Противоположности

      Кровавый рассвет который день подряд напоминал о трагедии в угодьях Шиба. Ночное уханье сов и щелканье сверчков вроде бы и смолкло, но эхо их зловещих песен о мертвецах продолжали стоять в ушах и после зари. Лето не несло радости, утро — спасения от дурных снов, озеро — прохлады, и даже ветер не мог разогнать густую печаль, легшую на стихшее поместье. В нем больше не слышался задорный смех главы, а за трапезой больше не раздавалось любовного воркования его супруги. Прежде радостные, энергичные, вдохновленные своим господином слуги, теперь не носились по коридорам — сновали тенями, были тише воды, ниже травы, словно кто на них наложил жестокий приказ или кару.       Вся большая семья Шиба грустила не меньше и старалась вовсе не покидать своих покоев — ограниченное пространство родных комнат вселяло иллюзию уюта, хотя от болезненных воспоминаний, увы, не могло избавить. Солнечные интерьеры погружали в душевное тепло погибшего главы, повсеместные икебаны, созданные покойной леди Шиба, вызывали слезы на глазах. Каждая мелочь, каждый штрих, любовно сделанные или придуманные этой чувственной парой, заботившейся о своем доме не меньше чем о людях, живущих в нем, делали пребывание под осиротевшей сенью Шиб ныне невыносимым, однако «убийце» главы клана некуда было отсюда уйти. По крайней мере, до определенного момента.       Застывшая фигурка Орихиме, недвижимо сидевшей посреди случайной комнаты впотьмах, ибо свеча давно угасла, невольно шевельнулась — издала полный тяжкого облегчения вздох. За тонкой перегородкой в соседних покоях наконец всё стихло к утру, и, не смевшая и глаз сомкнуть виновница плача дочери погибших лишь теперь осмелилась подняться с пяток, беззвучно пересечь комнату, обогнуть энгава, и легонько, так же бесшумно, открыть и закрыть седзи за собой. Здесь, в спальне Куукаку-сан, нынче никто бы ее не отругал, не прогнал и даже упреком бы не одарил.       — Всё обошлось? — тихо присела Орихиме подле футона с уснувшей леди Кучики.       У несчастной было по-прежнему заплаканное бледное лицо, темные тени под глазами и сбившееся дыхание. Для всех чужих это состояние огласили лихорадкой, ведь слабой, разбитой, вконец расклеившейся лейтенанта Шестого отряда не видел до сих пор никто. Сильная, суровая, стойкая, эта синигами заслужила себе незыблемый авторитет средь подчиненных и недругов, однако и у самых сдержанных подчас бывало трескалась непробиваемая маска. Леди Кучики, отныне больше женщина, чем воин, была не застрахована от нервного срыва, от волны эмоций, от жестоких дум, страхов, боли, обид, слез — ребенок в ее утробе обострил все ее чувства до невозможности.       — Кучики-сан проспит до обеда, я дала ей лечебный чай и вмешательством кидо отключила сознание.       Главный лекарь Сейрейтея собрала мединструменты, мешочки со сбором различных трав, какие-то еще пузырьки и бумажные конвертики с лекарством. Мастер целительских практик, она никогда не отвергала помощи и не-магических средств. Правда, от некоторых недугов, увы, не могли помочь ни заклинания, ни пилюли.       — Почему не существует в природе способа утолить боль, Унохана-сан? — Орихиме обняла колени и положила на них подбородок. Рядом с родным человеком можно было и о правилах позабыть, и ощутить себя вновь маленькой беспомощной девочкой, и расплакаться… Вот только в глазах Орихиме не стояло слез — видимо, все их выплакала за двоих ее подруга.       — Боль, — Первая Кенпачи подняла безмятежные глаза на ученицу, — это тоже способ постичь силу. — Она изящно переставила поднос с чайными принадлежностями от изголовья футона в середину комнаты и, налив еще не остывший матя, подала чашечку Орихиме. — Боль закаливает. Вырабатывает рефлекс не допускать ее повторения в следующий раз, и так много раз, вплоть до неуязвимости. Вспомни только, как проходили наши первые занятия… — отпила она свой чай и дьявольскими очами поглядела поверх.       