***
Дин вздрогнул — ему снился мир на краю Апокалипсиса, чудовища, кровопролитные столкновения и гибель близких людей. Последнее, что он помнил, это как сидел на земле, держа на коленях умирающего отца. Крови было так много, что она пропитала не только одежду Джона, но и Дина. — Дин… — сказал отец сыну. — Я хотел воспитать тебя правильно: смелым, сильным, знающим своё дело. Я хотел, чтобы ты защищал Сэма, защищал свою семью. Ты таким и вырос, — он замолчал ненадолго: холод подбирался к горлу, и говорить становилось труднее. — Но если бы я знал какова цена, то никогда бы не стал. У тебя не было детства, не было материнской и отцовской любви. Ты рос один — ребёнком, обременённым заботой о младшем брате. Вот такая жизнь тебе досталась… — Пап… — на глазах наворачивались слёзы, но Дин, как мужчина, не мог себе позволить плакать. — Но теперь ты — взрослый человек, и я невероятно горжусь тобой. Я надеюсь, что, в конце концов, ты обретёшь нормальную, мирную жизнь… и семью, — сказав это, отец опустил голову. — У меня есть семья, — голос Дина сорвался. В этот момент дыхание Джона прекратилось. Дин открыл глаза. В ушах звенело, перед глазами шаталась комната, мебель плыла между стен, застывала на них плоскими наклейками. Окно оплавилось, превратилось в тёмный провал. В который раз всё вокруг затопила непроницаемая мгла. Он мотнул головой, зарылся под одеяло и безвольно поплыл в чёрной реке. Мозг был заполнен мраком. Мерзкая боль прокатывалась по телу от пальцев ног до макушки и обратно. Одежда прилипла к телу. Он лежит на полу и догадывается, что едет в метро и нужно выходить. Но сначала надо заползти на скамью и привалиться к спинке. Вот, закинулась назад голова. Тускло блестят потолочные лампы. Вокруг ни души, последний рейс… Вцепившись в поручень, будто сидя у себя на кровати, он шатался в подземном гуле и держался за лоб. Голова с тяжестью клонилась вниз, в ней собиралась и рассыпалась далёкая, но имевшая так много смысла мысль: «Надо… найти… её». Воздух холодел, плыл ему навстречу, шаги тупо ударяли в онемевший мозг. Сознание включалось и пропадало. И так без конца. Белая башня приближалась мелкими толчками, пошатывалась и росла. Потом стала валиться на бок. Мутное облако выплыло из живота, обволокло голову. Он ухватился за бетонный столб, сполз на колени. Долго слушал животные, давящие, стонущие звуки. Отдышался, поднялся со снега, но тёмный переулок, фонари, деревья косо поплыли мимо, сбоку выскочили чёрные кусты, сугроб… Голову и руку сковало холодом. Кто-то лез к нему в грудь, раздвигал рёбра, добирался до сердца, но было не больно, даже удивительно, как легко оно вынулось. Его быстро, играючи били по щекам, потом грубо вцепились в одежду… Он слышал, что где-то далеко звучат приглушенные голоса, но не разбирал слов. Каждый раз, когда он пытался открыть глаза, голоса становились всё громче и отчетливее. Кто-то находился рядом. Кто-то приподнял ему веки, и в глаза больно ударил яркий свет. Он глухо застонал и попытался отвернуться. Кровь оглушающее стучала в ушах, что-то противно пищало… Так прошло несколько дней. Дин то приходил в себя, то снова впадал в беспамятство. Вскоре ему стало лучше, и врачи приняли решение отключить его от аппарата искусственного дыхания. Трубку удалили, Дин задышал самостоятельно. Он чувствовал, что кто-то держит его за руку. Кто-то говорил с ним и, кажется, успокаивал.***
Через сутки он окончательно пришёл в себя. Очнувшись на больничной койке, Дин поискал вокруг взглядом. Изображение плыло, он хмурился, щурился, пытаясь сфокусировать зрение. Всё вокруг было в бело-голубом цвете, сквозь шторы проникал слабый солнечный свет. Через несколько секунд появилась боль, она медленно выплывала из тумана и становилась всё сильнее, разливалась по всему телу — от кончиков пальцев до макушки. И чтобы хоть немного уменьшить её, пришлось опустить голову на подушку и закрыть глаза. — Ну, привет, радость моя, — голос был низким и хриплым, словно его недавно сорвали. Глаза Дина приоткрылись, дыхание участилось, он понял: всё это время любимая сидела рядом и держала его за руку. — Ты здесь… — прошептал он, превозмогая боль, подступающую к горлу. — Я боялся, что ты… — он не мог договорить и вместо этого сжал её руку в своей. — А я боялась, что ты, — она улыбнулась, в глазах блеснули слёзы. Они поняли друг друга. Дин постарался сфокусировать зрение на Скарлетт: её лицо выражало столько тревоги и нежности, что он решил, что ради одного этого стоило подвергнуться риску. — Со мной ничего бы не случилось… — он чувствовал себя так, словно тысячу лет ни с кем не разговаривал: горло с непривычки болело. — Ради тебя… я бы выкарабкался с того света. — Ты и так выбрался, — она с улыбкой наклонилась к его лицу и поправила прядки русых волос, упавших на его покрытое ссадинами лицо. — Как ты? — спросил он. — Нормально, — соврала она как обычно. — У тебя гипс на руке. — Меняешь тему? Ладно, если ты не хочешь об этом… тогда позже. — Да, точно не сейчас, — она кивнула и снова поцеловала его. — Спасибо. — Говоришь, гипс? — он вскинул брови и посмотрел на правую руку, покрытую