Противоположности

      Ласковый ветер касался разгоряченных девичьих щек, а той было наплевать. На ветер. На жару. На окружающий мир, будто в один день утопший в яркой зелени напополам с бело-розовыми цветами. Глаза застилало солнцем, рыжим-прерыжим, что уходило, хромая, из седзи спальни прямиком в рассвет.       «Ичиго-сама, прошу, дозволь вылечить тебя. Я попробую еще. Я справлюсь. Я обещаю…»       «Ничего. Это пустяки. Само пройдет. — Неизменное в ответ. — Постарайся уснуть. Еще рано».       Но какой мог быть сон? Орихиме стала собираться в отряд сразу по уходу мужа в свой. Невыносимо холодная постель жалила ее пострашнее змей, а вид опустелой комнаты, приютившей так не надолго вернувшегося из лазарета супруга, навевал мучительную грусть. А лейтенанту Третьего отряда грустить не полагалось — она должна была выглядеть прежней: ослепительно сияющей красоткой, уверенной в себе кокеткой, вместе с тем — великосветской барышней и вселявшей одним своим видом благоговение Кенпачи. Совмещать в себе так много ролей Орихиме было так же невыносимо, как отпускать любимого мужа в неизвестность, что их подстерегала, но она не смела оплошать. Каждый новый день приближал ее к цели и заодно к окончанию всех ее мук.       «Еще немного. Совсем недолго. И мы будем с Ичиго-сама неразлучны и ночью, и днем, как только я перейду во Второй отряд после убийства Ичимару-сана, да».       Она повторяла эту установку про себя беспрестанно и улыбалась всем преградам назло. Орихиме оставалась весела и беззаботна. Она улыбалась сквозь боль и сквозь боль… танцевала. Впрочем, «танцы» ее — именно то средство, что притупляло душевную боль.       Шаг, приставной, взмах руки — и хлесткое движение, рассекающее диагональ. Поворот вокруг оси. Шаг опять. Приставной. Назад. Два шага вперед, краткая перебежка, руки плавно, словно крыльями, — вверх и резко вниз. Поворот. Фигуры смена. Партнера смена. И тактики перемена тоже.       — Ия! — победоносно выкрикнула специфическая танцовщица, остановив свой разящий выпад за малость до корпуса партнера.       Тот издал что-то смешанное из вздоха облегчения и испуганного оха, но его эмоции совершенно не занимали увлекшуюся наставницу. Орихиме обвела взглядом круг из остальных зрителей.       — Это один из основных ката кэндо, — пролилось с дрожью от сбившегося дыхания над затихшей толпой офицеров. Лейтенант Шиба под дружный выдох подопечных изящно отбросила упавшие на лицо прядки волос и приосанилась: — Всего в кэндо насчитывается десять типичных серий ударов и их парирования в зависимости от выбора длинного или короткого меча. И я научу вас каждой из этих связок. Прежде, на синаях и боккэнах. Позже — на катанах. Только когда вы станете умело воспроизводить все основополагающие техники наступления и обороны, я покажу вам различные стили боя на мечах. Поверьте, их достаточно, чтобы каждый из вас нашел себе именно тот, в котором ему будет сражаться наикомфортней.       — Так точно, Орихиме-сама!!! — стройно отозвались офицеры, заставляя своего лейтенанта сконфуженно усмехнуться такой слаженности и отзывчивости: она ведь еще ничего не приказала!       — Ам-м, — менее уверено говорила теперь смущенная девушка, — будьте добры разбейтесь на пары, разберите синаи и выполните подготовительные упражнения, которые мы успешно закрепили на прошлом занятии.       — Есть, отработать субури!!! — вновь выдали все с задором.       