Юная Кенпачи поежилась: от количества полученных поначалу ран от своей наставницы тупо заныло во всей груди — Миназуки бесчисленное количество раз целил именно туда. Там же паутиной невидимых шрамов растекалось сверхлечебное кидо, которым ничего не соображавшую и не знавшую ничего о себе девочку залечивала настоящая беспощадная убийца, наижесточайшими мерами воспитывавшая в ней инстинкт самосохранения. Ухохана-сенсей говорила правду: во избежание новой боли старая должна была не отпускать, сжигать дотла, стращать насмерть, но… боль физическая и душевная не могли сравниться по силе.       — Вдруг Куукаку-сан не выдержит? — обронила Орихиме и добавила вторую свою самую обеспокоенную догадку: — Или их дитя с Бьякуей-доно?       Капитан Четвертого загадочно улыбнулась:       — Он представляет две могущественные семьи. Горе — это не то, отчего могут погибнуть аристократы.       — Вот как…       Орихиме не оставалось ничего кроме как согласно кивнуть: смертность урожденных синигами и впрямь пестрила большим количеством случаев убийств, чуть поменьше — болезней; Орихиме отлично помнила это, выучив историю и династии сейрейтейского общества на зубок, когда проходила обязательный «курс» леди Великого Дома. Несмотря на свою деланную манерность, миролюбивость и меланхоличность, ничтожная малость аристократов сводила счеты с жизнью из-за личных проблем или переизбытка эмоций. Сдержанность — главная добродетель, которую воспитывали в них с детства, и Орихиме должно было стать совестно за неверие во внутренний стержень подруги.       Она обернулась назад, через плечо увидав сквозь седзи довольно сочный свет загоревшегося нового утра, а затем, вернувшись, сочувственным взглядом огладила успокоившееся лицо Куукаку-сан. Поправив одеяло на ней, подтянув то под подбородок, как на больных в лазарете, Орихиме невесомо поправила вороные волосы Куукаку, словно материнской рукой прошлась по ним пару раз.       — Я пойду, я собралась в отряд. — Она немного просветлела, заручившись кивком от наставницы:       — С Кучики-сан всё будет в порядке, не волнуйся. Всё, что ей нужно сейчас — покой, а тебе — смена обстановки и дел.       В ударении на последнем слове лейтенант Третьего отряда уловила без труда намек на незавершенный заказ. Капитан Ичимару уже не раз ускользал от смерти: тайно посланные за его головой куноичи возвращались жестоко изувеченными или не возвращались вообще, не давая участницам сестринства их даже оплакать. В отличие от высокородных аристократов, у ниндзя, считавшихся в обществе настоящим отребьем, а в среде наемных убийц — добровольными смертниками, не существовало могил.       Орихиме закрыла седзи за собой, ступив на залитую солнцем веранду, и малодушно привалилась спиной к стене. Два белых высоких камня, появившихся в глубине сада под раскидистой старой сосной, выедали глаз своей несправедливостью существования и противоестественностью ощущений: столь светлый цвет ввергал жителей поместья в полнейший мрак, а еще в настоящий раздор, случившийся в клане сразу после "пустых" похорон разъеденных ядом врага главы и его жены.       Вассалы и так никогда особо не приветствовали наследника столь благородного семейства, ушедшего на службу в презренный Омницукидо, куролесившего напропалую в веселом квартале, вдобавок женившегося на руконгайке, которая теперь — неслыханное дело! — «убила главу Дома и расхаживала как ни в чем не бывало». Орихиме горько вздохнула и поплелась прямиком в отряд — шихакушо было уже на ней, с Цубаки она не расставалась, как и приказал ей опекавшийся ее безопасностью супруг. Конечно, он всё уладил в присущей ему манере: Ичиго-сама быстро, кому словом, кому кулаком, заткнул глотки самым яростным обвинителям, которые ничегошеньки не знали о подробностях роковой ночи, а особо непонятливых бросил в Гнездо Личинок, не чураясь сфабрикованного обвинения в измене клана. Кроме этого он усилил охрану поместья преданными ему лично бойцами Омницукидо, которые вновь взялись за дело стеречь его непутевую жену, что как по проклятью какому так и притягивала к себе опасности.       