Противоположности

      Зловещие тени от дощатых перегородок погружали кабинет главы клана в тревожный полумрак и одновременно в «темницу». Полоска темного, светлого, темного, светлого — отражение деревянных прутьев на татами лишь подчеркивало невеселую параллель с тюремными решетками. Собравшиеся в одной комнате люди более чем заслуживали на заточение в них — заговорщики, одним словом; их объединяла высшая цель, но от этого задуманные грязные уловки и жесткие меры ради достижения мира и баланса не оправдывали ни одного из присутствующих.       — Давайте для начала все успокоимся, — сделала ударение на последнем слове Рангику-сан, едва закрыла за собой фусума, войдя последней в святая святых клана.       Последнее обстоятельство играло на руку тем, кому здесь находиться не следовало, особенно рядом с тем, чье имя отныне должно было ассоциироваться с кристально чистой репутацией. Кабинет главы Шиба — самое отчужденное место в доме и, как правило, самое надежное в виду денно и нощно бдящей близ него домашней стражи. Семейные кадастры, архивы бумаг Дома Шиба, действующие приказы, грамоты и соглашения, а также клановая печать, гербовая бумага и семейные реликвии — здесь находились истинные богатства любой уважающей себя фамилии; для денежного состояния и прочих материальных благ существовали менее охраняемые места вроде сокровищницы да десятка складов. Орихиме, сделавшись хозяйкой не только огромного поместья, но и бесконечных хозяйственных угодий Шиба, десятка благородных домов и трех деревень крестьян в пределах этих границ, обширных территорий за Десятым отрядом, успела прознать об этом. Леди клана должна была быть помощницей своего высокопоставленного супруга, причем обладательницей такой крепости духа и заслуживавшей такого доверия, что во время его отсутствия жена с достоинством могла справляться и с хозяйственными делами, и в тонкостях деловодства клана разбираться, да и оборону родового гнезда суметь организовать в случае какого-нибудь происшествия. Положение Орихиме, сделавшейся из принцессы княгиней, внезапно возросло до небес, как и гора обязанностей, легшая ей на плечи. С тем количеством новых подчиненных, перешедших под крыло ей и непосредственно Ичиго-сама, она обязана была позабыть о собственных нуждах и личных целях навек. Отныне, говоря о себе «Шиба», она больше не могла иметь в виду только себя и дорогого мужа, а также его семью, но должна была ни на миг не забывать о тех десятках душ за их спинами, заботиться и защищать которых теперь являлось ее первостепенным долгом. Да, Орихиме должна была непременно думать, помнить и всячески заботиться обо всех этих незнакомых ей бесчисленных людях, но она… ничего не могла поделать с собой — сердце ее сейчас полнилось заботой только о двух мужчинах из них.       — Прошу вас, Ичиго-сама, выслушать Ичимару-сана, — вновь низко поклонилась она, ибо падать на колени миг назад ей запретили по статусу.       — Зачем ты явился в мой дом? — Ее нарочно миновали вниманием, взглядом или кивком, сразу высказав свое недовольство гостю.       Голос нового главы с превеликим усердием держался ровным, однако жесты выдавали его нервозность: шнурки парадной шапки были в сердцах разорваны, волосы жестко взлохмачены, кошачья походка ниндзя сменилась на раздраженный стук пяток вспыльчивого самурая. С громким хлопком положив на столешницу веер, Шиба Ичиго занял место за столом своего дяди и волчьим взглядом исподлобья обвел всех «заговорщиков», заставляя температуру в комнате понизиться в разы, словно по какому-то тайному знаку его брат вызвал шикай Хьёринмару.       