Поющий на рассвете

От вездесущих слуг и соглядатаев было негде скрыться. Тонкие стены из узорных циновок, рисовой бумаги и расписного шелка не давали чувства уединения и безопасности, а накладывать «полог тишины» запретил император. С момента возвращения Идзуо домой запреты множились, как комары в жаркий летний день. Наследнику запрещено одеваться легкомысленно, и вот он вынужден напяливать не одно, а три кимоно, и каждое украшено золотой нитью, шелковой вышивкой, золотыми подвесками на подоле… Наследник обязан выглядеть опрятно — и вот его волосы, привычные к свободе, жестко утянуты в сложную прическу, которую не позволено разбирать даже на ночь, а спать приходится на деревянном подголовнике, чтобы не повредить укладку. Наследнику не стоит общаться с теми, кто ничего не смыслит в истинных традициях и ценностях — и Идзуо строжайше запрещено писать друзьям и создавать магических вестников, а написанные им письма перехвачены и показательно сожжены Императором на одном из утренних приемов. Повторять не пришлось, Идзуо повиновался. Наследнику много что положено и гораздо больше запрещено… Идзуо ненавидел все происходящее, но даже заплакать было нельзя. Не по статусу. Не по традиции. Хвала богине, он был хотя бы избавлен от требования белить лицо и красить губы. Но все остальное ничуть не перевешивало этого крохотного плюса. А кроме всего прочего Идзуо заживо пожирала тоска. Он почти видел ее, огромную змею-тоску, заглатывающую его, как удав заглатывает маленькую лягушку. Когда скроется последняя лапка, все будет кончено. Он даже знал, когда именно это произойдет: до его бракосочетания оставалось чуть меньше года. Император постановил, что его высочеству наследнику следует сначала вникнуть в дела, от которых он был оторван пять лет. А еще — соблюсти хотя бы минимальные приличия и чистоту тела в это время. С этим были проблемы. Идзуо все чаще просыпался в истинном облике, не понимая, в чем причина этого. И меняться становилось все тяжелее. Радовало хотя бы то, что в момент пробуждения он был в своей комнате один, запретив слугам спать у двери. И у него всегда было несколько минут на то, чтобы привести себя в порядок прежде, чем кто-то из этих сторожей входил к нему. Но и после ощущение похмелья, причем, довольно жестокого, не оставляло его по меньшей мере пару часов. Магический вестник с приглашением на свадьбу Менедема и Леонта прилетел две недели назад. Сегодня они сочетаются законным браком, и маленькая птица, наконец, получит свое большое рогатое счастье… Идзуо пришлось до крови закусить щеку, чтобы этой болью приглушить боль внутри. Он не имел права даже послать подарка тем, кого любил, а приглашение до него дошло лишь потому, что Императору вздумалось показать, что он обо всем осведомлен: и о том, с кем наследник жил последние два года, и о его сердечных привязанностях. Изысканная вышла насмешка. Он с трудом удержал лицо тогда. А потом больно стало уже не морально, а вполне физически, словно магия переворачивала внутренности. К горлу поднялась тошнота, и он кинулся к выходу на террасу, зажимая рот рукой. Повезло: никого нет, никто не увидит его позор. Кажется, вчера рыба показалась ему несвежей? Или соус… Неважно, главное, он явно отравился. Противоядие глотать пришлось быстро и по возможности незаметно. Через считанные мгновения его стошнило уже им. Это было невозможно, лекарство должно было впитаться сразу и избавить его от симптомов отравления, а не исторгаться прочь! — Ничего не понимаю, — пробормотала китсунэ. Когда до Идзуо дошло, что его облик снова сменился, захотелось побиться головой о сосновую опору террасы. Да что же это вообще такое? Надо вернуться в мужской облик, как можно скорее. На все его попытки тело реагировало остро-негативно. Когда тошнить стало нечем, не осталось даже желчи, только сухие позывы, он прекратил пытаться и вернулся в постель, сворачиваясь в клубок под одеялом. Ему нужно было подумать, а лучший способ остаться в одиночестве — сделать вид, что еще спит. Получилось — слуги заглянули и удалились бесшумными тенями. Идзуо прикрыл глаза, погружаясь в подобие медитативного транса. Познание самого себя всегда было первым, чему обучали китсунэ еще до пробуждения магического дара. Он привычно соскользнул в мыслеобразы, всегда помогавшие ему держать свое сознание запертым от проникновения эмпатов и телепатов. Это была