Однако самое опасное для нее место оказалось и самым спасительным: лейтенант Шиба поспешила в родной отряд, туда, где будущая леди клана могла укрыться от пренебрежительных взглядов своих и дурной молвы чужих. «Убийца Шибы Кайена» стало ее новым «званием»… Наверное, ее бы ненавидели даже меньше, если бы она низвергнула самого Короля Душ.       Впрочем, Орихиме не впервой сносить пересуды — она продолжала стойко терпеть свою жестокую судьбу, лишь на недолгое время обласкавшую ее теплым рыжим светом с карими глазами. Ичиго-сама был прав, говоря, что она заблуждалась на его счет. Он не стал ей образцовым мужем, не осел в поместье, не бросил мир к ее ногам и звезду с неба тоже не сорвал. Хитрый, опасный, как лезвие его Зангецу острый, как сталь его сюрикенов и танто холодный и беспощадный — таким он предстал пред ней впервые, будущий командир объединенного отряда сил Готэя и Омницукидо. Гордый, упрямый, целеустремленный — как выяснилось, даже смерть не смогла его остановить и заставить не двигаться вперед. И он шел. Долго и упорно, по трупам и в то же время с наименьшим количеством жертв, лавируя на грани меж бесчестием и благородством, в угоду дела не жалея ни своей семьи, ни собственной репутации, ни сердца любимой жены, ставшей ему сообщницей во всех устроенных им злодеяниях, и оттого видевшей больше остальных. В тех «злодеяниях» не имелось ведь и капли зла!       Орихиме вздыхала и двигалась дальше — муж заразил ее давно своим стремлением к темному совершенству. Справедливость? Честность? Жалость? Всё — в огонь; он — ниндзя и сжигал пафос и каноны аристократов. Он — Шиба: делал, как подсказывала ему лишь совесть да душа. И как жена Шибы, Орихиме не смела тому не повиноваться; сама с собой она давно наладила такой же разговор.       — Убийца Кайена-доно….       — А что случилось?..       — Не слыхал? Она безжалостно вонзила в него меч!..       — Не может быть! Она же Шиба! Как ее не арестовали?!       — Сейчас для Шиб наступает иная эра и неминуемый конец…       — Всё верно. Так бывает, когда главой становится убийца…       — Два сапога пара…       — Муж и жена — одна сатана…       — Грязные ниндзя!..       — Ни принципов, ни совести!..       «Пускай клевещут», — Цубаки реагировал лениво, не в пример хозяйки, у которой уже активно дергалась бровь, горело лицо и рука сжималась вокруг рукояти.       «Я не стерплю! Пусть обо мне клевещут, но Ичиго-сама… Он же душа удивительной силы воли!»       «Осты-ынь, остынь, кому говорят, глупая девица!» — занпакто сердился только на ее растущий пыл: против рядовых Готэя, а тем паче столичных шавок, которые только тявкать и умели, ему сражаться не было никакого интереса. В особенности, когда весь состроенный «позор» хозяйки маячил хорошенькой ценой впереди — проткнуть такого, как Айзен, Цубаки не терпелось так же рьяно, как того желал Зангецу. Клинки обоих Шиба уже точили свои «зубы» на «большую рыбу».       — Не стоит обращать внимания на тех, кто ниже твоего статуса, — ребром ладони чуть заметно легло поперек желания юной Кенпачи таки выхватить меч и покромсать клеветников за глумление над мужем.       — Бьякуя-доно? Вы? — Орихиме не поверила своим глазам: подмога пришла от того, от кого она меньше всего ожидала. Рядом с ней вырос и впрямь капитан Шестого отряда, а не кто-то из поверенных командира Омницукидо.       Кучики ничего не ответил на такую реакцию, проплывая мимо. Лишь не заслышав шагов за собой, он бросил через плечо вполоборота головы:       — Ичиго попросил меня сопроводить тебя до службы и обратно, но это вовсе не означает, что у меня есть уйма времени.       — Хай! — Орихиме будто очнулась и поспешно засеменила за князем, недоумевая теперь тайком: почему Ичиго-сама озаботился ее сопровождением, она понимала, но почему для этой цели выбрал этого синигами — нет.       Впрочем, для ее мужа слово «семья» никогда не являлась пустым звуком, и родство с кланом Кучики предопределила главу того в круг доверенных лиц подозрительного командира наемников. Теперь, ввиду неустановленных наверняка масштабов гипноза Кёки Суйгецу, он мог положиться еще на меньшее количество близких людей, в особенности, если в минуты случившейся беды они могли проявить излишнюю эмоциональность вместо необходимого ему хладнокровия. Последним обладали только двое из его близких: брат и зять. Однако только первый удосужился разоблачающего действия банкая Цубаки, дабы стать еще одним соучастником задуманной капитаном Шибой расплаты. Вместе они отправились на «поиски истинного убийцы» четы старших Шиба — так было объявлено в семье и в Готэе, - и лишь бедняжка Орихиме знала, что вместо Уэко Мундо капитаны изберут иной путь, а своей базой сделают совершенно неожиданное, негодное аристократа и будущего главы места, будто и без того кривотолков клану не хватало…       Орихиме досадливо вздохнула, вызывая на себя острый взор Кучики. Безмятежная сталь словно раскроила ее надвое, как лекарь — скальпелем, и Орихиме получила мгновенный вердикт:       — Куукаку не винит тебя, ты же знаешь это?       — Да, но-о… — она отвела глаза, боясь, что выдаст себя иными чувствами в глазах, или влагой.       — Это было волей Кайена, и я где-то благодарен тебе даже, что его палачом стала ты, а не его дочь.       — Конечно, вы, несомненно, правы… — Орихиме поклонилась, а подняв голову, вскинула брови на недоуменный взор теперь уж Бьякуи-доно. — Просто я думала, что всё закончится по-другому…       Аристократ чуть слышно фыркнул и вновь продолжил путь. Его лицо было не разглядеть — как и должно воспитанной барышне, леди Шиба находилась на расстоянии от князя. Весь путь она наблюдала только цифру на его белоснежном хаори да кончики развевавшегося гинпаку, и не могла отринуть мыслей о вероятной альтернативе. Воскресить на глазах родных убитых Кайена-доно и Мияко-сан… Сейчас бы Куукаку-сан плакала бы разве что от счастья, вся семья веселилась бы, клан боготворил бы Ичиго-сама за такую жену, а самой Орихиме не потребовалось бы отвлекать от службы столь достойного синигами, как Кучики Бьякуя. Факт такой «охраны» безусловно крайне ей льстил, но лучше бы всё оставалось как прежде. Правда, «прежде» уже бы не могло вернуться — один предатель сжег к нему все возможные перекидные мосты.       — Айзен? — донеслось до Орихиме, чуть не врезавшейся в спину остановившемуся Бьякуе.       — Кучики-тайчо! Орихиме-чан! Позвольте поприветствовать вас! — выткнулось из-за фигуры капитана Шестого отряда сияющее личико лейтенанта Пятого, которое даже траур не смог омрачить. Видимо, компания с обожаемым начальством, как пересказывал Орихиме супруг, влияла Момо самым лучшим образом. Бедная девочка, не знала пока, каким же чудовищем являлся на самом деле ее командир, бедная Момо понятия не имела, что сбросив маску добродушного капитана, тот предатель окажется…       Орихиме отпрянула, невольно зажав рот рукой, дабы не вскрикнуть, едва перевела взгляд на Айзена.       — Кучики-тайчо, Шиба-фукутайчо, позвольте поприветствовать вас, — поклонился совершенно незнакомый Орихиме синигами, у которого и внешность была далека от вида Айзена, и голос его вовсе не походил на голос Айзена, и даже одет он был не как капитан, а обычный рядовой.       — Странно видеть вас не на своем месте, Айзен-тайчо, — заметил Кучики; остановка близ Седьмого отряда явно не входила в его планы и действительно не способствовала своевременному приходу на службу. Вместе с Шибой они выдвинулись в путь до Третьего уже с наступлением нового рабочего дня.       — А, это… — засуетилась Момо, — это моя вина. Айзен-тайчо показывал мне распустившуюся глицинию.       — Ничего. Это пустяки. Мне было приятно поделиться с тобой увиденной прелестью, Хицугая-кун.       — Разве во всём Сейрейтее только в Седьмом отряде цветет глициния? — скепсис Кучики перерастал в открытое недовольство, поражая Орихиме и одновременно подкрепляя рациональность слов Ичиго-сама, который определил Бьякую и под гипнозом Кёки в верные союзники. С известной остротой ума, ему даже в беспамятстве хватило бы бдительности не пойти против правил да морали. Однако гипноз таки одурачил его — общался-то капитан с лже-Айзеном так же явно, как и одурманенная тем Момо.       — Я указал лишь лучшее из мест, и только, — расшаркалась «подделка».       — В отсутствие капитана посещения отряда строго запрещены, — придирался Кучики и дальше, игнорируя глупую улыбку собеседника и ширившийся диаметр глаз своей попутчицы.       В конечном итоге так и не добыв должных объяснений, устав от извинений и ссылок на разрешение супруга от лейтенанта Хицугая, Кучики резко отвернулся от руководителей Пятого отряда и возобновил свой путь, не давая Шибе времени разобраться в свой черед в том, что могло тут происходить. Одно она могла сложить: в городе не было не только ее мужа с братом, но, очевидно, капитана Айзена со своими приспешниками. Вернувшаяся память справедливо добавила в их число неприметно действовавшего капитана Тоусена, по сути, главного предателя пустофицированных синигами, о чем поведал бывший капитан Хирако в первый визит Шибы Орихиме в Генсей… Да уж, и по прошествии стольких дней разобраться в вылившейся на голову, как из ушат, информации оказалось трудно. Орихиме очень не хватало дополнительных разъяснений от Ичиго-сама, но, увы, сейчас тому полагалось быть в ином месте. Он нарочито пренебрегал более важными делами в клане и в Готэе, дабы не вызвать к себе подозрений.       — Премного благодарна вам за оказанную благосклонность, — поклонилась леди Шиба провожатому, когда тот довел ее до цели похода.       — Я буду ждать тебя на этом же месте в конце рабочего дня. Опоздаешь — отволоку силой.       — Хай! — поспешно кивнула рыжая… ветру, поскольку капитан Шестого умчался назад в сюнпо.       Что ж, она и впрямь была теперь в безопасности. В Третьем ничего худого ни один боец не позволил бы сказать о своем лейтенанте не только потому, что Шиба снискала здесь всеобщую любовь и уважение, но и потому, что за один косой взгляд в ее сторону капитан Ичимару пред строем пообещал снести голову любому. Так или иначе, добровольно ли, принудительно, но в кругу подчиненных можно было вздохнуть спокойно и оправиться после перенесенных событий, тем более, если капитан куда-то исчез. Подобная халатность того уже ни для кого не являлась секретом, и даже главнокомандующий оставил попытки ругать безалаберного Ичимару, ибо слава и заслуги этого синигами перед Готэем вынуждали его терпеть даже такие выходки. Ямамото-сотайчо так опекался величием созданной им военной организации, но даже не подозревал, что враг придет не из-за ворот, а пробьет брешь в самом сердце Готэя.       Шиба отправилась осматривать отряд, не прибегая к техникам хохо, кланяясь в ответ рядовым и офицерам, по-прежнему приветливо встречавшим ее. Быть может, худая молва не докатилась до них или всё дело заключалось по-прежнему в кровожадности их капитана, однако здешняя атмосфера словно и не поменялась с последних дней, как лейтенант тут появлялась. У Шибы случился словно отпуск, не иначе.       В кабинете оказалось пустынно и захламлено. Всю неделю, пока ее не было, тут верно никто не работал — Ичимару-сан приврал о своей «несчастной судьбе» в виде написания отчетов и тренировок отряда. Более того, в нос Шибы ударил странный запах, заставивший ее потянуться к мечу незамедлительно — в капитанском доме пахнуло не затхлостью, а смертью; запах крови Кенпачи не могла спутать ни за что.       