Противоположности

      Мир на краю утеса Ханарёку выглядит поистине сказочным. Бескрайняя лазурь стелется в вышине, под ней — густая россыпь изумрудов: леса, рощи, луга, поля; буйство весны перенасыщает сочностью природу, и мир действительно дарит чарующие зарисовки из зашумевшей, заторопившейся жизни. Птицы поют, бабочки порхают, мечутся от цветка к цветку пчелы да шмели; зверье выводит на свет своих неуклюжих, но чрезвычайно милых детенышей — мир живет, а вместе с ним расцветают души! Даже самые угрюмые, самые закрытые, самые обманчивые, равнодушные, ледяные, они пускают стрелки и дрожат невинным цветением на ветру. Золотисто-рыжим. Серебристо-белым. Рубиново-красным. Аметистово-лиловым. Бирюзово-голубым. Небесно-чистым. Ох, эти чудные цветы! Собрать бы их в охапку да подарить той, кому какой сердцу мил…       Орихиме прижимает к груди лилию и колокольчик. Словно жадная, не может выбрать. Наконец-то зарывается носом в мандаринового цвета пыльцу, добавляет себе веснушек, невольно роняет из рук изящно-тонкий стебелек колокольчика вниз… а тот как лезвием распарывает на ней кимоно от бедра до пят!       Молодая Шиба схватилась с постели. Рефлекторно огладила ногу, казавшуюся вскрытой до кости, и только потом прижала ладонь к сердцу: оно барабанило как ненормальное, словно бы желая прогнать священными тайко всех злых духов, подкравшихся к ней в час сна.       «Ичиго-сама…» — вздохнула тяжко жена упомянутого и повернулась набок, обхватив и прижав к лицу подушку, на которой улавливался родной запах несмотря на регулярную смену белья в спальне молодого господина Шиба.       Орихиме прикрыла глаза и чуть мотнула головой: пускай надумала она себе, но хоть так могла заменить себе присутствие дорогого друга, которого лекари оставили в лазарете еще на пару дней, продлевая пытку бедной Орихиме. Прежде, они еще не расставались с Ичиго-сама так надолго, максимум — на пару ночей, если командиру Омницукидо выпадала миссия с засадой, да и то, под утро он неизменно возвращался к ней. Холодный. Измученный. Пропахший чужой кровью. Живой…       Новый сон подкрался незаметно, но не вероломно — на дворе всё еще стояла ночь, и избежать объятий холодных простыней, уйдя пораньше на работу, леди Шиба никак не могла. Кто-то из ее родственников непременно заподозрил бы что-то неладное, начал бы расспросы, и тогда бы она точно не выдержала — разрыдалась бы за все эти долгие шесть дней и ночей, в течение которых неимоверными усилиями старалась держаться стойко — соответствующе своему раненому супругу, что с завидной силой волей стерпел не одну операцию, не один сеанс исцеляющего кидо, не одну порцию противных на вкус лечебных настоек.       Сознание засыпающей начало проваливаться. Куда-то в бархатную темноту. Оно не то плыло, не то парило на крыльях. Орихиме сложно было определить причину приятных ощущений, но оттого что те одаривали ее чувственным наслаждением, она и пропустила встречу с… поджидавшим ее на самом дне кошмаром.       Цап! Кто-то схватил ее за запястья и завел ей руки за головой. Кто-то ледяной, безжалостный, мерзкий, скользкий, как и его язык, принявшийся истязать ее отчего-то онемевший рот. Орихиме кричала — но не роняла и звука. Орихиме истово звала на помощь — но вокруг нее была одна лишь тьма. Орихиме пыталась отбиться, укусить, сцепить зубы — всё тщетно: она словно бы утратила контроль над собой — ее тело оказалось в полной власти тонких длинных пальцев, начавших медленно заползать ей под одежду, а после — с болезненным наслаждением, раздирать в стороны полы ее кимоно.       — Ичиго-сама! — Сон вновь резко оборвался: Шиба, вся трясясь от страха, сидела на кровати и недоуменно оглядывалась по сторонам.       