Поющий на рассвете

Утро принесло сирину немало смущения, хотя неловкости он почему-то не испытал, проснувшись в тесных объятиях двоих взрослых во всех смыслах мужчин. Он завозился, пытаясь выбраться, на что Идзуо сразу же отреагировал. — Куда ты, птичка? — А… ну-у-у… — Леонт покраснел так, что выглядывающие из волос ушки просто засветились. — Для этого не обязательно сбегать в ванную, — шепотом промурлыкал китсунэ. — Мы не тронем тебя, но посмотреть… М-м-м, не лишай нас такого праздника, пернатенький. Леонт заалел еще больше, но потом все-таки согласился порадовать их интересным зрелищем. Они в самом деле не коснулись его даже пальцем, но взгляды были красноречивее ласк и слов. И казались едва ли не вещественнее, чувствуясь на коже обжигающими поцелуями. Леонт не смог длить свое удовольствие долго, а оргазм был бурным, после него на сирина словно пуховая перина упала. Он даже не сопротивлялся, когда его взялись обтирать в четыре руки. — Он просто прелесть, — Идзуо облизывался узким длинным языком. — Да вы оба прелести, — прогудел Менедем, усмехаясь. — Ну, подъем, через полчаса нам выходить, я сейчас быстро разогрею завтрак, а вы умывайтесь. В аудиториях их встречали сокурсники, радовались, расспрашивали о каникулах и делились своими подробностями отдыхов. Пока что настроение у всех было светлым и позитивным. Несколько дней спустя все втянулись в учебную рутину. Преподаватели не щадили юные и не очень юные мозги студентов, вдалбливая в их головы знания и требуя их понимания. В жизни самой необычной троицы академии изменилось мало что. В основном, то, что Леонт все чаще позволял себе касаться китсунэ и минотавра, не шарахался от объятий и не старался из них выбраться поскорее. Оба слишком хорошо держали себя в руках, чтобы это можно было счесть нарушением запрета. — Это невозможно, — жаловался Идзуо по вечерам. — Столько задавать на дом — это жестокость. — Терпи, последний курс, — подбадривал Менедем. Леонт только вздыхал, представляя, как будет корячиться над заданиями сам через два года. — Вот именно, последний, — ныл Идзуо еще больше. — А задают так, словно четыре года ничего не давали. Потом и ныть стало некогда и не оставалось на нытье сил и желания. До промежуточной аттестации дожили каким-то чудом. И благодаря прислуживающим духам, готовившим и убиравшимся в доме — на это тоже не было сил даже у стожильного Менедема, из которого преподаватели, получив добро директора, тянули эти самые жилы, как заправские палачи. — М-м-му, — выл минотавр порой на все вопросы, тупо мотая головой. — Не помню, не учил, не проходили. Преподавателей это не останавливало, и бедняга впрягался снова, зарываясь в учебники и справочные материалы по кончики рогов. Домой он приползал и падал безвольной тушей, не откликаясь даже на тормошения Идзуо. Зато короткие пост-аттестационные каникулы они провели, практически не выбираясь из постели: сначала отсыпались, потом занимались сексом так, что искрило и магия волнами прокатывалась по дому, цепляя и Леонта. Сирин за эти каникулы извел три банки мази, зато от мозолей все-таки оказался избавлен. После каникул учебный процесс покатился своим чередом, но тут снесло башку Клейту, то ли на почве переработки, то ли просто демону надоело быть паинькой. Для начала он решил снова поиздеваться над сирином. Если его запугать, ничего он своему быку не расскажет. Он даже вроде бы все учел, и то, что Леонта теперь не провожали с пары на пару, успокоившись тем, что больше никто не приставал, и то, что старшие были заняты, проводя большую часть перемен и даже обеденного перерыва в библиотеке. Не учел он только того, что сам сирин окажет сопротивление и пугаться откажется. А после попытки снова сорвать с его шеи медальон, ладонь словно