Она стала пробираться вперед, и вскоре примечательные побуревшие разводы на татами подтвердили ее предположения и указали путь. Капитанский домик был невелик: приемная, переоборудованная в кабинет, и пара комнат, отведенные под столовую и спальню; следы тянулись как раз в последнюю. Не отвлекаясь на посторонние мысли, отрекаясь от жутких догадок на тот счет, кого мог приволочь сюда кровожадный и беспринципный Лис, Орихиме стала целенаправленно заносить меч в сторону, собираясь, чуть что, рубануть с угла, даже по капитану… Быть может, это новая убитая им куноичи? Или из отряда кто разозлил его? Или это и вовсе — жертва, которую приказал ему устранить Айзен. Ичимару-сан ведь там, у озера, признался в чём-то странном, но вполне вероятном, учитывая гений его хозяина и способности того занпакто: мало кто мог воспротивиться воле Кёки и избежать точных расчетов капитана Айзена. Проклятые предатели!       У Кенпачи тотчас загорелись огнем глаза, но стоило ей только ступить на порог, как разом с рук ее вывалился меч, а внутри рухнуло сердце.       Не добравшись до высокой кровати гайдзинской моды, скомкав простынь в обоих окровавленных руках, так и повис полулежа-полусидя капитан Третьего отряда… О том, что это был он, кричал неповторимый цвет его волос, а не цифра на хаори, сплошь залитом кровью.       — Ичимару-сан! — Он едва дышал. Целительница бросилась к нему инстинктивно, ведь в ее крови жила и та, что сражалась за жизнь. Подхватив тяжелое, практически окаменевшее тело, Орихиме с ужасом воззрилась в белое лицо капитана, что не выдавало никаких намеков на его неунывающую жизнь: губы скривились подбитой птицей, глаза застывшим озером смотрели сквозь спасительницу в потолок. — Ичимару-сан! Вы слышите меня?! Ичимару-сан! Очнитесь! — Она пыталась докричаться до него, похлопывая по щекам, растирая виски, прикладывая к губам его льдом покрытые костлявые кисти.       — Ори… чан… — Ей удалось: прежняя улыбка попыталась изобразить беспечность и успокоить ее.       — Что с вами произошло?! Ичимару-сан! Ответьте!       — Я не смог… убить его… Не успел…       У Шибы дернулись глаза: капитан говорил об Айзене или…       — Ичимару-сан! Ичима… — Он недослушал ее — вмиг стек с ее рук, коленей на пол, грузно осев и издав измучившийся вздох. — Он… — У Шибы дрогнули губы. — Ум-мер?..       «Собаке собачья смерть», — фыркнул Цубаки не без удовлетворения в голосе, однако его хозяйку, судя по всему, не устраивало подобное.       — Нет-нет, — мотнула она головой. — Нет-нет-нет! — вышло у нее более истерично, когда она бросилась ощупывать пульс на шее и запястьях, прикладываться ухом к посиневшим губам. — Нет, только не это! Только не снова!.. — задохнулась Орихиме от отчаяния, увидев уже столько смертей близких ей людей, хороших людей, которые заслуживали спасения.       «Тоже мне нашла хорошего, — съязвил Цубаки, но его едкость мигом уступила место испугу, когда его синигами потянулась за мечом. — Нет! Ты не посмеешь! Ты не имеешь права использовать эту технику когда и на ком тебе вздумается! Я против! Ты слышишь?!»       — Я не могу иначе, — ледяным тоном отрезала ему Орихиме, вытащила катану из ножен, подхватила под руки умершего Гина и произнесла то, что твердо собралась сделать, не прислушиваясь ни к возражениям своего занпакто, ни к совести, запрещавшей ей голосом мужа использовать «полное отрицание». — Банкай, Цубаки Мудзюн! — Нагината была вонзена немедля рядом с телом капитана, и Орихиме повторила, пряча от стыда глаза за опущенными веками, а лицо в затылке мужчины, которого обняла в прощальных объятиях: — Я не могу иначе… Ведь он защищал меня... И он тоже дорог мне…       На ее плече лежавшая безвольной голова еле заметно дрогнула, и лицо умершего исказила ехидная ухмылка.       — Хорошая девочка, — долетело до уха огорченной еще миг назад Орихиме. Теперь было поздно спохватываться и поворачивать назад — отрицание вступило в полный вход, а «хорошая девочка» попала в ловко расставленную лисью ловушку.