Противоположности

      Орихиме бежала, не разбирая дороги, потому как рыдала в три ручья.       ― Цубаки! Цубаки! ― причитала она, прижимая половинки своей изувеченной катаны к груди, в которой бешено выбивал стук сердца, но не голос ее неуравновешенного вечно ворчавшего духа.       «Он сгинул! Он погиб! Я его больше не увижу!..» ― Орихиме судорожно, не щадя своих ладошек обхватывала обрубки меча прямо за лезвие, но не замечала своих ран при этом: всё, чем она полнилось ее сознание ― только горестные мысли по Цубаки. Ведь не прошло и пяти дней, как он появился у нее, а она, успевшая привязаться к духу, уже навсегда утратила его.       Не сохранила. Не сберегла. Не защитила. Не спасла…       Недостойная звания целительницы, Иноуэ вновь разразилась громкими рыданиями, и, признаться, ей впервые было всё равно, услышат ли ее, увидят ли, отругают ли. Она вообще бежала, куда глаза глядят: не то навеки вечные прочь из Готэя, из Сейретея, не то куда-нибудь к себе в норку одного из самых дальних районов Руконгая, чтобы забиться там в уголок и никогда не выбираться больше оттуда. Чтобы умереть там от тоски, чтобы захлебнуться там от собственных слез, чтобы выплакать очи, чтобы выесть солью руки, чтобы разбить лоб в поклонах и мольбах перед ушедшим Цубаки за то, что позволила его убить… Он первый, после Соры, кто стал для нее столь дорогим, до дрожи. И Орихиме искренне хотела умереть, во второй раз познав горечь утраты.       Однако даже добежать до западных врат девушка не смогла. Изморенная противостоянием и огорошенная случившимся лихом, она растеряла все свои умения, в том числе ― координацию, отчего перецепилась через первую попавшуюся ей на пути корягу и растянулась на траве всем ослабленным телом.       От внезапности падения, Орихиме захлебнулась воздухом и пропустила несколько ударов сердца ―, но то оказалась ложная смерть. Пораженное горем сердечко вновь затрепыхалось раненной птицей, и Орихиме, оказавшись на боку, подтянула коленки к груди и снова заплакала. К бремени вины добавились угрызения совести за то, что она не оправдала надежд Уноханы-тайчо. Скрутившись улиткой, еще вчера прогрессирующая ученица Первой Кенпачи ныне ощутила себя и впрямь махоньким слизнем, которого стоит только раздавить, как он оставит после себя лишь мокрое место.       Вот и она такое же ― пустое место, которое и не должен был замечать сильный бесстрашный наемник. Он тоже раздавил ее, хоть кожаных тапок его и не коснулась никакая посторонняя пыль. И все же Шиба Ичиго ранил ее в самую душу ― одним махом разрубив и ее, и Цубаки, и, собственно, сам меч, поставив под сомнение само существование такого синигами, как двадцатый офицер Четвертого отряда Иноуэ Орихиме… И это было более чем ужасно. Орихиме скукожилась вся от чувства безысходности и обреченности, вызвавших озноб по всему ее телу.       ― Вай-вай, кто же это у нас упа-а-ал!       Совершенно неожиданно ее кто-то нашел. Впрочем, Иноуэ не знала, сколь долго она пролежала в прострации и в скорби по утраченной себе, однако она где-то даже рада была услышать чей-то не равнодушный голос и ощутить прикосновение заботливых рук.       ― Я всегда знал, что в Десятом отряде не способны оценить по достоинству красавиц, ― посетовали над головой у Орихиме, пытаясь ее усадить и попутно привести в чувства, активно растирая мочки ушей. Это было чертовски щекотно, но в то же время и приятно, очень тепло.       У Орихиме, будто бы проснувшейся от недельного сна, дрогнули тяжелые веки, и девушка невероятным усилием воли попыталась их открыть, чтобы поблагодарить синигами, обеспокоившегося ею.       Им оказался светловолосый парень, вернее ― мужчина, поскольку выглядел он попредставительнее ровесников Орихиме. Довольно симпатичный, если не считать того, что его губы до боли широко улыбались, а глаза спрятались в узеньких щелочках, отороченных густыми ресницами.       Грешившая чрезмерным смущением по поводу всего, Орихиме вспыхнула враз, даже позабыв о своем состоянии: ей следовало бы не раздумывать о привлекательности незнакомого синигами, а броситься отдавать поклоны старшему по возрасту и по званию. Однако ее удержали от этого. И, к слову, очень кстати: от малейшего движения головой в выплаканных глазах расплылись не слезы, а черные круги. Нервное перенапряжение не прошло бесследно для новенького офицера.       ― Ой, ― прошептала она, утерев влагу над верхней губой и обнаружив на пальцах алый след. ― П-простите, по-пожалуйста…       Мужчина напротив усмехнулся еще шире и, запросто оторвав край рукава от своей ситаги, подал лоскут рыжей в качестве платка.       ― Спа-сибо… ― еле выдохнула та, ошарашенная таким вниманием.       ― Не стоит благодарностей, ― пролепетал незнакомец, ― ради столь чудного создания я готов даже хаори своего будущего капитана на ленточки порезать. ― Под взгляд широко распахнутых карих глаз, он аккуратно поддел прилипшие к мокрым щекам медные прядки, а потом чувственно заправил их девушке за уши. ― Кажется, вы носили белые ленты в волосах, когда учились в Академии, верно?       ― Откуда вы?.. ― поразилась еще сильнее Орихиме.       ― Вы выделялись из студенток, исправно посещающих кружок лейтенанта Айзена. Я служу при нем, помощником. Третий офицер Пятого отряда Ичимару Гин, ― отвесил он элегантный глубокий поклон, не скрывая своего желания задеть челом девичьи коленки, чем привел неискушенную прелестницу в совершеннейшее смущение.       Орихиме часто захлопала ресничками, вызывая прилив улыбки на лице напротив, а в собственном мозгу неуместный глупый вопрос: а был ли вообще предел ширине этой сладко-странной улыбки?       ― Так вы расскажите, что произошло, госпожа э-э…       ― Иноуэ. Орихиме. Двадцатый… ― Девушка затараторила заученную фразу, попутно прислушиваясь к противоречивым чувствам развернувшимся в ее душе: синигами напротив и заинтриговал ее не на шутку, но и вызывал какое-то непонятное чувство звериного страха, заставлявшего здорово поежиться и потереть голую шею, вдруг покрывшуюся бисеринками пота.       ― Ори-чан, значит, ― не спрашивая даже, Гин назвал ее так, словно бы они знали друг друга сотню лет. ― Так что, говоришь, случилось у тебя? ― вновь осведомился он, запросто вдаваясь в фамильярность.       Девичьи глаза тут же покрылись влагой, и Орихиме, будучи сама не своя, под напором хлынувших заново на нее тягот, покосилась и уткнулась захлюпавшим носом в ловко подставленное ей мужское плечо.       ― М…й… знпкто… сло-ман… и я… тпрь… ни-ког-да… ох…       Гин мало что мог разобрать из глотавшихся слов, сопровождаемых постоянными всхлипами, однако на наблюдательность он не жаловался: располовиненный меч он заметил сразу, как только наткнулся на растянувшуюся в угодьях Десятого отряда «бродяжку».       ― Ори-ча-а-ан, ― Гин усадил девушку обратно в вертикальное положение и, все так же сжимая ее плечи, попенял с шутливой строгостью: ― Больше не пугай меня так. Я-то думал, что и на тебя Совет открыл охоту, эхе-е, а тут, уф, ― отмахнулся он, ― такие пустяки-и…       У Орихиме округлились разом рот и глаза:       ― Но как же… пустяки? Разве…       ― Нельзя восстановить банкай, а шикай или запечатанный занпакто ― проще простого. Институт технологических исследований пришел к этому еще десять лет назад, так что, как только в Двенадцатом появится новый капитан, а в НИИ ― новый глава, я обещаю тебе лично снести туда твою катану.       Орихиме утратила дальше дар речи ― просто сидела и смотрела на своего спасителя во все глаза, и хоть не видела в ответ его, всё равно начинала фантазировать на предмет, насколько же добрые те у него, кристально-чистые, участливые, теплые. Совсем не такие, как колючие и опасные у Шибы Ичиго.       ― Вы, правда, поможете мне? ― сипло спросила она, не веря, что наткнулась на столь добродетельного офицера средь тех головорезов, кои встречались ей всю эту неделю, как нарочно.       ― Конечно. Красивые девушки ― так трогательны в своем несчастии, что не помочь им просто нельзя.       Комплименты всегда вызывали мгновенный приток крови к щекам у рыженькой, хоть она слышала о своей красе предостаточно, но отчего-то сказанные Гином слова показались израненной душе медом, и от столь нежного, приятно пощипывавшего чувства ее бросило в настоящий жар. Орихиме как в бреду огляделась вокруг: все вдруг вмиг преобразилось и наполнилось сказочным светом, таким же слепяще-серебряным, что и блики в волосах ее неожиданного утешителя.       ― Спасибо, Ичимару-сан, ― пролепетала самозабвенно благодарная Иноуэ, на что Ичимару, напротив, поморщился только:       ― Тц, чувствую себя стариком Ямамото. Зови меня просто, по имени. Разве что я сделаюсь в скорости уважаемым капитаном и заберу тебя к себе, двадцатый офицер Четвертого отряда, м?       Орихиме не переставала изумляться: каждая новая фраза этого мужчины ― как новый переворот в ее жизни. Он знал ее имя, он помнил ее еще со времен кружка каллиграфии, он вселил ей надежду на восстановление Цубаки, наконец, он не прошел мимо нее, обездоленной и чуть не помершей в своем унынии. Орихиме не знала, что такого было в ней, что такого могло быть в нем, однако то, что этот синигами затронул самые дальние струны ее души, было ясным как день.       Девушка устыдилась осознания этих своих ощущений и, спрятав глаза, чуть слышно возразила:       ― Простите меня, Ичимару-сан, но моя благодарность капитану Унохане безгранична, поэтому я, несмотря на всю лестность вашего предложения, не смогу его принять никогда.       