окунули в черное пламя Бездны. На вопль Клейта примчались преподаватели, которые сразу же отправили его к директору. И неразлучная парочка пятикурсников, которые принялись успокаивать и утешать Леонта, трясущегося в отходняке. — Все, он больше тебя не тронет, — Менедем гладил его по волосам. Так и случилось: в академии Клейт больше не появился, был отчислен за систематические нападения на младших студентов. — Мне наплевать, сколько его отец вкладывает в ремонт академии, — директор был непреклонен. Справедливость восторжествовала, и он смог вздохнуть свободнее, и без того на беднягу давила необходимость лавировать между долгом и аспектами собственных сил. Теперь ничто не мешало ему начать чистить академию дальше, были отчислены еще несколько демонов, остальные присмирели. Трое студентов ни о чем таком не задумывались, они просто изо всех сил учились, поддерживая друг друга. Снова незаметно пришла зима, укутывая земли академии снежным покрывалом, и Леонт практически перебрался спать в постель Менедема и Идзуо, привыкнув не просыпаться даже от их утренних постельных игр. Менедем подумал и предложил перенести спальню на чердак, а в комнате устроить нормальные рабочие места для всех троих, собрав библиотеку в одном месте. Это оказалось лучшим выходом — просто занять чердак огромной постелью, на которой было уютно всем. Дом стал еще более желанным для возвращения с учебы. Как почти признанный мастер чар и плетений, обустройством занимался минотавр, навешав на помещение несколько сплетенных в единый конструкт чар: тепла, тишины, свежести воздуха и чистоты. Идзуо и Леонту осталось только восхищаться своим рогатеньким и тому, как искусно он дурачил народ, прикидываясь тупым. К слову, резкое «поумнение» Менедема отметили все однокурсники. — И на кой ты так прикидывался? — спрашивали они. Минотавр отмалчивался и фыркал. Рассказывать всем и каждому о том, что и зачем было сделано, он не собирался. Зима укатилась под натиском весеннего тепла, обманчивого и зыбкого, как мираж. Из-за него простудились сразу китсунэ и сирин, однажды явившись на занятия с температурой и безголосыми, что немедленно породило слухи о сработавшем проклятии сирина. — А почему тогда минотавра не тронуло? — А он, наверняка к нему и не лез, только китсунэ и огреб. Менедем, оттащивший обоих болезных в лазарет, по пути прочел им пару нотаций о недопустимости пренебрежения своим здоровьем, на что оба только слабо улыбались: заботливый минотавр был забавен и очень умилял, как только может умилять здоровенная машина смерти, кудахчущая над двумя оболтусами. В лазарете в них влили жутко горькие лекарства и прочитали вторую нотацию. Менедему пришлось оставить их на ночь под присмотром целителя, и он извертелся на широченной постели в одиночестве. Понимание того, что эти двое стали ему очень и очень дороги, обрушилось на него всей своей полнотой, вызывая тоскливое мычание: Идзуо присвоить он бы все равно не сумел. Как бы ни старался. Но уж Леонта он точно никому не отдаст и не отпустит. Осталось дождаться двадцать пятого дня рождения птицы, чтобы по всем правилам попросить его согласия на брак. И тогда они попытаются обрести счастье. Без Идзуо. Но как же так, почему нельзя забрать и лиса? В следующие несколько недель Менедем зарывался в книги выше рогов в поисках хотя бы какого-то варианта. Но тщетно: все, что было о мире китсунэ в библиотеке академии, а она была крупнейшей во всех мирах Сети, доказывало одно — мир этот насквозь патриархален, и даже совершеннолетние дети подчинены родителям без права на самостоятельные решения. Никаких уловок, никаких возможностей обойти закон. Менедем совсем отчаялся и выставил Идзуо прочь. — Если ты проживешь здесь еще немного, отрывать тебя будет все равно что