Противоположности

      На энгаве домика Уноханы-тайчо всегда солнечно под вечер: ветки деревьев над ней не сплелись, тропа от дома вела к реке широкая, песчаная, яркая, под цвет солнечных лучей, становившихся все короче, уползая за горизонт в закат.       — Иноуэ-сан, наступило время серьезно с вами поговорить.       — Хай! — приосанилась девушка и судорожно сжала в руках ножны меча, что покоился нынче не на поясе, а лежал у нее на коленях, готовый к действию по первому же велению хозяйкиной руки.       Со стороны Орихиме наивно было полагать, что ей дадут передохнуть хоть минутой дольше, едва Цубаки вновь оказался в ее подчинении. Несмотря на то, что дух его еще не объявился, а собственная реяцу клинка была далека от стабильности, катана приобрела прежний завершенный вид, столь необходимый для тренировок в кружке любителей икебаны, а не где-нибудь еще.       Унохана Рецу блаженно усмехнулась и потянула не поостывший душистый чай. Поставив на столик чашечку со всем присущим ей изяществом, она мельком отметила совершенно нетронутый напиток в другой чашке. Кто-то явно пренебрегал правилами приличий и гостеприимством этого дома, но тем хуже для этого «кого-то».       — Ай! — Орихиме ухватилась за правое плечо: то зажгло глубоким, нанесенным с молниеносной скоростью, порезом.       Глаза Первой Кенпачи пояснили преподнесенный урок безо всяких слов. Двадцатый офицер из ее нынешнего отряда, спохватившись, послушно кивнула, но, поддавшись желанию избавить от мук вспухшую руку, потянулась себя исцелить.       — Не стоит этого делать, — попеняла Рецу и, неумолимая, сделала следующий глоток чая, словно бы в перерывах чаепития ничего особого не случилось.       — Простите, Унохана-тайчо, — пискнула Иноуэ и, заставляя себя перестать морщиться от боли, положила руки обратно на колени.       — Шрамы украшают, — проговорили куда-то в воздух, окутавший двух синигами, сидевших за чайным столиком, а также ту группку офицеров, находившихся тут же, на энгава, только в стороне.       Девушки во главе с лейтенантом Котецу не угощались ароматным напитком — смотрели во все глаза на своего командира и на ту, которую должны были либо принять в свое сестринство, либо… избавиться от нее. Секреты куноичи не должны были выходить за границы их боевого товарищества, вот почему Готэй полнился лишь слухами о его существовании. В существование и работу «кружка» наемниц были посвящены единицы посторонних.       Орихиме слишком поздно поняла, куда оказалась втянутой, но, признаться, правда не выдалась для нее шокирующей. Ямада-кун верно напомнил ей, сколь много она просиживала времени за изучением любой информации, которая касалась ниндзя, отъявленных головорезов, искуснейших убийц. Такая кроткая, безобидная, добрая, вежливая, желавшая всему миру только добра и счастья, Орихиме поражалась тому, почему ее интересовала эта тема, почему душа ее тянулась к столь лихому промыслу, почему даже ее Цубаки предстал перед ней в образе ниндзя? Не догадываясь о причинах, вернее — боясь узнать причину этому, Орихиме просто закрывала глаза на свой странный интерес и подсознательно ждала, куда же выведет ее увлечение, к чему приведет. Втайне, еще студенткой, она мечтала, что начитанность и желание приведут ее во Второй отряд, но рок распахнул врата отряда, который занимался кардинально противоположными ее чаяниям делами. Так думала она. Пока не узнала истинное лицо Первой Кенпачи, пока не умерла впервые от ее меча и не воскресла от ее недюжинной силы исцеления.       — Прежде, чем мы приступим к оценке ваших знаний, полученных по ускоренной программе кэндо, я бы хотела прояснить еще один момент. Вы позволите, Иноуэ-сан? — Унохана-тайчо замазывала рвущееся от трепета сердце медом, что струился из ее уст. Обманчивый, усыпляющий бдительность, он, точно яд, проникал всюду: в уши, в сознание, в душу, вынуждая против воли расслабиться и поддаться кроткой улыбке этой красиво-сильной женщины.       — Я отвечу на любые вопросы, госпожа Унохана, — девчушка поклонилась низко, но от наставницы не ускользнул ее настороженный взгляд из не смыкавшихся ни на миг век. Иноуэ вернулась в прежнее положение, все так же, глядя на учительницу, из-под челки, все так же крепко сжимая рукоять меча.       Капитан Четвертого улыбнулась с тенью гордости.       — Шиба Иссин, Сой Фон, Шиба Ичиго, — продолжила она, тем не менее, не изменившимся тоном, — можете рассказать нам, что общего меж этими синигами?       Иноуэ взметнула брови вверх и, позабыв о концентрации, захлопала ресничками. Этой оплошности хватило, чтобы ее левое плечо так же заныло от вошедшего в мякиш острейшего лезвия запечатанного Миназуки. Когда он появлялся в руках у капитана, тем более, когда та успевала делать им взмах и столь разительную атаку, двадцатый офицер не успевала замечать.       За спиной у нее кто-то из девочек справедливо цокнул. С краю, где сидела Котецу, раздалось роптание. Даже скосить глаза, не то чтобы голову повернуть, было чревато получением еще одного пореза на шихакушо и на теле под ним: Иноуэ четко это уяснила и, встряхнув головой, подтянув к себе раненное второе плечо, вновь прямо села и посмотрела в глаза своей жестокой наставницы.       — Вы имеете в виду принадлежность этих лиц к Великим домам, Унохана-тайчо? — предположила Иноуэ, но тут же получила намек на неверный ответ в качестве снисходительной усмешки.       Девушка задумалась. Задумалась — значит, отвлеклась. Мысли стали переплетаться с воспоминаниями, догадки подменялись мечтами, а здравомыслие — фантазиями. Орихиме дали целых три имени для рассуждений, но по вискам забило молоточком в тон участившегося сердцебиения только одно. Шиба Ичиго. И Орихиме провалилась в вечер двухдневной давности, когда она думала, что потеряла возможность произносить его в настоящем времени навсегда.       Распластанный на безразличной глине, окружавшей бараки Двенадцатого отряда, такой же рыжий и пыльный, как эта безжизненная земля, он не откликался и не слышал, когда его истошно звали вперемешку со слезами. Возвращаясь сейчас мыслями в те считанные мгновения собственной беспомощности и бесполезности, Орихиме до сих пор полнилась ужасом: тогда те доли времени показались ей кошмарной вечностью. Тогда она непростительно замерла, боясь даже рукой коснуться этого гордого аристократа с репутацией непредсказуемого убийцы. Когда же все-таки дотронулась до него, то с ужасом обнаружила насколько холодным, точно камень, оказалось его тело — тело, напрочь израненное, истерзанное, утратившее любые признаки тепла жизни и духовной силы.       У прирожденной целительницы не могла не сжаться от ужаса середка, но, опомнившись и прибегнув к восстановлению реяцу и залечиванию ран, у Орихиме ничего не получилось. Как она ни старалась, как ни просила отозваться на сей раз младшего Шибу, как ни молилась небесам, чтобы ей позволили успеть его вернуть на полпути в небытие, он, как истинный шпион, не поддавался, словно бы получил ту отталкивающую силу, что и у Цубаки, как будто статного и самоуверенного парня только что самого сломали, и спасти его отныне могло лишь чудо изобретателей Двенадцатого, а не лазарет и лекари из Четвертого. Удивительно, но стараниями бойцов именно этих отрядов Шибу и спасли: крик Орихиме поднял на уши всю округу, а с десяток наспех связанных бабочек достигли своих с тревожным сообщением.       — Иноуэ-сан? — ныне и ее звали. Голосом тихим, как из замогилья.       — Ш-ш-ш, — ринулось на Иноуэ с тех же краев; Иноуэ знала этот роковой звук не понаслышке.       