***
Вернувшись домой, Билл первым делом позвонил Пайнсам. Трубку сняла миссис Пайнс — имени её доктор, хоть разбейся, вспомнить не мог — и тут же принялась жаловаться, что никак не может найти общий язык с сыном. Сначала Билл хотел прервать монотонный словесный поток, но потом рассудил, что услышать мнение другой стороны конфликта было бы не так плохо. От женщины он узнал, что Диппер практически не покидает дома, только ради посещения психотерапевта, ну, и ещё для пробежек, кстати, спасибо, он перестал выглядеть таким болезненным. И что его пациент в естественной среде обитания больше напоминает дикобраза — с какой стороны не подступись, сразу щетинится иглами. В конце концов, миссис Пайнс сама спросила Билла о том, как лучше вести себя с сыном. Терпеливо дожидавшийся момента, Сайфер отозвался давно приготовленным: «Не давите на него». Его тут же осыпали вопросами, а что, собственно говоря, он имеет в виду. Билл закатил глаза и поджал губы, нагло пользуясь тем, что собеседница не имеет возможности за ним наблюдать. Он сам пойдёт на контакт, когда будет готов, миссис Пайнс. «Постарайтесь не быть такой сукой и папашу его о том же попросите», — хотел добавить он и, само собой, не добавил. Но, как ни странно, разговор не оставил неприятного осадка. Обычная проблема взаимоотношений родителей и детей — родители хотят помочь, но не знают, как, а дети не считают нужным им это сообщить. Только шипят злобно из тёмного уголка, в который забились, и, судя по всему, сами не особо-то в курсе, чего им надо. Звонок бывшему однокурснику получился совсем коротким. После вежливого расшаркивания на тему «ну, как твои дела, дружище», Билл сразу перешёл к делу и попросил встретиться. Питер не стал задавать вопросов. Назначил встречу через день, в какой-то дешёвой забегаловке в центре города. Откуда у коммерчески успешного психиатра взялась любовь к подобного рода заведениям, Билл, распахивая дверь непрезентабельного сетевого кафе, даже представить не мог. Питер опаздывал, как, в общем-то, и всегда. За это время Сайфер успел заказать себе пива и опустошить кружку почти до дна. К тому времени, как Питер Роуз появился в дверях кафе, Билл окончательно ушёл в себя, пытаясь придумать достаточно ёмкие и краткие формулировки. Разумеется, не придумал. После коротких приветствий и обмена рукопожатиями, Роуз скептически уставился на почти пустую пивную кружку и приподнял бровь. — Пиво в середине дня? Надеюсь, у тебя не с алкоголем проблемы? — Если бы не смешливые искорки, застывшие в водянисто-голубых глазах, Билл обязательно ответил бы что-нибудь очень ехидное. — С алкоголем у меня только радости, — усмехнулся мужчина и подтолкнул собеседнику забытое на столе меню. — Ты всё ещё считаешь меня другом? — Поинтересовался Питер и, дождавшись кивка, сказал: — Тогда давай сразу к делу. — У меня профессиональное выгорание в самом, прости за каламбур, разгаре. Я ненавижу всех своих пациентов. Не так давно ко мне обратился подросток, семнадцать лет, ну, точнее обратились его родители, попытка самоубийства, остальное не так важно. Вот его не ненавижу, представляешь? — Роуз многозначительно хмыкнул. Биллу пришлось прервать свою речь, так как подошла официантка. Питер заказал себе чай, и, когда девушка упорхнула к другому столику, махнул рукой, мол, продолжай. — Мне очень хочется помочь мальчишке, но я чувствую, что могу выйти за этические границы отношений с пациентом. Что посоветуешь? Питер задумчиво повертел в руках зубочистку, повздыхал, и, наконец, высказался: — Билл, понимаешь, ты сейчас в том возрасте, когда большинство людей обзаводятся семьёй... — Хочешь сказать, у меня к нему отцовские чувства? — Может, и так. Не самое худшее в твоей ситуации. Билл кивнул, облегчённо выдохнув. Такое объяснение происходящего его вполне устраивало. Чая дождались в тишине. Питер о чём-то напряжённо размышлял, Билл наблюдал в окно за голубями. Мерзкие курицы. — Билл, ты же понимаешь, что с таким отношением к пациентам… я имею в виду, ко всем остальным пациентам, работать психотерапевтом… — Не стоит? Я знаю, Питер. Каждые полгода хочу бросить всё и уехать на юг, но всё время откладываю. — Надеешься на чудо? Сайфер только усмехнулся в ответ. В чудеса он не верил с самого раннего детства.***