вырвать сердце. — Не говори так, — китсунэ потянулся к нему, коснулся губами носа. — Не говори так, особенно потому, что это правда. И мое сердце останется здесь, с тобой. Они оба понимали, что Менедем прав, и китсунэ подчинился его решению. Без него дом, казалось, опустел. Леонт старался ластиться, обнимал минотавра, пытаясь помочь. Студенты шептались, видя, что троица распалась. Китсунэ перестал появляться на занятиях иначе, чем в окружении своих слуг, ни с кем не общался, держа на лице маску отстраненной холодности. Менедем тоже ни с кем не общался, он ушел с головой в занятия. А Леонт просто тосковал, ему не хватало лиса, которого он уже видел своим мужем. Он даже о собственном дне рождения забыл за всеми этими переживаниями. Напомнили появившиеся с утра у постели подарки, доставленные духами-служителями. Дежурное поздравление от сотрудников посольства, на сей раз дополненное свидетельством о полном совершеннолетии и просьбой прибыть для передачи прав собственности в ближайшее время. Небольшой презент от Идзуо с открыткой, заполненной бисерным почерком лиса с пожеланиями всех благ. И припиской: «На праздничном вечере буду, не сомневайся». И принарядившийся Менедем, который, слегка мыча от волнения, сделал Леонту предложение руки и сердца по всей форме. Вот это был всем подаркам подарок. Магия внутри сирина отозвалась бурно и ликующе, и это, в самом деле, до боли напоминало удар крылом в солнечное сплетение: перехватило дыхание, на глаза навернулись слезы. — Ты чего? — заволновался Менедем, не зная, нормальна ли такая реакция. Леонт только повесился ему на шею и разразился слезами, не в силах даже ответить. — Так ты согласен? — минотавр поглаживал его по спине. — Да! Да-да-да! Я согласен! — прорвало сирина. — Вот и славно, — Менедем вытирал ему слезы. — Ну не плачь, не плачь. — А Идзуо? — всхлипывая, но уже успокаиваясь, пробормотал Леонт. Менедему пришлось, скрепя сердце, объяснять, почему триада между ними невозможна. — Жаль, у нас был бы такой крепкий союз… — А уж мне-то как жаль, — вздохнул минотавр. Но на празднование дня рождения и помолвки сирина китсунэ был приглашен единогласно. Компания собралась та же, что и два года назад на новоселье. Менедем расстарался так, что стол потрескивал под тяжестью блюд с угощением и кувшинов с вином. Идзуо посматривал на них, но пока что не подходил. Менедем усиленно общался с гостями и на лиса не смотрел. Леонт метался от одного к другому, пытаясь скрасить пролегшую между любовниками пропасть. — Не надо, пернатенький, — наконец, улыбнулся ему лис. — Менедем прав, нам лучше забывать о том, что было в эти два года. Мне остался месяц вольницы, и это будет больно — привыкать к строгим рамкам. А сейчас я пытаюсь вернуться к ним сам. — И никак нельзя сделать так, чтобы остался с нами? — жалобно спросил сирин. — Можно, — со всей убийственной серьезностью заявил китсунэ. — Если я отрекусь от крови и рода, разорву все связи со своей семьей и своим миром. Только все равно выйдет ненадолго — вряд ли я тогда проживу дольше пары-тройки лет. — Не надо, — испугался Леонт. — Спасибо, пернатенький. Я буду скучать по вас*, знаешь, я ведь тоже не бессердечная тварь. Вернее, я стану таким, уехав домой, потому что мое сердце останется здесь, с вами. Там оно мне будет не нужно. — А приезжать ты не сможешь? — Прости, малыш, это вряд ли. Но писать буду, если хочешь. — Очень хочу, — закивал Леонт. — Значит, договорились, — улыбнулся китсунэ. Праздник прошел неплохо, к его концу только Менедем, пожалуй, мог похвастать тем, что почти трезв. Виновник торжества уснул, пьяно посапывая, на подушках, гости потихоньку откланялись, остался только Идзуо, в ультимативной форме отославший своих назад, в общежитие. Менедем взял сирина