Противоположности

      Орихиме прибиралась в приемном отделении на склоне дня под конец смены. Признаться, она скучала по службе, ведь с замужеством у нее стали появляться выходные — влияние аристократов было велико, в том числе и на капитанов Готэя. Впрочем, Унохана-тайчо тоже не спешила загружать ученицу дежурствами с тех пор, как ее догадки подтвердились, и должный потенциал проявился-таки в Орихиме. В недавнем поединке с командиром Одиннадцатого отряда она потеснила того силой своего боевого безумия и знанием минимума техник из арсенала Первой Кенпачи.       Рыженькая рассеянно улыбнулась, совершенно не так, как, когда Зараки-сан панибратски похлопал ее по плечу и огласил, что «девчонка-то огонь»! Он требовал их следующего поединка, но, увы, и на это у новоявленной леди не хватало времени. Его, буквально всё, перебрало на себя семейство Шиба. Проводить вечера в их шумной, веселой, теплой компании девушке нравилось подчас больше, чем постигать воинские секреты от Уноханы-сан. А уж что говорить о счастье находиться рядом с Ичиго-сама? Тут любая о службе забудет! А зря.       Девушка горько вздохнула: она старалась наверстать упущенное, но поздно. Даже сотня исцеленных душ не обратит время вспять, не вернет ей шанс исцелить хотя бы Киру Шизуку.       «Ну чем ты недовольна? — неугомонно талдычил Цубаки. — Пацана спасла, враг повержен, мертвых исцелить нельзя. Смирись уже!»       «Как ты не понимаешь, она еще всеми силами хваталась за жизнь! А я просто стояла и бездумно смотрела на ее еще не рассыпавшееся тело, не понимая, что упускаю момент!..»       Дух раздосадовано рыкнул и оставил хозяйку — доказывать ей хоть что было бесполезно, да и измучился он за последние дни от ее частых смен эмоций и противоречивых желаний. То она плакалась в коленки свекрови, как сопливая девчонка, то пыталась поделиться страшными впечатлениями с наставницей, то брела в Одиннадцатый с мечом, дабы отвлечься, то истово вжималась в объятия супруга, желая забыться в них, забыть обо всём, как о кошмарном сне.       — Шиба-са…       Ямада не успел договорить, ибо ему, тихо появившемуся со спины, был живо приставлен к горлу шальной скальпель.       — Ой! — вскрикнул парень и выронил большую склянку травяной суспензии, что занес.       Звука разбитого стекла не последовало — ловкая рука перехватила бутыль за тонкое горлышко и стукнула ею о столешницу. После своего первого убийства Орихиме, не прося о том, приобрела обостренные инстинкты. Самосохранение в ее жизни наконец-то обрело смысл.       — Ох, Ямада-кун, прости… — огорчилась Орихиме, но мигом изменилась в лице: друг начал сползать на пол.— Ямада-кун! Ками-сама, Ямада-кун!..       Ханатаро пришел в себя спустя долгое время, ибо щеки, по которым его похлопывали, стали изрядно болеть.       — Ха-а? Орихиме-чан… То есть, Иноуэ-сан… Ой, Шиба-сама…       Девушка мягко улыбнулась, осклабившись. Эта путаница в обращениях вежливого Ханатаро, а также его рассеянный вид, извиняющиеся интонации, переминание рук, — всё так до ужаса напоминало ей саму себя; Орихиме будто бы взглянула на себя со стороны новыми глазами. Нет, она не выглядела глупо или смешно, скорее — вызывала жалость. Не потому ли ее рука, не сумев удержаться, потянулась пригладить мнительного парня по макушке, точно ребенка? А ведь этот жест… Сколько она испытала его на себе от Ичиго? Теперь она понимала, почему он вел себя с ней так сперва.       — Прости, Ямада-кун, — повторила Орихиме и помогла подняться другу. Голос ее был ровен, хоть и тих. Взгляд прямой, в глазах — ни намека на неуверенность в действиях, словах, мыслях.       «О, небо, неужто я дожил до этого дня? Кто-то у нас наконец повзрослел?» — не преминул цокнуть Цубаки, за что его чуть укоризненно пожурили.       Шиба отряхнула товарища по отряду от пылинок и припомнила, что стала виной его обморока. Скальпель красноречиво подмигивал ей на полу.       — Еще раз, тысяча извинений, Ямада-кун, я подумала, что со спины подкрался… — она запнулась.       — Подкрался кто? — продолжил тот, но ему не ответили. Из груди Ямады вырвался невольный вздох. — А было время, когда Иноуэ-сан всё рассказывала мне. Видимо, оно действительно закончилось.       Орихиме порывисто схватила его за рукав и помотала головой. Меж напрягшихся рыжих бровей читалась мука, в судорожно подрагивавших губах — неспособность говорить. Она обвела потолок взглядом, словно бы ища на том нужный текст.       — Не могу сказать, — прозвучало невзначай, — для твоего же блага, Ямада-кун. — И в этом Орихиме вновь узрела знакомую ситуацию, уже случавшуюся меж ней и ее мужем. Он тоже недоговаривал, чтобы не накликать беду на голову тех, кто ему не безразличны.       Так, его усилиями никто так и не узнал, что вошедшая в благородный дом барышня обагрила свои руки кровью, пускай и убийцы. Официальная версия гласила, что со всеми «драконами», убившими Кира, расправился сам капитан Второго. О причастности к делу его жены знали только Шиба, Унохана-сан и малыш Изуру, который вряд ли вспомнит об этом по прошествии мирных десятилетий, кои ему и его бабушке обеспечит теперь их верховный клан.       — У Шибы-сама что-то произошло, дурное, — робко пролепетал забытый друг, тяжело опускаясь на кушетку в приемном отделении лазарета. Он огляделся.       Совсем недавно тут вовсю кипела работа: десятый офицер исцеляла всех подряд, как заведенная, позабыв про существование обычной перевязки, позабыв и о запрете Уноханы-тайчо так расточительно разбрасываться кидо, в особенности, на бытовые травмы. Исцеление требовало огромных духовных затрат, и только капитан с лейтенантом при их уровне реяцу могли лечить раненных без перебоя. Так было всегда, но теперь они обзавелись третьей помощницей: у Орихиме, который день выпрашивавшей смены, сила духовного давления даже не заколебалась… С ней явно что-то произошло в этой связи. И верно, не самое хорошее. Обретению границ мощи пятого-тире-третьего офицеров обычно радуются, а в янтарных глазах рыжей целительницы зиждилось ни-че-го. И оно пугало, заставляло ежиться и задавать те самые, неуместные, вопросы.       — У меня всё хорошо. — Ему ответили так, как и полагалось знатной даме, и бровью не поведя.       — Ясно, — подпер щечки Ханатаро, вызывая у Орихиме угрызения совести за свою скрытность и скупость эмоций. Ей бы выговориться, и кто, как не этот парень, сумеет поддержать ее? Они через многое прошли, хорошо выучили друг друга, но ее душевные метания прервали.       — Шиба-сан, к вам посетитель, — вплыла с просьбой капитан Унохана, заставляя подопечную встрепенуться и разом подобраться:       — Хай! Новый больной, тайчо? — Орихиме выудила из-под оби тонкий поясок, чтобы подвязать рукава кимоно, в которое уже успела переодеться.       Однако девушке сделали знак рукой, чтобы та уняла пыл. За спиной у наставницы возникла бледная тень, которую сложно было не разобрать с первого взгляда, но Орихиме сделала вид, что гостя не узнала и поспешно отвернулась, взявшись возиться с неупорядоченными медикаментами.       — Яре-яре, Ори-чан, — с деланной обидой пропели над ее головой, — али не узнала меня, или чем-то заслужил твое пренебрежение?       