Коль не была бы ты гордячкой, Коль не была бы стервой ты, Не бредил бы любви горячкой Не пил бы огненной воды.
Подняв по ветру дивный парус, Крюк абордажный и аркан, Как в день последний наш корабль, В атаку вёл бы капитан, —
скороговоркой продолжил за него Фэш. — Я тоже знаю эту песню. Но к черту ненужный фарс. Нашего решения ждут четыре корабля. Попутный ветер скоро может перестать быть таковым, и мы дружно пожмем руки мистеру Нельсону. Не думаю, что он сам поверит такому счастью. Он в самом деле постоянно поглядывал на горизонт, но не в поисках англичан, а выглядывая малейшее движение на «Мести королевы Анны». Действия Черной Бороды уж слишком сильно напоминали затягивание времени. — Адмирал Нельсон – истинный моряк, — вкрадчивым тоном сказал тот, — спаситель Уайт-Холла. Мы для него даже не преступники. Мы не воры, раз хватаем все, что хотим. Не люди. Кровожадные монстры, берущие то, что может взять только Провидение, создающие храм среди могил… Достойные не петли, а просто того, чтобы нас топтали ногами. Неужели ты хотел этого, Драгоций? — ответа Черная Борода не дождался: — Мне нужно поговорить с вашим капитаном, господа, один на один. Без лишних глаз и ушей. Нам правда есть что сказать друг другу, как учителю и ученику. Фэш врос в песок. Даже ноги запекло сильнее. — Тогда вы должны сдать оружие, — внезапно сказал Бен, после добавил со значением: — Все оружие. Фэш усмехнулся. За пистолеты они с Тичем взялись одновременно. Должны были передать их старшим морякам противоположных команд, но сделали это не сразу. Фэш перестал улыбаться и приподнял подбородок. Кровь хлынула в голову и застучала в ушах. Он знал, что, молодой и быстрый, обладал преимуществом перед стариком Тичем. Сейчас единственной преградой была тоненькая стопка выцветших листов бумаги, скрепленная бечевкой и озаглавленная: «Пиратский кодекс чести». Кодекс чести тех, кто давно обменял ее на что-то поценнее. Черная Борода легкомысленно прокрутил пистолет на курке и небрежно отдал Бену. Фэш протянул свой подошедшему старпому «Мести». Несмотря на кажущуюся несерьезность, они не спускали друг с друга настороженных глаз. Генри внимательно наблюдал за тем, как два капитана стаскивают с себя все острые предметы, а в какой-то момент с душой харкнул на землю между собой и тем самым старпомом. Плевок чуть было не попал на носки сапог тичинского пирата. Тот замер, потом медленно поднял на Генри потемневший взгляд, и по тонким губам проползла змеиная улыбка. Рот штурмана с готовностью растянулся от уха до уха, только пара золотых зубов и забликовала. Тишина на продуваемом легким бризом песчаном островке натянулась, как толстый канат. — К чему все усложнять? — сказал Фэш, вслед за Черной Бородой ломая об колено шпагу. Непередаваемое словами чувство затопило его сразу и целиком, поглотив весь мир вокруг, стоило ему только расстаться с последним шансом покончить все это, – Фэш передал и стальные обломки. Он прикрыл глаза, стараясь обуздать внезапно охватившее его безумие, сжал руку в кулак, а потом вскинул голову. Они сошлись, оставив всех членов команды позади. — Ты же знаешь, что если кто-то открывает тебе новую жизнь, то она уже не совсем твоя, — в манерном голосе Эдварда Тича зазвучали странные нотки. Он подошел чуть ближе, пристально вглядываясь в Фэша. — За нее нужно будет что-то отдавать. — Я знаю, ты сказал мне это напоследок, — Фэш откинул голову назад, задиристо глядя на старшего капитана. Пытался уловить малейшее колебание в его твердом лице, крыльях широкого носа, взмахе выгоревших ресниц. Но того было не так-то просто вывести из себя. — Я не знал, что тебе нужно. Допустим, своим внезапным баронством ты обезопасил себя от меня – нашел счастливую карту в лондонском казино, спрятал за пазухой, стал неприкасаемым среди нашей братии… Но я помнил того