на руки, унес наверх, раздел, уложил отсыпаться, сам спустился вниз. Нужно было еще прибраться. Лиса он заметил, только когда тот шагнул к нему навстречу, запуская острые коготки в плечи: — Менедем… — Что? — минотавр отстранил его. — Не отталкивай меня, прошу. Один раз, еще один раз, пожалуйста… На бледном лице китсунэ жарко горел хмельной румянец, блестели глаза. — Зачем? Это не даст ничего ни одному из нас, кроме боли. — Менедем, пожалуйста… Я… Подари мне немного любви, именно мне… настоящему… Идзуо отошел на шаг, резко, яростно дернул широкий пояс праздничного кимоно, повел плечами, стягивая с них прохладный шелк. Его облик подернулся туманом, преобразился. — Мне настоящей, Менедем. — А… — минотавр разглядывал Идзуо. — Так ты женщина? — Я родилась такой, но отцу-императору был нужен наследник, а древнее проклятие нашего рода — только один ребенок. Сына, несмотря на сотни наложниц и пятерых жен, император не получил, поэтому меня воспитывали, как мальчика, а когда пробудилась магия, заставили принять мужской облик. Китсунэ императорской крови могут менять облик по желанию. Мне же запрещено принимать истинный. — Так у тебя будет муж или жена? — Очевидно, жена, рогатенький. — А от меня-то ты чего хочешь? — Хочу хотя бы один раз побыть настоящей с тем, кого люблю. Менедем задумался, затем все-таки кивнул: — Идем. Что ж, последний раз так последний. Было до нервной дрожи странно слышать знакомый голос, чувствовать запах, по которому страшно соскучился, но видеть и касаться женского тела, такого мягко-упругого там, где у Идзуо были крепкие юношеские мускулы. Однако эта форма китсунэ возбуждала ничуть не меньше той, второй. И на ласки отзывалась так же горячо и страстно. Заминка случилась только один раз, когда Менедем понял, что никто из мужчин Идзуо в этой форме прежде не касался. — Не вздумай остановиться, — зашипела китсунэ, впиваясь когтями в его плечи, — не вздумай! Минотавр повиновался, надеясь, что не причинит лисе особой боли. Он так и не понял после, было ли ей больно или нет. Но твердо знал, что в конце она стонала и вскрикивала от наслаждения. — Все хорошо? — неуклюже спросил Менедем после того, как отнес ее в душ. — Все, — улыбнулась китсунэ, обнимая его. Она ускользнула на рассвете, пока он спал. Или уже он — Менедем не знал, как теперь лучше думать об Идзуо. Леонту он не рассказал ничего, тот сам понял, что эти двое в последний раз переспали. Ни на минотавра, ни на китсунэ он за это даже не думал обижаться, прекрасно понимая все. А с Идзуо они больше не встречались, тот каким-то образом умудрился сдать экзамены раньше остальных, поставив на уши всех преподавателей и ректора, получить свой диплом и исчезнуть из академии. Менедем учился ровно, готовясь к экзаменам, Леонт тоже перестал думать о лисе, погрузившись в учебники. Свадьбу по обоюдному согласию решили назначить через месяц после выпускного Менедема. Как раз будет время отоспаться и все подготовить, известить приглашенных, решить все вопросы с наследством Леонта и все такое. — Ты ведь со мной будешь ходить по всяким таким учреждениям? — жалобно спросил сирин. — Конечно, пушистенький, на растерзание бюрократам я тебя не оставлю, — пообещал минотавр. Единственное, что осталось у них на память об Идзуо — привычка называть друг друга вот так ласково. Отказаться от нее не смогли ни сирин, ни минотавр. К экзаменам Леонт уже не хотел секса, свадьбы, ласк и ягодных пирогов — только забиться под кровать и валяться. На вытянутый билет он первые минут пять смотрел тупо и равнодушно, очнувшись только от покашливания кого-то из комиссии. — Что же вы, юноша? — А… Сейчас, простите, — он посмотрел на билет. — Я могу отвечать? — Конечно. Ничего сложного в билете не было: несколько легких чар, один