Ситуация дома менялась разительным образом. Диппер все ещё понятия не имел, что такого Билл мог сказать его родителям, чтобы те прониклись и в самом деле стали куда терпимей прежнего, но изменения были налицо. Дипперу словно дали больше пространства. Снизили давление, с упреков и ожидания непонятно чего перешли на неловкие, но всё же попытки вести нормальный взвешенный диалог. Только первая ступень, до настоящего тепла и грамотно выстроенного контакта им явно было как до Луны пешком, но достигнутого прогресса Дипперу уже хватало с головой. Даже Мейбл, вернувшаяся с выставки с чеками сразу за четыре свои успешно проданные картины, заметила перемены, ещё не выходя из аэропорта. — Я не знаю, что вы им такого сказали, — заявил Диппер на следующем сеансе, — но, в любом случае… Знаете, отец сегодня узнал, что я вернулся к подработке фрилансом. Выдохнул, вдохнул, нахмурился и спросил, делаю ли я это из чувства ответственности или просто хочу чем-то себя занять. На полном серьезе спросил. А когда я сказал, что оба варианта верны, кивнул и просто ушёл. Ни слова больше не сказал, представляете? Я думал, опять кричать будет. Отнимет ноутбук, маму позовёт... — Устало улыбнувшись, парень качнул головой: — Я действительно должен вас поблагодарить. — Вы мне ничего не должны, — немного устало ответил доктор Сайфер. Подобные благодарности от пациентов несколько смущали. Конечно, говорить «спасибо» за работу — нормально и даже естественно, но Билл считал, что не очень-то заслуживает такого отношения. — Должен. — Диппер сказал это очень твёрдо: просто потому, что не шёл на поводу у вежливости, а констатировал факт. Очень значимый лично для него факт, если задуматься. — До вас я был у четырёх специалистов подряд. Вы один сделали куда больше, чем все они вместе взятые. — Вы преувеличиваете, — спокойно возразил Билл и, пока мальчишка не начал спорить, спросил: — Как вы себя чувствуете после отмены того курса препаратов? Диппер с лёгким смущением поерзал на кушетке. — Тошнит реже, — признался он. — Аппетит выровнялся, ну, относительно. Теперь требуется меньше времени, чтобы выспаться, хотя засыпаю тяжелее и больше стал просыпаться по ночам — кошмары снятся, но это ничего. Кажется, сил стало больше. Время от времени ловлю себя в состоянии беспокойного такого возбуждения — будто кофе перепил. И эмоциональный фон неровный, но в целом чувствую себя лучше. — Хорошо, — кивнул Билл и записал: «С пивом потянет». — Можете описать свои кошмары? То, что с Сайфером умалчивать информацию бесполезно, Диппер усвоил ещё в самом начале их знакомства. Ответы доктор вроде бы и клещами не вырывал — но странным образом делал так, что Дипперу самому хотелось все ему рассказать. Но он мог, по крайней мере, рассказывать не все. Приподнимая хитиновый панцирь, не поворачивался кверху брюхом — и пока что такая схема работала на ура. — Иногда что-то совсем абстрактное. Горящие города, конец света, какие-то монстры. Но чаще — тот случай… с Венди. И видео. В деталях, — починенный самим Диппером обогреватель мирно гудел в углу — если бы не он, парня точно потянуло бы попросить тёплый плед. — Удивительно подробные выходят сны. Билл зарисовал в блокнот схематичного чёртика. — У вас случайно не сохранилось фотографий этой девушки? Признание далось через силу. — Прямо сейчас, — буркнул Диппер невнятно. — С собой. Да, сохранились. — Не могли бы вы её достать? Перед тем, как выполнить просьбу, Диппер сказал себе: так надо. Так надо, и это скоро закончится, и так будет правильно — в теории. В конце концов, от него не потребовали ничего сверхъестественного. Фотографию из глубин собственного бумажника он передал доктору, всего на мгновение задержав взгляд. Венди на фото была улыбчивой и чертовски красивой; разумеется, то, что при виде её улыбки на снимке сердце пропустило удар, ни черта не значило. Он по ней не скучает. У него же есть гордость. Билл окинул девицу на фотографии совсем другим взглядом. Красивая, ничего не скажешь — но в улыбке так и сквозило надменное превосходство человека, привыкшего всегда получать желаемое. Нет ничего удивительного в том, что мягкотелый Диппер инстинктивно к ней потянулся. Немного подумав, мужчина схематично перерисовал Венди с фотографии и протянул портрет подростку вместе с