Орихиме непроизвольно поежилась, хоть многослойность ее церемониальных одежд спасла бы хозяйку от любого мороза. Кроме хладности отношения к себе со стороны любимого. Он злился. И злился господин муж именно на нее — Орихиме слишком хорошо его выучила за год; это было не сложно — она дышала им, жила теми же эмоциями и мыслями, которыми руководствовался он. Поэтому представить, каким титаническим усилием Ичиго-сама, как новоявленный глава, пускай и в кругу самых близких людей, пытался сдержаться и не выплеснуть наружу весь тот огнеопасный внезапно вызванный гнев, даже не стоило; у него была настолько грозный вид, что только бы дурак не вспомнил бы, что новый глава по-прежнему оставался командиром Омницукидо, чьей прямой обязанностью было обличать заговоры и наказывать его участников по всей строгости законов Общества душ.       — Яре-яре, Ичиго-чан, не будь таким строгим к тем, кто тебе еще пригодится…       — Пригодится?! — раздался громкий фырк и мигом последовавший за этим звук обнажившегося меча.       Ичимару-сана сложно было назвать тем самым дураком, но даже сейчас он не изменял своей роли знатного провокатора и самоуверенной язвы. Орихиме с ужасом воззрилась на вышедшего из себя Тоширо-доно — прежде она никогда его таким не видела, — и с не меньшим ужасом перевела взор на расслабленного капитана Третьего отряда: он даже не вздрогнул, чтобы приготовиться отразить атаку, а лишь лениво обернулся через плечо к сыну.       — Думаешь, мы поверим тебе?! Не слышал вопроса?! Зачем ты приперся сюда на самом деле?! Отвечай!       — Ха-а-а? — Ичимару скорчил обиженную мину. — Ран-ча-а-ан, а ты уверена, что родила от меня только одного ребенка? Эти двое слишком похожи.       Братьев синхронно передернуло, лица обоих исказил рвотный рефлекс, а взгляды копьями вонзились в ненавистного субъекта, лишь к пущему его веселью. Капитан Ичимару вопреки заверениям, данным своему лейтенанту и подруге детства — обеим женщинам, благоволившим ему, знавшим теперь его тайну, потому и дозволившим уговорить себя, верных жен своих мужей, привести его в дом, где старого лиса готовы были разодрать в клочья, продолжал вести себя с опасной развязностью.       — Прежде чем показывать старшим зубы, ребятки, — предупреждающе сверкнули его ядовитые глаза, — я бы не стал списывать тех со счетов. Хотя бы по той причине, что у молодых да горячих редко хватает терпения так близко подобраться к врагу, втереться к нему в доверие и полтораста лет ждать решающего удара, чтобы отомстить за тех, кем пришлось пожертвовать.       Рангику-сан шумно выдохнула, тяжело опускаясь на дзабутон. Устало потерев переносицу, она вызвала одновременное беспокойство у всех трех мужчин, связанных с ней крепкими узами. Обожаемые сыновья и некогда любимый человек. Обстановка сковывала интимностью, заставляя Орихиме невольно попятиться назад, мыслями усомниться в важности своего присутствия здесь, но уйти она не могла — боялась упустить малейшие детали из начатого разговора и тем самым не узнать, чем могла бы помочь, то есть загладить свою вину перед супругом за проявленную дерзость. Как ни крути, она не должна была вмешиваться в его дела — именно так поступают порядочные жены, воспитанные аристократки. Одно дело — поместье и хозяйство, извечная территория женщин, иное — связи, переговоры, отношения. В семье своенравию Кенпачи было не место, хотя такие дамы как Йоруичи-сан или Рангику-сан, и могли подать голос, более того — повлиять и на ситуацию какую-нибудь, и на патриархальное общество синигами в целом. Наверное, Орихиме бессознательно ориентировалась на них, когда решила свести с мужем мужчину, которого многие прочили ей в любовника. Безумие чистой воды, но не довериться, не спасти его она не могла просто.       Пока между четверкой синигами — матерью, сыновьями и нерадивым отцом — завелась новая перепалка, целительница, фактически выброшенная теперь из конфликта, мысленно успела наказать себя за то, что стала его первопричиной. Так, исцелив своего капитана, «притворившегося» смертельно раненным по приказу Айзена и получившего при этом вовсе не фальшивые фатальные ранения от того же Айзена, банкай Цубаки попутно избавил «лиса» от сковывающего волю ошейника, сделавшего его не шпионом, а слугой. Гипноз Кёки Суйгецу, жестоко контролировавшей бесконечно долгое желание еще-студента Ичимару нанести последний удар по тому, кто чуть не стал угрозой жизни его любимой и его ребенку, все эти десятилетия являлся самой мучительной и изощренной пыткой для синигами, преследовавшего благородные цели отомстить за дорогих ему людей.       