средней сложности конструкт, задание на репликацию простейшего заклятия — тех самых светлячков. Ну и песня, вернее, Песня, крохотный кусочек из гармонизационного многоступенчатого заклинания, часть которого изучали на третьем курсе. Леонт про себя поблагодарил Менедема за занятия и приступил к показу и рассказу. Экзаменаторы одобрительно кивали, радуясь его уму и знаниям. Из аудитории он вышел с таким чувством, что еще немного — и взлетит, несмотря на то, что крылья сиринов для полета не предназначены. — Сдал? — встретил его минотавр. — Ага-а-а, — Леонт расплылся в улыбке и осел на землю в полуобмороке от того, что отпустило напряжение последних дней. Менедем едва успел подхватить его, унес на воздух, решив, что и без целителя справится, здесь всего-то нужно было время и покой. — Вот же нежная моя птица. Минотавр расплылся в улыбке: да, теперь уже точно его. Свои экзамены он сдал блестяще, было бы странно, будь это иначе. И осталось лишь решить все бумажные проблемы. — Будет скучно, — протянул Леонт. — Много времени в очередях, очень много. — Ничего, мы справимся. — А куда деваться-то? Сирина пугали очереди, потерянное время и скучные чиновники. Когда эпопея с документами на наследство и все прочее началась, он страшно удивился: никто за мифическими дополнительными справками его не гнал, никаких подписей и печатей из дополнительных учреждений не посылал, и вообще, чиновники были сама любезность. При виде огромного минотавра, сопровождающего посетителя, особенно. Через три дня он получил свой ключ для снятия печати с родительского дома и счета и разрешение на брак. — А… что, уже все? Вообще все? — Все, пушистенький. Можем отправляться и смотреть твой дом, если хочешь. — Очень хочу. Тебе там понравится, правда-правда. — Ну, тогда показывай дорогу, птица моя, — Леонта снова подняли на плечо, несмотря на его смущение. Дом был светлым, красивым, полным солнца. И вызывал у Леонта тоску по родителям. Он сжал свой медальон, вздохнул, но все же нашел силы достать магический ключ и снять печати с дверей. — Вот… теперь это будет наш дом? Менедем кивнул и погладил его по плечу. — Я привыкну, — пообещал Леонт. — Они бы этого хотели. Теперь, когда у него был дом и достаточно денег, чтобы ни в чем не нуждаться, сирин растерялся. Нужно было готовиться к свадьбе, а он понятия не имел, что делать. Но Менедем не дал ему совсем расклеиться, взявшись за выяснение всех сопутствующих столь важному в жизни каждого сирина событию мелочей. Оказалось, что дом стоит украсить, чем Леонт и занялся, выбирая цвета лент и узоры. Минотавр занимался закупками всего остального, рассылкой приглашений: следовало почтить вниманием друзей покойных родителей Леонта, пригласить и тех, кто принимал в судьбе сирина и его будущего супруга посильное участие, например, ректора академии, их общих друзей, мать, брата и сестер Менедема. Идзуо, немного поколебавшись, Менедем тоже отправил приглашение. К назначенной дате все было готово, дом радовал букетами и лентами, обновленной обстановкой, накрытыми с помощью духов-прислужников столами. Леонта за несколько часов до церемонии две почтенные дамы увели готовиться к церемонии, Менедемом занималась матушка, пока ее не сменил едва не с боем брат. — Ну, ты рад? — Пеласгир закончил заплетать буйную гриву минотавра в церемониальную косу и украсил ее золотой заколкой с символами Колебателя Земли. — Даже не представляешь, насколько, — признался Менедем. — Сгораю от нетерпения. — Главное, не сгори в пепел, братишка, — рассмеялся Пеласгир. — И поаккуратнее со своим будущим мужем, здоровяк, он выглядит хрупким. — Я буду с ним нежней, чем с перышком. Он ведь такой… — Менедем не смог найти слов. — А тот второй? — Пеласгир заметил, как помрачнел брат и