Поющий на рассвете

Жизнь потекла своим чередом, у минотавра и сирина были не менее напряженные будни, чем всегда, а вот китсунэ первое время маялась от безделья, пока не вспомнила, что ребенку, вообще-то, полагается нашить всяческих распашонок и пеленок. Нужных навыков у нее, конечно же, не было, Идзуо воспитывали как мальчика, а мальчику не полагалось уметь держать в руках иголку с ниткой. Однако существовали бытовые чары и конструкты, облегчавшие жизнь, и их следовало найти и выучить. С этим трудностей не возникло. Дело осталось за малым: сходить на рынок «Двенадцати Порталов» и купить лучших и мягких тканей. Идзуне честно собиралась дождаться супругов, но зуд в одном месте не дал. Рынок обрушился всей своей массой звуков, запахов и красок, торговцы зазывали во всевозможные лавки. Китсунэ аж пошатнулась, ступив на ровные плиты рыночной площади. Завертела головой, пытаясь понять, куда ей нужно. Все яркие краски сливались воедино, мешая понять, что тут вообще есть. — Ох, зря я сюда пришла… Надо было ждать рогатика и пушистика, — пробормотала Идзуне, осторожно присаживаясь на каменную скамью у стены, здесь таких было много, для удобства покупателей. Реки существ разных рас текли мимо, не задерживаясь. — Девушка, вам помочь? — рядом остановилась какая-то женщина, вроде бы из числа людей, высокая, мускулистая. — М-м-м… Я… Наверное, — сдалась Идзуне, не привыкшая к тому, что женское тело, да еще и в положении, столь слабое. — Если проводите в тканевые ряды, я буду вам очень благодарна. — Идем, — кивнула та, протягивая руку. Возле края кованого наруча виднелся бугристый шрам, уходящий под металл. За спиной женщины покоился двуручный меч устрашающего вида. — А вы из какого мира? — поинтересовалась Идзуне, опуская ладонь на запястье, которое было не уже, чем у Менедема. — Гург его знает, как называется. Отсюда попасть можно, все, что знаю. Тара Убийца Богов, — представилась она. — Бр-р-р… Я Идзуне. А зачем вы их убиваете? — поежилась лиса. — Иногда они наглеют, так что приходится, — хмыкнула Тара. — К тому же, мне можно, я вроде как дочь богов, рожденная специально для этого дела. — Да тут в кого ни плюнь — в полу-, четверть-, или даже в целого бога попадешь, — фыркнула китсунэ. — Что поделать, любят боги это дело. А вот и тканевые лавки. — Спасибо, Тара. Дальше я справлюсь. Женщина с сомнением оглядела округлившуюся и немного отяжелевшую фигурку китсунэ, покачала головой: — Бошку бы оторвать твоему мужу, девочка, что отпустил тебя одну. Давай-ка, покупай, что надо, а я тебя провожу домой. Идзуне принялась покупать, вернее, на руки Таре принялись сгружать ткань, стоило сказать, что нужно шить что-то ребенку. Торговцы были опытными. Глаза китсунэ раскрывались все шире, на пятом куске легкой, мягонькой байки она решила, что хватит. Над ней посмеялись: — Красавица, первый ребеночек, небось, да? Это ты ему только распашонок да чепчиков нашьешь, а еще пеленки, а ползунки? Да и простынки нужны, наволочки. Или денег не хватит? — Деньги есть, — пробормотала она. Тара приняла еще несколько рулонов. Не так уж и дорого вышло, и Идзуне даже выбрала кусок подбитого птичьим пухом шелка, чтобы сшить себе зимнее кимоно. Те, что у нее были с собой, скоро явно станут малы. Тара стояла терпеливо, только разок оскалила зубы в сторону мальчишки, близко подобравшегося к кошельку лисы. Воришку как ветром снесло. Китсунэ вошла во вкус, накупила к ткани ниток, тесьмы, кружева, углядела нитки, которыми вышивал Леонт, набрала и их целый кулёк. — Уф-ф! Кажется, все. — Показывай дорогу, — велела Тара. На ее беду, идти пришлось через ряды, где торговали сладостями, и Идзуне