Угрожающую песнь лезвия Миназуки сложно было перепутать. Так пела сама смерть: с протяжным свистом, словно бы из сквозных ран ускользала душа, с попутным шипением растворяемого кислотой мяса на костях. Миназуки отличался черной обреченностью, он не знал жалости в отношении тех, кто проявлял малейшую долю слабости, он карал за этот «грех». Однако у самого слабого из Четвертого отряда офицера смерть, увы, не входила в планы сегодня. Как впрочем, и когда-либо впредь.       «Да! Я должна стать сильнее!» — Запечатанный Цубаки со всей своей внешней мощностью стали принял удар чужого занпакто на себя и тут же полоснул всех присутствующих оглушительной звуковой волной. Вышло как сигнал к начавшемуся без предупреждения и дальнейшего промедления экзамену.       Орихиме отразила очередную атаку от дьявольски зафехтовавшей наставницы, хоть противостоять ее напору было невыносимо. «Нет, не сдаваться!» — больно закусила губы отчаянно желавшая показать свои успехи во владении мечом. Она столько тренировалась: со своим капитаном, со своим другом, с Одиннадцатым отрядом, с занпакто Йоруичи-сан. Орихиме считала, что ее проигрыш подведет всех, кто потратил на нее столько времени и заботы, а кто-кто она не могла себе позволить такого. Как руконгайка она слишком дорожила знакомством с каждым храбрым синигами, с которыми сводила ее судьба.       Кенпачи сделала обманный выпад, и только знание его «двойной природы» уберегло рыжую девчонку от досадной дыры в боку. Это было более чем опасно, но у двадцатого офицера не было времени сетовать на трудности, тогда как сердце юного бойца впервые поразил укол уязвленной гордости.       «Я должна стать сильнее, если меня берут в столь знатную семью, если в жены меня хочет взять столь отважный мужчина как Шиба-сама!» — попеняла себе Орихиме, порядком раскрасневшаяся от бесконечной череды атак и блоков. Воспроизводить их являлось для нее вроде рефлекса, тогда как бесстрашие и несломный дух Шибы Ичиго вдохновляли ее на бессознательное использование заученных на зубок техник по кэндо. Ее наставница носила имя «знавшей тысячу ударов мечом», ученица, естественно, знала сотую долю их, но и с ней, а также со своим хваленым шикаем, выйти живой из этого «экзамена» могла. Должна была постараться.       — Отражай, Цубаки! — Старая песня продолжилась: дух меча заупрямился, правда, упрекать его, на сей раз, было бы несправедливо. Его форма нодати против такой же формы банкая у капитана в нынешнем состоянии не спасла бы: Иноуэ предупреждали, что Цубаки еще не скоро вернется в строй полноценных помощников синигами. Как и Шиба Ичиго, он требовал вливания реяцу извне, ведь на самостоятельное ее возобновление могло уйти немало времени. Но попытка — не пытка: Иноуэ вновь сконцентрированно приказала Цубаки проявить себя.       — Рано, Иноуэ-сан, рано, — усмехнулась лукаво вошедшая в азарт Унохана Рецу.       Ее потемневшие глаза обрушили на голову ученицы неизбежность, а будто оживший, закрутившийся подобно мельнице, меч стал истово теснить противника в глубь сада — туда, где произошло первое боевое крещение Орихиме, туда, где великий и ужасный капитан Зараки был отправлен ею в полет, туда, где Цубаки пробудился, а вместе с ним — и она: хладнокровная, отважная, дикая, с примесью настоящего безумия в добрых глазах, способных согреть половину света. Вторую же половину истинная Орихиме готова была разнести в прах.       — Цубак… Ах! — не досказав, Иноуэ поперхнулась воздухом и кровью: Унохана рубанула по ней с плеча — ударом, который сложно было не только отразить, но и избежать. Рассеченное одним махом плечо, ключица, пара верхних правых ребер заставили девушку ошеломленно прохрипеть. На слова и крик у нее не осталось возможности: точный меч Кенпачи повредил ей голосовые связки.       