Кровавая Химе

      Беременность мне давалась тяжело. Даже больше, чем просто «тяжело». У меня болела спина, отекали ноги, не слушалась чакра, временами появлялись кровянистые выделения. Пару раз даже была угроза выкидыша. Всё же, не за просто так женщины шиноби не становятся. Постоянные нагрузки, стрессы, — всё это сказывается на организме.       Именно поэтому женщины обычно сидели дома и были примерными жёнами, или же, как в случае с нашим кланом, занимались чем-то сравнительно неопасным — ирьедзюцу, фуин. А те, кто становился всё-таки куноичи, обычно или имели одного, максимум двух детей, либо же не имели их вовсе. К этому обычно добавлялись болезненные, на грани терпимого, месячные, проблемы с зачатием, не говоря уже о вынашивании детей. И я исключением не была.       Всё же, в первую очередь меня тренировали, как воина, а миссии были самыми разнообразными — приходилось и не есть нормально неделями, и не спать и получать ранения разной степени сложности. К тому же, в моём случае всё усложнялось ещё одним фактором.       Кьюби.       Я была джинчуурики, что значительно увеличивало все мыслимые нагрузки на СЦЧ и на организм, и пока спасали лишь несколько самых проверенных мастеров фуина, что были привезены сюда именно для этого, а так же Хаширама, который, после того, как однажды проснулся от того, что я не смогла сдержать стона боли, а после разглядел начавшееся кровотечение, практически перестал от меня отходить. А когда отсутствовал сам обязательно оставлял рядом со мной или Тобираму, или Мадару.       Оба были безумно «счастливы» от подобного положения дел, но мирились. И если мотивы Тобирамы я понимала — всё же, брат, и будущий наследник Сенджу, то вот Мадара оставался отчасти загадкой. Особенно в связи с тем, что ему быть моей «нянькой» было гораздо менее в тягость, чем тому же альбиносу. В каком-то смысле ему это даже нравилось.       Когда беременность вошла в самый свой пик, я, против воли, начала выкидывать… разное. Поначалу пыталась себя сдерживать, контролировать, помнить обо всех правилах, что в меня вложили с рождения, но было это ровно до тех пор, пока Курама, наблюдавший за всем, фыркнув, заявил, что какого чёрта?.. В конечном итоге, в доме сейчас остались только самые верные и оттого молчаливые, да семья и смысл мне забиваться в скорлупу приличий. В конечном итоге, именно им я тут наследника рожать собираюсь.       Посмеявшись с этой отповеди хвостатого, я задумалась. И пришла к выводу, что моё тело и так в постоянном стрессе, так нечего к этому добавлять ещё и психологический фактор. Последнее, чего я желала — это навредить своему ребёнку. А оттого просто позволила себе… расслабиться.       И понять стенаний мужчин из моей прошлой жизни. Когда я просыпалась в два часа ночи и резко хотела берёзовый сок, то не молчала, а жалобно сообщала об этом мужу, который, вставая, очень пытался не врезаться в ближайший косяк (что получалось и вовсе не всегда, спросонок-то, особенно с учётом того, что рефлексы шиноби у моего мужа почему-то работают только в моменты опасности) и шёл на задний двор, чтобы вырастить мне берёзу и собрать с неё сок. В такие моменты Хашираму я любила особенно сильно.       Этот невозможный мужчина за всё время ни разу мне даже не пожаловался на это, хотя я и точно знаю, что нытьём достал уже и брата, и друга. Но не меня же.       Зато каждое утро, просыпаясь, он гладил меня по животу и желал сыну доброго утро, а засыпая, долго разговаривал и шутил, не забывая при этом обращаться не только ко мне, но и к ребёнку. И это было… очень мило, пожалуй. Хаширама очень старался быть хорошим мужем и готовился стать таким же отцом. Конечно, у него всё равно было много работы и виделись мы с ним теперь, когда из-за состояния здоровья, я была вынуждена отойти от дел, чтобы не нервничать лишний раз, гораздо реже. Последнее, что я сделала будучи в положении, — это довела до ума договор с Хьюга.       