крохотная беседка посреди заросшего лотосами пруда, куда добраться можно было только на лодке… или по широченным листьям лотосов, что было доступно только ему самому. Он видел мирно покачивающуюся у противоположного берега лодку — ему она была не нужна. И, тем не менее, в беседке он оказался не один. Там стояла колыбель, в которой кто-то недовольно хныкал. Идзуо осторожно приблизился, отчаянно страшась заглянуть в простенькую ивовую плетенку. Хныканье стало громче, пока не прозвучало басовитое «Му-у-у!», продравшее по хребту дрожью. — Ничего не понимаю, — но внутрь он все-таки посмотрел. У маленького минотавра была белоснежная шерстка, черная челка и пронзительно-зеленые глаза. Точь-в-точь, как у Менедема. При виде Идзуо он расплакался, завозился в колыбели. Было странно видеть такого ребенка. И странно не видеть рожек, наверное, они пробьются позже. Лис машинально протянул руки и аккуратно поднял малыша, устраивая тяжелую головенку на сгибе руки. И только потом понимание всего происходящего навалилось, и от позорной истерики удержала только теплая тяжесть маленького тела на руках. Кроха-минотавр довольно засмеялся и стал ловить лиса за край одежды, привлеченный ее яркостью. — А ведь твой папочка, скотина рогатая, говорил, что между минотаврами и женщинами иных магических рас союзы заведомо бесплодны… Ребенку это было неинтересно, он смеялся и пытался поймать теперь подвеску на шпильке Идзуо. Потом, утомившись, затих, зевнул и закрыл глаза. Китсунэ вышвырнуло в реальность, словно пробку из бутыли с забродившим соком винограда. Она прижала руку к животу. Значит, там у нее минотавр. С белой шерсткой. Хотелось одновременно и рыдать, и смеяться. У нее есть частичка Менедема, безумно любимого рогатого поганца полубога. Семя которого оказалось столь сильным, что пустило росток новой жизни в ее лоне. А еще у нее есть нешуточная возможность лишиться этого подарка судьбы, потому что Императору не нужна опозоренная дочь, ему нужен послушный его воле сын! Как сохранить ребенка в тайне, чтобы не вытравили? Нет, только не это, это ее дитя, его нужно сберечь любой ценой. По подсчетам выходило, что сейчас ему чуть меньше двух лун от зачатия. Значит, еще пять или шесть лун ей нужно продержать все в тайне. А за это время отыскать несколько доверенных слуг, которые будут держать язык за зубами и помогать скрывать младенца… Или которые помогут передать малыша в приемную семью… Нет, нельзя! Никто не согласится взять его такого. — И я сама тебя никому не отдам, не волнуйся, Широ. Никому… Идзуо горячо взмолилась Богине о защите. — Милосердная, помоги! Мне нужно создать иллюзию того, что я выгляжу так, как того желает Император, и прожить под нею до того дня, как я рожу. Богиня Идзуо услышала, судя по всему. Во всяком случае, когда не удалось перекинуться обратно, никто ни слова про облик наследника не сказал, да и обращались как к мужчине. Идзуо со страхом ждала разоблачения, но время шло, а ничего не происходило. Тошноту удавалось сдерживать или переживать в одиночестве рано утром, больше беременность пока никак на ней не сказывалась. Идзуо не собиралась ждать, когда скажется так, что она не сумеет запахнуть кимоно или сесть в седло без помощи. Ее изощренный мозг искал способы улизнуть из самого сердца Империи, из-под носа отца, не получив при этом проклятий. Наконец, она решилась открыться одному старому оборотню, которому за время учебы привыкла доверять. Отчаяние придало сил и изворотливости, чтобы зачаровать одну из служанок, а та уж отправила коротенькое послание целителю академии, написанное рукой Идзуо: «Улисс, спасите меня!» Целитель думал недолго, через три дня от директора пришло приглашение для Идзуо, составленное на восьми страницах заковыристейшим языком, из которого было понятно лишь то, что явиться нужно срочно, это будет огромной честью и без Идзуо на мероприятии вообще никак не обойдутся. Сказать, что Императора это порадовало, было невозможно, скорее, он был раздражен и раздосадован тем, что наследник снова на некоторое время ускользнет из-под его влияния в чрезмерно вольную по нравам академию, в чужой и чуждый мир, полный соблазнов и разврата. Однако академия имела немалый вес в среде обучения, поэтому наследника пришлось отпустить. Чтобы показал пример подрастающему поколению. Хотя он уже сожалел, что согласился на включение прежде закрытого для