Шиба умиленно воззрилась на подопечных: она проводила в тренировках с ними довольно много времени, чтобы не прикипеть к ним и не порадоваться за их успехи. Средь членов Третьего отряда не водилось представителей грубой силы — они не являли собой ни головорезов из Второго, ни фехтовальщиков из Девятого, ни забияк из Одиннадцатого, однако на всё новое и не лишенное эстетики откликались охотно; командование бывшего капитана, Оторибаши Роуджиро, сказывалось на них до сих пор. Шибе оставалось просто красиво преподнести обязательное умение сражения на мечах. Она обрисовала его как своеобразный танец, а на первые уроки даже музыкальное сопровождение позвала — благо ее клан располагал и хорошими инструментами, и знатными умельцами игры на сямисэне и сякухати. Да и Кайен-доно не стал препятствовать невестке в ее оригинальной методике обучения: он точно знал, что задуманное ею удастся. И ей, действительно, это удалось.       — Орихиме-сама! А у меня нет пары. — подбежал к лейтенанту один из самых щуплых мальчишек, которого не особо хватались брать к себе в спарринг-партнеры. С перепуганными глазами он сообщил, что один из офицеров, что обеспечивал ровный счет тренирующихся, заболел, а потом буквально выпалил скороговоркой: — Прошу нижайше меня простить, Орихиме-сама! Но не откажете ли Вы в любезности стать сегодня моим противником по уроку кэндо?!       На поляне взорвалась тишина: высокий голос Хаяси Рюноскэ привлек внимание всех его товарищей по отряду и невольно вызвал у тех мгновенную зависть, ведь не просто лейтенант-красавица, но и высокочтимая аристократка, улыбнувшись и ничуть не побрезговав обществом простолюдина, кивнула в ответ, одарив своего противника азартными огоньками в очах.       Шибе сразу припомнился ее друг, Ямада Ханатаро, и те времена, когда они тратили всё свое свободное время на самосовершенствование в зандзюцу, дабы научиться давать отпор всем, кто задирал их и Четвертый отряд, дабы не посрамить славу своего капитана — величайшей воительницы, а также дабы не подвести честь своих близких. Младший Ямада хотел сохранить доброе имя своего старшего брата, а тогда еще невеста наследника Шиба старалась изо всех сил доравняться до своего супруга и не стать его позором или ошибкой. Выходя сейчас на позицию для тренировочного боя в своем отряде, она сделала пометку в голове, что стоило бы давно позвать в гости своего хорошего друга или навестить его самой, тем более, что Унохана-сан поджидала ее с отчетом о проделанной работе по выданному своей подопечной заказу на убийство.       Последнее, откровенно говоря, встало на мертвом месте, и это не могло тяготить молодую куноичи. То, что казалось необходимой игрой, нынче всё больше походило на мучения. Изо дня в день строя из себя перед Ичимару-саном сильную и независимую женщину, Орихиме напротив, как назло, медленно, но уверенно теряла бастион за бастионом своей прочной защиты от пробуждения симпатии и сочувствия к цели. Проникаться объектом фатальной миссии в рядах сестринства «Цветов смерти» было строжайше запрещено, и теперь Орихиме начинала понимать почему. Чем дальше она узнавала своего капитана, тем больше сближалась с ним. Он подкупал своей обходительностью и веселостью, будоражил фантазию ореолом таинственности, заставлял постоянно держать в тонусе все органы чувств вкупе с интуицией, которая не просто твердила, а не переставала кричать и бить в набат, когда Орихиме оставалась один на один со своим капитаном. Ведь он волновал ее. Как мужчина волнует женщину, и от этого мурашки бегали по телу, а стопы начинали зудеть, просясь поскорей убежать на край света — туда, где брезжил рыжий рассвет, а не тускнел мертвый отблеск в серебристых волосах, туда, где карие цепкие глаза смотрели с добром и равенством, совсем не так, как колкие голубые — жадно и внушая беду. Они и сейчас так на нее глядели, хотя Орихиме как ни старалась, но разглядеть притаившегося в засаде «лиса» разглядеть не могла. Она полагалась на чутье, что никогда ее не подводило: присутствие Ичимару-сана она чувствовала кожей, подымавшейся на ура, и твердившей всё о том же — о спасении. С недавних пор куноичи стала сомневаться, что сумеет выполнить треклятое задание, ведь всё больше ощущала себя на месте жертвы, несмотря на то, что потенциальный убийца до сих пор ничем ее не обидел.       — Орихиме-сама, готовы? — Рюноскэ, заметив рассеянный вид девушки, решил предупредить ту о нападении: он не хотел проблем ни от товарищей, ни от капитана, который совсем не так давно одним махом отсек руку десятому офицеру за то, что тот совсем ненамеренно задел лейтенанта, столкнувшись с нею в дверях местной библиотеки.       — Д-да, — поспешно кивнула Шиба и собралась, отринув сторонние мысли.       В бою — всамделишном или тренировочном — любой отвлекающий момент был чреват для мечника каким-то увечьем: начиная от болезненного синяка и заканчивая потерей конечности или глаза, уха, к примеру. Безусловно, Третьему отряду в этой связи повезло, что их лейтенант умела не только виртуозно владеть катаной, но и использовать потрясающие заживляющие практики. Чего только недавний случай с отращенной рукой у десятого офицера стоил! Однако более суровая реальность заключалась в том, что себя исцелением спасти Кенпачи не могла. Травами — да, отварами и припарками всякими — да, швами по живому, вправлением суставов благодаря знанию строения тела — опять да, но не более того. Что юной, что Первой Кенпачи оставалось полагаться лишь на собственную ловкость и осторожность, дабы не дать себя убить прежде противника. Проигрывать они обе готовы были только лучшим.       Шиба заняла необходимую стойку, подав тем самым офицеру Хаяси и пример, и сигнал, что они сейчас будут проходить. Отрабатывать они взялись не самый сложный урок, но одно из очень важных упражнений в кэндо, которое служило улучшением общих навыков сражения — кири-каёши. Данная техника комбинировала основные удары: сначала прямой, затем попеременно левые и правые рубящие махи, как вперед, так и назад, что являлось необходимой наработкой рефлексов для новичков.       Совсем недавно, меньше года назад, и Шиба была таким же новичком, хотя глядя на ее легкие, непринужденные движения, в это сложно было поверить. Ныне она справлялась с любым мечом так же не напрягаясь и органично, словно бы любой — с палочками для риса. Меч точно служил продолжением ее руки; пускай и деревянный, тот тоже слушался ее как завороженный: она наносила четкие удары, она останавливала его на задумывавшемся расстоянии, она не давала мечу вести — сама рассчитывала скорость, силу и угол его падения. Шиба играла им, играючи рубила и колола. Шиба и впрямь танцевала, погружаясь в искусство боя мечом с головой, и не могла не приковывать к себе взглядов окружающих ее синигами, тем более — мужчин. С высоко подвязанными кумихимо волосами, с подобранными лентой рукавами и оголившимися белоснежными руками, с окрутившим ее тонкую талию оби, с опоясавшими ее изящные щиколотки варадзи — она заставляла самое черствое сердце биться чаще, а самое скверное и ядовитое невольно задумываться о том, что время шло и предпочтения менялись. Теперь Ичимару Гину нравились маленькие женщины с кукольным личиком, а всё золото этого мира он готов был променять на драгоценный отблеск в медных волосах, которые словно впитывали в себя солнце и заставляли щуриться глаза просто по причине боли, а не привычной лжи.       — Яре-яре, ну и заигрались мои ребята в воинов! — всплеснул в ладони капитан Третьего, внезапно вырастая на полигоне как из-под земли. — Уху-ху-ху! — красноречиво взметнул он подбородок кверху и приложил руку ко лбу: — Дело движется к обеду, так что всем кыш в казармы. — Его изящные ручонки брезгливо отмахнулись от личного состава, и Ичимару с деланной аристократичностью поморщил нос: — Та-ак, ну-ка все живенько мыться, бриться, душиться, переодеваться, менять табишки-фундосишки…       — Капита-а-а-ан!.. — с укоризной цокнули бойцы и обреченно покачали головой: для их главы не существовало границы для юмора ниже пояса.       