Зеркалом дорога

…я – веселый пьяный пират, Ты – принцесса белых ночей Звери

      Какое-то время они просто смотрели друг другу в глаза. Василиса – с ужасом, вцепившись в дверную ручку, Родион Хардиус – чуть насмешливо. На нем был его любимый теплый халат болотного цвета поверх пижамы, в руках – трость с набалдашником. Мотыльки и мелкая мошкара, облепившие тусклый фонарь, отбрасывали пляшущие тени на длинный деревянный стол и хитрое лицо старика, подчеркивая тонкий нос с горбинкой.       — Все собрала? — наконец сказал Родион Хардиус, не меняя выражения лица. Он сидел, закинув ногу на ногу и опираясь обеими руками на трость. Увидев, что внучка не двигается с места и молчит, словно язык проглотила, сделал ей тростью пригласительный жест и повторил: — Все собрала?       В его абсолютно будничном голосе было ни капли угрозы или недовольства, но Василиса все равно почувствовала, как у нее разом похолодели и взмокли ладони. Она же еще может сбежать, нет? Если даст деру прямо сейчас?       — Вам сказал Марк? — только и нашлась девушка.       — Марк? А разве он что-то знает? — вопросом на вопрос ответил Родион Хардиус. Что-то похожее на микроскопическую улыбку тронуло его маленький, точь-в-точь как у сына, плотно сжатый рот.       Василиса сглотнула, пытаясь взять себя в руки.       — Присаживайся. Бодрствовать по ночам – не для моего возраста, а разговор нам предстоит важный… Ты не будешь против? — чуть бодрее спросил он, подняв со стола курительную трубку и вперив в Василису взгляд, который как бы говорил: «Ну же, давай».       — Конечно, нет.       Будто под гипнозом Василиса разжала одеревеневшие влажные пальцы, выпустила ручку, медленно подошла к столу и опустилась на краешек стула, подальше от Родиона Хардиуса. Сумку, в которой, как сейчас казалась, была заключена вся ее жизнь, положила на колени и инстинктивно стиснула. Пока дед набивал трубку табаком, она украдкой разглядывала его, пытаясь распознать в его движениях, жестах, мимике хоть какой-то знак, позволявший определить, насколько плохи ее дела. Едва ли это было возможно. Старый дипломат Родион Хардиус Огнев прекрасно владел собой, да и, признаться, она его совсем не знала. Забаррикадированный в собственном кабинете, в любимом домашнем халате, часто наброшенном прямо на короткую курточку бутылочного цвета, с редкими рассказами о соляных столпах и целебном горном воздухе, дед уделял ей внимания еще меньше, чем отец. Да за всю ее жизнь он сказал ей меньше слов, чем сказал сейчас!       Василиса проследила взглядом, как он снимает крышку с колбы фонаря и прикуривает прямо от маленького трясущегося огонька, а потом набралась смелости и в упор посмотрела в его ястребиные глаза.       — И давно вы знаете о моем побеге?       — С самого начала, полагаю. Я не Нортон с его бесконечными разъездами, этот корабль я знаю от мачты до трюма как свои пять пальцев – каждый дюйм, каждый камень, каждый пистолет и каждую шкатулку на территории особняка, — названные предметы в тот же миг словно потащили сумку с ее коленей вниз. Она мгновенно сжала ноги. — Да и тот огонь в твоих глазах по возвращении… Я знал, что так легко ты не смиришься.       Василиса почувствовала себя идиоткой. А ведь она искренне радовалась, думала, что смогла провести семейку. Вот дура.       — Ну и когда сюда спустится отец и торжественно препроводит меня в мою комнату под домашний арест? — она безжизненно усмехнулась и, чтобы скрыть свое волнение и занять чем-то руки, стянула с головы шляпу прямо со шпильками. Непослушные высвобожденные рыжие волосы разметались по плечам, растворяя в дрожащем пропитанном цветочной пыльцой и прохладной воздухе образ мальчика-подростка. Теперь он ей точно не понадобится.       — А разве неочевидно? — Родион Хардиус нанизал на плошку с фиалкой витиеватое кольцо табачного дыма. — Я ничего не говорил Нортону. О твоем маленьком саботаже знаем лишь ты да я.       Василиса невольно вздернула левую бровь.       — Да, ты можешь прямо сейчас продолжить свой побег. Не думаю, что я смогу помешать тебе, даже если очень захочу, — тут дед снова прикурил, и в его речи появилась небольшая пауза. — Однако же будет справедливо, если прежде ты кое-что узнаешь. Они бы и так сообщили тебе, вероятно, в день отъезда. То, что я сделаю это раньше, ничего не изменит, верно же?       Василиса не понимала, о чем он, до того момента, пока не увидела на столе перед ним письмо. Аккуратный листок без единого сгиба лежал спрятанный от невнимательного взгляда тенями, которые отбрасывали многочисленные цветы, – теперь Родион Хардиус протягивал его ей. Девушка приняла письмо не сразу, недоверчиво сощурившись, а когда все же опустила глаза – отпрянула от листка, будто кипятком ошпаренная, и машинально перекрестилась.       Свет от одинокого фонаря пролился на слова, которые не оставили бы равнодушным ни одного человека в Британии, в чьих жилах течет дворянская кровь. А возможно, и не только дворянская.       «С глубочайшим прискорбием… вынуждены сообщить… нездоровье, постигшее Его Высочество… Его Величество безутешен… надежды нет…»       — Эту записку лейб-медика твой отец получил несколько дней назад, — внимательно наблюдая за каждой эмоцией на лице внучки, сказал Родион Хардиус. Он выпрямил спину, поудобнее устроился на стуле и продолжил, когда Василиса подняла на него большие недоуменные глаза: — Самый оптимистичный прогноз для принца Уэльского – десять дней. После этого срока у короля не останется ни одного прямого наследника, оба его сына окажутся мертвы. Черный год для Англии, — в фонаре что-то треснуло, и на короткое мгновение внутри колбы вспыхнуло ярче, Василиса сидела не шевелясь. — Титул перейдет к младшей линии. Нортон имеет достаточный вес в парламенте, чтобы, несмотря на существующие неувязки в законодательстве, добиться признания Глостерского дома наследным.       Василиса медленно опустила письмо обратно на стол, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, а по телу прокатывается необъяснимая трясучка. Широкая манжета рубашки Норта смела на пол несколько опавших сухих лепестков.       — Ты станешь принцессой Уэльской, моя дорогая, еще даже не успев побывать герцогиней, — Родион Хардиус приподнял светлые брови: — Черный год для Англии, триумфальный – для Огневых.       Она поняла это еще до того, как он сказал. Но вот только проскользнувшие в голове едва слышимые мысли и холодно озвученные слова – вещи совершенно разные.       Василиса вскинула голову.       — Неужели вы думаете, что, если меня не прельщал титул герцогини, я как-то иначе посмотрю на титул принцессы? — она печально усмехнулась, отделываясь от минутного шока. — Этим вы хотели отговорить меня от побега, дедушка? Браком с наследником престола?       — Нет, что ты, — Родион Хардиус втянул воздух носом, отводя взгляд, — я только вскрываю карты и даю тебе возможность обдумать все, что происходит в той политической игре, в которую оказалась втянута наша фамилия, и принять взвешенное решение. Не как пешка, а как фигура.       — Королева, — тихо выдохнула Василиса, сама не веря тому, что говорит. К щекам приливала кровь, и – она знала, даже не поднимая глаз на деда, – старый маркиз Огнев видит ее насквозь.       — Будущая королева, — мягко поправил тот. — Видишь? В отличие от Нортона я веду свою партию честно. Это справедливо, ты заслуживаешь того.       