Смертельная гонка

      Том честно пытался уснуть, когда охранник, ткнув автоматом в спину, заставил его выйти из камеры и сопроводил по коридору. Трюмпер поймал себя на мысли, когда дуло упиралось между лопаток, что ему все равно. Правда, пусть стреляют, зато он хотя бы избавится от всего этого гнетущего дерьма.       Единственное, за что было бы обидно: они только что избежали смертной казни, а в итоге опять умирать. Но, правда, было уже все равно. Была ночь, он хотел спать, а трава не помогала. Он выкурил три косяка, но его даже не вставило. Или ему подогнали паль, или просто трава теперь никогда не возьмет переклиненный разум.       Агнесс добилась того, чего не мог добиться Дерек черт знает сколько: Трюмпер готов был слезть с травы за ненадобностью.       Дури после гонки и без этого хватало. Хотя Дерек, кажется, был иного мнения — не зря кинулся хвататься за скрученный косяк сразу после того, как вернулся из лазарета. Стилински едва не расстался с жизнью из-за кровопотери. Кажется, Билл тоже был не особо в порядке. Том не знал подробностей, его просто выгнали из лазарета, считая, что он не имеет права там находиться.       Охранник привел его в ангар. Мексиканец был готов ко всему — вообще, в режиме постоянного стресса становишься готов к чему угодно, — но в ангаре было темно и находился там всего один человек. В их любимом углу для посиделок. Каулитц поднялся с дивана, когда Тома подвели к нему. Трюмпер вздохнул, чувствуя, как дуло автомата убрали от его спины. А еще почему-то разозлился.       — Сколько стоит арендовать личного охранника и услуги сопровождения? — вообще-то, Каулитц переходил все границы. Сначала он приперся в «Терминал» посередь бела дня, а теперь Тома в разгар ночи отправляют в ангар. Между прочим, такое своеволие злило. Именно оно. Вовсе не то, каким мертвым выглядел Билл, стоя прямо перед ним. — Какой там сейчас курс на минеты? Один доллар к трем отсосам?       Охранник к тому времени ушел достаточно далеко, чтобы не пожелать прострелить ему голову за такие слова.       Каулитц дернул плечом и как-то неловко заправил прядь коротких волос за ухо. Его даже не взбесили слова Трюмпера. И именно это и бесило самого Тома. Билл выглядел мертвее, чем когда стоял на эшафоте сразу после расстрела. Даже яркий макияж, уложенные обрезанные волосы, этот пидорский ушитый комбинезон — ничего не спасало.       Билл как-то нервно поджал губы и поднял глаза на водителя.       — Он новенький. Разговорились еще по приезду. Говорит, я похож на его сына.       Новенький. Ясно, не успел еще оскотиниться в «Терминале».       — Что же, значит, ему не повезло с сыном.       Том сам не понимал, почему злится. Может потому, что ему не дали нормально поспать, может потому, что тащат вечно куда-то без разрешения, может из-за того, что трава не взяла, несмотря на многочисленные попытки. А может за все разом. Билл не был виноват в его вспышках гнева, но именно он бесил сильнее всего. Том провел ладонью по лицу в попытке успокоиться. Не помогло.       Волосы Каулитца теперь были чуть длиннее плеч. Жалко ведь гриву до задницы.       — Ты говорил, что я могу к тебе обратиться, — прервал их обоюдное молчание Билл, упорно отводя взгляд в сторону и обнимая себя за плечо.       Трюмпер недоуменно попытался припомнить, когда он такое говорил.       — На счет чего?       Билл вспыхнул.       — Ты издеваешься?! Прекрати тупить! — заорал он вдруг. Неожиданно громкий голос эхом разлетелся по помещению. — Мне нужен косяк! Сколько?       Том опешил.       — Так, стоп.       — Сколько? — Каулитц даже не пытался его слушать. — Давай, посчитаем тариф минетами. Сколько? Дай мне его!       И все, его прорвало. Маска трупа сползла с идеально накрашенного лица в ту же секунду. Его перекосило — Билл только и успел, что зажать себе рот ладонью, чтобы не завыть в голос, а по перекошенному от боли лицу покатились слезы. Том даже среагировать не успел, а навигатор уже рыдал, ссутулившись и не в силах остановить истерику. Его била дрожь. Том отмер, тут же вовлекая бедного пацана в объятия. Злость исчезла моментально. Надо быть идиотом, чтобы злиться на ребенка, которого поставили на эшафот и разыграли весь этот спектакль с расстрелом. Том ведь не стоял там, лишь смотрел со стороны, даже не представляя, каково это — верить в то, что каждая из выпущенных пуль может лишить тебя жизни. Он не был уверен, что его разум после такого остался бы на месте. Билл еще неплохо держался.       Он всхлипывал, пытаясь что-то сказать, но из-за рыданий просто не получалось.       — Не надо, отпусти меня, — слабые попытки вырваться не помогли.       Трюмпер вздохнул:       — Тогда прекрати вести себя так, что мне хочется тебя обнять.       Билл затих, прижимаясь заплаканным лицом к груди водителя. Том был горячим. Вдыхая его запах, Каулитц успокаивался. Трюмпер просто был сосредоточением спокойствия: большой, широкий, сильный, вечно горячий, как печка. Казалось, что он может его спрятать за своей спиной ото всего и всех. А спрятаться хотелось, как никогда. Он остался один. Стилински заперли в лазарете, а самого Каулитца отправили в камеру, находиться в которой не было сил.       Билл сам не заметил, как восстановилось дыхание.       Горячие ладони Тома медленно гладили его по спине. Казалось, прижаться ближе уже невозможно. Билл слишком долго никого не обнимал, кроме Стайлза, в его жизни словно вообще иные люди отсутствовали; ощущения чужого запаха, тепла, присутствия почти затопили его с головой.       — Тебе нужно умыться, — Том мягко отстранил его, а Биллу пришлось закусить губу, чтобы не ляпнуть что-то против.       Отстраняться совершенно не хотелось, но и сопротивляться словам водителя тоже.       Он коротко кивнул, скрывшись в комнате, где стоял унитаз и умывальник.       — Что я делаю, — вымученно прошептал Каулитц, пытаясь найти ответ на чертов вопрос, но понимая, что мозги спеклись в кашу еще днем.       Он просто не сможет ничего сам себе объяснить. Он никогда не шел на контакт с людьми. На тот самый, достаточно близкий контакт, при котором приходится показывать настоящего себя и открывать истинные чувства. У него был Стайлз — самый родной и самый близкий, но сейчас он был заперт, а Биллу требовался хоть кто-то. Хоть что-то.       