Они вошли в нашу Деревню, подписали контракт, согласились почти на все наши условия, хоть и не позволили вмешаться «во внутренние дела клана», как они обозвали свои варварские печати, при взгляде на которые кривился в гадливой гримасе любой Узумаки. Подобный вандализм над нашим искусством, над нашей разработкой, мы воспринимали с трудом. Но пока приходилось мириться.       На этом я целиком и полностью отошла от дел, доверив всё деверю и мужу, продолжая курировать лишь Академию, с которой всё было гораздо проще, хотя бы в силу того, что эта тропинка была мною уже однажды проторена.       Возвращаясь же к моим наблюдателем, то супруг очень просил за мной присмотреть. Я не возражала — слишком отвратительно-беспомощной ощущала себя, будучи не в состоянии даже печать среднего порядка поставить. Безопасность сейчас была превыше всего.       Больше всего, Хаширама, конечно же, рассчитывал на брата. Но тот постоянно был нужен в делах Конохи (которая всё ещё, кстати, оставалась безымянной), да и меня он… дичился. Точнее даже будет сказать моего состояния. У меня скакало настроение, менялись планы, внезапно могло стать плохо. Что такое беременная женщина Тобирама не знал и явно предпочёл бы и никогда не узнать. Когда я впервые расплакалась при нём от того, что он убил муху, а мне это напомнило о множествах совершенных мной убийств… о да, то была истерика века, во время которой младший Сенджу просто прижался к стене и стоял не шевелясь. У него была моральная травма.       Успокоилась я сама где-то через полчаса, шмыгнув носом, утерев его же платком, и затребовав свой апельсиновый сок. Совершенно спокойно и с улыбкой на губах.       С тех пор деверь предпочитал заваливать себя работой и спихивать пригляд обо на мне на Учиху. Тот, если поначалу был вечно раздражен и смотрел на меня со злостью, к концу первого триместра уже смирился. К середине второго, как ни странно, начал получать удовольствие.       Я поначалу даже подумала, что на фоне всех гормональных скачков у меня даже эмпатия начала сбоить, но нет — Мадаре просто действительно нравились мои странные замашки, перепады настроения и даже внезапные слёзы он научился переносить спокойно. Этому он научился буквально с первого раза.       Мы тогда мирно сидели в гостиной, я читала что-то, что должно быть, считалось развлекательной литературой… оно повествовало о путешествиях одинокого ниндзя, но куда как больше напоминало мне отчёт о посевах, дождях и нашествиях саранчи. Я читала, грустила, зевала от скуки, поглаживала свой, тогда ещё небольшой, животик, а Учиха занимался документацией своего клана. Он явно решил не тратить время зря и вспомнить о том, что он не только Основатель, но и Глава, между прочим. Судя по выражению лица и тонны раздражения в его эмоциональном фоне — ему это всё не нравилось.       Именно тогда, где-то на середине книги, я вспомнила свою прекрасную библиотеку из той, прошлой, такой далекой жизни. Иногда мне даже казалось, словно это всё был всего лишь сон, но… «Джейн Эйр», «Мастер и Маргарита», «Дракула», «Вино из одуванчиков», «Унесённые ветром», да тот же «Хоббит» и «Властелин колец»… последнее заставило меня вспомнить ещё и о фильмах, и о сериалах, и о музыке, интернете, компьютерах…       Словом, мне стало грустно. Совсем. И я разрыдалась.       Бедный Мадара, услышав всхлипы, поднял на меня глаза, явно считая, что на него кто-то наложил гендзюцу. Попробовал его развеять раз, второй, на третий уже просто протёр глаза. Открыл их снова. Закрыл. Активировал шаринган. Но вид плачущей меня никуда не делся.       