Экзаменуемая пала на колени. О мольбах не могло быть и речи, но взыгравшая в сердце гордость Иноуэ и не нуждалась в пощаде. Все, что требовалось ей — хоть на миг внутренне да прокричать: ее душу разрушал истошный ор пополам с вопиющей досадой. Она думала, что сумеет победить в честном бою, а пала жертвой коварной уловки собственного учителя. Более того, товарищество дев, не знающих пощады и жалости, без промедления набросились на нее добивать — по-иному это было нельзя назвать.       — Ц-ц-ц-у… — сипело раненное горло девушки. Она тщетно пыталась отбиваться им, не активированным. Равно так же, бесполезно, силилась подняться на ноги — она не могла использовать меч даже для опоры, так как тот безостановочно сражался за ее жизнь.       Проклятые ниндзя! Орихиме разревелась. Готэй стал самым страшным местом для нее, в разы, в миллионы раз страшнее жестокого к слабакам Рукона. Орихиме никогда не чувствовала себя так… на краю. Даже, когда Сора погиб. Даже, когда над ней измывались однокурсники. Даже, когда офицеры Одиннадцатого травили ее с таким же слабеньким Ямадой. Угрозы Шихоин Йоруичи, угрозы Первой Кенпачи, угрозы Ичимару Гина, постоянные угрозы Шибы Ичиго… Над ней издевались все, кому не лень, думая, что она — настолько хрупкое существо, настолько квелое, ничтожное создание, которое можно запросто запугать и добиться своего.       Нет! Хватит!       Орихиме извернулась и из-под левой руки всадила меч в мягкую, охнувшую у нее за спиной, «подушку». Ею оказалась Ами-чан, седьмой офицер и соседка по бараку, которая относилась к ней лучше других сослуживиц, относилась с покровительством, как старшая сестра не иначе, но и била ее отчаяннее других, в каких-то неправильных, но, безусловно, действенных воспитательных мерах.       Остальные девушки замерли. Всех их, как одну, обвел вспыхнувший серебром взор вошедшей в состояние боевого безумия воительницы. Куноичи опустили мечи, но их предводительница, напротив, с упоением нанесла новый сокрушительный удар по ученице и не без удовольствия встретила от нее наконец-то действенный отпор: мечи зависли в воздухе аккурат посередине меж обеих синигами, и ни Миназуки, ни Цубаки даже на минимальное превосходство не порушили свое равновесие сил.       — Поздравляю вас, Иноуэ-сан. Экзамен пройден. — Унохана первой опустила занпакто.       Иноуэ последовала ее примеру, но на лице ее еще держалась неестественная для солнечной девочки серьезная, даже угрожающая маска. Она, молча, развернулась на пятках и подошла к отхаркивающей кровь боевой подруге. Присев перед ней, целительница приложила ладонь к казалось бы безнадежной ране, но прошли считанные миги, и все девушки узрели, как фонтанирующая кровью дыра, умерила течь и стала на глазах стягивать свои края до кучи. На ране Харады Ами. На ране Иноуэ Орихиме тоже.       Последняя, ощутив жар заживления в мякише шеи и недостающие звуковые вибрации в горле, покосилась на своего капитана, лечившую ее вслед. Двадцатый офицер с благодарностью кивнула. Лютый блеск очей покинул ее. Теперь Орихиме привычно улыбалась с рассеянностью.       — Шиба Иссин. Сой Фон. Шиба Ичиго. Я лечила их точно так же, — ответила она на заданный ей на энагве вопрос. После пережитого испытания опасения за эксперименты с лечебными кидо в связке, да еще и с приправленным переливанием своей реяцу чужим, казались теперь такими мизерными.       — Хорошо, — прошептала капитан и поймала в свои руки поведшего от усталости офицера. Унохана остановила бросившихся к ней на подмогу девочек, сама убаюкала это юное дарование. Трепетное, нежное, такое трогательно чистое… которым не было места в Готэе. С достоинством пройденный экзамен на выживание должен был непременно помочь этой девочке освоиться здесь и стать равной другим синигами.