мальчика, который трясся от кошмаров в своем гамаке после первого убийства, — Черная Борода вдруг зачем-то ударил себя ребром ладони куда-то по ключице, точно хотел показать, каким маленьким и слабым – да, слабым, – был тот мальчик. Фэш закусил губу. — Ты орал во сне на весь кубрик, так что мой боцман хотел вырезать тебе язык. Но когда тебя подняли на ноги в одной рубахе и поставили перед тридцатью разъяренными членами команды, ты вдруг замолчал и не говорил больше ни слова. Смотрел на боцмана как маленький волчонок и молчал. Его это, знаешь ли, смертельно раздражало. Пожалуй, он бы мог тебя и убить, — внезапно признался Тич. Будь здесь Марчелло, он бы наверняка потрепал попугайчика за клюв, как всегда делал, когда заговаривался и потом ему требовалась пауза. — Пока тебя, скажем так, спрашивали, почему ты не даешь никому спать, по какой дьяволовой причине, ведь едва ли она у тебя была, ты заметил у боцмана за поясом нож. Никто и не обратил внимания, куда ты смотришь, и тебе не составило труда быстро его выдернуть. Матросы и не успели решить, что им делать, смеяться над тобой или удивляться твоей смелости, как ты вдруг ударил себя ножом по руке. Вот так! — тут Тич сам ударил себя ладонью и засмеялся так раскатисто и неожиданно, что пораженный Фэш невольно отшатнулся. — Ты посмотрел боцману в глаза, вытянул покалеченную кисть и сказал: «У меня болела рука. Я кричал, потому что у меня болела рука. Сегодня мне лучше спать на палубе». — Тич перестал смеяться так же внезапно, как начал, и вся его веселость растворилась, как не было, взгляд стал злым, почти свирепым. — Ты всучил ему его же окровавленный нож и убежал. Ты всегда-а убегал, — с насмешкой протянул он. — В ту ночь я понял, что рано или поздно ты уйдешь. — Ты заставил меня отрезать пальцы еще живому человеку, — отрешенным голосом проговорил Фэш. — Ты говорил, что хочешь быть пиратом, — ничуть не смутился Черная Борода, с каким-то звериным удовольствием наблюдая, как молодой человек меняется в лице. Мгновение Фэш просто смотрел на него, а затем устало качнул головой и хмыкнул: — Давай уже закончим это. Я задолжал тебе жизнь. Делай свой дело, а им дай уйти. — Ну уж нет, если твоя жизнь полностью в моих руках, я скажу все, что хочу сказать. Времени у нас предостаточно, а Портленд не так близко, как кажется, — Эдвард Тич вздохнул и пригладил бороду, выдерживая минутку. — Я стал ждать, когда ты уйдешь. В первый же год ты убил Фатума, но не ушел. Сказал, что теперь для спокойного сна тебе необходимы тридцать миллионов. Целое состояние для любого, особенно для шестнадцатилетнего мальчишки, когда доля пирата на судне только десять тысяч испанских долларов. Но сейчас у тебя есть вся сумма, если верить тому пройдохе, который понадеялся, что я убью тебя за него. И ты снова не ушел. Фэш почувствовал во рту кровь. Кажется, он прокусил то ли губу, то ли щеку. — Мне же нужно чем-то расплатиться с командой, — насмешливо напомнил Черной Бороде он. — Взять весь куш и уплыть в закат – не по Кодексу, — легкий самодовольный прищур не мог помочь отвлечься от проклятой кислятины во рту. — Но вполне по-пиратски, — Тич поджал губы. — Ты не ушел и тогда, когда променял свою рыжевласку на новые миллионы. Не думаю, что их мало. И вот сейчас мы стоим с тобой здесь, где-то в Атлантическом океане, на безымянном клочке земли, который скроет ближайший прилив, и твой долг мне – жизнь. Посмотри на меня и скажи – что ты хочешь, Драгоций? Смотреть на Черную Бороду было все равно, что смотреть на саблю, которой тебя сейчас проткнут, смотреть в лицо собственной смерти. Заслуживал ли Фэш смерти? Если вспомнить все те бредни о спасении души, вспомнить того мальчика на мостовой, в холодном поту, вдруг бросившегося бежать куда-то назад, в пламя пожара, его нелепые попытки защитить маленькую сестру