От осознания того, какая же я бесчувственная стерва, дрянь и вообще убийца в глазах окружающих стало ещё хуже. Всхлипы перешли в подвывания. Посидев памятником самому себе ещё пару минут, Учиха осторожно встал, подошел ко мне.       — Узумаки… — как-то хрипло и с большими глазами, позвал он. В ответ — лишь ещё более громкий вой. Прислуге было строго запрещено подходить ко мне, когда я в таком состоянии. Моя гордость этого не переживёт. — …что-то… болит?..       А в ответ — лишь рыдания. Я попыталась покачать отрицательно головой, потом подумала, что да, болит, — сердце, покивала. Словом, получалось очень нечто странное и непонятное, с аккомпанементом в виде плача.       Всё, что мог сделать растерянный и малость напуганный мужчина — это положить свою руку мне на плечо. Неожиданно, но отчасти это помогло. Ощущение чужого тепла, неловкой, но поддержки, кого-то, кто заляпан в крови так же, как и я, кто прекрасно знает, какое я чудовище и ничуть мне в этом не уступает, меня немного порадовало. В надежде ухватиться за это, я просто вцепилась в присевшего на край дивана рядом Учиху, обняв его и зарыдав теперь на его груди.       После кратковременной паузы, тот очень осторожно, явно сомневаясь и в своём, и в моём рассудке, обнял меня в ответ. Просидели мы так с ним что-то где-то около часа, и под конец обнимал он меня, хоть и осторожно, но весьма уверенно, заодно немного раскачиваясь, словно убаюкивая, как ребёнка. И молчал.       Ещё через полчаса я совсем пришла в себя и чувство стыда было таким… всепоглощающим. Кажется, давно уже моя бедная гордость химе не знала такого позора.       С полным осознанием собственного фиаско, разжала медленно руки и аккуратно отстранилась от Мадары. Тот держать не стал.       Глаза я поднимать не торопилась, оттого вдоволь налюбовалась на большое влажное пятно на его клановой синей мантии. Какой позор, Шинигами-сама.       — Я… — прерывисто вдохнула, выравнивая дыхание. — …прошу прощения за своё поведение. Это… нормально сейчас. Гормоны, — достала платок (который теперь всегда со мной) из-за пояса, вытерла им глаза, нос. — Но оправдание это, стоит признать, слабое, — попыталась выдавить улыбку и всё же оторвала взгляд от пятна, нарушив одно из табу — посмотрела в глаза Учихе.       — Ничего, — всё так же хрипло выдохнул. — Я… понимаю. Наверное, — и ушёл.       Тогда от него исходили только тонны растерянности и лёгкой паники, которую он, впрочем, вполне успешно в себе давил. Ну да, ну да, женщины их клана-то никогда такого своим мужчинам не выкидывают. И не принято, и некогда — те вечно на войне. Это наших мужчин, бывалых, обычно многодетных и женатых на своих же, таким не удивишь. Всё же, Узумаки — чертовски эмоциональный клан, что меня, как Химе, не оправдывает. Я всё равно должна быть выше этого.       Но Учиха Мадара оказался не из робких и на следующий день снова пришёл с кучей своих бумажек. И ещё на следующий. И через день.       Как ни странно, но он теперь не злился и даже почти не раздражался из-за этой «просьбы» своего друга. И смотрел на меня как-то… иначе. Я бы даже сказала, что более тепло. Видимо, он всё же внезапно осознал ту простую истину, которую я пыталась донести до него ещё в Узушио, когда он, весь такой возмущённый, в поисках двойного, а то и тройного дна, ворвался ко мне в кабинет. Что бы там ни было, а я всё равно остаюсь всего лишь женщиной. Смертельно опасной конечно, но всё же.       При следующем «гормональном взрыве» Учиха был в ступоре всего минуту, после чего применил, вроде как, проверенную тактику — подошел и неуверенно меня обнял, прижимая к себе. При этом явно сомневаясь в собственном рассудке. Бедолага.       