Звучный смешок послужил ей ответом. Иноуэ быстро подняла взгляд на улыбку ее нового знакомого: по ней сложно было определить истинность его намерений. Однако и осторожная девушка не тешила себя иллюзорными надеждами. Она говорила из вежливости. Такой ее воспитал Сора, и нарекать на свою воспитанность ответственная сестра считала невообразимым.       ― Ты забавная, Ори-чан. ― Гин поднялся с колен и протянул руку девушке, чтобы помочь ей сделать то же самое. ― Тогда пойдем, я отведу тебя в твой Четвертый, тем более, что твои ладошки требуют должного исцеления. ― Гин взял руки Орихиме в свои и повернул их к себе. Изрезанные лезвием занпакто, который она так истово держала вплоть до этих самых пор, они до сих пор кровоточили. ― А твой меч, ― Гин кивнул на обломки, оставшиеся пока еще на траве, ― я могу и сам занести в Двенадцатый.       У рыженькой дернулись зрачки. Не то чтобы она насторожилась или что-то возымела против подобной любезности, однако Унохана-тайчо однажды строго-настрого наказала своей неопытной ученице, чтобы та никогда не отдавала в чужие руки свое оружие. Это считалось негласным табу для каждого синигами, и то, как поступила Йоруичи-сан, отдав свой занпакто на сохранность Орихиме, было едва ли не единственным исключением из правил. Но повторять его сама Орихиме не особо рвалась.       ― Н-нет, что вы, ― поспешила она отмахнуться и постаралась уже с повышенной аккуратностью собрать половинки Цубаки, натянув на руку ткань рукава форменного косодэ. ― Вы и так много сделали для меня, Ичимару-сан. ― Тот нарочито скорчил обиженную моську, на что девушка поспешила исправиться, хоть и с трудом: ― Хорошо. Гин-сан? Так пойдет?       ― Нууу, ― неопределенно покачал он головой, но, покосившись куда-то за спину юной синигами, одобрительно кивнул. ― Хорошо, согласен. Но при условии, если кое-кто в ответ подарит мне благодарственные объятия. За спасение, так сказать.       Мужчина красноречиво распахнул руки и выжидающе замурлыкал какую-то песенку. Орихиме сконфузилась. Обниматься на людях? Что могли подумать о ней кто-то из случайных прохожих? С другой стороны, синигами не возбранялось иметь свою личную жизнь, в особенности, если та не мешала их основным обязанностям.       Стыд принялся бороться с чувством долга, а еще с желанием, заставляя Орихиме нервно покусать губу и воровато оглянуться. День уже клонился к вечеру. Унохана-тайчо отпустила ее из отряда. Ко всему прочему, она столько перенесла за последние несколько часов… Один поединок с Шибой чего стоил. Сущий кошмар, который она больше никогда не сможет забыть, ведь отныне ее неуязвимый занпакто будет напоминать о том, кто обладал чудовищной мощью разрубить его пополам, а заодно и сердце хозяйки Цубаки.       ― Ну же, Ори-чан, ― настоятельно напомнил о своей просьбе Гин. ― Невинные обнимашки, ну? Ничего такого.       ― Да… ― она напряженно свела бровки домиком, но бесстрашно шагнула в объятия к знакомцу, которого знала всего ничего. Сама себе поражаясь, Орихиме нашла, что доверяет ему, даже несмотря на то, что масленая улыбка в народе считалась весьма обманчивой.       ― Вот так, умница, ― прошелестел девушке мягкий, шипящий голос прямо на ушко, за которым, всего лишь на какой-то миг, Гин чувственно потерся носом.       Орихиме вздрогнула от острых ощущений, но чужие тонкие руки заключили ее в кольцо и ненавязчиво убаюкали в мирных покачиваниях. Гин пригладил ее неторопливо по длинным волосам, раз за разом, привнося то необходимое, недостающее успокоение, которое требовала каждая слабая девушка, не имевшая своего защитника.       Орихиме просто закрыла глаза и поддалась неге.       Гин, которого она не могла видеть затылком, свои плотно сощуренные глаза наоборот приоткрыл и лазурным ликованием встретил огни очей, которые вот уж несколько минут наблюдали за ним и за рыжей глупышкой, спрятав своего обладателя в густой кроне лохматой сосны.       Ичимару не слышал, но хорошо мог представить, что за ругательства шипел себе под нос Шиба Ичиго, однако ранее оброненная Гином оговорка о замене Ран-чан так внезапно нашла свое воплощение в густогривой и пышногрудой красавице, что не воспользоваться столь удачным случаем было бы грешно. К тому же уж больно ярко посверкивали очи у Ичиго, что можно было расценить как приглашение к игре за вкусный приз.       ― Пойдем, дорогая Ори-чан, ― Гин увлек девушку по пути из Десятого в Четвертый, нагло приобняв ту за талию, а Ичиго обдав напоследок самой коварной из своих ухмылок: чтобы потягаться со старым хитрым лисом молодому лисенку понадобятся ну очень крепкие зубки.