от страшного взрослого мира, к которому они оба были совсем не готовы… нет. Все же он заслуживал. Он извратил того мальчика, вывернул наизнанку, сунул ему руку в самый дальний, самый темный тайник звериной человеческой натуры и вывалил перед ним на корабельный мостик то, что ни один человек не может обнажить без последствий. Взломать запаянный черный ящик внутри – то же самое, что распахнуть ящик Пандоры. Но если бы его спросили опять – да, да он сделал бы это снова. Снова и снова. И так тысячу раз, до самой смерти. Фэш, не выдержав, сплюнул кровь себе под ноги. — Ты же знаешь. Ты слишком умён, чтобы не знать, капитан Тич, — он безжизненно улыбнулся. — Я хочу остановиться, но это невозможно. — Мое перо вполне способно остановить тебя, правда же? Эти слова заставили их переглянуться. А потом Фэш засмеялся. Отрывисто, громко, от души, как будто услышал забавную шутку. Помощники Черной бороды переглянулись. Повисла тишина. Невдалеке настороженно переговаривались Бен и Генри. Фэш смеялся. Эдвард Тич перебирал толстые пряди своей знаменитой бороды и катал на губах понимающую усмешку. — Ты не хочешь убивать меня… Ты никогда не хотел убивать меня! — смеялся Фэш. — Никогда! — Ты и сам с этим неплохо справляешься, мой мальчик, — подметил Эдвард Тич, наклонив голову. — А ведь я положил на тебя столько сил. Фэш перестал смеяться, глаза его опасно потемнели. И он заговорил: — Все мы здесь были только ради одного – освободиться от того, чем нас питали еще в младенчестве, от того способа выживания, который знают слабые люди. Вспомни, ты и сам говорил мне этого когда-то. Они, на суше, рисуют мир, полный теней. А потом говорят детям держаться ближе к свету. К их свету. К их суждениям и взглядам. Потому что в темноте таятся драконы. Но это неправда, да? — он привычно вздернул бровь и фыркнул. — В том, что они называют темнотой, есть новые возможности, там в темноте есть свобода, стоит только осветить ее. И никто не подходил к этому ближе, чем мы! Никто не подбирался так близко, к возможности сломать все стереотипы! Вот только осветить все само по себе является стереотипом. Ветер усилился, пробежавшись быстрой прохладной рукой по волосам шести человек на песчаной косе. — Я не могу остановиться, — признался Фэш спустя долгое мгновение. — И ты не можешь. На это не способен никто из нас. Мы сами поймали себя в ловушку, когда сдуру ломились в открытую дверь. Я разочаровал тебя сейчас, да? Ты ожидал увидеть настоящего пирата, настоящего ученика Эдварда Тича, который первым пристрелит тебя, спасая свою жизнь? Черная Борода долго ничего не говорил. Солнце к тому моменту совсем село, оставались лишь последние отблески, оседающие на белой пене прибоя. Они бы могли сейчас все сидеть по каютам, и ничего бы этого не было. Или же ему просто успело напечь голову, раз он так думает? Это разочарование давно было с ним, он носил его на своей шее, как Захарра носила нательный крест и как Василиса носила отцовский кулон, последнее напоминание о далеком доме. В те секунды, когда сумерки вот-вот сменит ночь, темнеющее небо и море с росписью в цвет осенних листьев, совсем как ее волосы, словно поменялись местами, отражаясь в друг друге. Небо набухло, все краски размывались. — Знаешь, в чем наше отличие, мой дорогой старпом, мой лучший старпом? — Черная Борода чуть пожевал губами, пройдясь широкой ладонью по лицу. — В том, что я стар, а ты молод. В том, что я уже и не помню ту эйфорию, которое дает тебе опьянение. А ты ее чувствуешь всякий раз. В том, что я пью из привычки, а ты – чтобы взыграла кровь, огромный мир на какой-то ничтожный, но такой нужный час превратился в прямой узкий коридор, где все просто расставлено по полочкам, чтобы сердце заработало с новой силой, и пусть потом придет тоска, оно ведь было, нет? — старик печально ухмыльнулся. — В том, что тебя любит одна рыжая девчонка, а моя рыжая мерзавка-дочь то ли от восьмой, то ли от седьмой из четырнадцати моих жен не желает знать меня. Наше отличие в том, что моя дорога – только на шканцы. Да, — резко и твердо сказал он, как будто не говорил, а выплевывал, — да, я, привыкший рисковать всю жизнь, сейчас слишком стар, чтобы рискнуть и остановиться. И потому ты не имеешь права говорить, что мы похожи! И тогда пошел дождь.* * *