не смогла пройти мимо такого искушения. Сладости любили оба ее мужа, да и ей сейчас вдруг остро захотелось во-о-он того громадного карамельного скарабея на палочке. Тара вздохнула и послушно приняла на руку корзину конфет. — Я тебя дома покормлю, вместе с Менедемом и Леонтом, они, наверное, уже вернулись, — щебетала лиска, когда не облизывала леденец. — Познакомлю с ними, вот увидишь, они у меня оба такие лапочки! — Ладно-ладно, — посмеивалась Тара. — Иди, знай. — Нам вон туда. — Перекресток? Так ты из академии? — Ну, да, а я разве не сказала? — Нет, не сказала. Ладно уж, может, и обойдется… — А? Что обойдется? — Не хочу встречаться с бывшим мужем, — пояснила Тара. — О. А кто твой бывший муж? А почему бывший? А вы давно расстались? — Директор академии — мой бывший муж. Понимаешь, быть Убийцей Богов и женой бога — это неправильно, поэтому мы и расстались. — Глупости какие! Ну, то есть… Он же Справедливость-сама, ему же видно, правильно ли ты поступаешь, или нет, разве не так? — Не знаю, — хмыкнула Тара. — То есть — ты не знаешь? — заморгала китсунэ. — Это же очевидно! — Девочка, я убиваю богов, я оружие, наделенное разумом, а он занимается делами академии, нам просто некогда видеться и тем более, выяснять, кто прав и где справедливость. — Но ведь вы как-то же повстречались и жили? — Сама удивляюсь, как мы это смогли целых пять лет. — Так мало? — непритворно удивилась Идзуне. — Впрочем, прости, это не мое дело. А вот и наш дом. На широкое крыльцо, появившееся после перестройки, выскочили оба ее супруга, услышав голос. Менедем стряхивал с рук остатки поискового конструкта и дышал паром, явно злился и переживал. — Держи, — ему на руки Тара сгрузила все покупки. — Благодарю, что помогли и сопроводили нашу супругу, госпожа. — Мне было не в тягость, — она кивнула им и направилась обратно к переходу на перекресток. — Ой, а как же обед? — пискнула ей вслед китсунэ, но Тара только помахала ей рукой, не оборачиваясь. Менедем проводил ее взглядом, тряхнул челкой, глянул на Идзуне и кивнул: — Иди в дом, гулена. — Просто вас не было, а я так хотела купить ткань, — лиса направилась внутрь. — Ты хоть записку в следующий раз оставляй, — укоризненно сказал минотавр. — И вообще, лучше уж дождись нас, вместе пойдем. Рынок «Двенадцати Порталов» — не самое безопасное место во всей Сети. — Но мне повезло, встретила Тару. — Повезло. В самом деле, повезло. Ходят слухи о пропавших девушках и юношах. — А зачем их похищают? — несколько наивно спросила Идзуне. — Если бы нашли хотя бы что-то, мы бы знали. Но поисковые ритуалы не говорят ничего, кроме того, что похищенных больше нет в живых. — Это странно. И очень страшно. Больше не стану в одиночку ходить на рынок. — Вот и умница, хвостик. Вот и молодец, — с облегчением выдохнул Менедем. Когда он расслабился, это было почти зримо: словно в доме рассеялась наливавшаяся грозой туча, так и не разразившаяся громами и молниями. Леонт принялся разбирать покупки. — Ты будешь шить все ребенку? Я могу тебе помочь? — Если хочешь, пушистенький, — Идзуне потерлась о его щеку своей, улыбаясь. — Хочу, — Леонт обрадовался, что может быть полезен. — Так, шить будете после того, как мы пообедаем, а потом Леонт напишет домашние задания, — качнул рогами Менедем. — Идите-ка руки мыть, у меня все готово уже. Семейство с радостью повиновалось, привлеченное запахами обеда. Идзуне выбросила из головы все страхи и тяжелые мысли. Что может случиться с нею, если даже отцовское проклятье от нее отвели? Ни-че-го страшного больше не будет. Следующий месяц она прилежно сидела дома, шила и украшала кружевами и ленточками одежду для сына, выбираясь