Ирий

***

Чан не верит в сказки, пока не появляется Чонин. С его восторженными возгласами преображается утро: пока Чан умывается в холодной воде, Чонин греет чай и расставляет завтрак. И болтает о том, что глубоко в лесу свои правила. Например, белки закапывают орехи так, чтобы потерявшиеся путники могли их отыскать и поесть в дороге. Чонин выдает секрет: — Если волки рычат и преграждают путь, ты им, конечно, не нравишься, но они не нападают, если просто уйти. Понимаешь, Чан, после взрыва солнца лес стал защитой для многих. Животные помогают выжить людям, и хотелось бы, чтобы люди делали так же. Помогали лесу. Снег под ногами густой, но мягкий. Чан идёт знакомить Чонина с Ханом и Минхо. С Хенджином они уже виделись: тот заходил на днях, поинтересоваться не может ли Чан отремонтировать несколько крыш в домах старейшин. Хенджин и выдал всем новость: «А у Чана необычный гость поселился! Не здешний». О том, что Чонин издалека, Чан понимал с первого дня. Ещё много месяцев назад Хенджина различать такие вещи научил Чанбин. — Тех, кто из Города, узнать легко. В них характер. Стержень. Ещё бы, для нас Твари — пугающая сказка. Родители бежали, когда они только вылезли, вот нам и повезло не видеть тех ужасов. Только разрушения остались и это, — Чанбин обводит рукой местность, — бедность. Простецкая жизнь. А Город — другой. Там с Тварями сражались каждый день. Марк выступил против… И Чжинен тоже. Чанбин много рассказывал Хенджину. И он восхищался Чжиненом, как если бы тот был олицетворением божества. Только в Новом времени никто не верил в богов. Под описание горожан Чонин не подходил. Мягкий. Он не мог участвовать в сражениях с Тварями ещё и потому, что юный совсем. — Он точно не из Города, — резюмирует Хенджин. — И лицо у него такое…словно в нем что-то волшебное. Может, он принц? Со слов Хенджина посмеиваются. — Ты у Джисони сказкам научился верить? Минхо позволяет Хенджину прятать смущенную улыбку в вороте своего свитера. А Хан крутится по сторонам и приговаривает: — Вот Чанбин бы точно сказал откуда Чонин родом! В уютном домике воцаряется тишина, полная воспоминаний. Чанбин ушел в Город первым. Привязался к Охотникам, уговорил провести. Собрал в рюкзак все, что было: немного денег, оружие. Теплые вещи раздал — в Городе нет зимы, а тащить с собой лишнее только замедлит путь. На дно сумки и в нагрудный карман уложил несколько рисунков Джисона. Чан похлопывает Хана по плечу. Знает, что с уходом Чанбина, у Джисона забрали часть жизни. Той, в которой Чанбин — его самый лучший человек, — рядом. Хан грезит Городом, чтобы отыскать там Чанбина. Чонин всю историю слушает широко распахнув глаза. Внимает, как ребенок. Он сидит у Чана на коленях, свернувшись калачиком, прирученный, в полной безопасности, и только дёргает носом на далёкий шум. О себе Чонин говорит немного: — Помню высокие стены. Расписанные узорами и завещанные картинами. Я думаю, меня Охотники вырастили. Иначе откуда столько статуэток и картин? Они все старыми мастерами сделаны. Сейчас так не рисуют. Жили мы где придется и много переезжали. Я достаточно дорог знаю. Только к вам сюда тяжело попасть. Я и сам оказался случайно — потерялся. По дороге напали и я долго бежал, пока не оказался в лесу. Замёрз сильно и хорошо, что Чан меня к себе пустил. Чан только отмахивается: ничего такого не сделал, пустил бы любого нуждающегося. Но и благодарность Чонина не на словах. В лес они идут вместе. Чонин обычно позволяет Чану приветствовать лес по своему обычаю, а потом становится посреди небольших полян, у перекрестка троп и в немой белой тишине тянет воздух на полную грудь. У Чонина свое общение с лесом и там уже Чан не влезает. Через минуту-две Чонин хватает за рукав и уверенно сворачивает с тропы. — Идём! Идём скорее, а то уйдет! И каждый раз приводит то к полезным травам, то к птице, а как-то раз даже к диким кабанам. Животных много и Чан прикидывает, что делать. А Чонин сопит в свой пушистый воротник и шепчет: — Вот тот самый старый. Они в лес недавно пришли, им ещё обживаться, Чан. Потомство бы завести. Без молодого кабана никак. Откуда Чонин все знает, он не признается. Но Чан и не слишком распрашивает. Чувствует, что тема запретная и принимает советы и наставления. Убивает только одного старого кабана. Ещё и делится им с Ханом, относит часть Минхо и Хенджину. А через несколько дней Чонин говорит: — Я пока с Хенджином гулял, торговцев встретил. Рассказал им о дорогах, что знал и они мне обещали дёшево продать, если что захочу купить у них. Сходим завтра? Так у Чана появляется новая куртка и перчатки. Чонин настаивает на сапогах. Себе ничего не берет. — Да все ж новое на мне, — отнекивается с улыбкой. — Давай выбирай скорее. Я ещё в лес хочу сегодня. Там есть одно местечко, соберем кое-что вкусное! А то завтра будет не пройти — волки вернутся. С Чонином случается что-то важное. — Он приносит удачу, — замечает Минхо. Чан, как и собирался, утепляет окна и двери, чтобы злой ветер на беспокоил по ночам. Минхо жалуется, что