Когда они снова поднялись на борт, Захарра уже успела выкроить три савана из старых парусов. Миракл с помощью одного из матросов перенес тела трех мертвых моряков, включая застреленного Фэшем Джека, на шканцы и зашил их в парусину, положив каждому в ногах по несколько кусков пензы. Он заканчивал свою работу, и Фэш услышал, как Маар приказывает свистать всех на ют. Что и было исполнено. Последнюю воду вычерпали, побросали ведра, и только одинокий плотник остался заделывать брешь. Ветер утих, был почти полный штиль – корабль лишь чуть покачивало на расходящейся кругами от редких капель дождя глади моря. Единственными звуками, которые улавливало ухо, был мирный, ленивый шелест парусов и монотонное поскрипывание рей и оснастки от легкого движения судна. Утихающего летнего дождя, смывающего остатки этого тяжелого дня, и то почти не было слышно. «Королевская фортуна» погружалась в тень, и вся команда Фэша смотрела из нее на своего капитана большими недоверчивыми глазами, словно он был призраком, а они – котами. Захарра вдруг бросилась к нему и порывисто обняла, зарываясь носом в пыльную рубашку, как будто не могла поверить в то, что это и правда он. Она задела неловкой рукой его треуголку, и тогда ей на голову вылилось столько воды, что хвостики совсем истощали. Так они и стояли, мокрые и дрожащие, пока к юту стекались люди со всех концов корабля, а потом сестра ушла так же молча, как и подошла. Фэш повернул голову, почувствовав на себе чей-то взгляд. — Это я должен быть на твоем месте, Ник, — сказал он, но друг только покачал головой. Кого он обманывал? Теперь Ник обречен всю жизнь хромать, а заведись в ране Антонов огонь, так он вообще может и без ноги остаться! Старпом сидел у бака, вытянув вперед пострадавшую ногу. С двух сторон она была обхвачена досками, вся конструкция фиксировалось жгутами, и в этой умелой работе чувствовалась твердая рука Миракла. — Наш шкипер недо-лекарь говорит, что я буду ходить. На двоих, — Ник подмигнул Фэшу, и тот не смог сдержать улыбки. Правда похоронная атмосфера почти тут же съела ее, и губы Фэша превратились в узкую бескровную полоску. На правительственных кораблях капитаны в такие моменты обычно служили прощальные молебны. Пираты этого не делали. Даже в вопросе последних почестей погибшим членам команды они словно хотели уколоть порядок, предписанный королем. И теперь все, что оставалось этой троице, – торопливые молитвы Захарры на латыни, которые та тихо шептала, остановившись перед телами. Хотя никто и не знал, какой погибшие были религии, верили ли они во что-то вообще, нужно ли им было это, представляли ли они, что их плавание закончится именно так, ведь для них не нашлось даже большой доски – пришлось снять с одного из люков решетчатую крышку. Когда на нее положили первого, Захарра неожиданно взяла гитару и села рядом с Ником, прижимаясь к его боку. Впервые на виду у всех. Теперь им больше не придется втихаря зажиматься в камбузе и прятаться по всем углам, в первую очередь от него самого, от Фэша. Неужели они в самом деле боялись его? Сестра пела, расслабленно ударяя по струнам гитары, пела своим низким бархатными голосом, когда тело в саване соскользнуло за борт и погрузилось в глубину.The king and his men Stole the queen from her bed And bound her in her bones The seas be ours and by the powers Where we will we'll roam