только прогуляться с супругами по парковым дорожкам или по берегу моря, куда портал открывал Менедем, освоивший этот сложнейший конструкт, подвластный практически только богам. На берегу моря было спокойно и тихо, а еще очень красиво. Море всегда приносило ей самые красивые витые раковины. Оно любило ее и дома, и здесь. Хотя китсунэ к морской стихии не имеют никакого отношения. Сирин моря побаивался, а вот минотавра море приводило в умиротворение: это была родственная ему стихия. — Как ты себя чувствуешь? Широ еще не пинается? — каждый день спрашивал Леонт. Но наступил и этот день, и успокаивать перепугавшуюся до полусмерти Идзуне примчался даже целитель Улисс. А потом все втроем они сидели и ждали, прижав ладони к животу лисы, в чью же ладонь ударит крохотная пяточка. Широ радостно отзывался на их голоса, безошибочно отвечая тому, кто говорил. Отцу он радовался больше всех, видно, очень хотел скорее выбраться и повстречаться. А на следующий день китсунэ пропала. Менедем и Леонт с полудня чувствовали себя не в своей тарелке, так что после занятий рванули домой бегом, даже не рысью — галопом. А дом был пуст. На рабочем столе остались разложенные лоскутки и ленты, все было так, словно Идзуне просто вышла на секунду, например, за чаем, и сейчас вернется. Менедем бросился чертить поисковую схему. Леонт просто кусал костяшки пальцев и ждал, когда муж закончит. Один за другим загорались символы и фигуры схемы, вот вспыхнул зеленым показатель жизненной активности, заставив Леонта украдкой выдохнуть: жива. Жива и здоро… Зеленый выцветал, перетекая в желтый. — Что это? Что с ней и где она? — Точных координат нет, только направление на миры демонов, — прорычал минотавр. — Она ранена или без сознания. — Как она туда попала… И в каком именно она мире? — Леонт, в кабинете на столе белый кристалл. Активируй и вызови директора. Сирин метнулся в указанном направлении и быстро вызвал директора, появившегося моментально. — Идзуне украли. Она в опасности. Координат нет, даже кровный поиск не дает точности. Скорее всего, это какое-то скрывающее плетение высшего, божественного порядка, — отчитался Менедем, кивком указав на схему, все еще питаемую его силой и переливающуюся разноцветьем огней. Справедливость долго разбираться не стал, сразу вжал ладонь в схему, перебрасывая себя и Менедема прямо к Идзуне, пробивая плетение. Взгляд минотавра выцепил из возникшей вокруг круговерти света, цвета и звука серебристый мех, испачканный алым, и разум Менедема на время отключился, позволяя действовать телу и рефлексам. Он смахнул с рогов наконечники — вокруг были враги, и он не намеревался кого бы то ни было щадить. Главное для него было пробиться к жене. Справедливость перешел в боевое состояние, тоже не собираясь останавливаться, пока мертвым не рухнет последний демон. Минотавр, добравшись до связанного, как запутавшаяся в перерезанных нитях марионетка или попавшая в паутину бабочка, тела китсунэ, вынырнул из своего кровавого безумия, разорвал голыми руками веревки, даже не заметив их магической составляющей, и бережно взял Идзуне на руки. — Хвостик? Она что-то слабо прошептала. — Все будет хорошо, Идзуне. Мы скоро будем дома. Все хорошо, — повторял он, бережно держа ее в объятиях одной рукой, второй выплетая доступные сейчас плетения: сканирующее, бинтующее на рассеченные веревками запястья и щиколотки, согревающее. Справедливость оторвался от уничтожения демонов, поставил портал обратно в академию. Менедем рванул в него ласточкой, его маленькой лиске была нужна срочная помощь, и он помчался в лазарет. Там, передав Идзуне в заботливые руки Улисса, он сможет связаться с