Если бы в этот момент хоть кто-нибудь из тех надушенных придворных в выглаженных до последней стрелочки фраках и драгоценностях, ценой в состояние, или же королевских министров, только и занятых мыслями о том, как бы поставить вначале дерзкого мальчишку Наполеона, а потом и весь земной шар на колени перед всемогущей Англией, увидел кого пророчат этой стране в королевы! Они бы не смеялись – наверно, просили успокоительные капли и нюхательную соль. Василиса знала, что лохматая, в большой одежде брата, со шляпой на коленях и сжатой ногами сумкой выглядит жалко, еще более жалкой ее делали опущенные плечи, словно придавленные грузом внезапно свалившейся на нее правды. Которая была ей совсем не нужна.       — Заслуживаю меньше, чем Дейла. Если вам нужна достойная принцесса, а затем и королева выбрали бы Дейлу. Никаких проблем. Она молодая вдова с кристально чистой репутацией, знанием этикета лучше, чем в лондонских салонах. И, главное, с огромным желанием стать принцессой, а я…       — Накупить всевозможных безделушек, слушать комплименты с утра до вечера и таскаться по балам, проматывая собственное приданое, – вот все ее желания, — Родион Хардиус вскинул сухощавую ладонь. — Изнеженная девчонка с притязанием не больше, чем ей дает судьба, она сломается на поле большой политики. Картонная принцесса, соломенная принцесса… Увы, дорогая, твоя старшая сестра никогда не отличалась ни твоей силой духа, ни характером, — он снова закурил, глядя в стеклянную стену террасы, где отражались две размытые фигуры: величаво спокойная большая и сжатая, дерганная маленькая, похожая на загнанную кошку.       Василиса подумала, что ослышалась и первые несколько мгновений тупо пялилась на деда, смотрела, как он пускает дым, словно чайник под чехлом – пар.       — Что? — Родион Хардиус чуть поморщился, со стуком положил трубку на стол и перехватил трость у основания одной рукой, другой – под набалдашником. — Тебя удивляет, что я так сказал, м-м? — он прищурился и чуть наклонил голову. — Ты полагаешь, я и твой отец не знаем или не замечаем твоих очевидных достоинств?       — Я… думаю, вы просто плохо меня знаете, — машинально брякнула Василиса и тут же пожалела об этих словах. Они звучали как попытка вызвать жалость, а такой цели она не преследовала. Честно говоря, она вообще не преследовала никаких целей в этот момент и пребывала в легком шоке. Для нее такие слова деда были равносильны горячему признанию в любви.       Пару минут тишину летней ночи разбавляла лишь трель сверчков.       Родион Хардиус молчал, зачем-то двигая сомкнутыми губами, а потом усмехнулся, выпрямился, сменив позу из деловой на доверительную и положил локти на стол, сцепи пальцы в замок. Большими пальцами он продолжал удерживать трость и изредка ее перекатывать.       — Меня подкупает твое бунтарство, говорю честно, твоя неспособность признавать какую бы то ни было власть, кроме избранного тобой же авторитета, — вдруг сказал дедушка Родион. — Тем не менее ты должна учитывать, что мы живем в эпоху, когда малейшее слово способно поставить на девушке крест, даже не поступок. Ты хочешь показать, что тебя не заботит мнение других и ты согласна жить изгоем с жизненным кредо абсолютной независимости, вечно борясь за право жить, вечно ее выгрызая. Или чем там тебя пугал мой сын? Впрочем, неважно. Ничего из этого, какой бы сильной ты ни была, ты не сможешь сделать в одиночку. Ты не мужчина, тебе будет нужна поддержка. Даже если не физически, морально уж точно.       Лицо Василисы исказилось мученической усмешкой, и она отвернулась. Знал ли он, по какому больному месту бил? Но лицо самого Родиона Хардиуса как обычно оставалось непроницаемо-вежливым. По нему ничего нельзя было сказать. Чистый лист. Камень.       «Огнева… Это ненормальная жизнь. Здесь можно выжить только в одиночку – такие условия не для тебя. Лучше будет вернуться…»       —…Королевский титул – квинтэссенция независимости. Все будут делать так, как ты. Не наоборот. Достаточно удачно сыграть свою партию, и ты – хозяйка своей судьбы. Без всяких жертв. Ты же этого всегда хотела, внучка?       Раздался громкий треск, и Василиса дернулась, закусив зубами саднящую ладонь. Тяжелый горшок с магнолией лежал разбитым у ее ног. Родион Хардиус повернулся на своем стуле, увидев ее болезненную гримасу, но Василиса уже успела вскочить на ноги и теперь уходила с террасы, странно покачивая головой, как китайский болванчик, как будто хотела вытряхнуть из себя, из своей памяти этот разговор раз и навсегда.       Родион Хардиус не проронил и слова, чтобы ее остановить.       А вот она не выдержала. Вдруг резко крутанулась, так что висящая на плече сумка ударила ее по ногам, и уставилась на одинокую фигуру человека за столом, заставленным бесконечными цветами.       — Без всяких жертв?! — захлебнулась Василиса. — По-вашему, продажа в рабство, пусть даже ради теоретически возможного великого будущего, не является жертвой?! Мне не нужно лишнее звено, дедушка! Я хочу свободы, я беру коня и ее получаю! Да, я никогда не буду свободна от морали, но и меня никогда не заставят делать то, что мне глубоко противно! И вы забываете про короля! — она вдруг отрывисто засмеялась, и от неожиданности трость нервно колыхнулась в руках старого маркиза. — Какая королева без короля? Король всегда будет… над королевой.       Василиса перестала смеяться так же внезапно, как начала. Под конец ее вспышка ярости выгорела как спичка, голос стал тихим, но в той злости, которая в этот момент горела в ее синих глазах, можно было ковать железо. Однако от деда она не добилась ничего, кроме легкого раздражения:       — Ради бога, неужели ты думаешь, что твой отец настолько глуп, что позволил бы вот так просто тебя забрать? Уже через месяц после твоего замужества твой супруг съел бы какой-нибудь отравленный омлет, и ты бы стала свободна, да еще и с герцогским титулом! — воскликнул Родион Хардиус, небрежно взмахнув тростью. — Хочешь быть королевой – роди наследника, от мужа тебя избавят хоть в день рождения сына. Ты станешь регентшей, королевой-матерью, а там – веди себя хоть как старая русская императрица. Замужество в нашем круге – всего лишь контракт, освобождающий девушку от судьбы старой девы-приживалки в доме брата. И только! Тебе говорили это уже тысячу раз, но ты всегда была слишком упряма, чтобы… — он вздохнул и сел поудобнее, бросив на пораженную внучку недовольный взгляд. — Я бы в жизни не позволил кому бы то ни было манипулировать тобой, или мной – через тебя или Нортона.       — Да, не позволил бы… — пробормотала Василиса после долгой паузы и вскинула на него взгляд. — Потому что привык это делать сам, верно? — она подошла ближе и, возвышаясь над сидящим дедом, посмотрела ему прямо в глаза. — Вы и сейчас пытаетесь делать тоже самое. Вы умнее, чем отец, понимаете, что угрозами процесс с места не сдвинешь. Вот только я не та взбалмошная наивная девочка, которой уплыла отсюда. Я уже привыкла отбивать свое право на жизнь. И неужели сейчас я похожа на ту, кто купится на весь этот бред? — сквозь зубы прорычала Василиса.       — Ты слишком сильно шумишь, — равнодушно проговорил Родион Хардиус. — Еще немного – перебудишь весь дом, и наш чудесный разговор прервут против нашей воли. Не заставляй меня разочаровываться в тех лестных словах, что я сказал о тебе. Я даю тебе выбор, которого никогда не даст твой отец.       Василиса осеклась. Ее память вырвалась из той уздечки, которой она ее удерживала, и теперь безжалостно кружилась, словно мотылек у фонаря, вокруг того проклятого дня, когда она сюда вернулась, снова вошла в этот дом. Циничный человек напротив совсем не был похож на того хихикающего за столом старика. То, что он ей предлагал сейчас, в сущности было тем же пиратством, и Василиса невольно вцепилась пальцами в рукоятку пистолета, как будто та могла помочь ей удержаться на ногах.       