Останься один на один с мыслями, он сошел бы с ума.       На щеках размазалась черная тушь. Он даже на шлюху уже не похож. Ебаный труп невесты. Аккуратно убрав подтеки с кожи, просто чтобы поправить макияж, Билл снова поднял взгляд на собственное отражение.       Заплаканные глаза под слоями косметики казались мертвыми.       Каулитц отказывался нести ответственность за свои действия.       Он врубил воду, зачерпывая ее ладонями и выплескивая на лицо.       Том крутил косяк.       Четвертый за вечер. Пальцы делали это настолько профессионально и заученно, что он вполне мог собой гордиться. Тишина в ангаре успокаивала нервы. Том слышал шум воды в туалетной комнате и машинально крутил папиросную бумагу с травой внутри. Вода стихла, а потом раздались шаги. Трюмпер поднял глаза, собираясь что-то сказать, но замолчал. А потом и не вспомнил, что хотел. Билл вернулся, не просто стерев размазанную по лицу тушь: на его коже не было косметики вообще. Детское, совершенно невинное лицо оказалось чертовски красивым. Том даже замер, не веря своим глазам. Пухлые губы Каулитца были нервно поджатыми — Билл выглядел совершенно обнаженным, смыв свою краску. Видимо, мексиканец разглядывал его слишком долго, потому что тот жестко хмыкнул:       — Что, уже не стоит? Не волнуйся, от количества макияжа мои навыки в минете не умаляются.       Трюмпер не ответил. Он чиркнул спичкой о подошву ботинка, раскуривая косяк.       — Иди сюда. И прекрати нести эту чушь про оплату, — а потом откинулся на спинку дивана, сильно затягиваясь.       Билл ненавидит приказы. А еще ненавидит наркоманов.       Но его мозги превратились в кашу в тот момент, когда Агнесс решила припугнуть его и поставить на эшафот, с которого позже снимали два трупа девушек. Биллу доводилось убивать и видеть чужие смерти раньше, но в этот раз шутка судьбы оказалась слишком жестокой.       Билл ненавидит все, что представляет из себя его водитель.       Но мозги в кашу.       Поэтому он забирается на диван, садясь рядом с Томом и ожидая от него чего-то. Ему нужно забыться: любым из возможных способов. Окунуться во что-то, в любое дерьмо с головой, самому стать тем, что он так ненавидит. Лишь бы не думать о гонке и смерти, которая в этот раз оказалась слишком близко.       Косяк был кислым на вкус, а дым невероятно противным — и это было самым чудесным, что может сейчас быть. Трюмпер молча держал самокрутку в своих пальцах, давая Биллу затянуться несколько раз. Трава была крепкой. Билл закашлялся, видя, как Том затягивается сразу после него. В тюрьме привыкаешь к такой грязи, что до мелких деталей уже нет никакого дела, но этот жест — затяжка чужого косяка — показался слишком интимным.       — Впервые куришь? — не то вопрос, не то утверждение.       Билл кивнул.       Том шикнул.       — Предупредил бы, сделал бы менее крепко, — остальное он планировал докурить самостоятельно.       Не хватало еще, чтобы пацана окончательно унесло. Итак блин… Господи, ну что за ребенок. Том смотрел и не верил своим глазам. Понимал ведь с самого начала, что все эти повадки, психи, макияж — все просто маска, идеальная история, игра. Все для того, чтобы не рехнуться в тюрьме окончательно. И к чему это привело? Чем больше противоборствуешь враждующему миру, тем больше получаешь от него в ответ. Вот и Каулитц сполна отхватил свою порцию: несколько свежих тонких шрамов на лице, синяки, ссадины, переломанные ногти, затянутая тугим бинтом лодыжка. И патлы эти еще.       Трюмпер неосознанно протянул черные татуированные пальцы к обрезанным волосам навигатора, и в этот же момент чужой рот заткнул его губы. Том мешкался всего секунду, не понимая, как упустил тот момент, когда Билл оказался слишком близко. Каулитц приподнялся на диване, нависнув над Томом, зажмурив глаза и с какой-то яростью впихивая язык в его рот.       Дурак.       Мексиканец с силой притянул тонкое тело засранца к себе, хватая за затылок и резко углубляя поцелуй. Билл дернулся в его руках, но сбегать было некуда. Том предупреждал — в случае, если они окажутся один на один, он будет сильнее. И никакое сумасшествие Каулитца не поможет. Горячий рот мелкого выблядка был самым чудесным, что доводилось испытывать за последние годы в тюрьме. Гибкий, тонкий, весь такой подвижный, Билл цеплялся обломанными ногтями за кожу татуированных плеч, позволяя целовать себя глубоко и резко.       Том разорвал поцелуй с влажным звуком (черт бы побрал тишину вокруг) и отстранился, глядя в лицо навигатора.       Тот все еще не стал более живым.       — Ты ведь не хочешь. Не думал, что скажу это, — хмыкнул Трюмпер, оглядывая косяк, чудом не выпавший из собственных пальцев, — но докуривай и иди спать.       Билл опешил, мотнув головой и отказываясь от самокрутки. Том был прав. Или не прав. Твою мать, Билл уже ничего не понимал.       А потом признался:       — Я уснуть не мог. Несколько часов в потолок пялился.       — Кошмары, — даже не сомневаясь в своих догадках, проговорил Трюмпер. Для уверенности в своих словах ему хватило кивка навигатора. Он последний раз затянулся и потушил косяк о подошву сапог. — Сколько у нас времени?       Билл понял, о чем он.       — Я попросил два часа.       — Ложись.       Трюмпер встал с дивана, снимая подушку с кресла и кидая к подлокотнику. Билл удивленно моргнул, кажется, вообще перестав понимать что-либо, но послушно улегся, двигаясь к стене. Том же стащил с себя футболку, укладываясь рядом и укрывая их тканью. До одеяла далеко, но хоть что-то. На узком скрипучем диване пришлось уместиться, притиснувшись к друг другу вплотную. Билл отвернулся к стене, чувствуя, как к его спине прижимается горячее тело полуголого заключенного. Том словно пытался повторить черты его тела: животом к пояснице, колени под колени. Биллу доводилось спать в одной постели с мужчиной. Со Стайлзом так миллионы раз. Но Том это… это Том. Он чужой, он странный, он преступник, возможно, убийца. А еще он большой и у него потрясающие руки, которые обхватывают поперек талии. Раскрытая ладонь ложится на живот, а Билла мелко трясет, когда подушечкой большого пальца Трюмпер проводит едва ощутимую линию по коже между футболкой и штанами комбинезона. Судорожный вздох сдержать не удалось. Было так тепло и хорошо под чужим весом, что уже сейчас он, в самом деле, готов был умереть.       — Два часа, — вдруг хохотнул Трюмпер тем самым смехом накуренного человека; горячее дыхание опалило шею, — да я бы спустил с тобой за первые десять минут.       И притискивает мелкого по сравнению с ним Каулитца еще плотнее к себе. Билл охает — футболка задирается, и ладонь оказывается прямо на его вздымающемся от дыхания животе.       Твою мать.       В голове был туман.       Косяк.       Твою мать.       Билл не представлял, что будет, если трава на него подействует. Не можешь себе представить, каково это — когда тебя накрывает. Все описания не идут ни в какое сравнение. Навигатору было очень тепло. И очень хорошо.       Горячая ладонь гладила кожу живота. Билл рассматривал вязь татуировки на руке Тома. Его длинные черные пальцы. Чувствовал, как тот прижимается к нему сзади. Его полувозбужденное состояние. И сам начинал сходить от всего этого с ума.       Его пальцы, дрожа, накрыли ладонь Трюмпера. Он прижался к водителю еще сильней, а потом утянул его руку вниз, закрывая глаза. Нахуй зрение.       Вообще все нахуй.       Особенно, когда горячий язык медленно проводит по затылку, по шее, за ухом. Это было слишком — тяжелое дыхание стонами вырывалось из горла, а Трюмпер был готов кончить в штаны уже только от этого. Каулитц жался к нему бедрами, подавался под движения руки Тома, подставлял шею под язык, тяжело дышал и был слишком возбужден.       Видит бог, Трюмпер пытался сдержаться.       Он ладонями приспустил с бедер Билла комбинезон, запуская руку под нижнее белье. Тот простонал, несдержанно толкаясь в его ладонь. Горячий, гибкий, черт побери, чертова сволочь. Диван скрипел, пристыживая одним лишь этим звуком, но Трюмперу было наплевать. Это был лучший звук сейчас. Не считая стонов навигатора, когда он пальцами растягивал того под себя, а Билл едва не начал задыхаться от этого ощущения. Да, он делал такое сам, умел получать от этого кайф. Но это же Том. Тот самый Том с умопомрачительными татуировками, гадливым языком и, черт побери, очень умелыми пальцами.       Каулитц был готов стонать по нотам.       Трахаться на узком диване было неудобно. А под травой все казалось каким-то нереальным — время уплывало, то раскачиваясь, то замедляясь, что-то просто ускользало от внимания и памяти.       Билл представлял себе их секс — сразу же в голове всплыло, стоило увидеть водителя впервые. Ничего не мог с собой поделать. Этот сволочной характер, фигура, взгляд, от которого все в животе скручивается.       Он думал, что Трюмпер рано или поздно зажмет его у стены и жестко отымеет, что Билл потом и ходить-то с трудом сможет. Но сейчас он захлебывался от собственных стонов, от тяжелого дыхания себе в шею, потому что от медленных размеренных и глубоких движений Тома можно было кончить, даже не прикасаясь к себе. Он знал, что надолго его не хватит, был удивлен, как его не накрыл оргазм, стоило мексиканцу вставить. Они так и лежали на боку, притиснувшись к друг другу, словно правда собирались спать. Медленно и ритмично двигаясь, подстраиваясь под движения друг друга. Том и не выходил почти из его тела, двигаясь медленно, глубоко, и сводя тем самым с ума. Выстонав его имя во время оргазма, Билл сообразил, отчего вдруг стало прохладно — футболка, лежавшая на его плечах до этого, исчезла. Том успел вытащить и спустить в сдернутую с их тел ткань, чтобы не оставить нигде следов. А острые зубы вонзились в его загривок под глухой стон Трюмпера. И это было лучшее, что Билл слышал за последнее время. Все это было нелепо: они не смотрели друг на друга, почти ничего и не делали, никаких прелюдий. Узкий диван, ленивый секс и потрясающий оргазм.       Билл был почти счастлив. Он развернулся в руках Тома после того, как натянул на себя штаны от комбинезона, укладываясь на его вытянутую вбок руку вместо подушки и бегло оглядывая смуглое тело. Каулитц едва не попросил Трюмпера раздеться полностью — полуголый, в татуировках, черт побери. Билл мечтал увидеть чертов рисунок полностью. Он провел острыми переломанными ногтями по татурованному животу Трюмпера, царапнув у самого паха. Тот лениво приоткрыл один глаз, глядя на провокатора.       Билл хмыкнул почти нагло.       — И правда десять минут.       — Заткнись, или я тебя еще раз поимею.       А потом прихлопнул сверху тяжелой рукой, не давая вырваться. Билл хохотнул, прижимаясь ближе и закрывая глаза. Том вдохнул запах волос Каулитца и всерьез попытался уснуть. У них оставалось еще чуть больше часа, пока охранник с автоматом не придет их будить.       Трюмпер заставил себя попытаться уснуть.       В конце концов, он не признается Биллу в том, что его тоже всю ночь мучили кошмары. ***       Стайлз открыл глаза.       Рядом что-то противно пикало, а рука болела. Кое-как повернув голову, он понял, что находится в лазарете. Жесткая койка была, будто доска с гвоздями: спину покалывало от слишком жесткого, а местами и вовсе дырявого матраса, а голова лежала на какой-то хлипкой подушке, находясь почти на одном уровне с телом, из-за чего шея была будто деревянная.       Стайлз понял, что прошло достаточно много времени, потому что свело все мышцы. Он попытался приподняться, но сразу же со стоном завалился обратно — боль накатила такая, что перед глазами все помутнело. Во рту скопился привкус крови, который пришлось сглотнуть.       Скосив глаза вниз, Стайлз увидел, что прикован к металлической перекладине, которая шла по обеим сторонам от кровати, наручниками. Еще бы — он ведь заключенный, который, судя по всему, находится в лазарете «Терминала», чего еще можно было ожидать? Наверняка, тут со всеми так обращались.       Радовало лишь то, что Стайлз не видел других коек. В полутемной и воняющей пылью комнатушке он был один. Вздохнув, он поднял глаза к потолку, лениво наблюдая за тараканом, который сидел прямо над ним. Как насекомое умудряется цепляться и не падать?       Уметь бы так тоже.       Стайлз раньше ненавидел тараканов. До тех пор, пока не загремел в колонию. Потом, просыпаясь по утрам и вытряхивая тараканов из рубашки и выдирая их из запутавшихся волос, он как-то привык. Но волосы брил почти под ноль именно из-за этого — тараканов в мозгах хватало и своих.       — Ты как? — дверь хлопнула и на пороге появился мужской силуэт. Против света ничерта не было видно, и потому Стайлз опирался лишь на свои ощущения. По голосу казалось, что это Дерек. Но башка еще так гудела, что он мог и перепутать. — Ты был в отключке двое суток. Потеря крови и еще какая-то хуйня с непроизносимым названием.       Точно, Дерек.       Хейл подошел к кровати ближе и присел на край, как-то странно смотря на Стайлза.       — Как Билл?       — Ты меня слышал вообще? — Дерек нахмурился, — ты чуть не сдох!       — Билл тоже.       — Да прекрати! — Дерек схватил Стайлза за запястье, а потом, будто вспомнив, что тому, наверное, больно, убрал руку. — Перестань постоянно думать о нем! Биллу не три года, он в состоянии позаботиться о себе сам.       Стайлз поджал губы и молчал, снова гипнотизируя взглядом потолок.       Таракан съебал по своим тараканьим делам.       — Стилински, — прошипел Хейл, — говори со мной.       — Зачем?       В башке было пусто. Кроме боли и мерзотного ощущения грязи и крови на всем теле, не было ничего. Стайлз не хотел ни есть, ни пить, ни в туалет. Хотя, по идее, за такое количество времени, которое он, судя по словам Дерека, провалялся тут — базовые потребности организма должны были дать о себе знать. Но Стилински ощущал лишь вонь собственного немытого тела и больше ничего.       А, еще запах травы, который исходил от Дерека. Наверное, тот только из своей камеры, где Трюмпер опять долбил косяки.       — Приди в себя, придурок! — Дерек снова ухватил Стайлза за руку, сильно сжимая пальцы за запястье. — Пожри, поспи, поори на кого-нибудь, мне похеру, но стань тем, кого я встретил впервые. Иначе нам не выжить!       — Билл где? — Стайлз покосился на свою руку, которая, кажется, стала еще бледнее, чем раньше, и вновь перевел взгляд на потолок.       — В лазарете отметился, да в камеру ушел, — сквозь зубы бросил Дерек.       — Когда меня выпишут?       — Не ебу.       — Позови Билла.       Хейл выматерился и резко встал. Стайлз буквально кожей ощутил, как Дерек хочет ему втащить. Причем так, чтобы разбить лицо ко всем херам. Но сдерживается. Причин, почему бы Дереку не вправить мозги навигатору кулаками и не поработать челюстно-лицевым хирургом, Стайлз не знал.       Но наплевать.       Сейчас его голову занимало совсем другое.       Дерек вышел из лазарета, громко хлопнув дверью. Там, Стайлз успел разглядеть, стояла охрана. Видимо, они обязаны были охранять навигатора от посягательств других зеков — Стилински слышал, что порой в лазаретах трахали коматозников или тех, кто был прикован к койкам. Несмотря на весь похуизм, изнасилованным быть совсем не улыбалось.       За Хейлом захлопнулась дверь, и комнатушка снова погрузилась в полумрак.       — Стайлз!       Стилински, едва задремавший, распахнул глаза.       Билл, непривычно лохматый, осунувшийся и будто даже похудевший, подбежал к кровати и присел около нее.       — Ложись, ложись рядом, — прохрипел Стайлз, в глупой попытке коснуться друга дергая руками, все еще прикованными к кровати.       С того момента, как ушел Дерек, прошло достаточно много. Может, день, может два, а может всего-то часов пять-шесть. Чувство времени сбилось, Стайлз то спал, то просто лежал с открытыми глазами, глядя, как по потолку скользят лучи от фонарей охраны, патрулировавшей периметр «Терминала». Дважды его отстегивали и помогали доковылять до туалета, где, прислонив к стенке, оставляли в одиночестве, будто издеваясь. И оба раза у Стайлза открывались швы.       Хотя то, что сделали с его рукой, сложно было назвать хотя бы лечением. Страшная рана, которую Стайлз успел разглядеть, была перемотала бинтами и, кажется, сцеплена медицинским степлером. Конечно же, скобы слетали всегда, когда Стайлз едва шевелил рукой. Нужно было что-то делать, и причем срочно — но было на все плевать. Лошадиная доза морфия, которую Стилински получал с завидной регулярностью, сделала из него гормонально-нестабильного дебила, который мог то пялиться в одну точку, то внезапно даже для самого себя начать рыдать, роняя слезы на жалкое подобие подушки.       То, что Стайлз и без того был не сильно-то адекватным, лишь усугубляло положение. Как вместе со всем этим в нем укладывался еще и похуизм, с которым он теперь относился к следующим этапам, Стилински и сам не понимал.       Билл устроился рядом, стараясь не задевать больного друга слишком сильно. Он был накрашен, явно пытался скрыть синяки на лице после драки, но даже это все не помогало: опухшие глаза, искусанные губы, облупившийся лак на ногтях той руки, которой Билл аккуратно погладил Стайлза по груди — все это выдавало то, что Каулитц нихрена не в порядке.       То, что его выписали из лазарета, еще не говорило о том, что он здоров. Это лишь давало уверенности врачам и Агнесс, что участник гонки не скопытится до испытания. О психическом состоянии заключенных никто не беспокоился.       — Как ты? — прохрипел Стайлз, а затем откашлялся и сглотнул мерзкую горькую слюну. — Как ты там? — снова спросил он.       Билл, кажется, удивился.       — В норме. Тебе хуже сейчас.       — Тебя едва не убили, — Стайлз зажмурился, — я думал, умру прямо там. Следом.       Билл судорожно выдохнул и навис над Стайлзом, аккуратно прислоняясь лбом к его лбу. Он погладил Стилински по скуле и чмокнул в кончик носа.       — Я буду в порядке, обещаю. Мне хуево, но я справляюсь.       — Ты там один, — упрямо сказал Стайлз.       Билл почему-то напрягся и замер.       Стилински казалось, что он обязан встать прямо сейчас, пойти вместе с Биллом в их камеру и успокаивать его там до тех пор, пока он не будет в порядке. Он ведь его единственный друг, а сейчас вынужден валяться здесь.       — Эй, — Билл, кажется, по лицу прочел все мысли Стайлза, — тормози. Ты тоже едва не сдох, я знаю, нам рассказали. Предупредили, что, если ты умрешь, Дерека убьют, ведь ты получил ранение на испытании, так что это считается.       — Вот почему он так психовал, — Стилински хмыкнул.       — Хейл был здесь? — брови Билла приподнялись вверх. — Серьезно?       