набором фломастеров. — Нет желания добавить пару деталей? — Спросил он, улыбнувшись. Забрав рисунок у своего врача, Диппер удивленно дернул плечом: — Красиво рисуете, — протянул он. И с некоторым сожалением занёс над бумагой фломастер. — Я не совсем понимаю: нужно добавить бытовые элементы, которые вы по незнанию упустили, или нечто более абстрактное? — Всё, что захочешь. Ненавязчивый переход на «ты» вызвал у Диппера слабую улыбку. Он чуть задумался, глядя на портрет, а потом не слишком мастерски изобразил на волосах бурую ушанку. Добавил зелени в глаза, рыжину в волосы, ухмылку сделал шире, немного кривой, заострил линии носа и челюсти. Небольшой шрам на шее. Фоном — густой частокол людей. Прочее на ум шло слабо. Диппер нарисовал закинутый на плечо топор как неизменный атрибут юной Венди, что он видел на фотографиях — топор вписался идеальной деталью, — и, чувствуя, что задание катастрофически завалил, отдал рисунок врачу. — Топор? — Немного удивлённо спросил Билл. — Что вы хотели этим сказать? — Она приехала из Орегона. Семья, если можно так выразиться, потомственные лесорубы. Говорила, топором научилась пользоваться раньше, чем плавать или кататься на велосипеде, — Диппер пожал плечами. — Мы с ней часто над этим смеялись. — Понятно, — Билл взял следующий лист и снова изобразил девушку, немного изменив выражение лица. Теперь Венди была чуть больше похожа на ту особу, что он увидел на фотографии. — Не могли бы вы повторить? На этот раз дополнительных штрихов получилось ещё меньше. Фон — люди, оживленная улица ли, или комната, красивая шея, несдержанная ухмылка. На Венди рубашка, фланелевая и мягкая, взамен простого топа с фотографии. Диппер помнил с невероятной четкостью: как путался в пальцах, расстегивая ряд пуговиц, и как обводил ладонями точеную талию. И как целовал, сбиваясь от острого, почти болезненного возбуждения, небольшую грудь над чашечкой простого тканевого лифчика. И как руки куда более умелые стащили с него штаны — он тогда едва не чокнулся от выжидательного восторга. Смотрел Венди в глаза и чувствовал себя настолько счастливым, что если бы ему в тот момент приставили к виску дуло пистолета и предложили отойти в мир иной, он бы не задумываясь согласился, потому что верил - ничего подобного ему больше в жизни не испытать. Наивный дурак. На мгновение ему показалось, что Венди с рисунка изобразила ему ту самую зазывную улыбку. — Простите, — Диппер отстранил от себя лист бумаги так спешно, будто тот вдруг загорелся. — Извините, не могу. — Вы не должны извиняться, — тут же ответил доктор. Возможно, он поторопился, и подросток ещё не готов посмотреть своей обиде в глаза. Это всего лишь четвёртый сеанс, в конце концов. Билл немного подождал, пока пациент приведёт разом сорвавшееся дыхание в порядок, взялся за следующий лист и набросал уже не Венди, а ту безликую массу людей, которую Диппер оба раза изобразил позади девушки, оставив место для неё самой. Человечкам пририсовал очень условные телефоны. — И заставлять себя тоже не должны. Если не можете, отложим это до лучших времён. На сей раз фантазия, уже подначенная двумя попытками, сработала слёту. Это выглядело откровенно убого: фломастер выпал из дрогнувших пальцев, некрасивой гримасой искривило рот. К горлу подкатила тошнота, и все это произошло за пару секунд, не больше: Дипперу нужно было только представить. Да и представлять толком не пришлось. Картинка услужливо встала перед глазами сама собой. У каждого из схематичных людей на рисунке было реальное, месяцами знакомое Дипперу лицо. В конце концов, каждого из них он считал если не своим другом, то приятелем так точно. И Венди. Его Венди. На полгода его — как он наивно верил. Обида скрутила внутренности страшной горечью. Фотография все ещё лежала на столике между двумя креслами. Венди улыбалась, Диппер плакал, но догадывался об этом только потому, что перед глазами поплыло, а лицо позорно залило чем-то горячим и мокрым. Ненавидеть легко, но ненависть выматывает — от неё устаешь, если ненавидишь неправильно. Обиды в Диппере было много. Подсунутый стакан воды он слабо оттолкнул, закрывая лицо руками. Кажется, он что-то говорил, но в жутковатых завываниях было не разобрать ни слова. Если Билл и рассчитывал на какую-то реакцию, то