всех пришельцев извне мира в Великую Сеть. Насколько было проще держать молодых оборотней в руках, когда им некуда и незачем было стремиться вне мира. Идзуо улепетнула очень быстро, не забыв прихватить побольше ярких нарядов и драгоценностей — в некоторых случаях ими можно расплатиться. Вперед, на свободу. Втайне она надеялась, что ей помогут остаться там, на свободе, навсегда. Но крайним случаем оставалось отдать сына на воспитание Менедему и Леонту, а самой вернуться в мужской облик, считай, навечно, вступить в заведомо бесплодный брак — ведь ребенок у нее уже будет. Или — что не менее вероятно — оставить дитя любимым потому, что она умрет. В академии ее встретил Улисс, сразу же потащил в лазарет, осматривать, приговаривая: — Вы не стесняйтесь, я в прошлом и военный целитель, я и роды принимал. — Может быть, вы тогда объясните, как так вышло, что я сумела забеременеть от минотавра? — чуть язвительно спросила Идзуо. — Мне нужно подумать… А от какого минотавра? Может быть, целитель Улисс и не имел в виду ничего оскорбительного, так что возмущенную реплику лиса проглотила. — А вы разве не помните? — Ах, от этого. Он же полубог, их семя прорастет даже в камень, что ему законы для людей и прочих минотавров. — То есть, он был в курсе того, что я могу забеременеть? — Идзуо ждала ответа, желание выцарапать бесстыжие зенки Менедему крепло, но рассыпалось, как карточный домик от короткого смешка: — Менедем-то? Вряд ли, он мало интересовался подобным. Как и женщинами в целом. Улисс велел ей раздеться, принялся осматривать, водить ладонью над ее животом. — Хорошее будет дитя, очень любит жизнь. Рос маленький минотаврик быстрее обычного ребенка, уже сейчас, на исходе третьего месяца, у Идзуо заметно подрос животик, да и груди увеличились. — Малышу потребуется ваше молоко. Ничье другое он не примет, даже коровье или козье. — А ему много надо? — опасливо спросила китсунэ. — Могу сказать только одно: он будет осушать обе груди за раз, после чего спокойно спать несколько часов. Но кормить вам придется лет до двух. — А молоко будет успевать вырабатываться? — Думаю, вполне, ваше тело уже подстраивается под нужды вашего ребенка. Идзуо с тоской подумала, что обстоятельства, почему-то, не спешат последовать примеру ее тела. — Что же мне делать… Я не могу вернуться домой с младенцем на руках. И не вернуться я тоже не могу — отец проклянет меня, и это значит смерть года через три… — Родовые проклятия сильны, но и их можно снять. Обратитесь к специалистке по проклятиям, думаю, Вандра вам поможет. — То есть, вы считаете, я не должна возвращаться? — Я считаю, вы должны связаться с отцом ребенка, — твердо ответил целитель. — Он может помочь вам. Да что там, он должен вам помочь. Идзуо закивала, решив, что вместе они смогут что-то придумать. — И еще одно. Я не досконально знаком с особенностями минотавров, однако совершенно точно знаю, что рождение детей у них проходит легче, если мужчина и женщина состоят в законном браке. — Я поговорю с Менедемом. — Он в академии, кстати, в крыле преподавателей. — Что ж, мне в любом случае следовало туда пройти, — пробормотала китсунэ, поправляя одежду. Целитель погладил ее по голове и открыл дверь. — Он вам обрадуется. Вот в последнем Идзуо отчего-то сомневалась. Каждый шаг в крыло преподавателей давался ей с трудом, словно неуверенность в том, как примет ее появление Менедем, как отреагирует на новость о том, что она беременна, стала гирями на ее ногах. Минотавр сидел в кабинете и что-то писал. При виде Идзуо он изумленно заморгал. — Идзуо? — В женской ипостаси меня лучше называть Идзуне, — ляпнула китсунэ, но сделала вид, что так и надо. — А где директор-сама? — Его дверь следующая по коридору, — вежливо ответил минотавр. — А ты… уже стал аспирантом? Она не могла бы объяснить, почему тянет время, не говоря ему самого важного. Может, так повлияли слова целителя Улисса о том, что Менедем не интересовался женщинами? — Да, теперь продолжаю обучение. А ты как? — он смотрел вежливо и без проблеска былого чувства. — Я… Мне нужно сказать тебе кое-что… — Идзуне прикусила губу и попыталась увидеть в зеленых глазах хотя бы намек на то, что три месяца назад он любил ее. — Я противна тебе в этом облике, да? — Нет, с чего ты это взяла? — удивился минотавр. — Ты прекрасна. И хвосты у тебя красивые, пушистые. — Но ты… злишься. — На что мне злиться? А