Леонтом и сказать, что ее нашли. Справедливость задержался, огляделся, пытаясь понять, что хотели сделать с лисой. Неподалеку темнели грубо обтесанные глыбы какого-то древнейшего святилища, целый мегалитический комплекс, в центре которого неприятно пульсировало багровое сияние, глухое и словно бы грязное. — Что ж, кажется, пора позвать на помощь, — пробормотал он и позвал уже громче: — Тара! Убийца Богов выдвинулась из воздуха через три мгновения, она умела порталы делать совершенно прозрачными. — Ушам не верю, ты меня позвал, — глухо хохотнула, не глядя на него, все ее внимание сразу приковало свечение за мегалитами. — Наслаждайся, дорогая. Меч Тары уже был у нее в руках, засветился в противовес багровому сиянию голубым, запульсировали руны, заставляя Справедливость вздрогнуть — этот меч не просто убивал богов, он необратимо разрушал их связи с тканью миров, не давая шанса возродиться даже с помощью самых верных прислужников. Он отступил, как и всегда — слишком страшная мощь таилась в этом простом на вид куске железа. Вернее, в теле Тары, что, впрочем, было одним и тем же. Три года вынашивала Безымянная богиня дитя, три года же ковался и закалялся меч. Родились они одновременно, связанные неразрывной, страшной связью живого и неживого в единое целое. Любить такую, как Тара, было не под силу богам и смертным. Не всем богам, если быть точнее. Но даже ее супруг отступил в ужасе перед собственной смертью. Тара хмыкнула. Горько было поначалу, когда поняла, что происходит, почему Справедливость шарахается. Потом стало безразлично. Ну, почти. Все-таки, кое-какие чувства у нее оставались, пусть и закованные в броню и спрятанные в самый дальний угол того, что заменяло ей душу. Но сейчас все ее внимание сосредоточилось на том сиянии, из которого медленно формировалась фигура какого-то из демонических божеств, которые десятками призывались и десятками уходили в небытие. Пока он еще не на этом плане и не в Бездне… Он был гораздо сильнее всех прочих, с кем она прежде вступала в схватку. Его оружие, шипастая цепь, даже задело ей плечо, однако лишь сильнее раззадорило Убийцу Богов. Меч рассек тело божества, заставляя пространство вокруг содрогаться от его предсмертного беззвучного вопля. — Как ты? — вопрос прозвучал неожиданно, и еще неожиданнее было прохладное прикосновение к раненому плечу, убирающее боль. — Как и всегда, я не сломана, значит, все еще полезна моей матери. Что ты делаешь? — Тш-ш, не дергайся, я всего лишь сращиваю сломанную ключицу. Мне вот интересно, — Справедливость скривил рот в подобии усмешки, — когда твоя мать решит, что ты сломана? — Когда я не смогу больше убивать. Ты меня не боишься? — Детка, я бы не хотел порезаться твоей железякой, поэтому не размахивай ею. И не дергайся, иначе кость срастется криво. Тара усмехнулась и принялась терпеливо ждать, когда ей закончат сращивать кость и залечивать саму рану. — Я не хочу продолжать старый спор, — ее бывший муж упорно не смотрел в лицо, только на плечо, словно ему зачем-то требовался визуальный контроль магического исцеления. — Тот, что по поводу «боюсь ли я тебя». Тебя — нет, твоего меча — да. И не говори, что вы — одно целое. Справедливость уже не первое столетие искал способ разорвать связь Тары и ее клинка. Потому что Тару он любил, ее мать — люто ненавидел, собственный аспект в споре с самим собой не принимал во внимание категорически. Безымянная богиня прекрасно знала об его отношении, но ее это не волновало. Безымянную, как и ее сестру-близнеца, первых богинь всех миров, вообще мало что волновало. Если Справедливость сумеет лишить Убийцу Богов силы, удачи ему в этом, есть брат