зачастил: — О, прости, я забыл, что ты говорил тогда… — Не надо о нем, — отрывисто сказал минотавр. На свадьбу Идзуо, как он и думал, не явился, да и вряд ли этого стоило ждать, памятуя слова китсунэ о том, что дома он будет, словно в золотой клетке. Церемония захватила так, что про лиса Менедем и не вспоминал. У него было его сокровище, его маленькая птица. Леонт растерянно улыбался и прижимался к теперь уже мужу. Не обошлось и без божественного вмешательства. Прямо после слов о том, что Менедем берет в супруги Леонта, с ясного неба раздался громовой раскат, а вода в озере у храма взбурлила и замерла гигантской волной, на которой застыла колесница из перламутра. Бог, давший Менедему жизнь, выбрал для появления на его свадьбе облик минотавра, в котором, вероятно, и снизошел когда-то к царице. — Отец, — Менедем поклонился ему, за ним склонился и Леонт. Богиня не могла проигнорировать появление чужака в своем мире и выслала свою аватару, чтобы узнать, что там за шум. При виде красавца минотавра аватара весьма заинтересованно прищурилась. Выглядел Колебатель Земли весьма гармонично. Бог тоже не преминул оглядеть крылатую красавицу. Но потом все же вернул свое внимание сыну и его супругу. — Благословляю, — громыхнул его голос, похожий на вечный шум прибоя. — Благословляю, — не осталась в долгу красавица, решив выставить себя в выгодном свете. Гости бурно возрадовались: раз уж сами боги благословили этот союз, никаких сомнений в правильности происходящего не оставалось. — А теперь мы уединимся, — громогласно объявил Менедем. Леонта хотелось поскорее унести ото всех, остаться с ним вдвоем, как и раньше. Остальные могли наслаждаться праздничным ужином, а для них двоих в спальне был накрыт отдельный небольшой столик: силы все же следовало подкрепить перед самой важной частью свадебного обряда. — Не боишься? — минотавр погладил его по волосам, красиво заплетенным. — Н-нет, — Леонт сглотнул и уже более уверенно ответил: — Нет, только не тебя. Я столько раз видел, как ты занимаешься этим с Идзуо и завидовал ему… — Я буду очень осторожен, поверь мне. — Я тебе верю. И… можно, я тебя поцелую? Нет, он знал, что минотавры не целуются, но сам-то мог и хотел попробовать, как это — коснуться губами чужой кожи с полным на то правом и не рискуя отхватить проклятье. — Можно, конечно же. Тебе теперь все можно, что только захочешь. Сирин, внезапно оробев, протянул руки и погладил его по морде, словно впервые, изумляясь шелковистой короткой шерсти и длинным ресницам, пощекотавшим ему ладони, дотронулся до ушей, в которых минотавр неизменно носил зачарованные подвески с перышками. Потом, наконец, решился и коснулся губами бархатистых губ, не умеющих складываться для поцелуя. Менедем наслаждался этой застенчивостью, не препятствуя супругу изучать себя и трогать. Поцелуй был забавным и очень теплым. Леонт, осмелев, завел руки за его мощную шею и расстегнул богатое ожерелье из филигранных золотых пластин, украшенных драгоценными камнями всех оттенков синего и зеленого. Это был подарок матери Менедема, а ей достался от самого Колебателя Земли. За ожерельем последовала тяжелая фибула, скрепляющая на плече его плащ, и пояс, сделанный под ожерелье. Минотавр понимал, что сирину сперва нужно привыкнуть к его телу, потрогать и осмотреть. — Ты такой чудесный, — тихо пророкотал он. Леонт покраснел, на секунду уткнулся лицом в его плечо. — Менедем, я… я ничего не умею, ты… научишь меня? — Конечно. Я всему научу, обещаю. Вопреки своим словам, Леонт все же немало почерпнул, подсматривая за Менедемом и Идзуо. Например, он знал, от каких ласк минотавр начинал издавать забавное почти жалобное мычание, а от каких превращался в неостановимое божество секса. Вид его члена все-таки поверг сирина