***
Ей всегда нравились руины. Здесь, в своих мглисто-серых снах, среди крошащегося камня, Рей находит спокойствие и утешение. Спрятаться в остове древнего здания или посреди изъеденных ветром обелисков – это как вернуться домой. Её ладонь скользит по осыпающейся стене, пальцы задевают края высеченных в ней надписей на языке, который давным-давно канул в небытие. Однажды она целое лето пыталась разобраться в нём. Бесполезно. Пусть это сон, Рей всё равно глубоко вдыхает, ощущая острый запах соли и сырой дух окутанных туманом, покрытых мхом скал. Всё кажется таким настоящим, будто она вдруг вернулась в прошлое. Рей бы поверила в свою грезу, если бы не новые шрамы и короткие волосы. Это место не изменилось – изменилась лишь она сама. – Ты знаешь, почему я всё время вижу тебя здесь? – спрашивает она, не отрывая взгляда от скал. – Думаю, именно сюда я ушёл, – раздаётся позади голос Люка. Он подходит ближе, пока они не оказываются бок о бок, и садится на стену, край которой осыпается под его весом. – Рей, мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала. Рей сосредотачивается на первых словах, не обращая внимания на вторую его фразу. – Что ты имеешь в виду? Ты ушёл сюда? – После… – Рей оборачивается. Джедай хмурит седые брови. – После. Она снова вдыхает полной грудью. Внезапно морской аромат исчезает, и лицо ей овевает сухой, раскалённый, как металл, воздух. Рей слышит завывание морабандского ветра. – Рей. Её пальцы неохотно соскальзывают с камня. Она опускается перед Люком на колени. Он кладёт ладонь ей на щёку, но Рей не чувствует прикосновения. – Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала. Она прикусывает щёку. – Ты не должен спрашивать. – Должен, – глаза учителя смотрят на неё с нежностью и печалью. – Я хочу, чтобы ты отпустила меня. Рей зажмуривается. – Почему? – срывающимся голосом спрашивает она. – Потому что ты не можешь и дальше так продолжать, – Люк садится перед ней в траву. Он обнимает Рей за плечи и притягивает ближе. – Я знаю, что ждёт тебя впереди, и не хочу тебе жизни, полной тревог. – Я не… – она утыкается лбом ему в грудь. Его тело бесплотно. – Я не могу этого сделать, Люк. – Почему нет? – Потому что я люблю тебя. – Спасибо, – говорит джедай с тихой искренностью, которая разит и терзает не хуже меча. – Но ты любишь и других, тех, которым ты сейчас нужна. – А как же ты, – спрашивает Рей, внезапно будто бы вновь превратившись в ребёнка. Покинутого ребёнка, который глядит в небо. Люк пропускает её волосы через пальцы, и на этот раз она ощущает их призрачную ласку. – Я когда-нибудь рассказывал тебе о Дагоба? Рей не понимает, почему он вдруг заговорил об этой планете. – Всего однажды. Это там была пещера? – Да. Там, – Люк качает головой. – В тот день я сделал выбор, который изменил всё. Так же будет и с тобой. – И каким же должен быть мой выбор? Рей внимательно смотрит в лицо учителя, и потому замечает слёзы, которые вдруг заволакивают его глаза. – Проститься со стариком… – начинает он. Закутанная в плащ фигура бледнеет, размывается по краям, растворяясь в воздухе. Сердце Рей подскакивает в груди, будто знает откуда-то, что она в последний раз видит Люка в этом месте. – Нет! – вскрикивает Рей и тянется ухватить то, чего уже нет. – И позволить себе быть счастливой. – Люк!***
Она просыпается в одиночестве.***
Бен***