ты в женском облике… Отец смирился? — минотавр вышел из-за стола, подошел к Идзуне. — Я не могу принять другой сейчас. Император не знает… Идзуне тянуло к нему с безумной силой, вжаться в крепкую грудь, обнять руками и ногами, и хвостами вдобавок, и не отпускать, даже если будут резать на части. — Почему-у-у? — Менедем ничего не понимал, продолжал ее оглядывать, потрогал уши, вспоминая, какие они мягкие и мохнатые. — Потому что я беременна. У меня даже иллюзия не выходит… — Беременна? А почему твой отец не знает? — Потому что, узнав, он заставил бы меня убить ребенка. Нашего ребенка, Менедем, неужели ты не понимаешь? — Идзуне отшатнулась, глядя ему в глаза. — Он, как и ты, ненавидит притворство, и все мои иллюзии стекают, словно вода по гусиному перу! Я видела его — у Широ твои глаза… Только то, что я хотела спасти его жизнь, позволило мне извернуться и суметь написать целителю Улиссу. От радостного рева минотавра подпрыгнули коллеги в соседних кабинетах, а директор облился водой из графина. Идзуне не удержалась на ногах, но ей повезло больше преподавателей: ее подхватили на руки. — Поставь! Поставь немедленно! Менедем, меня сейчас… Похоже, малыш Широ не очень любил не только иллюзии, но и внезапную встряску и громкие звуки, что и выразил, заставив Идзуне исторгнуть скудный завтрак и выпитую у целителя воду. Духи все прибрали, а Идзуне Менедем утащил домой, где их встретил ничего не понимающий Леонт. — Идзуо! Ты снова с нами? Ты надолго? После всего пережитого китсунэ, и без того с трудом сдерживавшаяся, просто разрыдалась, ненавидя себя за постыдную женскую слабость, но понимая, что это лишь следствие ее состояния. Ухаживать за ней взялся сирин, принес воды, притащил какие-то фрукты. Менедем разрывался надвое: он не закончил свою работу, но и бросать мужа и Идзуне вот так не хотел и не мог. — Иди уж, иди, мы сами разберемся, — Леонт поцеловал его в нос и вытолкал за двери. Вернее, сделал вид — толкнуть огромного минотавра он бы физически не смог. Потом подсел к бледной и еще всхлипывающей лисе и взял ее тонкие кисти, поглаживая. — Я соскучился, Идзуо. — Называй меня Идзуне, Леонт. Так правильнее. — Хорошо. Ты обещал писать и не писал. — Я писал. Письма перехватили и сожгли. — А что случилось? Почему ты плачешь? — Ничего страшного, пернатенький. Это все гормоны. — Потому что ты в женском облике? — Ты не удивлен. Подсматривал? Леонт покраснел и отвел глаза. — Подсматривал, — кивнула Идзуне, уже улыбаясь. — Вы были с Менедемом просто… просто ух! Слов не хватает. Почему ты уехал..а? И расстались вы — он потом, как в воду опущенный ходил, только учебой и спасался. — Мне надо было уехать, — Идзуне обняла его хвостом. — Я же была наследницей Империи. А теперь отец проклянет меня, я умру через три года. — Что?! Почему?! Только за то, что ты снова приехала сюда? Ну нет, не может быть! — Леонт крепко сжимал ее руки, серо-голубые глаза наполнялись слезами. — Поговорю с профессором Вандрой, она может подсказать что-то. — Так что случилось? Все не просто так. Я чувствую от тебя что-то… странное. — Я беременна от Менедема. Леонт открыл рот, уставившись на живот лисы, пытаясь представить внутри маленького минотавра. — Я назвала его Широ. Это значит «белый». — Белый минотаврик. Ух ты… так здорово… А когда он родится? — Он растет быстрее, чем обычно развиваются дети китсунэ, поэтому я не знаю. Может быть, еще полгода, может — меньше. Должно быть, скоро начнет толкаться, и тогда ты сможешь почувствовать его. Если, конечно, меня не вынудят вернуться домой… — Идзуне передернуло. — Мы тебя не отдадим, — заявил Леонт. — Если бы все было так просто… У Императора есть власть приказывать. Всем, от последнего нищего водоноса до своего отпрыска. Такова магическая сила императорского слова. Как твоя, пернатенький, только немного другого направления. И если он явится сюда и прикажет… я могу отрубить себе мечом ноги, руки, но поползу хоть на ушах, исполняя приказ. — Но он ведь этого не сделает, правда? — Я не знаю, малыш. Только надеюсь… Пусть лучше проклянет на расстоянии, я бы предпочла умереть на ваших руках, если не получится снять проклятье, чем продолжать бессмысленное существование в своей золоченой клетке, зная, что Император почти бессмертен. — И никто не может отменить его слова? Совсем-совсем никто? — Только Богиня, но она редко вмешивается в дела земных