Стайлз кивнул и закашлялся. Билл поднялся и дотянулся до табуретки, на которой стоял стакан с мутной теплой водой. Напоив Стайлза и снова аккуратно уложив, Каулитц сел ровно и посмотрел слишком пристально.       — Что?       — Вы разругались. Снова.       — И?       — Нужно подружиться с водителями.       — И это ты мне говоришь? — Стайлз задохнулся от омерзения. — Тебя едва не убили, а ты говоришь о них?       — Стилински, очнись! — Билл, точно так же, как и Дерек, схватил Стайлза за запястье. — Мы на гонке! Она не закончилась! А ты лежишь тут и страдаешь, алле! Тебе нужно поправляться, а ты истекаешь кровью и никого не зовешь. Ты же знаешь, что никто не придет на помощь, ни один врач не станет помогать, пока ты не заорешь о том, что умираешь! Да тебя толком и осматривать не будут, пока ты сам не попросишь! Что ты сказал врачу?       Стайлз отвел глаза.       Он сказал, что в порядке.       Потому что знал, что не в порядке Билл.       А, оказывается, тот в норме и вовсе не переживает по поводу того, что его едва ли не расстреляли. Опухшие глаза и все остальное… это Стайлзу показалось? Или…       — Тебя чертов обдолбыш научил любви к водителям? — вдруг спросил Стилински, видя, что Билл выдохся и уже просто сидит, пытаясь взглядом просверлить в нем дырку.       Судя по тому, как Каулитц дернулся, Стайлз попал в точку.       Это неожиданно его взбесило.       — Отлично, Билл, просто прекрасно. Теперь ты ходишь за утешением в камеру «Терминала»? — Стайлза несло, он почти не соображал, что говорит. Осталась только боль, внутри и снаружи. В душе и во всем теле. — Ты бросился тогда к Тому, а не ко мне. К Тому. Я видел до того, как отключиться. Истекал кровью на руках чертового Дерека, который отнес меня сюда наверняка только потому, что сам оказался бы в опасности, если бы я сдох. А ты просто ушел.       — Ну извини, пожалуйста, блять, за то, что после расстрела, на котором я побывал, мои мозги слегка не соображали и я не понимал, куда бежать и кого спасать! — Билл вскочил с кровати, размахивая руками.       Таким эмоциональным его видел только Стайлз.       Раньше.       Так было раньше.       Пока он умирает тут, Билл, наверное, находит утешение рядом с Томом. Тот успокаивает его, гладит по ставшим короткими волосам и рассказывает, что все будет в порядке.       Делает то, что имеет право делать только Стайлз.       А Билл ему позволяет.       — Проваливай, — Стилински прикрыл глаза, понимая, что просто не вынесет еще более сильного эмоционального всплеска. — Иди к Тому, к Дереку или к кому-то еще. К любому, кто будет тебе ближе, чем я.       — Сука, блять, ты такой идиот, — Билл нервным жестом взъерошил волосы.       Стайлз заметил выбритый узор на виске, который явно сделали недавно, и закусил губу. Раньше это делал он. Теперь, наверное, Билл доверился Тому. Интересно, что еще он позволил чертовому укурку?       Стилински в данный момент ненавидел все и всех.       Даже самого себя.       — Я все это время не спал толком, потому что ты здесь подыхаешь! К тебе никого не пускают, и мы наизнанку вывернулись, чтобы пройти! Да только за меня Дерек и Том столько заплатили, что мы никогда не рассчитаемся!       — Не стоило так утруждаться, — Стайлз хмыкнул и почувствовал, как ему хочется спать.       Глянув на капельницу, которую ему поставили буквально накануне прихода Билла, он понял, почему: всегда, когда лекарство в ней подходило к концу, Стилински отрубался в считанные минуты.       — Пошел ты нахуй, короче. Неблагодарная скотина. Не одному тебе бывает плохо, — Билл быстро вышел из комнатушки, хлопнув дверью.       Стайлз подумал, что если все так будут долбать дверьми — он останется без них. Кажется, в этот раз с потолка посыпалась пожелтевшая от времени штукатурка.       Хотя… вряд ли у него еще будут гости. ***       Стайлзу казалось, что он сошел с ума. За прошедшие дни, которые складывались в недели, он изучил комнатушку, из которой его не выпускали, вдоль и поперек. Даже вид из окна был знаком до каждой песчинки на бетоне и высаженном жухлом газоне, куда заключенных выпускали поиграть в баскетбол или просто прогуляться. Сетка, в которой было ровно четырнадцать дырок: две маленькие, три побольше, и совсем большие, в которые раз в полтора часа залетал мяч. Его кидали русские — они просто любили издеваться над охранниками, которые всегда приносили мяч обратно, иначе он подкатывался слишком близко к другой сетке, которая шла вторым ограждающем слоем: к ней было подведено электричество.       Когда на площадке никого не было, охранники просто прогуливались вдоль, а двое из них обычно останавливались недалеко от окна, в которое смотрел Стайлз, и пиздели про своих жен. Про то, как трахали их под одеялом. Про то, как шлепали по заднице или про то, как отметили день рождения родственников, напившись до усрачки.       Стилински в такие моменты казалось, что он удавился бы, окажись на их месте. Работа охранником — чертовы зеки целый день — вечером жена и пару раз в неделю секс — потом несколько пьянок по выходным — и снова по кругу.       Уебский день сурка.       Когда охранники уходили, Стайлз ковылял до своей койки и укладывался на нее. Приходил Стивен, как было написано на нашивке рубашки, пристегивал Стилински обратно к койке, а затем появлялась медсестра. Старая кошелка с трясущимися руками, она раз за разом промахивалась мимо вены, в результате чего Стайлз едва мог согнуть руки в локтях. Катетер, который можно было поставить раз на несколько дней, заключенным был не положен.       Капельница занимала почти целый день — лекарство было дешевым, и, если вводить его быстро, Стайлз начинал задыхаться. Хотя, возможно, у него было подобие аллергии, но кто бы потрудился это уточнить?       Всем было поебать.       Пока Стилински находился в полуобморочном состоянии, к нему пару раз приходила Агнесс. Которая рассказывала, что она с ним сделает, если он не поправится и сорвет гонку. Если бы можно было лечить проклятьями — Хеннеси стала бы звездой в этом деле. Стайлз наслушался о себе и своей возможной судьбе такого, что становилось совсем тошно.       Врача к нему все же привели. Рану зашили нормально, только вот позабыли про общий наркоз, обеспечив лишь местным. Это было еще одним подарком от Агнесс — напоминанием о том, что из-за Стайлза задерживается следующий этап гонки. Будто он сам, блять, проковырял дыру в плече.       