Но сработала методика и в этот раз. Через какой-то жалкий месяц Мадара уже не терялся совсем — просто с тяжелым вздохом подходил, обнимал, укачивал и заодно рассказывал, как его задолбали все Старейшины. Что его собственные, что наши. Как ни странно, но под его бурчание я успокаивалась ещё быстрее, под конец и вовсе хохоча, как ненормальная. Кажется, впервые за всё это долгое время я позволила своим эмоциям выйти наружу.       С Хаширамой таких проблем обычно и вовсе не было, он не первый раз видел беременную женщину, знал чего ожидать, отчего так же обнимал меня и начинал сюсюкать, гладя по голове. А потом заваривал успокаивающий чай и спаивал его мне. Словом, супруга подобным было не пронять.       Отдельной темой стала моя страсть к готовке, что проснулась к шестому месяцу. Мне было тяжело ходить, болело всё, чакра окончательно отказала, а Курама ругался благим матом, ибо же ему приходилось прикладывать все усилия на то, чтобы максимально запереть свою чакру и стараться не давить ею на меня.       То, что в обычной жизни я даже не замечала, сейчас негативно влияло на моё здоровье. Всё же, мне очень повезло наладить хорошие отношения с биджуу, иначе было бы очень грустно — наша печать была несовершенна, ибо была первой в своём роде и, несмотря на многие усилия мастеров, предугадать всё на свете они были не способны. К тому же, изначально планировалась, что проходить такое состояние, как «беременность» я не буду. Не для того меня рожали, да.       Но это были, право, мелочи. Особенно в те моменты, когда моё дитя начинало активно пинаться, как бы намекая, что тихим и спокойным ребёнком он не будет. Я лишь фыркала на это. С отцом в виде Хаширамы и кровью Узумаки, на спокойного ребёнка можно было даже не рассчитывать.       Возвращаясь же к готовке… что ж, мне резко захотелось вспомнить свою прошлую жизнь и отведать тех, некогда любимых, блюд. А заодно осчастливить ими окружающих. Борщ, пюре, котлеты, щи, макароны по-флотски, зеленый борщ, драники… это было то, чего жаждала моя душа и чего не могли мне дать верные слуги.       И я была свято убеждена, что мой вкусовой оргазм обязаны разделить со мною близкие.       Мужу отчего-то не понравилось, за что я сильно на него обиделась.       — М-м, знаешь, Мито-чан, это очень-очень вкусно, но, знаешь, я как-то не голоден и меня уже ждут дела, у нас как раз переговоры с Хатаке, так что мне пора бежать, — с извиняющейся улыбкой и зеленоватым цветом лица сказал он, попробовав щи.       Деверь просто от меня прятался. Почти всё время. Альбинос мне попался какой-то больно уж пугливый. Я до сих пор не понимаю, чем его так пугала беременная я, так как в обычное время, между нами царил мир и гармония, а мою компанию он предпочитал компании своего шебутного братца. На это я обиделась.       Слуги, Акико, даже Джуничи с очень искренними выражениями лица, говорили, что вкусно. Последний даже попросил добавки. Но меня было так просто не обмануть, я всё же была эмпатом и желание прочистить свой желудок в ближайшем переулке ощущала отчётливо.       И лишь один Учиха меня радовал.       — Необычно, но съедобно, — холодно пожал он плечами и с удовольствием уминал добавку, которую я, почти влюблённо глядя на него, подкладывала. Нет, в чём-то я определённо понимаю тех женщин, которые любят готовить и кормить окружающих. Есть что-то чертовски приятное в том, когда кто-то с удовольствием поедает твою стряпню.       При чём Мадара ел всё. Но больше всего ему очевидно понравился красный борщ и котлеты с пюрешкой. Шинигами, ты уверен, что этот мужчина не славянин в прошлой жизни? Точно-точно?       Но это заставило меня воодушевиться и после третьей тарелки борща простить даже Хашираму, который и предоставил в моё полное пользование своего друга. Я не знаю, как он его упрашивал стать нянькой своей беременной жены, но искренне ему за это благодарна. И если поначалу Учиха явно воспринимал это, как наказание, то со временем, кажется, смирился и научился получать какое-то удовольствие.       