существ. И Она уже помогла мне наложить иллюзию, когда я узнала о беременности и том, что больше не могу принимать мужской облик. — Но ведь все равно должен быть какой-то выход, — Леонт шмыгнул носом. — Хотя я знаю, какой. Сюда твой отец точно не явится, это не его мир. Идзуне стерла с его глаз слезинки. — Ты стал таким красивым, малыш. Просто расцвел. — И ты тоже. Ой, ты есть хочешь, наверное? — Немного. Кое-что Широ явно не слишком любит, — улыбнулась лиса. — Например, осьминогов и острые соусы. И рис. — А что любит? У нас есть рыба. И мясо. — Я попробую понемногу и того, и другого, если ты не против. Леонт притащил ей тарелки с едой, уставив ими поднос. Он видел, что за три месяца Идзуне снова спряталась в крепкую броню, трещины по которой пошли только здесь, в мире, где ей было хорошо и свободно, рядом с Менедемом и — он смел надеяться, — с ним самим. Слишком выверенными были ее движения, слишком прямой — спина, словно за ней каждое мгновение следили чужие глаза. — Сейчас я еще принесу яблочный сок, он вкусный. — Постой! Не надо суетиться вокруг меня, Леонт. Я буду рада, если составишь компанию. Сирин плюхнулся рядом и взял себе кусок рыбы. Широ благосклонно принял пищу, отправившуюся в желудок его матери, и не стал буянить. Но Идзуне от переживаний и усталости стало клонить в сон, и она даже не успела намекнуть о том, что хочет лечь, уснув на полуслове, благо, Леонт устроил ее в настоящем подушечном гнездышке за столом. Леонт радовался: у них будет маленький белый минотаврик. Он плохо представлял себе, как они смогут жить в этом домике вчетвером, но зато отлично видел мысленным взором, как будет уютно малышу в просторной детской их дома в его мире. Наверное, он отправится с Идзуне туда, а Менедем останется тут работать. Возможно, не сразу: сперва им нужно будет выждать, чтобы Император сделал свой ход. Вот странно: Идзуне никогда не называл его отцом, словно это было табу. Или словно тот был для него столь же «родным», как царь Ахелай для Менедема? Надо будет потом расспросить, когда Идзуне проснется. Пока же он сидел рядом с китсунэ, потихонечку выбирая многочисленные тяжелые шпильки с подвесками, просто шпильки, искусственные цветы из тончайших пластинок драгоценных камней и металлов. Разбирал жесткие от какого-то фиксирующего состава прядки, думая, что просто обязан помыть их, когда Идзуне проснется, наверное, у него от такой церемониальной прически голова болит. Проспала Идзуне до вечера, Менедем вернулся как раз к ее пробуждению. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался он. — Спасибо, отлично, — уверенно, как он привык, улыбнулась китсунэ, совершенно не жаждавшая расстроить еще и минотавра тем, что вполне может не дожить даже до малого совершеннолетия сына. — Она говорит, что умрет через три года, — сирин ее сразу же сдал. — Что?! Это еще почему?! — Менедем, не ори, ты пугаешь сына, он пугает меня, я лишаюсь вкусного обеда, чуешь взаимосвязь? — Почему? — повторил минотавр уже тише. — Ох, как я не люблю рассказывать одно и то же десять раз… — вздохнула лиса, но Менедем смотрел слишком требовательно, а Леонт — жалобно. Пришлось подчиниться и рассказать о проклятии и возможности того, что ее силой увезут отсюда. — Надо что-то придумать… — Я заберу ее в свой мир, — предложил Леонт. — А если он явится и туда? Лучше переждать всем вместе, здесь мы можем попросить помощи ректора, он, как-никак, бог. — Тогда надо еще увеличить площадь домика, — решил минотавр. С этим согласились единогласно. Сперва Менедему пришлось снять абсолютно все чары со всех помещений дома, потом обойти его по периметру, нанося на стены глифы привязки конструкта расширения пространства, затем создать небольшую проекцию, в которую все трое могли внести свои коррективы. По итогам вышел дом для всей их семьи, с детской, с двумя — на всякий случай — спальнями, гостиной, кухней и рабочей комнатой. — Так, теперь тихо, постарайтесь мне не мешать. Первый раз такое делаю, — усмехнулся Менедем, концентрируя магическую силу на кончиках пальцев и даже рогов. И сирин, и китсунэ залюбовались тем, как филигранно сплетаются магические потоки, преобразуя обычный, казалось бы, дом в нечто новое. Передвигались стены, разрастаясь, словно живые, прорезались окна, чем-то схожие с сотами: строгие шестигранные рамки складывались в рисунок, вписанный в прямоугольник основной