Она упорно промолчала, даже губу закусив для верности. Приобретший особую чуткость слух уловил шорох капитанского хаори в дверях, поспешные маленькие шаги Ямады — следом. В комнате стало на два синигами меньше, но отчего-то теснее, совершенно душно.       — Уделишь минутку? — шепнули ей вкрадчиво на ухо, что делать было крайне чревато теперь.       Юная Кенпачи вмиг обернулась и настойчиво остановила приближение к себе. Чересчур настойчиво: обычное оборонительное прикосновение переросло в нервозный удар под дых. От неожиданности осторожный Лис даже среагировать не успел — кашлянул кровью в кулак.       — Кхе-кхе, вот это я называю тесный контакт… — Тыльной стороной ладони он утер губы и слегка поморщил нос при виде красных разводов. Однако куда больше удивило его остолбенение верной целительницы: прежде, она бы бросилась к нему извиняться и лечить, сейчас же — ни одним мускулом не двинула, даже в лице.       Гин забыл о прищуре, округлил глаза, совершенно бессовестно присвистнул, не боясь быть услышанным. Равнодушно вытер кровь о хаори, прикидывая наперед рожу лейтенанта, когда он выразит очередной каприз и заставит того отстирать въевшиеся в ткань бурые пятна. Попутно прикинул, что успеет отметиться на этом хаори разводами чая, отпечатком «случайно упавшей» хурмы и еще много чего, включая собачьи каки. Доводить Абарая всего до состояния цвета его лохм было знатной забавой, и сегодня вечером он обязательно развлечет себя этим, но вперед Гин намеревался провести время в куда более приятном обществе.       — Ори-чан, сделаешь кружок со мной вокруг ваших казарм? Обещаю, — примирительно выставил он руки, — приставать не буду.       Ее глаза заметались, на миг утратив категоричный блеск. Всё нутро во главе с Цубаки кричало: «Нет!», а плечи лишь робко поднялись и опустились. Ноги сами поплелись за белой тенью, словно бы лисьим хвостом.       Они долго шли безмолвно. Гин, нарочито руки сложив за спиной. Орихиме, пряча озябшие пальцы в рукава вопреки славной погоде. Мягкое солнце, легкий ветерок, умеренная влажность от прудов. Птицы пели тише, лягушки — громче, где-то у плеча прожужжал первый комар, а в траве мелькнул призрак светлячка. Мир, казалось бы, засыпал, а земля под ногами, напротив, оживала. Зашелестела, зашуршала, заволновалась трава. Тени забегали меж кустов и деревьев. Странные, непривычные звуки доносились со всех сторон. Вот длинным клювом зацокала цапля. При земле пискнула мышь. Что-то мерное, но необратимое, заперебирало по грунту мелкими чешуйками…       — Змея! — вскрикнула Орихиме, в девичьей панике дернувшись с тропы в сторону и угодив в кольца куда более опасного плотоядного существа.       Гин обвил ее за плечи и утащил в кусты. Усадил. Закрыл рот ладонью, заставил приникнуть и посмотреть через густую листву на то место, где они были миг назад, — туда, где нынче совершалось самое обыкновенное хладнокровное преступление.       — Гляди, гляди в оба, Ори-чан…       Змея бросилась выстрелом на мышиное гнездо и съела взрослую особь. Возможно, самца. Проглотив того одним махом, она ужалила вторую крупную мышь и стала забавляться ею от сытости, игнорируя ее душераздирающий визг, игнорируя писки мелкого в норе выводка.       — Пустите! Я не могу смотреть на это! — прокричала Орихиме, выбравшись из хватки ладони. — За… Зачем? — сглотнула она. Слезы? Орихиме наивно полагала, что выплакала их все, но увиденное — точно в миниатюре напомнило ей происшествие, давеча переломавшее ее.       