из-за него Хенджин иногда совсем не спит. Ему чудится в злобном вое, что Твари пришли в их селение, что они окружают. А никто не готов: ни оружия толком нет, ни подготовленных к сражению бойцов. — А ещё твой Чонин сказал Хенджини, — Минхо всегда мягко произносит имя, — что пока он здесь, ничего страшного не случится. Чан закрепляет болты. Наглухо забивает щели. Подставляет ладонь — не тянет ли. Он выглядывает через стекло: Чонин с Хенджином играют в снежки, как дети. Счастливые. Носы и щеки красные. Сейчас же прибегут в дом и попросят скорее согреть, дать горячего и пообнимать, а сами засыпят полы снегом, оставят влажные следы. Правда, от Хенджина всегда четкий отпечаток ноги, а у Чонина — слабая волна, размытая по сторонам линия, как если бы лис разметал хвостом. * К тому, что Чонин рядом, Чан привыкает неосознанно. Каждая мелочь забирается под кожу, становится ежедневной привычкой. Завтракать вместе, засыпать за долгим разговором: Чонин описывает все те картины, дома с высокими потолками и расписные стены. Говорит и лезет под теплый бок. Чан обнимает неловко и несмело. Но маленький лис просит заботы, тепла и уюта, а все это в Чане только для Чонина. Запрятано было под плотным слоем старых зимних вещей и теперь — в доме теплеет, — и Чан сбрасывает промозглое отчуждение. Он осторожно целует Чонина в мягкую челку и забирается глубже в его прошлое: — Тебе там одиноко было? Среди тех людей и домов? Вдвоем под одним пледом, а рядом искрит камин — Чан отстроил его недавно. Чонину мало тепла и он подставляет спину и плечи: погладить, пощекотать. А потом стыдливо мокрым носом в шею: — Зато с тобой не одиноко. С Чонином они всегда вместе. В лавку, в лес, гулять с Ханом и слушать его истории о Городе. Джисон переполнен эмоциями, размахивает руками и озирается испуганно: — Месяц назад на соседнее селение волки напали. И сожрали там всех. А вчера на то, что к западу от леса. Такое ощущение, что нас окружают и гонят к Пустоши. Чан хмурится. Хан из тех, кто преувеличивает, но прислушаться к его словам стоит. У Чонина испуг в глазах и Чан успокаивает и его, и Хани. — Два нападения ещё не значит, что нас окружают. Волки нападают, если у них самих есть нечего… Джисон стучит ладонями по столу. Всполошился не на шутку: — Люди хоть и пережили войну с Тварями, а жить с природой не научились. Помнишь, что Чанбин говорил? Что Твари стали Тварями, потому что утратили человечность. Способность понимать и любить. А если и мы не лучше, Чан? И не волки нас жрут, а жадность! — Хани… Чан потирает лоб. Джисон мечется в агонии. Для него каждое слово Чанбина — скрижаль и заповедь. Знал ли Чанбин, что после себя посеет такое безумие? — Волки реальны, — объясняет Чан Джисону. И Чонину заодно, тот слушает, подсев поближе. — И Твари тоже реальны были. Их породило не сознание Чжебома или Марка и Чжинена. Их создали сами люди своим желанием прогресса. — Да, Чан. Но люди создали и жадность, и злобу, и убийство без необходимости. Это они тоже оправдывали прогрессом. А посмотри, где мы сейчас? Все, что мы имеем… — Джисон качает головой. Он собирается с мыслями, и голос его звучит сухо. — Я решил кое-что. Ты ведь слышал о том духе, что может провести через Пустошь в Город? Я попытаюсь его отыскать. А если не смогу, то пойду сам. Я чувствую, что больше не могу оставаться. Мне нужно в Город. И там я найду Чанбина. Джисон уходит, оставляя тяжелое чувство выбора. Останавливать его Чан не станет, но и бросать в этой дороге одного не хочется. Если предложить Хенджину, тот без раздумий пойдет с Ханом. Он на подачках живёт только потому, что выбирать не из чего. А за Хенджином и Минхо последует. Даже вопросов задавать не будет. Он для себя давно решил, как Джисон мучатся не станет, и если уходить, то сразу. — А ты, Чан, пошел бы в Город? Смог бы пройти Пустошь? За окном поднимается ветер, хотя весь день погода была спокойной. По полу скользит слизкий страх. Ветки в окно бьют, угрожая. Чонин потирает щеки, прикрывая лицо руками и Чану чудится, что из темноты на него смотрят два желто-зеленых глаза. * Через два месяца снег впервые начинает таять. Он сходит тонким ручьем вдоль домов, тянется по всему селению оповещая своим журчанием о скорых переменах. Чонин тогда будит Чана среди ночи и, откидывая тонкое одеяло, признается: — Не могу спать. Можно с тобой? Чан гладит по мягким волосам и слушает умиротворенное сопение в плечо. Теперь Чонин может засыпать только с ним. На рассвете с крыши сходит огромный ком и с грохотом падает под двери. Чонин подскакивает и бежит проверять. — Это просто снег, лисёнок. Чан и себе не слишком-то верит, но главное спокойствие Чонина. Тот ведёт носом и трогает пяткой упавшие глыбы. Мотает нечесанной макушкой: — Не просто, Чани. Чонин грустнеет с каждым днём и теперь не только ночами забирается поближе, а стоит Чану присесть, как и Чонин тут как тут: мокрым носом в шею и, наверное, если бы мог, примотал себя веревкой, чтобы уж совсем наверняка. Чан чувствует: скоро расставание.