рамы, затягивались, словно тонким льдом, разноцветными стеклышками. В кабинете окна были обычные, чтобы днем не требовалось дополнительное освещение. Когда Менедем закончил, Леонту пришлось его отпаивать водой. Выхлебал минотавр мало не два ведра. Через пару минут на дорожке, ведущей к дому, возник в малом телепорте директор академии, поинтересовался, что за всплески магофона. Минотавр принялся бурно жестикулировать, объясняя, что у него скоро будет сын, поэтому дом нужен побольше. А еще не мог бы директор поспособствовать как-то при встрече с Императором. Тот покивал: целитель Улисс не утаил от него причину вызова китсунэ, как и того, чем это грозит юной лиске. — Я думаю, вам следовало бы заключить брак-триаду как можно скорее, Менедем. Тогда, если боги благословят, а один так точно, — он усмехнулся, — Императору не останется иного выбора, кроме как отступить. — Мы немедленно отправимся заключать его. На помощь отца Менедем уповал отчаянно. Был еще ненулевой вариант, что богиня гармонии тоже снизойдет до мольбы одного из своих детей. — Вам тогда лучше отправиться на берег моря, я открою вам телепорт и прослежу, чтобы все было исполнено по обряду, — сказал директор. По какой причине он так болеет за успехи и в учебе, и в личной жизни своего студента, он старался не думать. Собрались все трое быстро, переодевшись по принципу: лишь бы красиво смотрелось. — А твой отец нас точно благословит? — шепотом уточнил Леонт. — Точно, — кивнул Менедем. Вместе с директором отправился еще и целитель Улисс. Рисковать здоровьем будущей матери ни он, ни директор не хотели. Да и свидетелей требовалось минимум двое, ну и что, что один из них бог? Не такой уж и сильный, да и опыта немного. Но благословить триаду он решил твердо. Когда еще доведется такое? Редкость же. Как и ожидалось, на свадьбу явился Колебатель Земли, который пропустить такое важное событие в жизни сына никак не мог. Немного у него было детей, особой любвеобильностью на земле он не отличался. Снисходил лишь до тех, кто желал не божественное дитя, почести, славу и прочее, а просто ребенка. Таких было мало, и они обычно понимали, что маленький полубог — это большие проблемы. — А я-то думал, где ты потерял третьего, — прогрохотал его голос над пустынным пляжем, и на песок хлынула волна, вынося перламутровую колесницу. Колебатель Земли сошел с нее, внимательно глядя изменчивыми, словно море, глазами на китсунэ. — А вас тут, оказывается, уже не трое, а четверо… Тем более благословляю. — Я тоже благословляю, — директор кивнул. — Надеюсь, это защитит вас… — Ой, ну как же, свадьба — и без меня? — с упавшей на волны радужной дуги почти скатилась крылатая богиня Гармонии, торопливо и чуть кокетливо поправила одеяние. — И я благословляю! Деточка, ты такая миленькая с пузиком. А роди-ка еще и моему певцу детеныша. — Но я… — Да, у вас будет очень миленькая птичка или лисичка, думаю. — Но мне же… — Ой, детка, ну неужели ты думаешь, что снять какое-то глупое проклятье, нарушающее гармонию, для меня трудно? Идзуне решила смириться и не протестовать, тем более, что двое детей — это прекрасно. — А если меня проклянет Император? Боги переглянулись. — Как думаешь, сможем ее защитить? — задумчиво сказала Гармония. — Ох уж мне эти дети божественной крови со вседозволенностью… Конечно, мы все-таки не смертные, отразим проклятие. Это же наши миры, так? — Колебатель Земли кивнул. — Спасибо, отец, — Менедем шагнул вперед, чтобы поклониться, но бог удержал его, обнял, потрепал по густым волнам гривы. — Береги свою семью, сын. — И ты тоже береги, — Гармония улыбнулась сирину. — Они у тебя очень гармоничные. Оба шагнули назад, обнимая в четыре руки Идзуне, как в данный момент самую уязвимую часть их триады. И единственную, что осталась без покровительства своей Богини. После принесения клятв боги кивнули друг другу. Теперь тронуть лису не посмеет никто рангом ниже чистокровного божества, а Император все-таки смертный. — Я думаю, нужно как-то украсить их, — усмехнулась Гармония, касаясь кончиком пальца лба каждого в триаде. От ее прикосновения по каштановой шерстке минотавра, по светлой коже китсунэ и сирина зазмеились золотые узоры, сплетаясь в центре в трехлепестковый цветок. — Мне нравится, — согласился Колебатель Земли. Справедливость только тихо хмыкнул, отказываясь комментировать откровенные заигрывания старших богов. — Думаю, нам