Pale

Им по пять лет каждому, их взгляды на мир только начинали формироваться, а из увлечений было только фантазирование. Йен улыбался и отводил взгляд в сторону. Дождь усилился, а Эйб не мог прекратить смотреть на него. Эйб знает, что этого не забудет. Он запоминает очень много, почти всё, что связано с Йеном. Йен был красивым и добрым. Не очень часто улыбался и еще реже смеялся, но всегда помогал, если нужно. В Йене было что-то прекрасное, и это что-то завораживало, поглощало, не давая обратить внимание на кого-либо другого. — Как ты думаешь, когда прекратится дождь? — Йен поднял голову, вглядываясь в серые тучи на небе. Белый световой блик ослепил Эйба на миг, а потом послышались раскаты грома в небе. Йен вцепился в его руку. Эйб помнил, как сильно он боится грозы, Эйб и сам трусил, но какое там. Кто защитит Йена, если сам Эйб будет бояться? — Идём, — он сжал руку Йена в ответ так же крепко, и они побежали дальше, забегая под остановку, уже успевшие промокнуть до нитки. Еще у Йена были нежные маленькие ладошки, которые он стер, когда упал, до того, как мелкий моросняк превратился в ливень. — Сильно ударился? — Эйб присел рядом, опустившись на лавку. Капли барабанили, разбиваясь о прозрачную преграду над их головой. — Ага, — просопел он и, шмыгнув носом, провел тыльной стороной пораненной ладони по щеке, вытирая влажный след от капель, попавших на лицо. Они познакомились совсем недавно, как, но им казалось, будто они знакомы с рождения. Им никогда не надоедало играть вместе. Они прекратили общаться с другими детьми, им хватало компании друг друга. Были и ссоры, конечно. Во время одной из них Эйб закопал фигурку любимого супергероя Йена в песочнице, и тот до вечера рылся в песке, стараясь отыскать ее, но так и не нашел. На следующий день под его дверью лежала фигурка Эйба. Дождь усилился. Они побежали, схватившись за руки, шлепая по лужам на мокром асфальте. Йен бежал рядом, а когда они остановились, он, даже не отдышавшись как следует, четко выговорил серьезным, смешанным с хриплым кашлем, голосом: — С тобой мне не страшно вовсе, — неожиданно. И важно. Наверное, самое нежное признание в том, что тебе важен человек, которое можно услышать от пятилетнего ребенка. Это значит, что когда ты рядом, ему не страшны монстры, которые находятся во тьме. Это —доверие. — Правда? Совсем-совсем? — удивился Эйб. — Правда, — ответил Йен, кивнув головой. — А у тебя есть какая-нибудь мечта? — неожиданно спросил он. — Да, — сказал Эйб. — Хочу ходить по воде, — сначала Йен удивился: обычно все хотели уметь летать или быть сильными, чтобы поднимать огромные валуны и разбивать их ударом кулака. Но его друг не такой как все, а, значит, и желания у него не такие, как у всех. Йен пнул ногой камешек, а потом до него дошло, что мечта друга вполне реальна: — Лед, — Эйб в непонимании уставился на Йена. — Лед — это же вода? Тогда он узнал о фигурном катании, и это вдохновило Эйба. Он с месяц упрашивал родителей отвести его на эту секцию. Потом пришлось ждать еще год, потому что детей брали только с шести лет. Но он с огромным удовольствием после двух первых тренировок затянул слабо сопротивляющегося Йена с собой на лед. Спустя время тот и сам втянулся: это было интереснее, чем сидеть в песочнице с остальными детьми и плакать из-за сломанных куличиков. Со временем это перестало быть веселым времяпровождением. В тот момент, когда Эйб упал и сломал руку. В тот момент, когда начались первые серьезные состязания. В тот момент, когда Эйб впервые проиграл. Йен никогда не участвовал в соревнованиях: это было неинтересно. Однако тренер-таки уболтал его. «Всего разочек. Вот увидишь, тебе понравится! Ты не можешь говорить, что не любишь это, ни разу не попробовав». Первая победа Йена и первый проигрыш Эйба. Обиднее всего то, что Эйб из кожи вон лез, чтобы быть лучшим, растворялся в спорте. А Йен не приложил никаких усилий. Просто катался где-то в другой части катка, и все. Эйб стремился. У Йена получалось. Они выросли, обиды забывались. Эйб стал уделять больше времени обучению, а Йен плыл по течению, потому что смысла что-то менять и меняться самому особо не было.