гипсом от локтя до кисти. — Давно я уже здесь? — Четыре дня. Дверь в палату распахнулась, и в палату вошла женщина в белом халате. Она вскинула от изумления брови, когда поняла, что Дин очнулся, и конечно же поинтересовалась, почему Скарлетт никому об этом не сообщила. Она ответила, что ещё не успела. — Мистер Олдман, рада, что вы пришли в себя. Я — ваш лечащий врач, доктор Джоанна Либерт, — она протянула ладонь к его здоровой руке, и он пожал её в ответ. — Вам уже лучше, но нам предстоит ещё много работы. — Хорошо. На сколько я здесь? — Вы поправляетесь, все показатели улучшаются, но выздоровление — долгий процесс. Поэтому давайте не загадывать, — она поправила очки и направилась к двери. — Я зайду к Вам позже, а сейчас набирайтесь сил, — взявшись за ручку, она остановилась. — Мисс Флорэс, Вам тоже не мешало бы отдохнуть. Если хотите, Вам выпишут ещё обезболивающих. — Да, большое спасибо, — Скарлетт слабо улыбнулась и, когда врач вышла за дверь, она прижала локоть к дико ноющему ребру. — Значит, ты Флорэс, а я Олдман? — покосился Дин. — Ну, ты и правда немного староват, а я в самом расцвете, — она показала ему язык с озорством десятилетней девчонки. — Может, тогда ты подойдёшь ближе, и я докажу, насколько ты не права на мой счёт? — он пошло дёрнул бровями, и стало ясно, что он имеет в виду. — Хм, — она выдержала паузу, чтобы просмаковать то, что скажет. — А ты не рассыпешься? — Ах, ты! - Она не сдержала смеха, когда увидела его лицо. — А теперь серьёзно, — начал Дин уже без улыбки. — Зачем тебе обезболивающее? — Сломала одно ребро, не волнуйся, — она похлопала его по руке и встала. — Я позову Бобби и Сэма, они столько ждали этого момента. — Бобби жив? И Сэмми в порядке? — Да. Они от тебя не отходили, я едва их вытолкнула, чтобы они пообедали, — Скарлетт слабо усмехнулась и подошла к двери. — Скарлетт, — окликнул её Дин перед уходом. — Ты точно в порядке? — Да.***
И как бы сильно Скарлетт не пыталась забыть случившееся, ей всё же пришлось слушать Бобби и Сэма. Они впервые за последние несколько дней живо разговаривали друг с другом, хихикали и улыбались, подшучивая над зубастыми ублюдками левиафанами. Дин не перебивал, иногда только улыбался в ответ на их шутки, но большую часть времени смотрел на Скарлетт. Она сидела мрачная в углу, нервно сглатывала и ёжилась словно от холода. Когда все замолчали и уставились на неё, она поняла, что настала её очередь говорить. — Ну… После того как на меня напали, я очнулась в железнодорожном туннеле на краю страны, стала добираться до Дакоты, чтобы найти вас, по пути столкнулась с левиафаном и чисто случайно обнаружила способ отпугивать их. В Дакоте меня по голове шандарахнул Гарт, потом я попала в больницу с истощением… сбежала… потом мы вместе искали тебя. В общем, я хорошо провела время, это точно, — пошутила она, но на лице не промелькнуло ни намёка на улыбку. Она встретилась взглядом с Дином. — Простите, я не хотела подвергнуть вас опасности. — Что?! — возмутился Сэм. — Ты с ума сошла? — зашипел Дин. — В этом нет твоей вины, ни капельки! — Он мог выбрать любого. Сэма, Дина, меня! Ты тут ни причём, — заключил Бобби. Вот, что значит семья. — Он был таким же, как я. Мои мысли, мои чувства, моё тело. Он знал то же, что знаю я. Он был моим двойником всё это время, — Скарлетт сделала паузу, чтобы сглотнуть вставший поперёк горла ком. — Он вытеснил меня из моей же жизни. Чуть не убил всех вас… Смерть с моим лицом, что может быть хитроумнее?! — она усмехнулась через силу. Внутри были лишь опустошённость, чувство вины и усталость. В горле Дина пересохло. Поверхностные ушибы на лице и теле постепенно исчезали, но травмы внутренних органов так быстро не проходили. Тело болело даже в тех местах, о существовании которых Дин раньше не подозревал. Он не мог пока сидеть прямо, не облокачиваясь на подушки. — Ты не виновата. Он перенял детали и обманул всех нас, — игнорируя боль, мужчина приподнялся на локте. — Скарли, больше всего на свете я бы хотел вернуться назад и догадаться раньше. — Я знаю, — она подошла к нему вплотную и поцеловала в лоб. — Давай больше не будем об этом. Сейчас нужно сосредоточиться на выздоровлении. — Ладно… — Дин кивнул, хотя внутри у него всё дрожало. Он едва не потерял её. Дикая боль пронзила его тело — казалось, кости ломались все сразу и в один миг. Скрежеща зубами, Винчестер опустился обратно на подушку и зажмурил глаза. Ему хотелось встать, прижать любимую к себе, обцеловать её всю и никого к ней не подпускать. Да он готов был убить каждого, кто не так на неё посмотрит! Но сейчас он не мог даже пошевелиться. И эта беспомощность съедала его изнутри.***
Лекарство начало действовать. Скарлетт задремала на стуле возле кровати. Дин лежал рядом, держал её за руку и не спал. Чёрт, она едва не погибла, а он ничего не смог сделать! Он даже не догадался, что её похитили. Чёртов кретин. Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Нет, так нельзя. Теперь самобичеванием ничего не добьешься. Скарли жива. Она будет жить. Останется, несколько шрамов, но она будет в порядке. Он больше не допустит, чтобы она страдала.