Доброта ее никуда не делась, просто в отрешенном взгляде стояла посмертная маска убитого ею, в ушах — шум фонтанирующей крови и крик осиротелого ребенка, бессознательно взывавшего к помощи. Сердце рвалось на части от преступления морали. Забрать одну жизнь ради другой? Кто расставит приоритеты в них, какой суд оправдает этот выбор? Суд живых, мертвых, бога или ее совести? Последняя не могла простить поступок Орихиме. Орихиме не могла простить саму себя. Кенпачи, не желавшая смертей, — абсурд, но она вечность предпочла бы протыкать мечом мешки с песком, только бы не резать по живой плоти беспричинно. Унохана-сан зачищала общины. Зараки-сан приговаривал слабаков. Она… Какое у нее было оправдание?       — Ну так, Ори-чан, — Гин звякнул вытянутым из ножен Шинсо, — кого прикажешь убить? Змею, воздав по заслугам, или мышат, чтоб не мучились? Заметь, у змеи могут быть свои детеныши, а у осиротевших мышат мало шансов выжить в одиночку, но коль мы тут и вершим внезапное правосудие, решай, кого лучше убить? У тебя мгновенье выбора. Как и в прошлый раз.       Она воспротивилась всем телом. Упершись в руки, не дававшие ей уйти, забрыкавшись ногами, которые могли убежать от ответственности. Они сами ее привели сюда. Как и тогда. Она вновь стала очевидцем жуткой несправедливости. Как и тогда. Она опять должна была выбирать, быстро, сердцем… У ниндзя и вправду могли остаться дети. Изуру, и вправду, может завтра же сгинуть хоть от чахотки! Но убивать слабых сильным она не могла позволить. Хотя… кто же тогда она, обрекавшая сильных на смерть?       — Змея. — Орихиме устало закрыла глаза.       Шинсо брякнул струной, на миг выросши из гарды, проткнув череп змеи, и вернувшись назад. Гин расцвел:       — Если убиваешь не по приказу — убивай сильного. Так не прогадаешь ни с целью, ни с совестью.       Девушка оторопело уставилась в ответ на эту истину. Из уст хитреца та звучала уж больно верной.       Ичимару расплылся в улыбке до ушей. Можно было подумать, что обрадовался быть полезным объекту симпатии, но так было бы слишком тривиально: на горизонте замаячила кстати заметная реяцу.       — Ичиго-сама! — Орихиме, естественно, тоже среагировала на нее. Тем более, когда груз упал с души. Но новый ей обеспечили мгновенно — впившись в губы холодным поцелуем.       — Шиба-сан, постойте, — зазвучал голос Уноханы-тайчо вдалеке.       — Что значит «он пришел помочь»? Где этот подонок и что делает с моей жено… — Ичиго замер на полушаге: предназначенная для него картина предстала аккурат в самом выгодном свете.       Орихиме вспыхнула. Спиной ощутила огонь в любимых глазах, который ныне опалял костром ее позвоночник. Она замычала, пытаясь отлепиться от чужих губ, но цепкие пальцы схватили ее лицо в силки. В пору было расплакаться, как раньше, от невыносимой досады, да только… той прежней Орихиме больше не существовало: она погибла на другом кончике шпильки, которой была убита ею первая душа.       Обхватив запястья наглеца, она едва не выгнула ему ладони в противоположную сторону. Гин заойкал, отпустив-таки ее терзать. Состроив жалобную моську, он хотел было отшутиться, но…       — Никогда больше не делайте этого при Ичиго-сама, Ичимару-сан! — злобно процедили ему.       Орихиме мотнула гривой, задев неунывающего капитана по лицу, настрой которого не омрачило даже крепкое сцепление рук четы Шибы. Рыжий дулся. Рыжая оправдывалась. Пререкались оба, точно дети, торопясь прочь с чужих глаз. Рецу осудила взглядом выбравшегося из кустов Ичимару, но того не страшил гнев даже такой женщины, как Первая Кенпачи. Совсем иная и тревожила, и занимала его расширившиеся от охоты зрачки.       — Не делать этого, значит, при Ичиго-сама? А без него, выходит, можно? — хохотнул хитрый Гин и убрался восвояси.