~

Пары кончились незаметно быстро, и Йен заскочил в кафе поблизости. Присел за свободный столик у окна, доставая из сумки планшет, чтобы — о, боже, — посидеть в инстаграме. Потягивая латте и уткнувшись в экран, он фыркал, когда кто-то публиковал сопливые фотографии со своей второй половинкой. Сердечки под фотографиями были такие же красные, как и глаза Йена, не спавшего сегодня ночью. Кто-то оказался рядом совершенно неожиданно: — Хэ-эй, Йен, — и этот кто-то положил руку Йену на плечо, и тот машинально стряхнул ее. Экран потух. Финн, стоящий позади, присел на мягкое сидение напротив Йена. Йен с трудом вспомнил имя парня. — Что-то хотел? — снимая блокировку, спросил Йен, даже не здороваясь. Общаться с чуваком-который-знал-его-друга было слегка странно. И дело не в том, что сам Йен не знал, о чем с ним говорить — желания общаться не было. Парень, обучающийся в университете напротив кофейни, кажется, на юриста, притупил взгляд и спросил: — Что нового? — и эта глупая улыбка, которая по идее должна располагать к себе. — Ничего, — кратко бросил Йен, глядя на новую фотографию одногруппника, где он обнимает другого такого же идиота; выражения их лиц были настолько глупы, что Йен тоже скривился в гримасе. — Совсем-совсем? — не отставал Финн. — Зачет по экономике сдал. — Как учишься, кстати? — Заказывать что-нибудь будете? — подошедшая официантка и Финн задали свои вопросы одновременно. — Еще один средний латте, — пробубнил Йен. — Эспрессо, пожалуйста. Тоже средний. — Это все? — она отвлеклась от записи заказа в блокноте. — Пожалуй, да, — сказал Финн. Когда девушка ушла, негромко стуча каблуками по полу, Финн достал телефон. — Ну, так, — он провел пальцем по дисплею, — как учишься-то? — Нормально, — Йен чувствовал себя некомфортно поблизости от этого парня; он выглядел слишком дружелюбным, что-то тут не так. Вот только бы понять, где закопана свинья. — Ой, — он взглянул на смартфон еще раз, — мне уже пора, — убрал телефон в карман. Финн поднялся с грацией коровы, задевая бедром столик. Остатки недопитого кофе из бумажного стакана пролились на белые штаны Йена, несколько капель попало на планшет, который был откинут в сторону. Йен пытался спасти штаны, матерясь и убирая влагу бумажными салфетками. Со стороны выглядит забавно, он в этом уверен. — Черт, извини, — неплохо Финну удается изображать сожаление. — Блин. Я лучше пойду, ладно? Давай, — Финн попытался положить руку на плечо Йену, но решив, что лучше не стоит, убрал ее, — пока. Грин не попрощался; звук колокольчика около двери раздражающе зазвенел. Заскочить домой за новыми штанами времени не было, потому что Йен проторчал в забегаловке достаточно долго. До метро пришлось идти в тех же самых грязных штанах с подозрительно желтым пятном на паховой области. Для Грина, не особо любящего прикосновения незнакомцев, поездка в заполненном метро была неприятной, а настроение с отметки «паршиво» перекочевало на «ненавижу». Еще это пятно расплылось и стало просто огромным, привлекая к себе внимание. На Йена смотрели как на душевнобольного. Он выпрыгнул из вагона и быстрым шагом устремился к зданию спортивного комплекса, находившееся за поворотом, перед которым располагался выход из метро. Лед был гладким, движения, выверенные до точности из-за каждодневных тренировок, и все равно Йен был движим одними инстинктами, тело само двигалось в такт музыке, а разум отдыхал. Думать в последнее время стало неприятно: слишком много лишних мыслей лезло в голову, вытесняя то, о чем действительно стоило поразмыслить. Развил скорость, совершил прыжок, сделал скорый разворот и все — с закрытыми глазами, чтобы не стошнило. Чтобы голова не пошла кругом, чтобы не упасть, как вчера (хотя упал он как раз из-за того, что ничего не видел). Йен скользнул вперёд, поставил левую ногу на зубец и оттолкнулся правой, совершая циркуль и вырезая лезвием круг. Тело вытянулось, движимое музыкой, перешло в вертикальное вращение. Йен перенес вес с кончиков пальцев на носочки, чтобы стоять на льду увереннее, и скрестил лодыжки. Желание совершенствоваться оттесняло всё и всех. Йен прикрыл глаза и оттолкнулся, выгнул спину и протянул руки назад, совершая лебеду. Остановился, замерев на месте. Сорвался, набирая дикую скорость, двигаясь по прямой линии. — Стой, Йен! Не смей! — орал тренер, но музыка глушила его крики. Йен ничего не сломает, не упадет, не получит травму. Потому что сможет. Сейчас. Тройной аксель получился кривым, с задержкой, неправильным. Зато Йен приземлился на левую ногу и, двигаясь спиной вперед, перенес вес уже на обе. Но не упал. — Йен, немедленно слазь с катка! Ты наказан, никаких