Татуин – дыра на задворках галактики. После Канджиклаба от «Хаппабора» осталась ещё менее непрезентабельная развалюха, и, как только отключаются внешние щиты, через щели кое-как запертой двери внутрь прорывается порыв горячего ветра. Тотчас Бен ощущает, как пот выступает на лбу, а во рту пересыхает. Он ненавидит пустыни. С тех пор, как они избавились от тел, Финн молчит, однако Бен то и дело ловит на себе его пристальные взгляды. Бен не уверен, как истолковать эту ревниво хранимую Финном тишину, не знает, что делать с путаными эмоциями, которые солдат посылает в его сторону. Но «солдат» – это неправильное слово, так ведь? Нет. Джедай. Как… Бен нахмуривается. «Хаппабор» кренится и, коснувшись земли, выпускает долгую струю пара. Этот корабль и эта планета уже кажутся Бену не лучше раздражающего зуда. Занозы, от которой хочется поскорее избавиться. Бен Органа. Имя не покидает его мысли. Вопреки нежеланию размышлять об этом и всякому здравому смыслу, Бен строит предположения и догадки. В конце концов, Органа – не столь уж распространённая фамилия. С последним протяжным хрипом, подобным стону умирающего зверя, «Хаппабор» затихает, и Кес выходит из кабины пилота. – Тебе нужен новый преобразователь мощности, – бесстрастно сообщает Бен противоположной стене. Кес устало проводит ладонью по волосам. – Придётся лететь на станцию Тош. Бен сжимает губы. Татуин – настоящий медвежий угол. Без медведей. Разумеется. Кес смеривает Бена взглядом тяжёлым, как каменная плита. – Я свяжусь с базой. Разберёмся со всем этим.***
Когда дверь вместо того, чтобы открыться, вываливается наружу, первое, что встречает команду «Хаппабора» – это волна жара и песка. Бен мрачнеет и сдвигает шарф, повязанный на шее, так, чтобы тот прикрывал нижнюю половину лица. Финн и Кес рядом с ним занимаются тем же самым. Второе – давным-давно устаревший протокольный дроид. – Мастер Финн, мастер Дэмерон… Истинное удовольствие вновь вас видеть! – здоровается он. Должно быть, когда-то дроид был золотым, однако из-за слоя пыли, покрывающего его, сказать наверняка невозможно. Когда спутники спрыгивают со сходней корабля, круглые светящиеся глаза робота останавливаются на Бене. – И мастер Органа! Столько лет прошло… – начинает он. Бен проходит мимо. – Мастер Органа, я вынужден настоять, чтобы вы дозволили мне проводить вас в приёмную. Бен оборачивается. – Приёмную? Дроид смотрит на него, после чего верхняя часть его поворачивается в талии, и он обращается к Кесу. – Вы просили аудиенции с генералом Органа, не так ли? – Да, так всё и задумывалось. Дроид кивает. – Меры по подготовке к встрече уже принимаются, однако генерал настоятельно просила меня передать вам, что она будет очень признательна, если в следующий раз вы воспользуетесь коммом и заранее передадите сообщение. – Я передал… – За минуту или две до того, как корабль приземлился, отметила она. – Ясно. Что-то ещё? – Мастера Финна ожидают в казарме номер восемьдесят четыре для доклада. Услышав своё имя, Финн, наконец, выныривает из прострации, в которой пребывал вот уже весьма продолжительное время. Он встряхивает головой, будто избавляясь от надоедливых мыслей, и делает шаг вперёд. – Да, сейчас туда и пойду. Финн бросает взгляд на Бена – взгляд, который моментально даёт ему понять, что тот думает о столкновении с Канджиклабом. Финн ничего не говорит, но медленно и неуверенно хлопает Бена по плечу прежде, чем отправиться восвояси. Бен глядит ему вслед – озадаченно, но не обязательно в плохом смысле этого слова. Кес прокашливается. – Генерал со всем разберётся, – говорит он. – Идём. Я покажу, где гостевые комнаты. Бен оглядывает бесплодную пустыню вокруг. Единственное, что нарушает однообразие песчаных барханов, – кучка глиняных хижин. И это Сопротивление, о котором он столько слышал. – Пойдём, малыш, – произносит Кес уже тише и мягче. В конце концов Бен кивает.***
Кес отводит его на окраину базы к приземистой лачуге, едва способной защитить своего обитателя от скверного характера местной природы. Как только Бен переступает порог, Кес и дроид уходят, оставляя его наедине с самим собой, скромной обстановкой и тишиной – должно быть, худшей в его жизни.***