Тары, который займет ее место. Во вселенной всегда будет Убийца Богов. Так же как будут Боги, Безымянные Сестры и Бездна. — У тебя еще есть земляничный чай? Я могу сделать перерыв в истреблении богов. — И любимые твои творожники тоже найдутся. — Тогда идем в твою академию? — предложила Тара. — В наш дом, Тара, если ты еще помнишь, что такой был. — Открой портал, — она убрала меч за спину, руны погасли, превращая его в обычное и ничем не примечательное оружие. Они оба были «красавцы» — в крови, всклокоченные, хотя Таре было проще, у нее были короткие волосы, да и крови поменьше. Справедливость пробросил портал, выводящий на отдаленный, затерянный в океане Перекрестка остров, где был выстроен когда-то им самим просторный дом. Тогда он мечтал о детях, о тихих вечерах в кругу семьи рядом с любимой женой. Жизнь оказалась жестока — жена у него была, но речи о детях не шло. — Почему не женился повторно? — спросила Тара, ставя меч в угол комнаты и накидывая сверху свой плащ. — Потому что у меня есть ты, — не поворачиваясь к ней, он прошел к двери в купальню, парой скупых жестов заставляя дом ожить, воду — согреться, ванну — наполниться, продукты — расконсервироваться. Тара разделась, бросив одежду прямо на пол, позволяя заклинаниям почистить ее и заштопать, спустилась в исходящую паром воду. Плечо уже не болело: муж был всегда хорош в исцелении, и что ж ему так не повезло родиться с аспектом высшего воздаяния? Справедливость и Смерть не всегда оказываются на одной стороне, как ни прискорбно сознавать это. — Я разогрею еду и поставлю чай, наслаждайся, — улыбнулся мужчина и вышел, оставив ее в клубах ароматного пара. А ведь надо было понять, что все не просто так. Она же всегда легко читала по его глазам и лицу… Когда по телу прошла болезненная дрожь, а потом бросило в жар, лишающий сил, Тара выругалась, помянув Бездну. Пришлось выбраться из бассейна, на это сил еще хватало, затем Тара без сил распростерлась на полу. — Ко мне, — прохрипела она, протягивая руку. Меч рванулся из рук Справедливости, угрожающе замерцал. Бог только крепче стиснул руки, все восемь, на рукояти и лезвии, своей силой раскаляя металл. Тару выгнуло. — Пе.ре…стань! Сейчас, когда меч казался белым осколком солнечного луча, Справедливость четко видел нити связи его и Тары. Но оторвать руки от металла не мог, оставалось только одно: он поднял руки и рванул первую нить зубами. Нить дрогнула и порвалась с тихим звоном. Тара смогла вдохнуть немного воздуха, хотя боль никуда не девалась. Горело все, казалось, еще немного — и ее тело потечет каплями расплава, то ли металла, то ли плоти. Справедливость рванул очередную нить, та, словно мстя ему, ударила по лицу, разрывая кожу и мышцы до кости, через левую глазницу. Его это не остановило. Следующие три нити рвались даже легче, словно его кровь разъедала связи. Когда лопнула последняя нить, меч перестал светиться, а Тара все-таки смогла застонать, переживая отголоски боли. В комнате что-то рухнуло, будто с крыши на булыжники уронили дубовый шкаф. Она медленно подтянулась, села, затем поползла на четвереньках, не рискуя подниматься на ноги, проверить, что там рухнуло. На паркете валялся бесполезной железякой меч, рядом, в расплывающейся луже крови — муж. Беглый осмотр показал, что красавцем ему уже не быть, такие раны даже боги не могут исцелить бесследно, да и руки придется долго лечить, ладони сожжены до костей. Но он был хотя бы жив. Тара припомнила заклинание остановки крови, набросила на Справедливость. Магия в ней осталась, это радовало. Портал тоже открылся послушно, так же и закрылся — куда-то идти пока не было сил. Кровью муж не