тренировок! Я отстраняю тебя, чтобы… — Йен не слушал. Йен двигался. В груди защемило, все-таки страшно упасть и раздробить коленную чашечку, выйти из большого спорта. Причитания тренера Йен пропускал мимо ушей, с кислой миной срывая коньки с ног, а после вылетая с зала, желая уйти куда-нибудь в другое место. И никто не остановит, потому что сегодня Эйб сидел в квартире с температурой, кашлял и не физически не смог бы вцепиться в плечи, сказать «остынь» и усадить на место. Вообще под маской невозмутимости можно скрыть все. Свои эмоции, свои чувства, самого себя. А потом умирать понемногу из-за накопившихся чувств. Все чаще хотелось отформатировать свою жизнь, желательно вместе с собой. Почему-то сил хватало на то, чтобы закрыть глаза в буквальном смысле и опуститься на пол под ногами. Все чаще Йен чувствовал себя цветком — ромашкой, на которую всем плевать, но на которую изредка могли обратить внимание и сорвать ради того, чтобы погадать ради развлечения, а после брезгливо откинуть от себя, когда останется один несорванный лепесток и повисшее в воздухе «не любит». Вечером невозмутимость треснет, выпуская уродливую слабость, которая впилась в кости глубоко внутри, не желая отпускать. И Йен опустится на кровать, сгребая одеяло в бесформенную кучу. Уткнется носом в подушку и позволит себе взахлеб рыдать. Потому что больно. Так физически и сладко тянуще во всем теле больно. Этой ночью от себя станет особенно мерзко. Йену было стыдно перед собой. Было стыдно жить. Он переоделся, нервно стаскивая одежду и запихивая ее в сумку. Пара вещей выпала из нее, когда он нагнулся, чтобы зашнуровать кроссовки, Йен яростно затолкал их внутрь сумки и вжикнул замком на молнии. Собственно говоря, по меркам мегаполиса дорога от спортивного комплекса до съемной квартиры, которую Йен снимал с Эйбом на пару, занимала мало времени — минут двадцать. Когда он подносил ключи к замку, а после перешагнул порог квартиры, телефон завибрировал. Грин нервно вцепился в него, проверяя оповещения. @garygrayhoo.od упомянул Вас в комментарии. Йен открыл инстаграм, и высветилась фотография, где он, глядя почти в объектив, вытирал салфеткой пролитый кофе. — Да ладно? — задал риторический вопрос вслух. В комментариях под фото были глупые смайлики вперемешку с «ха-ха» и «ору». @garygrayhoo.od А это разве не @ian.gre.en19? @duncan.m.s.k22 @garygrayhoo.od бляя. Нахер? @rrfinn102 @duncan.m.s.k22 у него же теперь появится уведомление? Первая мысль: «Бред». А вторая: «Как он не заметил?» На фотографии собралось порядка двух тысяч лайков. Какой недоразвитый додумался? На профиле было семь-и-две тысячи подписчиков. На главной фотографии стоял персонаж из какого-то мультсериала. В личной информации значилось, что — Йен не побоится этого слова, — обладателя аккаунта звали Дункан Бишоп. Ему двадцать два года, а учится он в университете недалеко от Йена, а значит, и от здешней кофейни тоже. Это же какой должен стукнуть в голову бзик, чтобы вот так взять и запечатлеть на фотографии незнакомого человека, а потом выставить в свой профиль? Аккаунт имел двести с чем-то публикаций. Часть — это селфи с друзьями или профессиональные фото Дункана, сделанные фотографом. Конкретно каким, было указано в описании под фото. Часть — это красивые фоны природы, пейзажей, домов. Остальное — фотографии его кошки, он на катке, он с клюшкой, он играет в хоккей и… фотки с Йеном. Из любопытства Грин пролистал вниз, выискивая самую раннюю публикацию с собой, и, найдя таковую, выяснил, что сделана она около месяца назад. В магазине сладостей. Значит, Дункан сталкерил его около тридцати дней. Теперь Йен знал: часть проблем в его жизни абсолютно точно была связана с инстаграмом. Он не был помешанным на современных социальных сетях, зато очень помешанным на фигурном катании. У него имелся фейсбук для общения с одногруппниками (сообщения от которых успешно игнорировались, а дата последнего появления на страничке была отмечена, как месяц назад) и простое приложение iMesseges в телефоне, чтобы поддерживать контакт в виде коротких переписок с родителями и, изредка, с преподавателями. Йен помнил точные месяц и дату, когда под уговоры Эйба скачивал обновленный инстаграм. А потом это: «Ого! Не думал, что ты все-таки решишь зарегаться!» — хотелось отвесить другу детства оплеуху. Йен Грин был весьма недурен собой, но не считал это весовым поводом делать глупые селфи на фоне всевозможных зданий и как помешанному заливать их в инсту, скролля ленту обновлений. Но все-таки, почему хотя бы иногда не просматривать идиотские фотки своих одногруппников и знакомых, оставляя в комментариях под ними колкие гадости?