не настолько яркую. Но в том, что Диппера прорвало с такой силой, в принципе, не было ничего удивительного. Все четыре предыдущих врача пытались достучаться до этой самой подавленной обиды. Биллу упрямый пациент достался уже «средней прожарки». На пятнадцатой минуте истерика кончилась, оставив после себя хорошо знакомое чувство опустошенности. Будто вспороли грудь, вытряхнули внутреннее содержимое и заштопали; раны не было, а пустота осталась. Стакан, предусмотрительно оставленный на подлокотнике, мальчишка схватил сам, давясь, выпил попавшую под руку воду, ещё с минуту, неровно дыша, смотрел в пол. Сил на последовательный стыд не осталось, так что он прошелестел только: — Простите. Я вам эксперимент сорвал, да? Смеяться было определённо не самым адекватным решением, но Билл никогда не умел сдерживать приступы веселья. — Диппер, со всем уважением… Вы действительно посчитали, что я провожу над вами эксперимент? Диппер поднял на врача непонимающий и все ещё воспалённый взгляд и почувствовал себя откровенно потерянным. Над чем доктор смеялся? Над ним? В который раз к горлу подкатил комок. Диппер ссутулился, забился на кушетку поглубже и, игнорируя внутренний голос, очень похоже на Венди тянущий: «А я-то думала, большим слабаком и нытиком быть нельзя. Смотреть тошно», — тупо и очень тихо повторил: — Простите. — Вам не стоит извиняться, — ответил мужчина. — Я смеялся не над вами. Посмотрите сюда, — Билл подцепил со стола отложенные рисунки вместе с фотографией и разложил перед Диппером по порядку. Сначала — фото, затем первый и второй рисунки, и самым последним тот, который был всё ещё влажным от слёз. Линии расплывались, но общий контур проглядывал вполне ясно. И был очень далёк от образа с фотографии. Диппер немного недоуменно разглядывал бумажки на столе, перевёл взгляд на доктора и приподнял брови, прося объяснений. Сайфер убрал две средних картинки и оставил только первую и четвёртую. Поймал затравленный взгляд, постарался улыбнуться как можно мягче, на полпути оставил эту затею, потому что подросток снова попытался мимикрировать под искусственное деревце в углу. — Девушка на этой фотографии и девушка на этом вашем рисунке — один и тот же человек. — Она была не такой, — Диппер отвёл взгляд — сил смотреть на Венди не находилось. — Я понимаю, правда. Просто всё это время та Венди, которую я знал, ни за что бы не стала… — Он осёкся, мотнул головой и закончил все так же негромко: — Я уже нашёл ей с пару десятков оправданий. И продолжаю находить. Знаю, что нельзя, но она как будто оставила после себя пробоину, а сам я заткнуть её не могу. Меня не хватает. И я вроде бы не скучаю по ней — даже видеть не хочу, но знаю: если бы она пришла и сказала, что хочет все вернуть, — Диппер снова взялся, чтобы занять руки, за пустой стакан, — я бы, наверное, согласился. Или нет. Не могу представить. Но точно задумался бы — и черт его знает, что бы решил. Очень мерзко это понимать. Билл убрал фотографию, машинально убирая её во внутренний карман пиджака. — А что, если с самого начала существовала только эта Венди? — Слёзы подсохли и теперь, без солёных луж на бумаге, на окружающих равнодушно взирала даже в таком исполнении симпатичная девица с неприятной, ледяной усмешкой. Диппер кивнул, соглашаясь исключительно через силу. — У вас случайно нет ванной комнаты? — Он огляделся, подмечая простую дверь у противоположной стены. — Обыкновенная раковина подойдёт. — Как раз там, куда вы смотрите, — улыбнулся Билл. — Спасибо, — Диппер благодарно кивнул и скрылся за дверью. Там, в небольшой уборной с раковиной и небольшим зеркалом над ней, провёл не меньше семи минут. Заторможенно пялился на своё отражение, опухшее от слез, абсолютно невежливо и наверняка на все приёмное помещение сморкался и умывался ледяной водой. Под конец, психанув, засунул всю голову под включённый кран. Салфетками вытер лицо и в приемную вернулся со сплошь мокрыми волосами, зато — значительно посвежевший. И, главное, пришедший в себя и потому смущенный сверх всякой меры. Какой это по счёту приём? Четвёртый? Закатывать истерики перед Биллом, очевидно, превращалось в его маленькую традицию. Страшно даже подумать, какого мнения о нем был доктор. — Вы не простынете? — Спросил Билл, немного поражённый, как