пора назад. Менедем обнял Леонта и Идзуне и шагнул в открытый портал. — Надо будет сегодня сделать праздничный ужин. — Мы тебе поможем, — пообещала Идзуне и широко зевнула, не успев даже прикрыться ладонью. — Отсыпайся, хвостатик. Директор попрощался с ними у дома Менедема, прихватил целителя и удалился, решив не открывать портал, а прогуляться пешком — слишком хорошо было среди деревьев в этой части академии. Менедем и Леонт провели Идзуне на второй этаж, в просторную спальню с ложем, которого все так же хватало на троих, ужин было решено перенести на завтрак или на обед. — А ты, правда, родишь мне маленького сирина? — затормошил жену Леонт. — Да-да, пернатенький, только дай мне хотя бы этого родить сначала, — сонно усмехнулась китсунэ. Леонт улегся рядом с ней, замурлыкал песенку, усыпляя. Менедем пришел чуть позже, лег с другой стороны, осторожно укладывая голову так, чтобы касаться носом плеча лисы, чувствовать ее запах. — Все хорошо, хвостатенькая? — Да, — пробормотала пригревшаяся Идзуне. Впервые за более чем полгода ей было действительно хорошо и спокойно, и она не боялась за будущее свое и ребенка, не кусала губы, чтобы не плакать, не сходила с ума, понимая, что потеряла все, ничего не обретя взамен. Мужья обнимали ее с обеих сторон, даруя уверенность в будущем. Император понял, что его обманули, не прошло и луны. Ну, правда же, выписывали у него сына на единовременное проведение какого-то мероприятия, а прошел уже не один день, и строптивый мальчишка не вернулся. Его императорское величество выслал недвусмысленный приказ вернуть наследника, в ответ прилетел магический вестник, вместо письма принесший простенький артефакт-запись с голосом Идзуне. «Я никогда не вернусь, ваше величество. Моя судьба — здесь, рядом с теми, кого я полюбила всем сердцем и кому я буду счастлива подарить детей. Прощайте!» Матери Идзуне послала куда более обстоятельное письмо и гораздо более тайного и защищенного вестника, созданного не без помощи Менедема. Императрица супругу, пышущему гневом, не сказала ничего, вестника отправила обратно с пожеланием счастья. В храмовый комплекс, где издревле проводились все ритуалы, Император бежал аж бегом, вернее, подгонял носильщиков паланкина, чтобы бежали, грозя всеми мыслимыми карами. Доставили его туда напуганные слуги и впрямь в рекордные сроки. До самого храма, правда, пришлось ему идти ножками по пологой и очень, очень длинной лестнице, ведущей зигзагами на вершину крутого холма, поросшего густым лесом. Боги даже от своих детей требуют покорности и смирения. Ему давно не приходилось преодолевать этот подъем, на середине него Император подумал, не отступиться ли, он все равно почти бессмертен, может быть, Богиня подарит ему все же милость и даст настоящего сына… Но оставить без наказания непокорную дочь? Нет уж. И он продолжил путь. В самом храме было все, что необходимо для подготовки к ритуалу, а с собой у него была прядка волос Идзуне. И вот вскоре запылали угли на алтаре, к своду храма поднялись тонкие сизые дымки воскуряемых благовоний. — Проклинаю тебя, непокорная! Пусть удача отвернется от тебя навеки, а жизнь твоя истает, как этот дым благовоний. Ниточки дыма взбаламутились, словно кто-то перемешал их в воздухе взмахом веера, соткали силуэт сидящей в позе лотоса женщины с лисьей мордой вместо лица и девятью хвостами. — Зря, сын мой. Император склонился в церемониальном поклоне перед богиней-матерью, приветствуя ее, как и положено вежливому сыну. — Зря, говорю тебе, слышишь? — богиня капризно ткнула далеко не призрачной сандалией в его плечо. — Глупый мальчишка! Избалованный глупый ребенок! Хоть бы спросил сначала! — Но почему, матушка? Она сбежала, покрыв позором всю нашу семью. — Позор, позор… Чушь! Она нашла свое место в мире, и мне воистину жаль, что этот мир — не мой. Император растерялся. — Но… Кто теперь продолжит мой род? — Сам продолжишь. Ты же с такой мыслью шел ко мне? — Я хотел просить о милости, это правда. — Ну так я тебе ее дарую. Однако с условием: ты зачнешь сына только тогда, когда научишься понимать, что иногда нужно не только брать, но и отдавать. Все, ступай. Император поклонился снова и поспешил вниз, недоумевая, что имела в виду богиня. Та же уронила морду в ладони и горестно застонала: — Чем я думала, отдавая его на воспитание людям?! Какой феерический дурак получился-то… Ладно, еще