Вместе с этим близились выборы Каге, но мы пока откладывали это событие до того момента, как я рожу. В таком деле я предпочту быть действующей фигурой, а не сидеть на лавке запасных. Ибо чувствую, и в этот раз Мадаре Хокаге не стать. Моё дело — смягчить его реакцию. Всё же, наши отношения сильно потеплели ещё с тех времён, когда я начала оказывать поддержку Учиха.       И если Хаширама наивно считал, что это я так его поддерживаю, то вот его друг прекрасно осознавал, что супруг играл во всём этом довольно посредственную роль. Чаще всего я предпочитала не смешивать политику с личными делами. Не всегда, конечно, но всё же…       Ещё одним знаковым событием стало наименование деревни. Однажды муж просто пришел и, смеясь, сказал мне, что Мадара предложил назвать её Конохой. Сенджу смеялся до колик и говорил, что до такого мог додуматься только он. К удивлению Хаширамы я этот замысел глубоко и счастливо поддержала, а так как я беременна, то на радостные слова «Ну наконец-то», никто не обратил внимания. А то я уже устала называть Коноху таковой лишь мысленно.       На самом-то деле, беременность была моим самым счастливым временем за всю эту жизнь, пожалуй. Гормоны сделали своё дело и я почти забыла о всех своих многочисленных масках и правилах, научилась позволять себе смеяться или плакать, когда хотелось, внезапно обнаружила, что это не вызывает у моего ближнего круга (в который внезапно вошел Мадара) никакого презрения или отвращения. С детства мне внушали, что слабость для химе — есть величайший позор, что самоконтроль мой должен быть выше любого другого члена клана, выше любой другой химе, просто потому, что я ещё и джинчуурики, что должен сдерживать зверя внутри.       Прошли годы, нужда в таком жестком контроле пропала, ведь с Курамой у нас отличное мировое соглашение, а эмоции, в общем-то, никогда не считались слабостью среди моего клана… пожалуй, таковыми их считала ба-сан. Женщина, которая сама заковала себя в броню и считала, что только это и есть истина.       И каким же ярким был контраст с моим мужем, что считал каждое моё «лишнее» проявление эмоций поводом для маленького праздника. Хашираме очень нравилось меня выводить на эмоции, особенно смех. И у него это получалось всё лучше и лучше. В конечном итоге, рядом с этим человеком не смеяться было просто невозможно. Потому что тогда ты слишком быстро сойдёшь с ума от всего того множества неловких ситуаций, которые он любил создавать.       Но, несмотря на моё безграничное счастье, вынашивать ребёнка было… сложно. И чем дальше — тем сложнее. Мой организм тренированного шиноби, что способен вынести потерю литров крови и сквозные ранения, оказался категорически не приспособлен к рождению детей.       И когда я уже еле могла самостоятельно вставать, а болело всё и вся несмотря на все старания мужа и ирьенинов, я осознала, что если хочу иметь больше одного ребёнка, то со здоровьем надо что-то делать. Мне было жаль, что я не подумала об этом раньше, до зачатия нашего первенца, но что сделано, то сделано. Родить я рожу, а дальше будем работать. Тем более, что я уже начала делать наброски фуин-печати, что смогла бы медленно, но верно влиять на мой организм в положительном направлении.       Что-то небольшое, с эффектом накопления чакры, но главное — незаметным, буквально точечным её преобразованием в мед., определении очагов «заболевания» и влиянии на них. Сложно, долго, муторно. Но оно того стоит. Мне как раз вспомнился маленький ромбик на лбу из моего прототипа в аниме, что и послужило прекрасным вдохновителем.       Словом, я находила чем себя занять даже в таком состоянии.       