эта субтильная тушка может издавать такие звуки. — Как показывает практика, я неубиваемый, — ответил Диппер. Предпринял мужественную попытку улыбнуться и тут же тоненько, совсем немужественно чихнул. А затем — ещё раз. И только после третьего чиха, от которого заложило уши, поднял на доктора растерянный взгляд. — Это просто совпадение! — Я принесу полотенце, — усмехнулся Билл и вышел из кабинета. Как вообще сюда приблудились полотенца, ни он, ни секретарша не помнили, но периодически пользовались и, кажется, просто смирились с таинственной находкой. Вернувшись, он, вместо того чтобы передать полотенце Дипперу в руки, накинул на голову. Жест очень панибратский, но, по крайней мере, поможет пациенту снова ощутить себя в своей тарелке. Лишь укутав голову в сухое и тёплое, Диппер осознал, насколько странно происходящее могло выглядеть со стороны. Издал тихий смешок и улыбнулся смущённо: — Спасибо огромное. — Вы чихаете, как котёнок, — улыбнулся Сайфер и спросил уже совсем другим тоном: — Как себя чувствуете? — Вы сговорились с моей сестрой, да? — Страдальчески вопросил Диппер. — Признайтесь, сговорились. Она твердит это уже лет десять, серьезно, у меня не осталось сил спорить. — Возможно, она просто права. Как самочувствие? — Повторил свой вопрос Билл. — Не знаю, — признался Диппер. — Еще не успел понять. Вообще странно выходит: вы заставляете меня думать о том, о чем я думать совсем не хочу. Только вас не получается ненавидеть — так, как это было с прошлыми моими врачами. — "Хотя вы наверняка можете быть куда большим мудаком, в чём я не особо-то сомневаюсь", - хотел сказать Диппер, но добавил, разумеется, другое: — А потом становится легче. Через день или через два, но становится. Не понимаю, почему. — Все психотерапевты используют чёрную магию, — Билл пожал плечами и почти весело усмехнулся. — Дома у меня хранятся куклы-вуду всех пациентов. По ночам достаю их и усаживаю перед аквариумом. Знаете, наблюдение за рыбками здорово успокаивает. — В таком случае, другие мои врачи явно халтурили. Или экономили на аквариумах, — Диппер, не выдержав, рассмеялся негромко и быстро стих. — И что, соблазна злоупотребить иголками не появляется? — Нет, — спокойно соврал Билл. Подумав, соврал ещё немного: — По крайней мере, не на пациентах. — Свежо предание, да верится… — Диппер осёкся. — Чёрт, извините. Опять лезу не в своё дело, просто вы, ну, не такой, как ваши коллеги. Наверное, поэтому с вами и хочется говорить. — Спасибо, конечно, на добром слове… — «Я тебе нравлюсь только потому, что ты чувствуешь во мне такого же пришибленного лузера». — К слову, наш сеанс окончен. Диппер осторожно кивнул и слез с кушетки. После истерики, что он устроил, внутри до сих пор было пусто, холодно и как-то звонко. Легко в этой пустоте — оставалось только надеяться, что чуть позже лёгкость перетечёт в эмоциональную плоскость. Полотенце с головы он стащил и взвесил, потяжелевшее, в руке. Перед доктором стало неловко. — Я постираю и занесу в понедельник утром, — предложил Диппер. — Если вам будет удобно. — Приносите лучше в пятницу. Вы не настолько близко живёте, а пациентам полотенца, как правило, не очень нужны. — Сайфер усмехнулся. — Полагаю, вы сегодня домой? — Так и сделаю. Спасибо большое, — Свернув полотенце, Диппер на пробу коснулся волос. Те все ещё были сырыми, но порядком подсохли — можно было соваться на улицу без боязни подхватить простуду. Даже жаль, что сказать «спасибо» ещё раз было бы странно в край. — Да, я домой. — Подвезти? — Ухмыльнулся Билл. «Ты — несовершеннолетний, сеанс — вечерний, город — большой, район — не самый респектабельный. Не по доброте душевной, парень. Ни в коем случае». — Мне по пути, как вы могли заметить. Ухмылки у доктора были совершенно особенными. Сокрушительный и опасный вид обаяния — этого человека хотелось не только слушать. За ним хотелось идти, так что Диппер даже бороться с собой не стал. Тем более что с практической точки зрения выгода была налицо. Благодарно улыбнулся и согласился, а сам подумал: как же чертовски жаль, что из них с Биллом не выйдет настоящих друзей. Какая к черту может быть дружба, когда один общается со вторым только потому, что тот ему платит, а второй считает себя откровенно неподходящим для дружбы объектом.