Когда деревянная дверь открывается, Бену кажется, что он глядел на неё часами. Солнце превратилось в клонящийся к горизонту ослепительный диск, обрамлённый прямоугольником дверного проёма. Его заслоняет маленькая фигурка, стоящая на пороге. Генерал. Эта встреча с первых мгновений ощущается по-другому, не так, как её бессчётные визиты на Такодану. Те были краткими, и оба они почти не разговаривали, даже когда генерал оставалась на ужин и настаивала на беседе. Тогда в ней чувствовалась сдержанность, её спина была подчёркнуто прямой, а плечи напряжёнными. Бен и сам не знает, чего ожидал, но уж точно не Лею Органа с графином вина в руке. – Мне нужно пару минут, – говорит она, чуть неуклюже подходя к столу. Графин запотел от зноя, стоящего снаружи. В другой руке генерал держит ведро с подтаявшим льдом и два стакана. – Я подумала, что мы могли бы выпить вина. – Я не пью, – отвечает Бен, не пытаясь смягчить раздражённый тон. Лея искоса смотрит на него с очевидным недоверием, после чего качает головой и усаживается напротив. Молча, она наливает вино в стаканы, оставляя оба на своей стороне стола. – Тогда сообщи мне, когда передумаешь. Бен наблюдает, как её пальцы обхватывают стакан – глиняный, с выщерблиной на краю. Генерал не кажется скованной – вместо этого она обессилена, её кожа в полумраке комнаты выглядит почти серой. Он смотрит на неё, пытаясь что-то отыскать в её лице, – черты, которые совпадают, которые глядят на него из зеркала. После долгого разглядывания, которое генерал терпеливо пережидает, Бен приходит к выводу, что, наверное, это глаза. Могли бы быть. Трудно сказать. Непросто найти себя в незнакомке. Или, возможно, подбородок. Или вообще ничего. – Бен, – впервые генерал смотрит на него с нежностью. – Как нам сделать это? Его ноги слишком длинные и не умещаются под столом, руки, лежащие на столешнице, крепко сцеплены. Три года Бен ничего так не хотел, как ответов на свои вопросы – знать, кто он и что оставил позади. Но сейчас, сидя напротив человека, который может дать ему желаемое, Бен чувствует… Пустоту. Не ярость. Лишь холод. – Почему бы нам не начать, – Бен поднимает взгляд, даже не пытаясь скрыть враждебность, – с имени. Генерал прикрывает глаза и, качнув головой, отпивает из стакана. – Хорошо, – снова делает глоток, вздыхает так громко, что Бен ясно различает звук в тишине. – Твоё имя Бен Органа, – подбородок женщины чуть заметно дрожит. Бен бы и не заметил, если бы не вглядывался в её лицо столь отчаянно. – И ты мой сын. Всё в нём замирает. Он не слышит и не чувствует ровным счётом ничего – ни того, как вдыхает и выдыхает воздух, ни шума крови в ушах. Вместо этого Бен глядит в её лицо, пытаясь отыскать сходство. Глаза. Подбородок. Может быть, волосы. Генерал смотрит в ответ. И что бы она ни увидела, это заставляет её снова поднести стакан к губам и отхлебнуть вина. – Ты похож на отца, – наконец, шепчет она, разгадывая для него загадку. Зелёный провод соединяется с голубым проводом. Голубой провод соединяется с красным проводом. – Механика. – Когда это было ему нужно. Бен ощущает напряжение в шее от того, как крепко он стискивает челюсти. Он едва успевает пресечь внезапное и яростное побуждение швырнуть графин в стену и перевернуть стол. Его ноги начинают дрожать от желания поддаться безымянному, губительному чувству, растущему в стремительно несущейся по венам крови, в холоде, вдруг поселившемся в животе. – Ты лгала мне. – Да, лгала, – губы генерала складываются в бледную линию. – Почему. Она прижимается к спинке стула, будто пытается отпрянуть. Бен думает, что Лея Органа не из тех, кто прячется от трудностей, и этот невольный жест приносит ему горькое удовлетворение. Она тянет