Сквозь седзи улавливался полновластный рассвет, в постели — она вновь находилась одна, сердце из груди выпрыгивало, как бешеное хотело сбежать, сбежать от… Шиба ухватилась за рот, узрев рядом с собой воткнутый в ложе Цубаки — он пришпилил к матрасу еще бьющуюся в агонии гадюку.       — Тайро! Куронэ! Айко! Все сюда!!!       В спальню без стука ворвались слуги — юная госпожа кричала истошно, даже истерично. Как и Орихиме, другие девушки застыли в дверях от испуга и отвращения к ползучему гаду, но служка Тайро, хоть и из челяди, резво выдернул меч, а после голыми руками притянул к себе змею.       — Это уж, моя госпожа, — осмотрел он морду. — Не гадюка. Он не ядовит.       — Позволь-ка… — Невесть когда протиснувшийся в комнату племянника глава дома взял из рук слуги находку и, сузив глаза, придирчиво изучил ту от ноздрей до хвоста.       — Может, заполз случайно? — за спиной у Кайеном-доно нарисовался помятый Иссин-сан.       — В середине марта? — скептически прозвучало ему в ответ. Верно, у змей еще не закончилась зимняя спячка.       Рангику-сан, что также оказалась в комнате, прильнула к невестке, обнимая ее крепко за плечи и давая успокоиться на своей теплой мягкой груди. Леди Шиба при этом выглядела отнюдь не испуганной — скорее настороженно, как и ее муж, как и их глава клана. Похоже, крик Орихиме переполошил весь дом с утра пораньше, но она поступила так постыдно вовсе не специально… Ах, если бы не тот сон, в котором по ее телу ползли с десяток таких же скользких ужей-пальцев! Лицо напавшего в самый последний момент сна выдало в себе лик Ичиго-сама, и это, о, это напугало Орихиме куда страшнее, нежели шипение змеи. Видимо, она убила ту на голых рефлексах, ведь Цубаки, равно как и Зангецу, всегда покоился не в ножнах на стене, а обнаженный у изголовья. К этому Орихиме приучил супруг. Ичиго-сама заботился о ней, научал тонкостям, да и вообще оберегал, даром что они рубили другу друга на дуэлях.       Девушка зажмурилась, сильно сжав слезы в ресницах. С чего ее мыслям рисовать обожаемого господина мужа в столь постыдном образе? «Ерунда какая-то», — вторило ей, било точно долотом в растерявшемся спросонья мозгу. Цубаки что-то зевал, мямлил про «разберись в своих мужчинах»… Орихиме покраснела и вжалась плотнее в грудь госпожи Шибы, так по-матерински гладившую ее по голове, пытаясь этим успокоить и ослабить хватку пальцев, что так истово вцепились в ее юката.       Кайен-доно, оглянув собравшихся, спровадил слуг из комнаты. Отдав Тайро подохшее животное, и, дождавшись, пока шаги посторонних семье удалятся на достаточное расстояние, он невесело вздохнул:       — Это вполне может служить предупреждением.       Его родичи дружно выпучили на него глаза с плохо скрываемыми в них логичными вопросами: кому и зачем пришло подобное зверство в голову?       — Очевидно же, — глава нервозно взъерошил затылок, — Ичиго сунул свой нос куда-то не туда. Вот же! — Кайен раздосадовано скрестил руки на груди и заходил по комнате вперед-назад. — Говорил же ему, чтобы был осторожен с серьезными противниками. — Он продолжал бормотать вполголоса, не так сетуя, как раскладывая по полочкам случившееся и последствия того. — Самого чуть не убили, едва цел остался. Теперь — «подарок» для Орихиме. Скоро дело коснется другим членов семьи…       Орихиме и хлопнуть глазами не успела, как Иссин-сан, узрев перекошенное в ужасе лицо жены, вылетел из комнаты и обернулся быстрее ветра. Он выпалил:       — С девочками всё хорошо. Я оставил Нацу с ними.       