Он неизменно пристыжал своих бойцов, а нового лейтенанта вгонял в краску, хотя прежнего вообще доводил до истерики. Ичимару всегда беспардонно копался в грязном белье всех подопечных, но перемывать косточки Абараю он любил особенно, причем в присутствии того же Абарая и доброй половины отряда. Кажется, о романе того с лейтенантом Фон из Второго не знал только ленивый, ведь капитан вещал об этих отношениях в самых пестрых красках, хотя главный герой этих слухов Королем Душ божился, что ничего подобного меж ним и лейтенантом Фон не было и быть не могло…       — Какие понятливые у меня подчиненные, даже догова-а-аривать не нужно, — пропел главный возмутитель спокойствия в отряде, но тут же из шутника в один миг превратился в устрашающего одним своим видом психа. — Вот и ладушки, — хрустнул он пальцами, вытягивая те в замке, — значит, мне не придется считать до трех, чтобы полигон наконец-то уже освободили под личные нужды капитана…       Бойцы бросились в рассыпную, в прямом смысле слова: некоторые, особо уставшие, стали взбираться по холмам на четвереньках, лишь бы поскорей исчезнуть и с глаз безжалостного командира, и из зоны действия его Шинсо.       Орихиме, терпеливо снося проказы начальства, поправила Цубаки, что неизменно висел у нее на боку; даже во время тренировки на синаях она не расставалась с ним — вот уж что было действительно неотъемлемой частью ее. Занпакто истинно составлял тот в ней стержень, который не могли сломать ни сладкоголосые речи Ичимару-сана, ни его кромсающий душу пристальный взор.       — Это нехорошо, — вздохнула девушка и принялась по давней привычке служащего отряда снабжения собирать разбросанные по полигону бамбуковые мечи.       — Что именно? — На первый же из синаев наступила чужая нога, не давая лейтенанту начать заниматься черной работой, не полагавшейся ей по статусу. Гин протянул руку этой лжеаристократке: как ни силилась та, но укутать за дорогими кимоно свою простую сердцевину у нее так до конца и не вышло.       — То, что вы пугаете бойцов. — Орихиме поднялась сама, намеренно проигнорировав помощь. Игра в «недотрогу» подходила ее стратегии, но на деле она также боялась — боялась прикоснуться к конкретно этому мужчине, точно тот через кожу грозил немедля поразить ее каким неведомым ядом, против которого будут бесполезными и снадобья Уноханы-сан, и возмездие Ичиго-сама.       Глаза лейтенанта судорожно забегали по поляне: было не к месту жаль оставлять тут такой беспорядок. Капитан поторопился услать всех, ей убраться не дали, тогда… Она вскинула подбородок и взглянула на него: тогда зачем они здесь остались?       — Понимаешь, Орихиме-сан, — Гин хвастливо вздернул нос, — воину нужна жесткая рука…       — …и похвала тоже! — возразили ему неожиданно, но веско. — Любому доброе слово приятней укора.       Капитан расплылся в улыбке с присущим той ехидством:       — Думаешь? — Он крутанулся волчком вокруг собеседницы и шепнул вкрадчиво ей из-за спины: — А меня как научать будешь? Силой? — мурлыкнул он ей в одно ухо и плавно переместился ко второму: — Али лаской, ммм?       Шея Шибы враз покрылась гусиной кожей, а Цубаки, с мелодичным дребезжанием выбравшись из ножен, ответил за нее что за методика ждет навязчивого ученика, которому впору было самому обучать свою подопечную, а не играть с ней в игры «наоборот». Он зря подменял свою прозорливость хитростью, свою силу подвергал нарочитой недооценке, а никогда не ослабевающую внимательность совершенно ни к чему прикрывал беспечностью. Его поддельная слабость выглядела смешной в глазах той, чьи боевые инстинкты были отточены острее нервов… Прыжок вперед, резкий оборот, удар! И сконфуженная всего миг назад совсем юная синигами скрестила свой Цубаки с выхваченным в мгновение ока Шинсо. Мечи воинственно брякнули гардами, пересекшиеся под прямым углом они не угрожали лицу противника, но скалились поблескивавшим на солнце острием, предупреждая и разоблачая в одночасье.       — Зачем Вам эта тренировка, Ичимару-сан? — В словах Шибы сквозило истинное недоумение, но в полыхающих глазах — ничуть. — Вы прекрасно знаете азы кэндо — этот прием говорит сам за себя. Вы известны как превосходный фехтовальщик — Ваша слава неоспорима. Зачем тогда вся эта тренировка? Она бессмысленна. Мы могли просто поговорить. Зачем Вам понадобились полигон и я?       — Ты — мне? О, очаровательно-наивное существо!.. — Лис заливисто рассмеялся, упиваясь своим очередным успехом запутывания собеседника. — Это я тебе необходим, Орихиме-сан.       Она удивленно взметнула брови, и за изумлением своим пропустила скользящее быстрое передвижение вновь себе за спину. Стремительные переходы, решительные шаги и неожиданные повороты — всё это также составляло основу «пути меча», и не без помощи науки Уноханы-сенсей ее ученица стала прогрессировать в сюнпо: Орихиме изначально научила саму себя передвигаться быстро и резко, а уж после прибавила в свои движения реяцу, постигая таким образом сюнпо под началом Кучики-тайчо. Однако капитаны оставались ловчее.       — Ичимару-сан! — Нынче она взывала к своему. И не просто требовала от него благоразумия, но и всем напрягшимся телом требовала немедля ее отпустить. Левая рука его скрипучим кольцом сдавливала ее за плечи. Правая сжимала в мертвой хватке ее кулак, вцепившийся в рукоять Цубаки. — Ичимару-сан, пустите! Что Вы еще удумали?!       — Ми-и-ирное занятие, — с шепотком и хихиканьем тут же ответствовали ей. — Как насчет того, чтобы из практики перенестись в теорию? — Губы его обдали покрывшуюся мурашками чужую шею трепетным ветерком: — Я хочу помочь тебе в тренировках банкая. Я — тебе, как лейтенанту капитан.       Орихиме вырвалась только потому, что ее отпустили. Задохнувшись не так от волнения, как от злости, она бодро дернула головой, утерев пот со лба.       — Ичиго-сама. Он помогает мне с банкаем!       — Хо-хо, — присвистнул Гин и бессовестно посмеялся, — с Ичиго-чана сейчас проку как от беззубой кошки! А вредители-то, незаметные мышки и подлые крысы…. Они не спят, не спят, Орихиме-саааан…       Девушка вмиг обмерла: этот синигами всякий раз, когда не шутил, говорил загадками, с подтекстом, с намерением досадить более уступавшему его уму и, напротив, проверить тот, что с его на равных. Ей ли тягаться с ним? Однако нужно было быть абсолютно глухим или глупым, чтобы не разобрать за насмешливым тоном неподдельное… беспокойство. За нее? Рыжую прошибло оторопью еще.       — Б-благодарю Вас, тайчо, н-но… — Она едва выдавливала из себя слова. — Правда, Вам не стоит беспокоиться.       Она впрямь не хотела никакой помощи от своей «жертвы». Это было излишне, и небезопасно, и чересчур интимно: доверять постижение собственной души человеку не самых благородных принципов, это было сущим безрассудством, а еще полным игнорированием голоса Цубаки. Последний, хоть и крайне неуважительно относился к супругу своей хозяйки, но, по крайней мере, не уличал того в бесчестье. Капитану же Орихиме Цубаки открыто не доверял, и бил тревогой в колокола ее души всякий раз, когда его нерасторопная и чересчур мягкосердечная хозяйка забывала о своем нутре хладнокровной умелой убийцы.       — Брось. — Однако и от настырного льстивого Лиса было не так-то легко отделаться. Он увещевал словами, ходил кругами, убаюкивал сознание гипнотизирующими вытянутыми зрачками, что делали лазурь в глазах обольстительного зверя так обманчиво чистой, доверительной, доброжелательной. — Ты же не боишься меня, так, Орихиме-сан? Что тогда стоит тебе сесть, вот так, — он опустился ниц, скрещивая ноги в позе лотоса, — оказаться рядышком со мной, — похлопал легонько по траве, приглашая повторить за ним, — просто положить меч, — продемонстрировал он наглядно, — прикрыть глаза, — прикрыл, — подумать о прекрасном мире, что приютился в твоей душе, — блаженно улыбнулся, — и… — умолк, увлеченный.       