Сознававшийся в этом и во всех иных грехах, безмерно уставший, совсем не веселый, не храбрившийся голос Гина до сих пор стоял у Орихиме в ушах, тогда как пред глазами не исчезал вид его дрожавших плеч и совсем поникшей головы. Капитан никак не ожидал, что вдобавок к воскрешению из мертвых — то, что захотел проверить и заполучить Айзен, — идет «в наборе» свобода. Полная свобода сознания, разума, тела. Настолько неподъемная, так давно позабыто вожделенная, что эта несчастная душа просто не могла вынести ее поначалу. Гин оказался потрясен, и сыграть подобное даже его актерскому таланту было бы не под силу. В первые минуты полного исцеления его лицо выглядело еще более растерянным, чем при неподдельном страдании от нанесенных давеча ран. Его «хозяин» явно перестарался — нещадными ударами катаны тело своего приспешника тот резал, колол, сек не без садистского наслаждения. Орихиме воочию видела эти жуткие беспощадные раны до, и перевязала их после — те, которые так и не смогла залечить до конца.       Цубаки оказался прав — у ее божественной способности из-за другой половины, обычной, хоть и чудовищно сильной, имелся предел, нашлись и ограничения. Полубогиня нуждалась хотя бы в паре дней на восстановление между сеансами «Полного отрицания», а она… она так опрометчиво и самозабвенно использовала его уже не один раз за короткий промежуток времени.       «Простите», — она всё равно извинялась за свое несовершенство перед подло обманувшим ее капитаном, который не заслуживал ни капли доверия, спасения и сострадания. За подобное следовало убивать на месте — так бы было правильно, однако истинные Кенпачи не проводят казни и не добивают сильных. Орихиме, не став полноценной куноичи, найдя себе другое предназначение, слишком остро ощущала грань между поединком и убийством.       «Могу представить, что ты чувствуешь сейчас», — кивал ей прозорливый Ичимару, читая внутреннюю борьбу в своей помощнице как по открытой книге.       Орихиме не хотела даже развивать этот разговор, но в свой черед ей очень хотелось сказать, что она не представляла, каково ему было жить все эти долгие годы, ведя двойную игру. Его исповедь, отныне вольного в своих поступках синигами, показалась совсем молодой девочке ужасно грустной и несправедливой. Зачем капитану понадобилось всё так усложнять? Почему Ичимару-сан не мог просто остаться с Рангику-сан и их маленьким сыном, раз они всё-таки остались живы? Бедная Рангику-сан, ей бы тогда не пришлось вынести столько тягот и боли от разрушения семьи, а сердце Ичимару-сана надоедливым термитом не сгрызла бы месть, заменившая ему иной, правильный, смысл существования.       «Вы могли бы прожить другую, гораздо лучшую жизнь», — призналась она тогда же, в залитом кровью капитанском домике, а ей уверенно помотали головой, взяли за руку и, заглянув в глаза, утешили:       «У каждого решения есть причина, у каждого действия — последствие. Не примкни я к Айзену, Ран-чан никогда бы не сошлась с Шибой Ишшином, и у них бы никогда не родился один вредный заносчивый мальчуган, которого ты так боготворишь, ведь так?»       Стоило ли заблуждаться, что Орихиме тотчас не кивнет в ответ, на что Гин незамедлительно расплылся в медовой улыбке. Проведя пальцами по заалевшей девичьей щеке, он тихо хихикнул, когда, приблизив свое лицо к заветным губам, от него привычно отпрянули переполошенной птахой. Это уже походило на рефлекс.       «Не беспокойся, я не стану отнимать такое сокровище, как ты, у Ичиго-чана, но к твоему благоверному у меня еще будет разговор. Проведешь меня прямиком к нему?..» На уговоры и препирательства вокруг прозвучавшей просьбы у капитана и лейтенанта Третьего отряда ушел весь остаток дня, покуда не пришел вечер и час Орихиме встретиться с капитаном Кучики у входных врат для сопровождения домой. Опоздать к нему было недопустимо, позволить себя оттащить домой силой — позорно, а потому девушке не оставалось ничего иного, кроме как сдаться, пристать на предложение Ичимару-сана и пообещать посодействовать в переговорах с ее мужем. За разрешением же посетить их дом Ичимару отправился к другой рыжей Шиба.       — Гин, говори, что надо и уходи! Я не хочу, чтобы Ишшин застал тебя здесь! — Наверное, сейчас она жалела о том, что он здесь. В глазах Рангику-сан стояли слезы, красота ее враз увяла, а, затыкая уши, она пыталась не то перестать слышать по сотому кругу бредовые объяснение, не то уберечь голову от услышанного не иначе как абсурда.       — Ублюдок! Ты вновь заставляешь ее плакать! — Тоширо-доно уже скрипел зубами и занпакто, нажимая на оборонявшегося отца, тогда как его брат, будто поменявшись с ним ролями и сменив свой огонь на его лед, пытался их растянуть, мимоходом люто зыркая на жену, не то повинной у него во всех проблемах, не то не помогавшей ему и продолжавшей стоять столбом.       Она и впрямь спохватилась, как ошпаренная. Бросилась к своему командиру, тоже изменившему себя — оправдывавшемуся взахлеб перед ребенком и любимой женщиной. Эта семейная драма всех изменяла до неузнаваемости, но какой бы трагичной и болезненной она не была, настоящее горе сулил им всем совсем иной синигами, ради которого они и пришли сюда, ради которого они и обязаны были объединиться. Капитан Айзен являлся чрезвычайно опасным врагом, и это заставляло расставлять верные приоритеты. Лично для себя Орихиме уже сделала выбор, который никогда бы прежде и не сделала бы. Однако безмерно дорожа жизнью супруга, она готова была отдать за него взамен жизнь другую, не менее важную, но «конченную», как признался сам ее обладатель.       — Прошу! Дайте ему сказать! Ичимару-сан хочет ведь сам убить капитана Айзена! — выпалила на одном дыхании девушка, добиваясь разом и конца распрей, и нового шока на лицах собравшихся.       У Ичиго дернулась бровь. У Тоширо и Рангику-сан приоткрылись рты невольно. Гин же хмыкнул смешком, опуская глаза и руку с мечом:       — Спасибо, Ори-чан, это было крайне дипломатично. А главное быстро. — Он взглянул на нее, подмигнул и усмехнулся довольно: — Как жало Шинсо.       Она жутко смутилась, сделавшись в момент в тон своего багряного хаори. Сравнение со змеей, которую с самых первых встреч пытался в ней воспитать этот синигами, польстило бы Кенпачи, если бы она не испытывала к гадам презрения напополам со страхом.       — Извините, тайчо, но вы обещали поговорить, а не ссориться с моей семьей!       — Ты хочешь, чтобы я слушал предателя, Орихиме?! — Ее муж наконец-то одарил ее более-менее внятным взглядом и репликой. На «мировую» он явно был не готов, подготовка и чествование его как новоявленного главы только измотала его, не умаслила, а сделала раздражительным. Там, за закрытыми дверями зала собраний произошло что-то доставившее ему изначальное неудовольствие, а вдобавок ко всему «любимая жена» доставила ему еще неприятностей. Орихиме не была хорошим стратегом, чтобы подгадать с моментом. — От предателя мне нужно одно — спросить, как он в очередной раз запудрил тебе мозги и опять всё обставил с выгодой для себя? Или… — Его глаза нехорошо сузились, Ичиго подошел к жене вплотную и процедил сквозь зубы: — Быть может, в этой комнате стало уже на одного предателя больше, а?       