не все потеряно… Надеюсь. Она вздохнула и растаяла, решив навестить богов в мире, где сейчас живет внучка. Конечно, как она и думала, ускользнувшее от ее рук проклятье перехватили на самой границе сферы Жизни боги мира-Перекрестка, где располагалась академия. Сейчас оно, как дымная змея, бросалось на непроницаемые стенки своей тюрьмы в руках сияющего молодого бога, чья кожа и волосы отливали золотом, а блики на чуть заметных чешуйках давали понять, в какой аватаре он предпочитает воевать. Ну и еще о том, что сейчас Справедливость зол и определенно готов наносить свой аспект и причинять воздаяние направо и налево. — Любезный, отдайте мне это, — она вильнула сразу всеми хвостами. — С чего бы? — рук у бога стало на четыре больше, две натянули лук, наложив яростно горящую стрелу, еще две обзавелись копьем и мечом. — Я его уничтожу, — пояснила она. Справедливость смерил ее подозрительным взглядом и кивнул, но оружие не опустил, даже передав ей шар. Богиня раздавила проклятие, сдула с ладоней сверкающую пыль. — Вы пришли сюда только для этого? — лук вместе с руками, его державшими, пропал, как и остальное оружие, но богиня не сомневалась, что этот молодой, но уже очень грозный бог и голыми руками способен стереть ее в порошок. — Посмотреть на внучку, если честно. — Идем, я провожу к ней, — кивнул он. Богиня направилась следом за провожатым, не забывая рассматривать и сам мир. Перекресток был небольшим, очень зеленым, со множеством водоемов, горами, долинами, лесами и пустынями. Но одинаково уютным в любом уголке. — С Идзуне ведь все в порядке, правда? — Ее не дадут в обиду ее супруги. — Это хорошо. — Зачем вообще было пугать бедную девочку проклятьем? — Сына воспитывали люди, что поделать. — Это не оправдание. Богиня фыркнула: — Я не намерена перед тобой оправдываться. — Ну, конечно, любимая отговорка. «Я не виновна в том, что его таким воспитали чужаки». А кто его отдал чужакам? Впрочем, казните себя сами. Вот они, — Справедливость указал вниз. — Какие милые, — умилилась богиня, спускаясь. Ее внучку окружали заботой и любовью, кормили с рук фруктами и сладостями, на что Идзуне только закатывала глаза и усмехалась, даже не думая протестовать. В академии начался учебный год, и это был первый выходной. Менедем уложил рогатую голову на колени супруге, отдав свою гриву в ее цепкие ласковые ручки, отдыхал. Леонт, тоже уставший за неделю, тем не менее находил силы ухаживать за обоими. Идзуне в эту неделю пережила несколько неприятных дней — Широ что-то не нравилось, и он активно об этом заявлял. — Какая прелесть, — решила богиня, проявившись. — Девочка, вы так красиво смотритесь, такие у тебя мужья. Мужчины тут же вскочили, настороженно замирая, готовые оградить Идзуне от незнакомки хоть своими телами. — Благодарю, всемилостивая, — китсунэ тоже поднялась, придерживая живот. Богиня погладила ее по животу всеми своими хвостами. — Хороший будет мальчик. Зачатый в любви. — Вы же не оставите его без матери? — звонко, срываясь на смешной писк, выкрикнул сирин, отгораживая жену крылом. — Эти ваши проклятья! Идзуне не заслуживает такого! — Не оставлю, я уничтожила проклятие, — лисица-богиня фыркнула. — А ты такой храбрый. — Я вовсе не храбрый, — стушевался юноша и покраснел. — Больше проклятие тебе не грозит, девочка. Живи спокойно. — Благодарю, всемилостивая, — китсунэ поклонилась, изобразив хвостами что-то, схожее с фигурой танца. — Я буду навещать тебя. — Конечно, ками-сама, как пожелаете. Богиня засмеялась и улетела на легком облачке. — Это твоя бабушка? — пробормотал Леонт. — Ну, по крови — да, это богиня-мать Императора. — А она милая. У тебя будут хвосты? Девять штук? — Для этого мне придется прожить тысячу лет, — рассмеялась лиса. — По хвосту в столетие-полтора. — Тебе двести лет? — Двадцать один год! — оскорбленно задрала нос Идзуне. — И у тебя уже два хвоста? — Ну, с одним я родилась, — принялась загибать пальцы китсунэ. — Второй отрастает после магического совершеннолетия, это двадцать лет. Дальше все идет медленнее, так что третьим я обзаведусь хорошо, если лет в триста. — Я не доживу, — огорчился Леонт. — Вот глупостей не говори, — фыркнули одновременно минотавр и китсунэ. — Я попрошу богиню принести персик бессмертия. На самом деле, бессмертия он не дает, но срок жизни сравнится с нашим, — пояснила Идзуне. — Я люблю персики, — обрадовался сирин.