истечет, можно и стазис набросить, вот так. А самой, наконец, выкупаться и одеться во что-то нормальное. Когда она вернулась, умытая и переодевшаяся в платье, которое муж в бесполезной надежде покупал ей, Справедливость уже очнулся. Улыбаться ему было явно очень больно, но он все равно улыбался: — Такая красивая, детка. — Лечись, — Тара повертела меч в руках, пожала плечами и отправила матери. — И бессердечная. — Шут гороховый. — У меня руки болят, конструкты выплетать, даже вербально. — А я не умею лечить, только кровь останавливать, что и сделала. Так что найди среди своих восьми две наименее пострадавшие. — А ты в порядке? — обеспокоился Справедливость. — Я переживу. Спасибо, — она все-таки села рядом, погладила его по щеке. Он шевелил пальцами, их — коричневые, в корке, куски прожаренного до горелости мяса — окутывало свечение, впитывалось, исцеляло, оставляя немного лоснящуюся розовую кожицу на месте отваливающихся струпьев. Следы ожогов останутся, наверное, на вечность. Под ее ладонью рана на щеке тоже затянулась, срослось разорванное веко и кожа на лбу. Вот только глаз почему-то не восстановился, видно, Безымянная взяла свою плату. — Наденем тебе повязку, будешь выглядеть истинным воином, — Тара наклонилась, поцеловала Справедливость. — Да какой из меня воин, — однако же, ему было приятно, а о горах трупов демонов, оставшихся в том мрачном мире, откуда спасли китсунэ, он даже не вспомнил. — В академии тебя подождут пару часов? — В академии без меня обойдутся, думаю, и подольше, например, пару дней. Тара приспустила с плеча платье, обнажая перечеркнутое шрамами тело. — Не быть мне соблазнительницей, — хмыкнула она. — Для меня ты все равно прекрасна, Тара. И я говорил тебе это тысячи раз, — он провел ладонью по ее плечу. Платье отправилось на пол довольно скоро. Сейчас, когда не было меча, словно стальная ловушка, прятавшего все ее чувства, Тара с удивлением обнаружила, что соитие — это не механическое движение мужчины вперед-назад с довольным сопением, и нет нужды притворяться, что это приятно. — Надо почаще этим заниматься. — Правда? Ее слова вызвали прилив энтузиазма в супруге. — Правда, — усмехнулась Тара. — Станешь моей женой опять? Ну, то есть, мы, вроде как, не разрывали брачные узы… — стушевался Справедливость. — Стану, — решила Тара. — А боевку преподавать пойдешь? — Пойду, а твоим студентам это необходимо? — Есть несколько рас, представители которых сетовали, что у нас в академии такого предмета нет. Под клятвы о неприменении знаний в стенах академии — почему бы и нет? — Хорошо, я согласна. Он обрадовался, Тара это видела. Одинаково обрадовался ее согласию вернуться в семью и учить. И тут ничего не поделать было — академия была для него не просто местом работы, но и его детищем. Не так долго она существовала, всего-то около тысячелетия, он гордился ею, дорожил и старался сделать лучше, еще лучше, и еще. Что ж, она готова была помочь, теперь, когда не было собственных дел. Странно это было — хоть кричи: как это — у нее нет дел? Никого не надо убивать? Она больше никому ничего не должна? Но отсутствие меча убеждало: да, никому и ничего. Муж принес заваренный травяной напиток и расконсервированные булочки. — Прости, что имеется. Вечером вызову парочку духов-служителей, чтобы приготовили ужин. Или ты сейчас голодна? — Нет, не очень. Я рассчитывала лишь на чай. — Ты знаешь, я в этом доме не появлялся с того дня, как ты ушла… Тара натянула платье обратно. — Так переживал? — Ты знаешь, что да. Ушел с головой в работу… Но я всегда знал, где ты. — И продолжал меня бояться. — Не тебя. Она взяла чай, уселась в кресло. — Но теперь все