время, раздумывая над ответом, взвешивая каждое слово, и Бен вспоминает хроники, в которых говорилось, что, перед тем, как стать генералом, она была сенатором. – Я не знаю, – одним духом выпаливает женщина, будто очертя голову бросается в омут. Ядовитое замечание замирает на губах Бена. – Я не знаю. Медики рекомендовали отправить тебя в изолированное учреждение на Мон-Каламари. Вместо этого я отослала тебя на Такодану. Холод перерождается в нечто куда худшее. Что-то, готовое вот-вот лишить Бена крох самообладания и вытолкнуть за грань. – Это скверно. Генерал гневно выдвигает подбородок – подбородок, тот же подбородок, – но тотчас сдерживает себя. Душит злость, как пламя, на которое набрасывают покрывало. – Я делала всё, что могла. Бен с грохотом опускает кулак на стол. – Лгунья! Вместо того, чтобы вздрогнуть и начать оправдываться, генерал ощетинивается. Она медленно вдыхает, успокаивая себя, и неспешно произносит: – Всё это было ради того, чтобы дать тебе второй шанс. Я хочу, чтобы ты знал это. Бен саркастически усмехается. – Второй шанс для чего. Ты позволила мне думать, что… – он трудно сглатывает. – Ты позволила мне думать, что я брошен. Три года. – Ты не был брошен, – в голосе Леи прорывается боль, что-то куда более застарелое, чем то, о чём они сейчас разговаривают. – Я приходила каждый раз, когда появлялась возможность. Ты был с друзьями. – Твоими друзьями. – Да. – Кем, например. Генерал встречается с Беном взглядом. Её глаза испещрены кровеносными сосудами, но в них твёрдость и сила. Непоколебимость, напоминающая о чём-то далёком. – Маз. И один из наших лучших агентов. Эти слова складывают догадки в единое целое – как две детали, со щелчком соединившиеся в одну. Бен думает о кожаных куртках и старых бластерах, о проигрышах в карты и тепловатом эле за столиком бара. – Кес, – мрачно роняет он. – Да. – Кто-то ещё. – Нет. – Они были рядом, чтобы следить за мной. – Чтобы защищать тебя, – исправляет Лея с тихим отчаянием. Бен не сводит пристального взгляда со стола. – Что насчёт… Потом ты вернёшься домой, Бен. – Что насчёт Рей? На мгновение лицо генерала превращается в бесстрастную маску. Выверенно безучастное выражение будит в Бене ярость. Та прошивает его, как заряд бластера. – Джедай, – осторожно говорит Лея. – Ты знаешь её, – произносит Бен с абсолютной уверенностью в собственной правоте. Кажется, холод, поселившийся в нём, жаждет, чтобы она начала противоречить. – Да, – женщина наклоняется ближе. – Она была ученицей твоего дяди, Люка. Он видит это во вспышке, вдруг промелькнувшей перед его глазами – лес, маленькие белые камни, летающие над его ладонью неровными кругами. – Получается! – Почти. Продолжай пытаться, Бен. – Дядя, – монотонно говорит Бен. – Он… – руки генерала начинают подрагивать, но она тут же стискивает в ладонях стакан. – Его нет больше. – Он был джедаем. – Да. Как Финн. Как Рей. Как… – Расскажи мне о ней, – приказывает Бен голосом более глубоким, чем обычно. Настойчивым. Генерал нахмуривается. – Почему. Её волосы, напитавшись дождём, льнут к шее. Её макушка – под его подбородком. Он любит её, а она даже не смотрит на него. – Я помню её. Больше, чем кого бы то ни было ещё. Генерал изучающе смотрит на него. Бен не может прочесть её взгляд. – Говори. – Она была назначена охранять твой инженерный корпус. – Значит, я по-прежнему механик, – цедит он сквозь зубы. – Был, – коротко откликается генерал. – На службе у Сопротивления. Ты чинил генераторы щитов. Первый Орден атаковал, и в результате ты потерял память. Рей привезла тебя к Маз. – А до того. – Я не знаю. Генерал лжёт. Она делает глоток вина. Бен думает о том, что случилось в ангаре. О пальцах, касающихся его щеки. – Мы были вместе? Генерал закашливается, давится, но