Но зато потом, когда спала температура и его перестало трясти, как больного в припадке, стало значительно легче. Швы не расходились, а ночами Стайлз не просыпался от адской боли и не выл, стискивая зубы из-за невозможности перевернуться или как-то облегчить себе положение. Спать на спине, с пристегнутыми к кровати руками, то еще удовольствие.       Стайлз пытался разрабатывать руку.       Он, как только смог нормально ходить и не орать от боли, пытаясь пошевелить пальцами, пробовал сгибать руку в локте, даже попытался отжаться пару раз — но эта попытка сделала хуже.       Нужен был кто-то, кто подстрахует в случае чего.       Но рядом никого не было.       Стайлз понимал головой, что пройти к нему в лазарет не слишком-то просто: все же, он не в обычной больнице с часами посещения, но все внутри загибалось от обиды и злости. Казалось, что команда без него наслаждается покоем и отдыхом, пока он тут сходит с ума от боли и одиночества.       То, что в «Терминале» особенно не разгуляешься, Стайлз как-то упустил из вида: все заслоняли эмоции. ***       — Подъем!       Стайлза грубо распихали посреди ночи. Или был день, а он просто отрубился? Видя, что отстегивают наручники, Стайлз попытался промограться, и глянул в окно — там и правда было темно.       — Что такое? — хрипло спросонья спросил он.       — Массовая драка, нужны все палаты. Даже эта, — коротко бросил Стивен. — Ты уже почти в норме, так что можешь быть свободен.       — Сейчас? — Стайлз едва подтянул комбинезон, не став натягивать его на плечи и споткнулся, когда его грубо подтолкнули в спину. — Куда я пойду?       Корпус навигаторов, особенно после нападений на них зеков из «Терминала» закрывался наглухо. Хоть помираешь ты около него — никто не пустит туда до утра. Сама же основная тюрьма, естественно, тоже жила по режиму, но туда Стайлза бы никто и не повел. Бара, чтобы переждать до утра, тут точно не водилось, и потому Стилински тупо шел вперед, недоумевая, куда же его ведут.       Когда они остановились около ангара, где стояли тачки участников гонки, Стайлз не удержался и глянул себе за плечо, будто проверяя, не шутка ли это. Но Стивен был спокоен, как удав.       — До утра пересидишь тут. Охрана стоит на входе, ничего не случится. Внутри работает водитель из твоей команды, так что будет даже не скучно. Стайлз удивленно глянул на Стивена: с какого хуя тот так разговорился? Поймав какой-то слишком спокойный взгляд в ответ, вопросительно приподнял бровь. — Ты давно уже сдох, только почему-то телом еще не умер. Интересно, сколько протянешь.       Стайлз хмыкнул, поднял здоровую руку и показал Стивену фак.       Получил болезненный тычок между лопаток и влетел в ангар, упав на колени и сразу же заваливаясь на бок, потому что поймать упор на руки, когда одна почти не шевелилась, он не мог.       Стайлз кое-как поднялся и направился в конец ангара, туда, откуда доносились звуки. Он обнаружил, что под их тачкой лежит Дерек и явно что-то колупает, стуча инструментами и матерясь. Перешагнув через ноги водителя, Стилински пошел в комнатку, где порой ночевали механики. Наверное, их тоже перевели в навигаторское крыло, раз сейчас в ангаре было пусто. Интересно, почему? Хотя, механиков могли погнать всем скопом в душ, это они делали под надзором, потому что не так давно некоторые тоже передрались. В целом — насрать на детали.       Стайлз, вернувшись в ангар спустя столько дней, чувствовал себя будто в другом мире. Даже пространство вокруг было слишком огромным, особенно по сравнению с «палатой» лазарета, в которой он был.       Кофе-машина была маленьким раем. Нормальная вода и крепкий кофе тем более. Стайлз напился вдоволь, так, что его даже затошнило, а затем приготовил себе кофе. Он стоял, бездумно таращась на стену и делая маленькие глотки из чашки.       — У тебя живот еще не прилип к спине? — раздался голос Дерека за спиной. — Скоро исчезнешь. Пожри, тут где-то были сухарики.       — Дежа вю, ага? — Стайлз развернулся к Хейлу. Тот был грязным от машинного масла, потным и каким-то диким — глаза блестели, словно он обдолбался. — Встречаемся в тесных пространствах.       — Как рука? — Дерек увидел, что Стилински аккуратно пытается пристроить руку так, чтобы вообще ей не двигать.       — Тебе-то что?       — Слышь! — начал заводиться Хейл, — вообще-то, это меня напрямую касается! — он откинул в сторону какую-то тряпку, с которой зашел в комнатку, и скрестил руки на груди. — Хватит притворяться обиженной принцессой, всем похуй. Приходи в себя и разрабатывай руку. Я помогу, идем, — Дерек выхватил у Стайлза недопитый кофе, отставил чашку куда-то в сторону и потянул того к выходу.       Стилински опешил, но моментально пришел в себя.       — Ты руки мыл? — он выдернул кисть из хватки водителя.       — А? — Дерек непонимающе посмотрел на него.       — Руки, говорю, мыл, чтобы меня трогать?       Хейл замер, медленно поворачиваясь к Стайлзу всем корпусом.       На какие-то секунды показалось, что Стилински слегка зарвался.       Он глянул в зеленые — почему он все еще помнит? — глаза Дерека, и понял, что не слегка. Предел терпения Хейла, кажется, наступил.       — Я помню тот момент, когда ты был совсем не против того, чтобы я тебя трогал, — прошипел Дерек, хватая Стайлза за плечи и больно их сжимая.       Стилински взвизгнул, позорно и по-бабски, потому что больную руку просто опалило огнем, и попытался вырваться — но напрасно. Дерек держал крепко, так, что слезы из глаз потекли от боли.       Вовсе не от страха.       — Отпусти! — Стайлз вдруг понял, что комнатка механиков в самом дальнем углу ангара, и его попросту не будет слышно, если, конечно, он не начнет вопить как сирена.       Но и это невозможно, после лазарета его голос едва ли можно было назвать слишком громким.       — Приходи в себя, — Дерек будто очнулся, разжимая пальцы. Стайлз тут же сделал шаг назад, насколько позволяло пространство. — Хватит. Хватит уже страдать. Тебе больно, я понимаю, но это не повод плевать на всю команду. Мы все повязаны. По уши в дерьме. Я не хочу увязнуть больше из-за тебя.       — Какая речь, — Стайлз скривил губы, — божечки, ты готовился? — он картинно гримасничал, понимая, что играет даже не с огнем — с пламенем. Но ему нужно было что-то, чтобы начать чувствовать. Что-то, что позволит отбросить равнодушие, и хотя бы задуматься о боли, о команде, о гонке. Мать вашу, да хоть о чем-то! — Дерек, дорогой, ты так по мне скучал?       Хейл сделал пару глубоких вдохов.       Затем развернулся к Стайлзу спиной и засунул руки в карманы.       Сильные плечи, мышцы, которые были видны даже под тканью майки, блестящая от пота кожа — все это вызывало у Стайлза эстетическое наслаждение. Он, сам не понимая, что делает, подошел ближе к Дереку. Тот напрягся, прекрасно ощущая движение за своей спиной, но остался стоять ровно, не шевелясь.       — Дерррррррек, — протянул Стайлз, привалившись лбом между лопаток Хейла, — почему ты здесь?       — Не могу спать, не могу сидеть без дела. Днем было много работы в «Терминале».       Стайлз лишь хмыкнул, представляя, какая у одного из главарей банды может быть «работа».       — Стилински, — Хейл повернулся к нему лицом, — я рядом с тобой сам превращаюсь в психа. Давай возьмем себя в руки.       — Да я, вроде как, и так… — Стайлз усмехнулся.       Дерек посмотрел на собственные пальцы, которые, как оказалось, поглаживали плечи и шею Стайлза, и опешил. Что он, мать вашу, творит опять? Бессознательные движения не были его коньком, он всегда понимал, что делает и зачем — но, видимо, Стилински вышибал из него остатки адекватности.       — Я могу помочь с рукой.       — Ты умеешь?       — Когда мы были на заданиях, часто приходилось помогать ребятам после травм или ранений, — Дерек все еще гладил Стайлза по шее, по плечам.       — Заданиях?       — Неважно, — Хейл прищурился и переместил ладони на затылок Стилински, водя по короткому ежику волос. — Дело прошлое.       — Ладно, — Стайлз дернул плечом, понимая, что у них тут свои скелеты в шкафах. — Ты будешь меня целовать или нет?       Дерек вдруг рассмеялся, запрокинув голову назад.       — Только ты можешь меня вывести и развеселить одновременно.       Хейл коснулся губами приоткрывшихся губ Стайлза.       Тот поморщился недовольно, а затем вновь посмотрел на Дерека, поднимая голову.       — За что ты сидишь?       Тот сразу закрылся, отступил назад. Искорка веселья в глазах, только-только появившаяся, погасла. Дерек убрал от Стайлза руки и вновь нахмурился.       Стилински усмехнулся — он слишком долго лелеял в душе обиду и боль. Сейчас ему не были нужны положительные эмоции, ему нужна была страсть, немного агрессии и да, возможно, секс. Билл говорил, что это круто — так почему бы и нет?       Для того, чтобы получить секс, в запале которого Дерек не заметит, что у Стайлза он первый — нужно было его развести на эмоции. Может тогда у Стилински они появятся тоже?       — Так за что ты сидишь?       — Тебя не касается.       От Дерека начало буквально веять раздражением. Он развернулся, чтобы выйти из комнатки, но Стайлз, глянув на столешницу и заметив пакетик сухариков, о которых Хейл говорил раньше, схватил их и кинул в спину водителя. Тот, опешив, остановился.       — Стайлз?       Стилински улыбался совершенно сумасшедше. Он смотрел на приближающегося к нему Дерека и тянул губы в совершенно диком оскале.       Даже тогда, когда тот схватил его и посадил на стол позади — улыбался. Стайлз ждал эмоций, которые хотел забрать себе. Он хотел наслаждаться этим и сам подался навстречу, когда Дерек вновь поцеловал его. Только в этот раз совсем не так, как до этого — жадно, даже больно, сильно прижимая к себе. Стайлз осознал, что с него пытаются сдернуть футболку только тогда, когда стало больно руку. Зашипев, он оттолкнул Дерека и посмотрел ему в глаза:       — Зачем тебе меня раздевать? — он слез со стола и развернулся спиной, — давай же.       Дерек будто замешкался. Словно он никогда не занимался таким сексом: глупым, быстрым, болезненным для кого-то одного. Стайлз знал, что ему может быть больно. Но надеялся, что будет хотя бы немного хорошо.       Да насрать, что будет — лишь бы уже случилось.       На секунду показалось, что Дерек передумал, но вот сильные руки дернули застежки комбинезона, а затем стащили его вместе с трусами до колен. Стайлз едва не упал, но Дерек придержал его поперек груди, прижимая к себе спиной. Другой рукой он расстегивал собственную ширинку, одновременно с этим оглядываясь в поисках чего-то, что подойдет вместо смазки.       — Ну что там? — Стайлза трясло, но он надеялся, что Дерек не заметит. — Не стоит?       Хейл прижался ближе и потерся бедрами — Стилински ощутил его член собственной задницей.       Блять, что он вообще творит? У него самого-то даже не встал.       Было больно руку, кружилась голова, тошнило, болело горло, и было страшно.       А вот у Дерека все было хорошо — он хотел секса, он выпускал пар, получая то, чего хотелось, от Стайлза. Который его сам к этому подвел.       И надо быть идиотом, чтобы отказаться от задницы, которую тебе так настойчиво предлагали все это время, провоцируя и дразня. Сплюнув на ладонь, Хейл провел ей по своему члену, а затем надавил на спину Стайлза, укладывая его на стол. Подогнув под себя здоровую руку, Стилински зажмурился, когда Дерек начал вталкивать свой член в его задницу.       Это был полный пиздец.       Было больно так, что даже рука, казалось, перестала доставлять неудобства. Это было слишком долго и так мучительно, что Стайлз конкретно сомневался в том, что секс может приносить удовольствие. По крайней мере, такой.       Но Дерек, войдя полностью, удовлетворенно выдохнул. Вышел, снова размазав слюну по члену, а затем вновь втолкнулся, выбивая из Стайлза судорожный выдох. Стилински перекосило от омерзения. Но у Дерека, судя по всему, давно никого не было, и он получал свою порцию кайфа. Только вот Стайлз ощущал только боль, которая потом переросла в просто не слишком приятное ощущение. Он чувствовал член Дерека и он казался каким-то огромным, он чувствовал свою больную руку, он чувствовал, как Хейл вцепился ему зубами в плечо, глуша стон и наклоняясь совсем низко. Из-за этого он входил еще глубже, и Стайлзу казалось, что его разорвет пополам. Капли пота сорвались с боков Дерека и попали на спину Стайлза, из-за чего он поежился и неосознанно сжался, доставляя еще больше удовольствия Хейлу. Тот глухо застонал и кончил, не вынимая член, сволочь такая.       — Сложно было вытащить? — только Дерек отошел на шаг назад, прошипел Стайлз.       Он так и стоял, выставив на обозрение Хейлу задницу, и даже не парился по этому поводу. Скорее всего, из него текло — но, блять, пусть Дерек этим и займется.       На столешницу рядом упала тряпка.       — Пожалуйста, — хмыкнул Дерек и зашуршал одеждой.       У Стайлза от обиды навернулись слезы на глаза. Он стер сперму, вытекшую из задницы, и кое-как распрямился. Натянул штаны и, стиснув зубы, застегнулся. Повернулся к довольному Дереку, который пил воду из какой-то помятой пластиковой бутылки, и почему-то захотел его убить.       — Какой-то хуевый ты в сексе.       Дерек замер, посмотрев на Стайлза. Сказать по правде, этот скомканный секс назвать полноценным было сложно, да и поначалу ему самому было больно — но вот чтобы мелкий пиздюк его оскорблял в таком формате… нет уж. Увольте.       Дерек изначально хотел помочь с рукой, хотел как-то подбодрить — но постоянные издевки, подколки, да и откровенное предложение себя в конце просто снесли башню. В конце концов, Хейл здоровый мужик, который не трахался чуть больше, чем дохуя, и достаточно сложно дрочить в камере в кулак, когда Стайлз предлагает сам. То, что он был бревном и даже не подмахивал — не его, Дерека, вина.       Только почему больные карие глаза лезли, сука, прямо в душу?       — Чего тебе надо? — устало спросил Хейл, не желая больше препираться. — Хочешь разбираться со своими болячками сам — вперед. Хочешь с Биллом — завтра будет тебе Билл. Хочешь на пробный заезд — завтра поедем. Чего тебе надо? — повторил он.       — Мне? — Стайлз поморщился от боли и глянул на Дерека. — Поступить в колледж, красивую подружку и пиво с лучшим другом по выходным. Устроишь?       — Я серьезно, мать твою! — Дерек снова начал заводиться. — Ты, блять, можешь быть серьезным хоть на минуту?       — Я же даун, я не могу, — Стилински начал кривляться. — Я могу только под ножи подставляться, да в лазарете лежать в одно рыло, и все.       — Ты обиделся, что ли? — Дерек снова подошел ближе. — Детка-Стайлз обиделась на то, что ей не принесли яблок в палату?       — Пошел ты! — Стайлз вскинулся и вдруг замер, потому что, только сделав движение, осознал, какое именно.       Он влепил Хейлу по челюсти так, что заныли костяшки на здоровой руке. Кажется, он их даже ободрал, потому что Дерек водил языком по зубам, приоткрыв губы и трогая ладонью челюсть, будто не веря в то, что только что произошло. Встретившись с Дереком взглядом, Стайлз понял, что перегнул.       Хейл сильно толкнул его в грудь, и Стилински больно ударился задницей о край столешницы. Зашипев, он пнул Дерека по голени, и в следующее мгновение оказался на полу — мощный удар по лицу снес ослабевшего Стайлза с ног.       — Сколько можно нарываться? — Хейл, сжав его щеки пальцами, приподнял лицо, заставляя смотреть на себя. — Хватит!       — Так за что ты сидел, Дерек? — невпопад спросил Стайлз, снова начиная пинаться.       Дерек вновь ударил в ответ, и у Стилински на мгновение помутнело перед глазами.       Да уж, отлежать херову тучу времени в лазарете, кое-как выйти из него, потрахаться и подраться — не лучшее времяпрепровождение для ночи.       Стайлз вновь и вновь пытался ударить Дерека — но тот оказывался быстрее и проворнее. Да и сильнее. Стилински ощущал, как ему прилетает по животу и ребрам. Заболела спина, а раненая рука, едва зажившая, горела огнем. Стайлз чувствовал, что Хейл разбил ему бровь — по лицу текла теплая кровь, попадала в рот и нос, а сам Хейл обзавелся разбитой губой, да и только.       — Интересно, за что я сел? — Хейл больно и хлестко ударил Стайлза по лицу, придавив к полу и не давая шевелиться, — а просто так! Понял? Просто, блять, так! Меня подставили, я и мухи не обидел, только защищал всех постоянно!       Стайлз смеялся, хрипя и уже не пытаясь дергаться. В голове шумело, а все тело адски болело. Ему казалось, что эмоций внутри теперь просто через край. Сложно было даже говорить и он чувствовал, что вот-вот отрубится. Но одно все же не давало покоя:       — Посмотри на меня, Дерек, — Стайлз пытался улыбаться, но лопнувшие губы кровоточили. — Что ты видишь?       Хейл, будто очнувшись и поняв, что Стилински никуда не убежит в таком состоянии, ослабил хватку.       — Пиздюка, который мне портит жизнь, — процедил он.       — Неверный ответ, — прохрипел Стайлз и отключился, обмякнув на бетонном полу.       Дерек встал, соображая, что надо привести охрану и как-то объяснить состояние собственного навигатора. Что он видит?       Что.       Он.       Видит.       Избитого им же пацана, которого он, идиот такой, только что трахнул, просто потому, что не сдержался. Адреналин, напряжение последних недель, травма Стайлза, угроза собственной смерти и почти подохшие Билл и Том на последнем испытании — все это копилось, капля за каплей пробивая броню из терпения Дерека. А Стайлз был той самой, последней, после которой пошли трещины, разбившие все напрочь так, что уже не склеить.       Кровь была на руках, на майке, на полу.       Стайлз лежал, неестественно вывернув больную руку и едва дышал. Глаз заплыл, губы опухли, синяки наливались буквально за считанные секунды.       Что же ты видишь, Дерек?       Хейл аж вздрогнул, настолько явно этот вопрос прозвучал в голове голосом Стайлза.       Твою же мать.       Дерек, судорожно обтерев руки о штанины, выбежал из комнатки, направляясь в сторону охраны. Прав был Трюмпер, сказав однажды, что нормальные люди в «Терминале» просто не выживают. Те, кто действительно попал сюда случайно, что тоже бывало, те, кто слишком слаб — подыхали максимум через месяц.       А если уж ты выжил — ты достоин.       Достоин звания ублюдка, запертого в одной из самых жестких тюрем мира не просто так, а за дело. Дерек, пытаясь дышать ртом, чтобы не ощущать забившего нос металлического запаха крови Стайлза, старался не думать, что будет после.       Не думать о том, что он почти забил своего навигатора до обморока.       Блять, да что с ним не так?