будет хорошо? — А ты мне родишь троих детей? — он забавно приподнял бровь. — Что, сразу? — насмешливо спросила Тара. — Ну-у-у… Можно не сразу. Но троих — обязательно! — Рожу, — согласилась она. Менедем приказал одному из духов-служителей сообщить Леонту, что Идзуне найдена и в лазарете. Сам же не мог заставить себя отойти от койки, пока целитель Улисс не рявкнул на него, указав на лавочку у стены: — Не путайся под ногами! — А что с ней? Что они с ней сделали? — Ничего, просто ничего не успели. Темные эманации есть, но фоновые, магическое истощение — из нее выпили много сил. Стресс, конечно. Предвосхищая твой вопрос: ребенок в порядке, большая часть ее сил ушла на щит для плода. — То есть, вы ее восстановите? — Через два дня будет уже в норме. Минотавр облегченно выдохнул: все-таки успели. Волновал один вопрос, как могли похитить лису. Ответ на этот вопрос мог знать ректор, все-таки, он там дольше пробыл. Менедем твердо решил выспросить у него, не откажет же Справедливость тому, над кем лично принял кураторство? Ректора не было, секретарша сообщила, что не знает, когда тот будет. Оставалось только ждать и сидеть рядом с койкой, бережно держа в руке тонкую прохладную ладонь жены. В лазарет примчался Леонт, устроился рядом, отмахнувшись от целителя: — Я знаю, что делать. И тихонько запел. Улисс не стал протестовать, зная, что сирины умеют исцелять пением. Леонт замолчал как раз когда Менедем хотел остановить его, чтобы не перенапрягся. Идзуне заворочалась, застонала, затрепетали ресницы. — Все хорошо, мы здесь, — Леонт погладил ее по руке. — Широ? — ее ладонь немедленно дернулась к животу. — С ним все хорошо, хвостик. Ты его уберегла. — Тогда я посплю еще немного, ладно? — Спи, мы будем рядом. — Целитель Улисс, может, мы… — Ни в коем случае. Еще два дня я пронаблюдаю. Целителю пришлось довериться. Два дня спустя Улисс отпустил Идзуне домой, а дом этот Менедем, психанув, превратил в неприступное гнездо, опутав целой сетью заклятий, завязанных на кровь их троих, чтобы никто чужой даже на десять шагов не смог приблизиться. — Как ты вообще там оказалась? — допытывался Леонт. — Я… я шила, в дверь постучали, я думала, это вернулись вы, хотя было еще рано, но, может, отменили пару? Открыла, а мне в лицо брызнули чем-то… Дальше не помню. Только знаю, кто стоял за дверью, — она зашипела, аккуратные ноготки, уже приведенные в порядок, превратились в когти. — И кто же? — Менедем старался говорить тише. — Клейт. Он и еще двое, из тех, что были его вечными подпевалами в академии. — Надеюсь, я его прикончил… А иначе придется вернуться. И он ничуть не шутил. Разве что приуменьшал: «прикончить» было немного не тем словом, которым он бы обозначил процесс и результат. — А как узнать, жив он или нет? — спросил Леонт. — Можно и узнать, — в глазах Менедема медленно разгорался хищный огонек. — Где-то у меня сохранилась рубашка, в которой я был в тот день, когда немного пободал эту тварь. — Ты что, не постирал ее и не выкинул? — Ну… никогда не знаешь, когда пригодится кровь врага, — глубокомысленно заметил минотавр. — А я все-таки далеко не светлое создание. — Давай посмотрим, — загорелся сирин. Рубашка в закромах Менедема действительно сохранилась, аккуратно сложенная и под заклятьем стазиса. Пятна казались еще свежими — «пободал» он демона тогда знатно, даже с накладками на рогах. Схема поисковика была вычерчена, еще когда они искали Идзуне, он только сменил привязку к новой цели. И она показала, что Клейт мертв. — Ну вот и хорошо, — Менедем сжег рубашку бездымным голубоватым пламенем, выкинул пепел на улицу. — Значит, все правильно сделали. — Ага, — закивал сирин.