не отрывается от стакана. – Нет, – наконец, произносит она. – Вы едва знали друг друга. Он любит её. Снова ложь. Ложь каждый раз, когда речь заходит о Рей. Должно быть, что-то в лице Бена выдаёт его чувства, и женщина неловко ёрзает. – Бен… – Расскажи о том, что было до несчастного случая, – обрывает он. Что бы ни произошло, всё началось тогда. А если генерал не пожелает отвечать на вопросы, Бен справится и самостоятельно. Она поднимает взгляд от стакана. Её голос нарочито спокойный и ровный. – Ты год работал с Люком после того, как он вернулся. – Вернулся откуда. – Он прятался. – Почему он прятался. – Давай я буду отвечать на вопросы постепенно, – карие глаза – его глаза – смотрят на него. – Хорошо? Просто… – Лея устало качает головой. – Пожалуйста. Просто позволь мне рассказать об этом в своё время и, обещаю, я отвечу на всё, что смогу. Она уже нарушила это обещание, но Бен сдерживает язык. Генерал смолкает, ожидая новую вспышку злости, но, когда её не следует, продолжает: – Тебя зачислили инженером-механиком в Сопротивление. – Сколько мне лет? Она на мгновение задумывается. – Тридцать четыре. Бен, помедлив, кивает. Лея вновь наполняет стакан. – Ты почти погиб при том взрыве. Рей привезла тебя на Такодану. – Что она тебе сказала. Боль на миг искажает лицо генерала. – Ничего. Я не успела увидеться с ней прежде, чем она пропала. Эти слова по крайней мере кажутся правдивыми. Она продолжает: – Поначалу мы сомневались, что ты выживешь. Но ты смог, – ладонь генерала движется, будто чтобы коснуться его руки, но останавливается на полпути. Бен не делает попыток приободрить её или заставить завершить движение. – Твоя память была, как чистый лист. Доктора, которые были против того, чтобы отправлять тебя на Мон-Каламари, считали, что постоянный монотонный труд поможет тебе, – горькая усмешка кривит её губы. – Три года монотонного труда, – отпивает вина. – Что ещё ты хочешь знать? – Где Рей. – Я не знаю. – Ты ищешь её. – Сначала мы искали, – генерал закрывает глаза. – Что ты помнишь о ней? Бен прожигает её колючим взглядом. Он ненавидит то, с каким знанием и мудростью она смотрит на него. Жестокое и достойное лишь отвращения мелочное чувство разгорается в его разуме, и Бен говорит с намерением причинить боль. – Как ты могла? – он складывает руки на груди. – Как могла задавать без конца все те вопросы на Такодане, когда знала, кто я такой? – Бен… – И знала, что я – твой сын. Как. Голос женщины подрагивает, когда она отвечает: – Потому что я любила тебя слишком сильно, чтобы помочь вспомнить. Бен хмурится. – И что это значит. – Я приняла решение, – она откидывается на спинку стула. – Возможно, неправильное. Но я лишь пыталась помочь. – Помочь с чем? – рычит Бен. – С самим тобой. Бен изумлённо глядит на Лею. – С самим тобой, – эхом повторяет он. И вновь его голос звучит низко и мрачно. – И чего же, генерал, я должен бояться? Она медлит прежде, чем ответить. Её мысли для него тайна, но он нисколько не сомневается, что генерал напряжённо обдумывает свои слова. Она вздыхает. – Хорошо, Бен. Раз ты так хочешь знать… Он не слышит её. Внезапно взгляд его заволакивает темнота. Бен ощущает резкий укол в живот, а затем глухую ноющую боль. – Бен? – генерал привстаёт. Боль резко нарастает, и Бен со стоном сгибается над столом. Он зажмуривается и прижимает ладонь к животу. Тот кажется влажным. – Бен! – издалека до него доносится грохот опрокинутого стула. Бен открывает глаза и отнимает от живота руку. Красное пятнает его ладонь, его пальцы. Кровь. Его кровь. Но как? Боль вновь вгрызается в него – на сей раз взрываясь под веками ослепительной белой вспышкой. – БЕН! Его голова кивает, качнувшись, и, наконец, Бен заваливается вперёд и падает грудью на стол.