Возможно, она бы и вовсе не слушала его, посчитала все эти слова за уловку… не будь Дейла счастливой вдовой.       Василиса запуталась и вдруг каждой клеточкой кожи ощутила животный страх.       «…Ты же маленькая трусишка. Ты ни разу не попыталась встать лицом к лицу с неприятностью, с опасностью – ты тут же сбегала или пыталась свести счеты с жизнью»       — Вы примете любой мой выбор? — неожиданно хрипло и тихо проговорила она. — Даже если я все равно выберу побег?..       — Любой, — качнул головой дед. — Скажу более, на размышления я даю тебе день, а завтра ночью прикажу оставить запряженного коня у старой дальней крепостной стены. Там никто никогда не ходит.       — Вы мне помогаете? — девушка недоверчиво хмыкнула.       — Чтобы там ни было, мы по-прежнему одна кровь. Все эти сентенции о долге перед семьей оставь для своей бабушки, дорогая. Я рационально смотрю на вещи, куда более рационально, чем, как Нерейва думает, смотрит она, — Родион Хардиус сидел с закрытыми глазами, и его плавная речь текла как ручеек, пробивая дорогу среди мелких камушков. — У тебя будет конь, перекладных, прости, устроить не могу: всегда привлекает внимание. К тому же, мне не к чему знать, в каком направлении пойдет твой путь, да? — на мгновение он хитро улыбнулся. — Единственное, не советую искать переправы на Портленд. Ходят слухи, будто пару дней назад там был захвачен один любопытный корабль при бордовых парусах. Город наводнен тайной полицией. Не удивлюсь, если там покажутся и агенты Нортона. Как будто и без них это не будет настоящий полицейский ад.       Последние его слова долетали до Василисы как сквозь плотную пелену воды. Терраса странно раскачивалась. Может быть, все дело было в том, что бинты сдавливали ее грудь слишком сильно, может быть, в том, что стояла глубокая ночь и она обычно уже забывалась сном, а может, в том, что в голове у нее как будто началось торнадо, и Василиса крепко держалась за стол, чтобы ее тоже не унесло.       — Нет, Фэш не мог… не мог вернуться в Старый свет и, тем более, так близко подойти к Англии, нет…       И все же это он.       Как будто был другой корабль с бордовыми парусами.       Она знала, что не было.       — Значит, Фэш? — вкрадчиво поинтересовался Родион Хардиус. Василиса поняла, что допустила оплошность. Она подняла голову, но выражение его лица так и не разглядела. Мозг словно сузился до точки – лицо деда съела чернота. Она вообще ничего не видела в этот момент и ничего не говорила.       — Значит, мы договорились, — после паузы проговорил Родион Хардиус, поняв, что она ему не ответит. Стук крови в ушах почти полностью заглушал его дипломатично ровный голос. — Окончательное решение за тобой, до завтрашней ночи. Или, быть может, у тебя есть еще что-то, что сказать мне?       Наверное, ей нужно было сказать, ведь это тяготило ее как тяжелый камень. Тем более они наговорили друг другу сегодня достаточно, чтобы обмениваться картами, как пара старых шулеров за вистом. Тем более что ее расклад был не самый сильный. Наверное, он бы помог ей.       Но, боже, что Василиса могла ему сказать?       «Я не невинна, дедушка».       «Я люблю его, дедушка».       «Он причинил мне много боли, но я давно простила все».       «Я хочу быть с человеком, которого страна, чьей королевой ты хочешь меня видеть, приговорила к виселице, дедушка».       — Нет, мне нечего сказать вам, — Василиса быстро облизнула пересохшие губы.       — Тогда ступай спать. И мне надо, не по возрасту, совсем не по возрасту… — миролюбиво проворчал Родион Хардиус и поднялся со стула, опираясь на трость. Только сейчас Василиса увидела, что он протягивает ей розу. В темноте белый цветок, казалось, отливал нежно-голубым.       Она сжала колючий стебель, дотронулась тыльной стороной ладони до щек, точно хотела проверить, горят ли они, натянула на голову шляпу и потащилась обратно к лестнице. В какой-то момент все тени исчезли – значит, дед погасил фонарь. Но уйти так быстро она не решалась, взялась за ручку двери, остановилась, а после вдруг спросила, не оборачиваясь, отчего-то знала, что дед еще не ушел и стоит на том же самом месте, у стола, заставленного дурацкими цветами, красивыми до того момента, пока их поливают, пока этого хотят.       — Здесь все думают, что я сумасшедшая… Дедушка, это правда?       Слова отскакивали от стеклянных стен и будто рикошетом били ее в ее же спину.       Пару минут ничего не было слышно, даже сверчки молчали, а потом Родион Хардиус вдруг ответил:       — Нет, нисколько, моя дорогая. Большинство людей живёт в своём ограниченном мирке. Каждый знает лишь то, что приходит к нему с рождением, а ты, Василиса… тебе выпала редкая честь. Ты сумела вырваться из своего мирка. И жизнь открыла тебе совершенно новые горизонты. А вот как ты ими воспользуешься, обретёнными новыми знаниями, зависит целиком от тебя.       Интересно, у нее просто разыгралось воображение, или в том миг она правда услышала тепло и сочувствие в его обычно равнодушном голосе?       Разобраться не успела.       Иголка больно кольнула в бок.       — Черт! — вырвалось у Василисы.       — Простите, простите, мисс! — защебетала Диана откуда-то из-под ее приподнятого локтя, и вчерашняя ночь совсем рассыпалась на мельчайшие частички, как разбитая хрустальная ваза, оставив только стойкий запах цветов.       — Ничего страшного, совсем не больно.       Она снова стояла перед зеркалом в комнате модистки.       Ее снова заворачивали в светлый, нежный, почти белый муслин. Она словно уже сейчас была невестой в этом платье, которое наверняка должно было придать ей трогательный и невинный вид. Но вот только себя не обманешь.       Василиса знала, какой грязной была. Ее это никак не отпускало.       — Следите за языком, сестрица.       Дейла.       Только вот даже сил огрызаться или, наоборот, строить из себя святую невинность не было.       Василиса прикрыла глаза.       Она думала, что не сможет заснуть, но смогла. В остаток ночи, у которой она по минутам урывала куски беспокойного сна, к ней приходил Фэш. Он сидел на уголке ее кровати и просто смотрел на нее, лежащую с большими пораженными глазами. Кого обманывать, это лишь сладостный мираж, и фамильное поместье Огневых, безусловно, было последним местом, где пиратский капитан Фэш Драгоций захочет провести летний сезон… но он сидел такой живой, совсем из плоти и крови, с вздернутой левой бровью и насмешливым взглядом ярко-голубых глаз, совсем таких, как она помнила. Смотрел на нее, а потом вдруг хватал за руки и набрасывался на ее рот злыми губами. Василиса сучила мятое одеяло ногами, цеплялась руками за его плечо, шею, грудь, и понимала, что они возятся в крови. У него в груди была ледяная кровавая дыра, а рот – живой и сладкий.       Она с криком просыпалась.       Одна-единственная мысль пульсировала в воспаленном мозгу: «Хоть бы он сбежал, хоть бы он сбежал…».       Во второй раз Василиса пришла в себя, когда все уже ушли, одна только Диана осталась снимать с нее выкройки и собирать ненужные иголки в блюдце. Фрейлина так внимательно на нее смотрела, словно знала, что молодая госпожа мыслями совсем не здесь. Василиса же просто отсутствующе пялилась в зеркало.       — Мисс, думаю, мне нужно поговорить с вами… с тобой, — быстро оправилась Диана и увидела торопливый согласный кивок.