Несмотря на всю тяжесть беременности, роды начались вовремя — в десятом часу двадцать седьмого июля. Мы как раз сидели в гостиной и обсуждали с мужем, где разместить ещё один клановый квартал, как наш ребёнок решил, что ему всё — пора.       Никакой паники среди нас не было, ибо же роды мы ожидали как раз на этой неделе и были к ним подготовлены. Принимать их у меня будут не в госпитале, а специально созданном и оборудованном помещении в скале, во избежание. Меня доставили на место быстро и почти с комфортом — Хаширама старался держать себя в руках, ну, и меня заодно, быстро скача по крышам новеньких зданий.       Там, по сигналу, нас уже ожидали акушер, несколько ирьенинов, фуин-мастера и Тобирама, который так же будет сдерживать печать. Мужа, несмотря на все его возмущения, в родильную палату не пустили — он, хоть и ирьенин, но член семьи и без крайней необходимости внутрь его не пустят.       Что я могу сказать о самом процессе?.. Это было больно. Очень. И сложно, особенно, когда пытаешься ещё и чакру контролировать, так как печать, что была как раз на животе, начала ломаться. Мой друг, конечно, никуда не лез и очень старался не мешаться, но это печать не уберегло. Поэтому все мастера сдерживали печать.       Особенно меня повеселил Тобирама, бледный, как смерть, очень старающийся не смотреть туда, откуда появляется ребёнок, зато сосредоточенный на печати.       — Ничего-ничего, Тобирама-сан, расслабьтесь, роды — естественный процесс, все через него проходят. Кто-то — только рождаясь, а кто-то ещё и рожая. Зато теперь вы можете гордо сообщать всем, что были в своей жизни приобщены к таинству появления жизни, — издевался над моим бедолашным деверем Суоки-сан. Именно он был акушером, что все воспринимали с большим шоком. Как же так, мужчина ведь!.. — Мито-химе, не смейтесь, лучше тужьтесь. Да-а, вот так, сейчас, раз-два и на выдохе — тужимся изо всех сил, я уже вижу головку!       Альбиносу было уже совсем плохо, когда его попросили принести тазик воды с ближайшей тумбочки. И как-то так вышло, что по пути альбинос нечаянно имел именно тот ракурс, с которого он мог увидеть само «действие». Доселе бледный, Сенджу начал отливать синевой, но свои функции выполнял. Я же, несмотря на боль, искренне старалась не смеяться.       — Суо… ах… ки-сан, — отдышалась. — Сделайте милость… а-а-а!.. не издевайтесь над братом моего мужа. Не у всех такой опыт и тринадцать детей, роды каждого из которых вы принимали лично, — со смешком обратилась к нему.       — Ну простите, Мито-химе, не удержался, — сверкнул мне белозубой улыбкой и снова скомандовал: — Тужьтесь! И, вообще, глупость какая этого пугаться или, не дай бог, испытывать отвращение. Что может быть прекрасней, чем рождение новой жизни?.. Лишь один раз поприсутствовав на родах, на всю жизнь поймёшь, что каждая женщина, неважно, шиноби или нет, — воин. Между прочим, к осознанию того, что я хочу быть не просто ирьенином, а тем, кто помогает прийти в наш мир новой жизни, ко мне пришло именно во время первых родов моей жены.       Обстановка на родах, благодаря этому уникальному человеку, была достаточно лёгкой, несмотря на то, что десятичасовые роды всех, а в особенности меня, утомили. Особенно гаркающие вопли Курамы в голове «Да рожай ты быстрее! Я тут еле эту печать держу!». Но вся боль и муки забылись моментально, тогда, когда маленький кричащий комочек положили мне на грудь.       Я тут же ласково прижала его к себе, погладила по тёмному ёжику волос и тихо заплакала от счастья.       — Поздравляю вас, Мито-химе, у вас мальчик, — мягко и счастливо улыбался Суоки-сан.       — Да, Мито, поздравляю, — хрипло выдохнул еле живой Тобирама, когда с печатью было более-менее покончено. — Он… кажется, очень похож на Хашираму, — не слишком-то уверено сказал Сенджу, смотря на уже омытого и запеленатого племянника. Полагаю, кроме волос, он не видел в младенце никаких общих черт с братом.       