Каждая строчка дрожала, и в этой толпе наверняка не у одной Захарры перехватывало горло и легкие. Фэш остановился у планшира (Прим. автора: брус вдоль верхней кромки борта) на кормовом кнехте (парная тумба с общим основанием на палубе судна, служащая для крепления тросов), рядом с ним был шкипер, а чуть позади – штурман. Затем на решетку был уложен второй, Жак Шармель, один из канониров, а после него наступила очередь Чарли. Когда поднимали тело Чарли, точно озноб прошел по команде. Многие искренне любили его, и, возможно, этот засранец с зверской разбойничьей физиономией правда того заслуживал. Фэш поднял левую руку и с интересом рассмотрел ладонь. Пальцы мелко подрагивали. Каждая его мыщца была напряжена, словно перед прыжком, нервы были туго натянуты и вздрагивали вместе со струнами, по которым била сестра, уводя весь корабль в какой-то мистический дрейфующий сон…Yo, ho, all hands Hoist the colors high Heave ho Thieves and beggars Never shall we die
Маар наклонил крышку люка в последний раз, тишина всколыхнулась, и из толпы пиратов донесся нестройный хор хриплых голосов: — Прощай, Чарли! Прощай, Чарли! А затем, услышав падение тела и всплеск, они бросились к борту. Даже Маар, не удержавшись, поддался общему порыву и перегнулся через планширь. С того места, где стоял Фэш, ему было хорошо видно, как саван ушел в воду, и теперь в течение нескольких мгновений он наблюдал за тем, как белое пятно парусинового мешка все сильнее закрашивается таинственной синью. Скоро оно совсем исчезло из виду, и ему показалось, что это произошло как-то уж очень быстро. — Все! Кончено. Кто-то закашлялся.Some have died and some are alive And others sail on the sea With the keys to the cage And the Devil to pay We lay to Fiddler's Green
Влажные от пота и дождя чумазые физиономии переглянулись. Они выглядели жалко, побитые, растоптанные, но еще живые, а песня покачивала их как колыбельная, и кто-то из моряков тоже сел, присоединяясь к Захарре. Трогаться с места и поднимать якорь им пока не было смысла: чтобы зализать раны, требовалось время. — Мы были рады плавать с вами под одним парусом, товарищи, — пробормотал Ник, который не мог подняться и сказать вместе со всеми свое последнее «прощай». Фэш так и стоял у планшира, он уже знал, куда они направятся, но легче от этого не становилось. Бездна над ним как будто ожила и проникла в голову, наполняя ее своими звездами. И каждая обжигала его. Он слышал общее печальное пение с ярко выраженным девичьим голосом и в то же время слышал тихий-тихий плеск воды, а сам чувствовал, как его мир ломается на куски… «Месть королевы Анны», игриво качнув парусами, неспешно прошла мимо них, ложась на новый курс, к западу. «Приключение» и «Адская симфония» также развернулись. Пираты знали, что бой окончен и что их оставят в покое, но видеть своими глазами, как от тебя уплывает Черная Борода было настолько невероятно, что тот же нестройный хор, еще пару минут назад поминальный, снова забасил над морем. В этот раз уже высказывая общее восхищение: — Капитан! Капитан! Сестра тоже подняла на него мокрые глаза, не прекращая петь. Голос ее звучал все надрывнее и словно проникал в него самого через рану на плече, обжигая, заставляя саднеть.The bell has been raised From it's watery grave Hear it's sepulchral tone A call to all, pay head the squall Turn your sail to home
Фэш все решил. Другого варианта у него просто не было. — Приспустить паруса до того момента, пока на корабле не останется ни одного серьезного повреждения! Мы отправляемся в Портленд. Все несогласные могут получить расчет и сойти в ближайшем порту. С этими словами он ушел к себе в каюту. Полусонный корабль еще долго обсуждал его слова, тихо, устало, под хрипы, кашель и стоны гитары… Ему не было до этого никакого дела. Итак, Фэш Драгоций, ты бежал всю жизнь.