционно прибывали студенты, он еще и немного вкусностей приготовил, ведь оба не раз говорили, что им нравится стряпня минотавра. Первым из портала вывалился задумчивый и тихий Леонт, увидел Менедема, засиял и кинулся ему на шею. — Привет. — Здравствуй, пушистенький, — тот обнял его, осторожно и ласково, тронул влажным носом в щеку. — Как отдохнул? — Неплохо, а как ты? Я так рад встрече. Я соскучился! — Я тоже. Все — тоже, и отдохнул, и соскучился. Подождем Идзуо, надеюсь, он тоже хотя бы вспоминал нас. Лис выскочил из портала, как всегда, не обращая внимания на своих сородичей, тащивших за ним его и свои вещи. — Рогатик! Крылатик! — Хвостатик! Ответный возглас обоих прозвучал в один голос, и причина была видна невооруженным глазом: Идзуо щеголял уже не одним, а двумя хвостами, что значило, кажется, его второе совершеннолетие — магическое. — Теперь я смогу вас обоих ими гладить, — Леонта обняли первым, затормошили. — Птичка! — А у меня для вас обоих есть подарки! — вспомнил Леонт, когда его, наконец, отпустили, и он перестал пунцоветь от смущения. — Вот, я сам сделал! Подарками оказались подвески-серьги из каменных кружочков-пластинок с пуховыми перышками сирина. Идзуо вручили сапфировые, а Менедему достались изумрудные. — Красота какая, — лис немедленно их вдел. — У меня тоже подарок есть… Вино из лепестков вишни. — Очень кстати. А я приготовил праздничный обед. Идем? — Менедем, у которого уши были не проколоты, свой подарок спрятал, решив попросить Идзуо вечером о любезности — проколоть ему уши. Почему-то именно ему он доверял. Леонт ухватился за свою тощую сумку, в которой так и лежала смена белья и запасные штаны. — Идем. Прибывающие студенты проводили глазами неспешно шагающего минотавра, без особой натуги несущего на плечах сирина и китсунэ. Опять эта троица вернулась, ну и ладно. С открытыми ртами смотрели лишь первокурсники. Остаток дня прошел в атмосфере праздника. Заглянули на огонек друзья, но ненадолго — всем нужно было разложить вещи, навести порядок, приготовиться к первому дню занятий — старшекурсникам бездельничать не дадут, загрузят с первой же пары. — Как хорошо вернуться домой, правда? — радовался Идзуо, безо всякого вина уже захмелевший от радости. — Ты даже не представляешь, как ты прав, — отозвался Менедем, а потом рассказал об ожидающих его переменах в жизни. — Вот так. Года через три у академии появится новый преподаватель. Его бросились поздравлять, Леонт объятиями, Идзуо — недвусмысленными прижиманиями. Ближе к ночи, выпив вина, да и чувствуя усталость от эмоций, Леонт убрел в душ и к себе в комнату, оставляя китсунэ и минотавра наедине. Однако стоило ему опустить голову на подушку, сон сбежал, заставляя снова и снова прокручивать в мозгу то, что он узнал за каникулы. Он все-таки явился в храм и расспросил аватару богини обо всем, что ему хотелось узнать. Гармония, видимо, была в отличном настроении, потому как отвечала весело и с улыбкой. «- Для расы сиринов тройственные союзы — редкость, однако случаются, если достижение гармонии требует именно этого. Присмотрись к ним обоим, не торопись искать в себе пламя любви, иногда оно приходит не сразу, а рождается уже в союзе, вырастает из крепкой дружбы и взаимоуважения. — То есть, если они предложат, я могу соглашаться? — с замиранием сердца уточнил Леонт. — Не вижу препятствий к тому. Единственное, что я посоветую тебе: внимательно поразмысли, сможешь ли ты прожить с ними всю свою жизнь. Союз ваш будет неразрывным и вечным, ведь заверять его будут, скорее всего, боги всех трех миров. — Я обдумаю, — Леонт низко склонился перед богиней». И вот теперь он думал, взвешивая все «за» и «против». Потом поднялся и бесшумно спустился вниз. Впрочем, мог хоть прыгать по лестнице — его бы не услышали. Менедем и Идзуо восполняли нехватку друг друга в организме всеми силами. Леонт полюбовался немного, затем вышел из дома, посидеть под яблонями и подумать. Там он и задремал, сквозь сон услышав тяжелые шаги Менедема и почувствовав, как его бережно поднимают на руки и уносят в дом. Полностью он не проснулся, но это не помешало ему сомкнуть руки на шее минотавра так, что тому не оставалось ничего иного, кроме как унести его не на чердак, а в комнату. Третьего в их постели Идзуо принял с тихим смешком: — Кажется, малыш кое-что решил за летние каникулы, мой рогатенький. — Наверное, — промямлил тот. — Но ты же все равно уйдешь от нас… — Я бы с радостью остался, — улыбка Идзуо померкла, он вздохнул. — Ты даже не представляешь, с какой радостью. Но это невозможно. Я — единственный наследник. — Я понимаю, тебе нужно продолжать род. Дадут жену… — И вертись, как хочешь, да-да, — Идзуо снова усмехнулся. — Я уже знаю даже, кто будет эта несчастная. — Почему несчастная? — Потому что две лисы в одной норе… неважно, рогатенький, просто прими как данность. — Хорошо. Но ведь пока ты с нами? — С вами. Богиня, как же это хорошо звучит, — промурлыкал китсунэ, укладываясь на минотавра без зазрения совести и обвивая хвостами и его, и сирина, который сразу вцепился в хвост и улыбнулся во сне.