Я в ответ просто рассмеялась.       — Похож-похож, Тобирама-кун, а с возрастом будет похож ещё больше, — счастливо улыбаясь, уверила альбиноса. Тот выдавил из себя улыбку.       — Пустите меня!.. — мы резко отвлеклись на вопль из коридора, который, кажется, исходил от мужа.       — Вот ещё, — фыркнул наш врач. — Тобирама-сан, перемещайте нас, — я немного волновалась, как сын переживёт перемещение с помощью Хирайшина, но судя по тому, что он даже не проснулся, то хорошо.       Переместились мы в родной дом, где мы с сыном с комфортом устроились на кровати. Печать мне восстановили, регенерация уже работала вовсю — чакра Девятихвостого, что активно сочилась в моё тело во время родов изрядно её подстёгивала, да и ирьенины поработали отлично. Мой малыш сладко спал, морща своё личико, которое уже сейчас намекало, что ждать мне в будущем копию мужа. От меня это юное дарование почти ничего не взяло, по крайней мере, на первый взгляд.       А что там будет потом — увидим. Я, к примеру, свято убеждена, что такое долгое соседство с лисом и постоянное воздействие его чакры на ребёнка повлияло, но не волновалась — он всё ещё был наполовину Узумаки, да и с самого зачатия развивался с воздействием этой чакры, так что едва ли она могла навредить. А вот дать приятные бонусы в виде более быстрой регенерации, объёма чакры, а может, и ещё что-то, вполне могло. Что, с учётом изначально имеющихся данных, в виде генов Сенджу с Узумаки грозило сделать маленького сильным шиноби. А значит — долгоживущим.       Буквально через пару минут, когда нас ещё раз осмотрели и заключили, что всё в норме, в комнату ворвался муж, таща за собой друга на буксире. На скуле Мадары наливался синяк, а губа была рассечена. Полагаю, он пытался сдерживать моего благоверного от порывов вмешаться в процесс родов или ввалиться сразу после. Сейчас же он остановился и с усталым выражением лица привалился к косяку. Поймав его взгляд, благодарно улыбнулась. Тот, с такой же лёгкой улыбкой кивнул в ответ.       А вот Хаширама, активно размазывая слёзы по щекам, подбежал к нам и заключил в объятья.       — Ну-ну, дорогой, успокойся мы с сыном в полном порядке, — погладила его по голове свободной рукой. — А своими рыданиями ты вполне можешь его разбудить и, поверь мне, довольным наш ребёнок от прерванного сна не станет.       — А-ага, прости, Мито-чан, — после этого он перевёл взгляд на свёрток в моих руках и залип. — Он… он прекрасен, Мито-чан, — с трогательно-нежной улыбкой Хаширама протянул большую ладонь и легонько погладил сына по щеке. После чего наклонился и осторожно поцеловал сына в лоб. — Спасибо, — прошептал прикасаясь лбом к моему виску. Слёзы, пусть уже и без рыданий, по прежнему текли из его глаз.       — И тебе спасибо, Хаширама, — повернула немного голову, поцеловав уже мужа в лоб. — Так как назовём первенца?.. — лукаво прищурилась, давая этот важный момент на откуп супруга.       — Мамору, — с улыбкой сказал Хашиарма, не отводя от сына взгляда. — Он будет нашим защитником.       — Конечно, только пусть для начала вырастет и окрепнет, — прижала ребёнка к себе покрепче, словно намекая всему миру, что не дам в обиду свою кроху.       — Я люблю тебя, Мито-чан, — прошептал мне на ночь муж, когда Мамору уже лежал в кроватке, а мы собирались спать.       — И я тебя, Хаширама, — слова прозвучали удивительно искренне. Может, и правда, уже люблю. Как знать.       Зато я точно знаю, что самая главная моя любовь в этом мире сейчас тихо сопит в нескольких метрах от нас и что я теперь самая счастливая женщина на земле. Потому что я наконец знаю, что это такое — быть мамой.