Лучшая кукла Дьявола

Я совсем не помню того момента, когда мир для меня погрузился в туман. Мне было лет 16, а может, и 17. Сейчас мне 20…или 21, просто дело в том, что я не помню своего дня рождения. Вот уже как несколько лет я перестала замечать закаты и рассветы, яркие цвета летних бутонов, искристое сияние снега при свете луны. Все дни сливаются в один сплошной поток. И каждый из них посвящён одному — ублажению моего Господина. Ох уж не думала я, что когда-либо покину Карден, маленький городок к северу от столицы, в котором я росла и училась ремеслу, которому готовилась посвящать свою жизнь — искусству златошвейки. Сейчас, проводя все свои дни в хоть и роскошных, но всё же изученных вдоль и поперек покоях, я частенько вспоминаю то, чему научила меня мать, — и украшаю свои платья и одежду моего Лорда бисером, лентами и золотыми нитями. Мне кажется, что Господин ценит меня за это. Да и не только за это. За эти три-четыре года моя фигура приобрела округлые аппетитные формы, длинные волосы, ниспадающие блестящим водопадом, отросли ниже поясницы, а сама я научилась премудростям, за которые богачи в публичных домах отвалили бы немало золотых. Но тогда мои чресла скрывались под мешковатой одеждой, тяжелыми накидками и шуршащими подолами юбок. Отец не торопился выдавать свой цветок замуж, считая, что не пришло время бутону раскрываться. Что ж, я не собиралась разрушать уверенность батюшки, работяги-кузнеца, которому до женских хитростей было далеко, как до королевского замка. В то время, как подруг выдавали замуж в их нежные 14, я находила способы удовлетворять все свои потребности самостоятельно, прибегая к занятиям, считающимся крайне постыдным для молодой девушки. Вообще юная Энни очень не любила подчиняться общепринятым негласным нормам — вздумай родители выдать меня замуж в положенные годы, я бы непременно отдала невинность соседскому мальчишке (весьма симпатичному мальчишке, кстати, но не суть), хотя бы даже в кустах под забором, но уж точно не стала бы хранить себя для «любящего муженька». Однако расклада, который в итоге постиг меня, не могли ожидать ни папенька с маменькой, ни моя безбашенная душенька. Помню, как Он прибыл в город в окружении своей свиты. Как неизбежно вызвали твоё любопытство знамена с замысловатой пентаграммой, которую кольцом обвивала змея. Как жалобно блеяли козы в сарае, где ты затаилась, слушая истошные крики соседей. Что ж, кажется, они сами виноваты, что не покорились Господину сразу. Мой Лорд не любит применять насилие лишний раз. Его привлекает любовь.и смерть. Но смерть, как Он говорит, должна быть изящной. Прекрасна гибель от клинка равного соперника, смерть, пришедшая во сне при свете далёких звезд или от яда, не уродующего тело. Но не расправа над непокорными на скотных дворах, провонявших навозом. Кажется, именно так погибли Ульссоны. Мне никогда не нравилась их толстая, похожая на хрюшку и от этого озлобленная дочурка Сиета. Держу пари она плевала в тесто, пока месила его для очередного батона. Я до сих пор не знаю, остались ли в живых при взятии города мои родители, Бригитта и Дарий. Меня перестала заботить их судьба с того момента, как я ушла с Господином. Полагаю, они всё-таки живы — не в характере матушки сопротивляться силе и власти, и совсем не похоже на отца, чтобы он рискнул жизнью ради свободы. Скорее всего, их вывели на площадь в той самой веренице новоиспеченных рабов. Это было последнее, что я видела, навсегда покидая родной город. Больше я его не увижу. Нет не потому, что он был уничтожен — отнюдь нет, Господин не приемлет пламя, и посему Карден остался невредимым. Причина, по которой я так уверена — мне нет никакой нужды покидать моего Лорда, моего Хозяина и Повелителя. Нет большего счастья, чем принадлежать Ему. Он явился ко мне, словно божество, в дымке ночного тумана осенних ночей. Его статный силуэт подсвечивался светом луны. Сразу, как только Лорд вошёл, было понятно, что Он не принадлежит к этой обстановке. Что хотя подошвы его дорогих сапог и касаются пыльного пола, а плащ шелестит по доскам сарая, сам Владыка остается чист и неприкосновенен. Я затаилась за старым корытом, о, глупая, тогда я ещё ощущала какую-то опасность, исходящую от Господина, видимо, моё детское напуганное воображение играло со мной злые шутки. Я задержала дыхание, но моему Лорду не требовались мои вздохи, чтобы найти меня. Не мешкая ни минуты, отодвинул посудину, за которой я пыталась укрыться. И хотя Его тонкие пальцы и коснулись грубо сколоченной деревяшки, мне сразу было понятно, что Он не замарал руки. Господин присел рядом со мной на корточки, протянув руку к моему лицу, которое я старалась прятать за волосами. — Как твое имя, дитя? — Его голос был схож с медовой патокой, с прибрежными волнами, с мягкостью облаков. Этот голос не сравнить даже с самым лучшим бархатом, что мне доводилось держать в руках. — Энни, ми.милорд, — я вынуждена была поднять на Него взгляд, повинуясь пальцам, обхватившим мой подбородок. С момента, как я увидела глаза Господина, мой мир разбился на тысячи осколков и собрался вновь воедино. Нет ничего более удивительного, чем глаза моего Лорда, нет более глубокой бездны и более чистого изумруда. Уже тогда Он навеки забрал себе моё дыхание, оно никогда не бывает спокойным, пока я смотрю на Него. — Тебе нет нужды бояться меня, Энни, — мой Лорд заставил меня подняться, одновременно скидывая шерстяную тряпку с моих худых плеч. Мы никогда не жили в достатке, и мои лопатки выпирали из спины острыми углами, а осанка была сгорбленной, как обычно у доярок, пахарей, швей, согнувшихся в три погибели за своим ремеслом. Но Господин не отметил моих недостатков. Он увидел меня изнутри. Мой Лорд знал, что я должна принадлежать Ему: — Я не причиню тебе вреда, — звучно продолжил Властитель. — Теперь твоя жизнь изменится. Я — Вилле Вало, Лорд Хеллдана, забираю тебя с собой. Господину не нужны были цепи, чтобы удержать меня. Не нужны была стража, чтоб охранять меня. Пока Он вёл меня мимо плененных жителей Кардена, пока я в последний раз видела изумлённые и испуганные взгляды подруг детства и оковы на руках их мужей, я шла сама. Я не была Его рабыней — я отныне была Его вещью.