Взрослые, не сговариваясь, выдохнули с облегчением: дети для клана, да и для любой уважающей себя семьи, — главное сокровище. Они — будущее фамилии и крови. Орихиме невольно сжалась от мыслей о том, что могло бы стать с их с Ичиго-сама ребенком, успей она родить до сей поры. Теперь она понимала все масштабы брошенной Шибам угрозы. Теперь она еще больше разволновалась за своего супруга, что оставался в лазарете один…       — Так, — Кайен-доно, словно бы подслушав ее мысли, определил план дальнейших действий: — Я прикажу удвоить личную охрану, а Ичиго — ни слова. Ты поняла, Орихиме?       Невестка поспешно кивнула, хотя в глубине души в корне не соглашалась с таинственностью как необходимостью. Да, Ичиго-сама не стояло волноваться, иначе за семью он разрушил бы до основания весь Сейрейтей — такой уж у него был характер, к тому же сейчас ему стоило поправляться. Однако, что если не предупрежденный об опасности, он сам мог оказаться легкой мишенью? Орихиме ничуть не сомневалась в его боевых навыках, и всё же сердобольная половина в юной Кенпачи сквозь застывшие слезы в глазах безмолвно умоляла главу Дома позволить ей обо всём рассказать супругу.       — Ни единого слова, пока он не вернется в строй, — повторили ей всё-таки иное, строго-настрого.       Молодой Шибе только и оставалось после этих слов, что покорно склонить голову — она не смела своевольничать и идти против клана. Она знала свое место.       Начавшийся с жуткого случая день впоследствии утратил все краски весны для лейтенанта Третьего отряда; она едва волочила ноги на службу. Мир вокруг отличался от того, что представал в ее снах — ну, то есть, в лучших из них моментах. Орихиме отчаянно заставляла себя не думать о тех ужасах, что верзлись ей по ночам, об образе второго мужчины, что стал являться ей наравне с любимым мужем, а теперь и вовсе сплетался с ним воедино, о всех тех скрытых намеках, что давали пищу для ее неопытного подсознания, об ассоциациях и параллелях касаемо ползучих гадов… Она упорно игнорировала последние. «Змей — лис, лис — змей», — ее капитана разные синигами звали по-разному, но Орихиме не хотела ассоциировать Ичимару-сана с подлой змеей; это вызывало даже в ней дрожь. Она и сама много чего разного думала о нем, ведь прослужила в Третьем уже целую неделю, однако… окончательной оценки своей цели рьяная куноичи пока определить не могла. И это мучило.       Возникало ли у нее желание поскорей покончить с ним и со столь сложным заказом? Да. Такое желание возникало у ней неоднократно. Однако кроме личной инициативы чем-то помочь своему отряду на ролях лейтенанта и попутной отсрочки казни Ичимару-тайчо, для куноичи неожиданно возник еще один тормоз, а именно внезапная просьба Ичиго-сама «повременить». Как заказчик, он сменил условия контракта, попросив сперва пошпионить за «целью», мотивируясь тем, что Омницукидо требовались дополнительные доказательства скверной службы капитана Пятого отряда, и тому подобное. Убить же «подлого лиса» можно было в любое время года, дня и ночи, не сомневался глава Второго и тем самым подчеркивал в который раз свою веру в силы супруги, как куноичи. Ну и, разве могла она ему отказать? Орихиме лишь ограничилась кивком дорогому заказчику и набралась должного терпения; ей предстоял еще не скорый бой.       Сегодня, как обычно, самого капитана к началу рабочего дня ни в кабинете, ни на территории тренировочного полигона не обнаружилось. К нескрываемому огорчению начальства, нарочно выпрашивавшего пожурить его за несоблюдение дисциплины, лейтенант Третьего снисходительно относилась к его любого рода отлучкам. В конце концов, из них двоих он — капитан, он — более опытный боец, его слово — закон, и если он говорит, что «сон — это тоже элемент боевой подготовки», что ж — пусть, а она «сама как-нибудь разберется с делами отряда». Хитрая. После подобной фразы капитан еще ни разу не оставил Орихиме один на один с рутинной работой. Он не помогал, скорее мешал, но время от времени, нет, да и ставил закорючку в нужных для отчетности бумагах. Этот метод дал неплохие плоды: всего за первую неделю такой работы Третий отряд впервые за время капитанства Ичимару Гина перестал болтаться в конце списка отрядов, что несвоевременно сдавали отчеты.       