Шиба сдалась. Сев всё ж чуть поодаль, и на пятки для удобства резкого побега, она положила серебристую катану с черным ребром и цветочной гардой к себе на колени и любовно провела по всей длине родимого занпакто. Тот зароптал вновь об утрате внимательности, но его поспешили убедить в обратном: Шиба держала ситуацию под контролем. Она сидела на приличном расстоянии от Ичимару-тайчо, да и тот, похоже, также вознамерился предаться разговору со своим мечом… Шиба несколько раз приоткрывала и вновь закрывала глаза, проверяя серьезность настроя капитана, но видела его всё так же мирно улыбавшееся лицо, негой сомкнутые веки, вольно ерошившуюся прямую челку на ветру и соприкосновение длинных тонких пальцев с непримечательным с виду вакидзаси. Похоже, Ичимару-сан и вправду хотел дать своей помощнице свободное время на постижение банкая. Ради такого дела он даже обедом пожертвовал, и разогнал офицеров, что редко оставляли своего лейтенанта без внимания, да и без дела тоже. Шиба оказалась для них более чем привлекательной и обожаемой персоной, они видели в ней товарища, друга, хоть та и одергивала себя, не давая сблизиться с теми, кто скоро станут ей совершенно чуждыми.       Сердечко впечатлительной Орихиме понемногу стало успокаиваться и отбивать мерные удары. Она расслабилась, проделала дыхательную гимнастику прежде, чем настроиться на медитацию и выйти на связь с фыркнувшим на учиненную затею клинком. Он не собирался открывать ей банкай. Ни сейчас, ни посредством ускоренного курса, ни через положенный десяток лет, ни когда-либо еще. Для Цубаки его Кенпачи оставалась несмышленой трусливой наивной девчонкой, и ему было плевать, что за той уже тянулся приличный кровавый след. До необходимого количества жертв и звания убийцы, по его убеждению, ей оставалось так же далеко, как Ичимару-чтоб-его-Гину до вожделенного поцелуя с верной и любящей своего супруга Орихиме…       «И всё же, — та глубоко выдохнула, перебирая в памяти по крупицам все проявленные капитаном по отношению к ней красноречивые, скорее даже откровенные знаки внимания. — И всё же, почему я так интересую его, а он… так занимает меня?!»       Сердце пропустило удар вдруг, и девушка испуганно распахнула глаза. Как оказалось вовремя: губы чужого мужчины замерли, едва не коснувшись ее собственных.       Ичимару дернулся было назад, но оборонительно рассмеялся.       — Виноват-виноват, — растерянно почесал он затылок, — каюсь, хотел проверить твою реакцию, н-но… ты раскусила меня, Орихиме-сааааан…       — Ори-чан.       — Что? — Знакомый прищур исчез в момент — у Гина глаза убежали к замершей в волосах руке.       Рыжие брови Орихиме сошлись на переносице от напряжения. Она равнодушно встретила оправдания — ее мысли были запредельно далеки от этого. Прикрыв ладошкой рот, она чувственно надавила пальцами на свои вспыхнувшие огнем уста. Их словно кто искусал в страсти… Но то словно бы случилось в прошлой жизни. Орихиме испуганно округлила глаза и пробормотала вновь:       — «Ори-чан». Вы прежде звали меня именно так, тайчо…       Гин дернул ее за оба запястья на себя, люто зыркнул в глубь души напротив и настоятельно помотал головой.       — Этого не было никогда, запомни! — с нажимом прошипел он. — Ни-ког-да, слышишь?! Ты… тц! — Он не договорил; осекся, схватившись за полоснувшее болью плечо, что разрезало острое молниеносное лезвие чужого занпакто.       Обладательница того уже находилась далече — бежала, сверкая пятками прочь, к вратам, на выход, давясь слезами и кусая губы до крови. Голова шокированной Шибы лопалась от сотен-тысяч зазвучавших в ней в унисон «Ори-чан». Насмешливые, ласковые, игривые, ехидные, встревоженные, властные, умоляющие — эти прозвища чудились ей безграничьем всевозможных эмоций, но как они могли принадлежать тому, кто всегда носил одну и ту же маску на своем лице, на своем сердце? Она не знала другого Ичимару. Или?..