Молодую Шибу точно пощечиной хлестнули — сначала по щеке одной, и тут же по другой. Брошенная в жар от подозрения в ее преданности, как жены, как члена семьи, как самого близкого союзника, она стеклянными очами воззрилась на супруга, что глядел в ответ так же, не мигая, колючими зрачками впиваясь в ее нутро до самой глубины души. Гордый аристократ был оскорблен и уязвлен ее выходкой. Никаких пояснений он не принял бы, да и не ждал. Ниндзя жаждал крови, расплаты, мести, наказания, и его и без того порушенный церемонией мирный настрой только быстрее улетучивался с каждым сказанным в этой комнате словом.       — Эт-то… низко… — сказала, что и не разобрать. Орихиме опустила глаза, отвернулась, чтобы украдкой утереть слезу, но убежать не убежала, как не хотелось бы. Положение обязывало ее стоять, прикипев на месте, и выслушивать от своего супруга всё, что бы тот ни пожелал. Даже крамолу. Даже смертный приговор.       В кабинете захрустела сжавшимися кулаками и скомканными складками парчового хаори тишина, и только Ичимару вновь позволил себе беспардонно вмешаться в нее.       — Что ты заладил всё одно и то же — «предатель» да «предатель». Для того, кто с недавних пор зачастил в район Шинохара, — ехидно усмехнулся этот проныра обоим женатым парням, — понятие «верности» явно утратило какой-либо вес.       Ичиго с Тоширо переглянулись; эти их испуганные гляделки и вытянувшиеся, как у застуканных мальчишек, лица аристократов Орихиме видела, не поднимая головы. Сообщение капитана покоробило и ее, но, увы, не возымело результата, на который тот рассчитывал: Орихиме прекрасно знала о ночных походах в Шинохару, а главного ниндзя подобное вмешательство могло только больше разозлить, но уж никак не уязвить или заставить покраснеть.       — Это. Не. Твое. Собачье. Дело. — Отчеканив достаточно категорично, чтобы пресечь дальнейшие измывательства по этому поводу, Шиба фыркнул и скрестил выжидающе руки: — Выкладывай с чем пришел и проваливай.       Ичимару оскалился, без зазрений совести скользнул лисом за стол, поудобнее разместился сразу на нескольких подушках, картинно пригладил лакированный столик, сложил руки в замок, подпер ими подбородок, приосанился, усмехнулся шире…       — Гин, тебе не кажется, что ты перегибаешь палку? — Рангику первой не выдержала подобного театра.       — Ну что ты, дорогая, — хихикнули ей, — можно ведь идущему на смерть немного вкусить роскоши?       — В смысле? — округлила она глаза.       За ней все в комнате обратили взоры к Ичимару — видимо, всех смущала подмена определений «убить Айзена» и «пойти на смерть». Всех кроме Орихиме, которая подняла на капитана глаза с острой мукой и поразительным хладнокровием. Она, как раз, знала, что означало это равенство понятий.       Гин бодро кивнул и, миновав вниманием страдавшего от своей несостоятельности лейтенанта, а также будто позабыв о вопросе подруг детства, кивнул своему единственному союзнику в затеянном.       — Завтра. Когда Айзен соберет вас с Ори-чан для очередного сбора реяцу. Завтра, когда он будет занят этим, я и убью его. От вас мне потребуется только железная выдержка, справитесь? Если не ошибаюсь, завтра — это первый раз, когда вы заявитесь к нему в полном рассудке, но как ни в чем не бывало.       — Не в первый, — отрезал Ичиго, подчеркивая, что он ответчик за себя, однако бросив беглый взгляд на жену, его уверенность в лице чуть разбавилась замешательством. Однако борьба с собой длилась в нем какой-то миг, и Орихиме даже не успела заверить его, что постарается вести себя непринужденно там, у их врага, как Ичиго уже полоснул капитана Ичимару новой резкой истиной: — Она справится. Ты сомневаешься? Я — нет.       Рангику тут вскочила на ноги и из уставшей сделалась совершенно взвинченной, свирепой кошкой:       — О чем идет речь?! Ичиго?! Гин?! Объяснитесь немедленно! Что значит «сбор реяцу»?! Что значит «очередной»?!!       — А ты не в курсе, значит? — ехидно пропел Ичимару. Обратив издевательский оскал к ней, он выложил все творившиеся ужасы в Пятом отряде как на духу, точно говорил о каком-то обыденном деле. — Теперь понятно, почему я подставлял Тоширо? Наш мнящий себя богом Айзен-сама ни капли реяцу не отобрал у нашего сына. Как и у тебя. Это его жест великодушия, как любит говаривать мне. Но вот второго твоего сынка, Ран-чан, и его весьма интересную жену, как и большинство других занятных и сильных синигами, Айзен годами пользует как подопытных зверушек. Унохану-тайчо, славного доброго капитана Укитаке, его дружка Кёраку, его покойного ныне лейтенанта… — Глаза Лиса сверкнули горячими льдинами. — Твоего муженька… Мне продолжать список? — невинно полюбопытствовал он.       Рангику хлопнула ладонями о стол так, что тот чудом не сломался, а затем этими же руками, ногтями впилась Гину в ворот косодэ:       — Ублюдок! Т-твой Айзен… настоящий подонок, а ты все эти годы преспокойно наблюдал за ним?!       — Он не мог иначе, — Ичиго остудил пыл матери и заглянул ей через плечо. Он понял, аналитик из него всегда был важный. — Я прав?       Ему кивнули; своему приспешнику при помощи Кёки Суйгецу Айзен запретил совершенно конкретные вещи. Он не смел распространяться об их делах. Он не мог донести на него никому. Он не мог занести на него меч или нанести вред иным чем-либо. Айзен умелым кукловодом создал себе надежных помощников, при этом дав им возможность прознать о секрете шикая своего занпакто, чтобы не иначе как провести еще один эксперимент. Над волей. И не безуспешный, раз Ичимару и за сотни лет не сумел избавиться от него. В беседе со своим лейтенантом он признал свое поражение и то, что до ее банкая, он так и не сумел разыскать способ как избавиться от гипноза. Айзен как будто всё еще не доверял ему, чтобы раскрыть эту тайну. Но, скорее всего, недобог просто играл. Игроком он оказался знатным.       — Зачем тебе это? — Командир Омницукидо натянул на себя прежнюю маску снисходительности и сдержанности. — Вернее сказать: зачем мне это? Сейчас я в состоянии сам справиться с ним, тем более, что закон требует от меня не убийства Айзена, а суда над ним. Для Совета ты сгодишься больше как свидетель…       — …и соучастник, — невесело хохотнул Лис. — Тысяча лет в Мукене? Две тысячи? Три? Пять? Десять? — Он звучно цокнул языком: — Не, это не по мне. Я уже привык к солнцу, — бросил он многозначительный взор на Орихиме и помотал головой, — не хочу долго отвыкать. Лучше — сразу.       Хицугая фыркнул:       — Конечно, с мертвых спросу меньше.       Ичимару криво ухмыльнулся:       — А с геройски умерших — позору. Не этого ли ты так страшно желаешь, а, Тоши-чан? Менее ничтожного отца в своей родословной?       — Вполне возможно. — Сын и не думал скрывать презрения к такому-то отцу, загубившему и без указки манипулятора Айзена не одну жизнь. Ичимару не раскаивался: он всегда считал убитых им лишь расходным материалом, очередной ступенькой, что приблизит его на роковое расстояние к врагу. — Проблема в том, что ты же всё равно не сдохнешь, — капитан Хицугая не скупился на яд, — найдешь тысячу и один способ, чтобы выжить. Вон, она, — ткнул он прямо в жену брата, — опять вернет тебя. Не для того ты и обхаживал ее?       Орихиме вскинула брови, распахнула в шоке глаза. Уличить ее капитана в корысти, в изворотливости, во лжи и манипуляциях другими — обычное дело, однако сейчас всё, всё-всё было по-другому. Она встревоженно зыркнула на него, затем на брата мужа, затем заметалась взглядом меж рыжими Шибами, что испытывающе смотрели на нее, словно тоже видели в ней заговорщицу, часть хорошо продуманного плана. Она истово помотала головой, не веря им и отчаянно желая отмыться от подозрений.       — Нет, нет, вы же ничего не знаете. Ичимару-сан сейчас совсем другой. — Лис сменил хитрую улыбку на кислую и, опустив голову, дозволил целительнице произнести то, что они оба хотели утаить. — Я… Мой занпакто… Банкай… — Орихиме тяжко выдохнула. — Он не сможет оживить во второй раз того, с кем уже раз проделал это. Ичимару-сан умрет, если его план не удастся. Ичимару-сан в любом случае умрет, если выиграет, ох, потому что в этом случае он не сдастся потом Омницукидо без боя.