Не сказать, что это тешило самолюбие Шибы: признаться, она вообще старалась держаться отчужденно от подопечных, заранее зная, что ей предстоит оставить их, едва она покончит с заданием. По выполнению миссии, она должна была примкнуть к отряду мужа, в котором пустовало место третьего офицера — командира разведки. Это был бы идеальный и незаметный вариант улизнуть с места преступления, а заодно — свершение давней заветной мечты Орихиме попасть в когорту превосходных бойцов ниндзя. Чтобы доравняться до их мастерства, господин муж лично пообещал ей провести ускоренный курс ниндзюцу, хотя прежде он намеревался обучить ее всё же «банкаю за три дня».       «Ага, помечтай-помечтай», — съехидничал упрямствующий этому Цубаки, но хозяйка проигнорировала его слова: думы ее тут же наполнились мыслями о здоровье супруга. Ей не нужны были ни банкаи, ни новые звания, ни заветные мечты — лишь бы он поправился и вернулся к ней. Орихиме спустя всё утро впервые улыбнулась: только Король Душ знал, как же сильно она скучала по любимому, ведь в обращении к творцу она провела бесконечное время — всё, пока исцеляла наружные повреждения Ичиго-сама, и всё то, что находилась не рядом с ним.       — Моя очаровательная фукутайчо всё в дела-ах, — в листок, что находился у нее на коленях, тотчас бесцеремонно сунулся длинный любопытный нос. — О, прикидки расписания тренировок на будущую недельку-у-у, — поющим голоском уточнял капитан Третьего. — Как я понимаю, нас ожидает увеличение часов по кэндо-о? О боги, моих неженок превратят в лютых кровопроливцев, у-ху-ху!       Шиба повернула усталое лицо к вечно шутившему Ичимару-тайчо и вымученно улыбнулась: ей не следовало выдавать ни ему, ни кому-либо еще, как же больно скреблись на ее душе кошки. Дом — домом, служба — службой. Шиба начинала разграничивать эти две непересекаемые для нее плоскости.       — Хорошие навыки в кэндо еще никому не мешали, Ичимару-сан. Вы что-нибудь имеете против мечей, господин капитан?       — Ничуть-ничуть, — отмахнулся ручонками Гин и расплылся в лукавой улыбке. — Могу ли я рассчитывать, что пара уроков перепадет и мне? — игриво пролепетал он. — Помнится, я должен вернуть должок после того как кто-то победил меня на своем экзамене. О горе мне, о позор на всю мою седую головушку!.. — театрально заплакал в ладони Гин, и только левый хитрый глаз его ясно следил за реакцией появившейся у него бессменной зрительницы.       Девушка тряхнула копной ровных пышных волос. Теперь она приходила на службу «собой»: со своей прической, в привычном еще со времен Четвертого отряда кимоно, с присущим ее стыду плотно запахнутым на груди воротником. Орихиме не следовало больше подражать Рангику-сан — меж ней самой и капитаном образовалась своя химия: пускай она не соблазняла его роскошью своих форм, интерес в редко да показывавшихся ей голубых глазах читался на раз. Она нравилась ему такая как есть, вовсе не схожестью с его подругой детства. Орихиме чувствовала это: куноичи в плане любовных познаний были теми еще провидицами.       Ичимару фривольно растянулся вдруг прямо на траве, подле Шибы, что заняв место на небольшом холму перед полигоном, с выгодной позиции наблюдала за личным составом, вернее — за их физической подготовкой, оставлявшей желать лучшего. Третий отряд в этом плане мало чем отличался от Четвертого — только и того, что могли свободно расхаживать с мечами, а толку? Когда один офицер пропустил наинелепейший удар, юная Кенпачи, уже зарекомендовавшая себя ловкой мечницей, непроизвольно поморщилась: та неуклюжесть, с которой били эти бойцы, коверкала не только лезвия их клинков, но и их храбрость да умелость.       — Ну так что? — Не сводивший всё это время взгляда с нее Ичимару, опершись на локоть и подперев щеку кулаком, очертил второй ладонью изгиб руки своего ладного лейтенанта: от запястья до плеча и обратно — плавно, чувственно, зазывно, не тая своих не вполне приличных желаний.       Орихиме невольно вздрогнула: тонкие длинные пальцы капитана показались ей до жути похожими на те, что навязчиво пытались навязать ей свои прикосновения, объятия, ласки в волнительном сновидении… Бр! Она словно вновь провалилась в тот кошмар, и отдавал он жуткой реалистичностью.       — Что «что»? — она хлопнула ресницами, на миг выпав из беседы, что уже успела обернуться во флирт.       — Ну-у, говорю, а такому славному Ичимару-тайчо перепадет хоть какой-то из уроков? Меня вполне устроит и внеурочное время.       «Ах это», — Шиба хитро усмехнулась в душе, а вслух с наигранным сокрушением покачала головой:       — Боюсь, у нас с вами несостыковка графиков, господин Ичимару. Пока болеет мой муж, Вам придется подменять меня вот здесь, — она показала ему свои записи и схемы на листах, — вот, вот и еще вот тут тоже, — потыкала пальчиком девушка в приходившиеся на долю начальства обязанности. Прямо сказать, обязанности, от которых сложно было отвертеться, в особенности, если они были привязаны к четкому расписанию. К продуманному до мелочей ультиматуму добавились картинно состроенные бровки домиком и губки бантиком: — Вы же не хотите, чтобы меня выгнали из должности и исключили из Вашего отряда за неспособность справиться со всеми служебными обязанностями?       Поскольку Гин истинно того не хотел, он тотчас скорчил обиженную мину:       — Я всё понял, аха-а-а… Орихиме-сан хочет моей смерти, и нет мне больше в этом мире ради чего жи-ить…       — …Ичимару-тайчо, — намеренно прервали это не всамделишное нытье и добавили с напускной суровостью: — Вам также нужно определить дисциплину, которую Вы будете преподавать личному составу.       — О! — воодушевленно отозвался тот, удивляя не на шутку помощницу. — Я же преподаю уже одну! «Правила элементарной хитрости», называется.       Орихиме закатила глаза: серьезности в подходах к укреплению потенциала Третьего отряда у капитана оного, как и ожидалось, наблюдалось ноль.       — Чего, не прокатит, хе-хе? — хохотнул тот. — Вот обезьян тоже не постиг эту науку, но мой новый фукутайчо… — Голубые глаза на миг блеснули из-под прищура и с липким удовольствием облизали девушку с головы до пят: — О-о-о, у моего нового фукутайчо огромный талант к этой науке!       Шибу передернуло от лестной оценки гения лжи, посему она поспешно поклонилась и поднялась на ноги. Захотелось бежать! Ей жутко захотелось убежать на край света и отмыться не столь от пошлого мужского взгляда, как от тех зрачков, что, казалось, вскрывали кожу и читали под ней все истинные помыслы Орихиме, как бы ловко и глубоко она их ни утаивала.       Однако бежать было нельзя. Ни в коем разе. Не тогда, когда Ичиго-сама находился в опасности из-за своих ран. Не тогда, когда дурные сны несли предупреждения. Не тогда, когда у Шиб объявился опасный враг. И не тогда, когда цель одной молоденькой куноичи сидела так близко — буквально у ее ног.       — Почту за честь учиться у мастера своего дела, — с королевской выдержкой приняла предложение леди Шиба.       — М-м-м. — Ичимару откинулся на спину, закинул руки за голову и, довольный, пощурился солнцу. — Какое чудесное воплощение самых смелых из моих грез!