в кратковременный ужас: он же его пополам порвет! Как-то при подглядываниях все казалось не таким уж страшным. Идзуо спокойно принимал это чудовище и только требовал еще. — Не бойся, — Менедем не торопился пустить его в ход, вместо этого разделся, отбросив одежду на низкое кресло у кровати, и принялся раздевать Леонта, время от времени осторожно касаясь его кожи носом или языком, поглаживая кончиками пальцев. Сирин пытался перестать бояться, получалось плохо. Его одежда последовала туда же, куда и остальная, минотавр опустил его на постель, нависая огромной глыбой. — Я не сделаю тебе больно, Леонт. Никогда. Доверься мне. — Я доверяю тебе, — кивнул сирин. — Ты же знаешь это. — Закрой глаза. Прислушивайся к своему телу. Леонт последовал совету. Тело горело. Особенно там, где его касался длинный язык Менедема или его пальцы. А касались они, кажется, везде, от мочек ушей до подмышек, от груди до кончиков пальцев ног. Страх отступил, просыпалось любопытство и желание почувствовать в себе член минотавра. Идзуо же почему-то на него напрыгивал каждый раз при удобном случае. Но Менедем не торопился, разве что в том, как призывал с прикроватного столика красивую баночку с мазью. И ее использовать пока тоже не спешил, предпочитая ласкать ртом, немного опасаясь, что Леонт откроет глаза и испугается: зрелище минотавра, делающего минет, почему-то многих пугало. Сирин приоткрыл глаза, ахнул и зажмурился. Это было так волнующе, особенно если смотреть и чувствовать разом. Потом он ощутил осторожное прикосновение к своей девственной заднице. Теплое и влажное. Стоило только представить, что именно касается его, возбуждение скакнуло на высшую отметку. Менедем настроение супруга тоже уловил, однако все еще медлил, опасаясь ему навредить. — Постарайся не дергаться, ладно? И если станет больно или неприятно — сразу скажи… Он снова провел кончиком пальца по плотно сомкнутому анусу супруга, размазывая нежную мазь, потом решился, начиная готовить его к соитию. Анатомию сиринов он изучил в том объеме, что был доступен в библиотеке, поэтому знал, что чувствительных зон в их теле довольно много, главное, их правильно стимулировать. Книги не врали, Леонт стонал и вздрагивал от прикосновения к каждой описанной в них точке. От возбуждения он уже не обращал внимания на то, сколько там пальцев использует Менедем, и пальцы ли. Он только вцеплялся в простыни и выгибался, подкидывая бедра, стремясь навстречу движениям минотавра. Тот радовался, но не забывал и об осторожности. Покалечить мужа в первую ночь совсем не улыбалось. Готовым он счел его только тогда, когда почувствовал, что пальцы не встречают особого сопротивления, входя в его тело. Еще нанес на свой член мази и принялся осторожно втискиваться. Десять лет развития самоконтроля теперь почему-то не казались достаточным сроком. Стонущий Леонт, разметавшийся под ним, спокойствия тоже не добавлял своим видом. Одно радовало: стонал он не от боли, уж это-то Менедем понял бы. Так что он продолжил двигаться короткими плавными толчками, позволявшими сирину приспособиться, принять и привыкнуть. Леонт решил, что секс — это самое прекрасное в жизни, особенно это мнение укрепилось, когда минотавр взялся ласкать член самого сирина. Ему хватило немногого, предел возбуждения был перейден почти сразу, и он с протяжным криком кончил, забившись под супругом. Минотавр решил не отставать и долгий рев возвестил всем гостям, что брак можно считать свершившимся. О «пологе тишины» они просто забыли за всеми хлопотами. Сил у Менедема еще хватило на то, чтобы аккуратно перевернуться, не отпуская Леонта, чтобы не раздавить его своим весом. И дальше обоих сморил краткий сон, позволяющий вернуть силы. — Вот и славно, — тихо засмеялась мать Менедема.