Favorite Worst Nightmare

— Детка, ты на всех так пялишься — или только на тех, кто нравится? — бармен за стойкой выглядит абсолютно трезвым, и Гена не может не хмыкнуть в ответ, потому что единственное, на что он действительно пялился все последние десять минут, — это его руки (да у тебя талант разливать джин-тоник, чувак) и тот-блядский-урод-за-моей-спиной-отъебись-ты-меня-заебал, — я Олег, если тебе ещё не сказали, — парень скалит зубы в красивой усмешке а-ля все секс-символы кинематографа сразу, и Гена думает, что ему пиздец (когда это тебя останавливало?), — кстати, охуенная улыбка, тебе говорили? — На тех, кто нравится, — не скрывая своей симпатии, медленно тянет он четыре слова и что-то очень вяжущее из харрикейна в ладони; оборачивается больше наудачу, чем правда надеясь поймать на себе взгляд Никиты, и долго крутит на языке слово «нравится», когда всё-таки ловит (трахался с Эмили, говоришь? Ну так трахайся дальше, котёнок), — Гена. Назовёшь «кисой» — пойдёшь нахуй, — невзначай озвучивает границы флирта он и нарочно касается пальцев Олега, забирая из них очередной кусок стекла с разбавленной алкоголем содовой (только не заставляй меня пожалеть), — кстати, улыбка — вторая по счёту охуенная вещь, которую я могу сделать ртом, — Гена послушно тянет уголки губ к четырнадцатой паре зубов в ответ на комплимент, запивая четвёртым коктейлем остаток мыслей об Алфи: теперь можно и не закусывать — честное слово, спасибо. — Назовёшь «папочкой» — пойдёшь на хуй, — слишком быстро находится с ответом Олег (в какой-то момент Гене почти начинает казаться, что без толстых стёкол ужасно идущих Олегу очков от него самого вряд ли осталось бы что-то больше, чем блядская куча пепла — или блядская лужа на барной стойке — давайте без шуток про трубы), — а твой бывший, похоже, тот ещё идиот, раз проебал такую крошку, — парень негромко говорит это Гене на ухо, стоит тому только в очередной раз обернуться назад, ища Никиту в толпе каких-то слишком красивых девушек (смотри, меня клеит тридцатилетний красавчик), — хочешь, заставлю его пожалеть? — Хочу, — заканчивая тягучий «Лонг-Айленд», пьяно смеётся Гена, поворачивая голову обратно и чуть не проехавшись зубами по скуле Олега (рано, ей-богу, рано); Олег выглядит жутко красивым, и сложно не сомневаться в том, что голова гипнотически (hypnotic taking over me) кружится только от алкоголя (минуту назад он ещё думал том, как его бесят настолько самоуверенное мудло), — попроси сделать музыку громче, не хочу слышать его нытьё, — это, конечно, ужасно паршивая ложь, потому что на самом деле Никите, скорее всего, западло — всё равно ты меня проебал (раньше надо было подходить). — Хорошо, дарлинг. Тогда ложись головой на стойку — и постарайся не дышать, — Олег легко целует Гену где-то за ухом, просит худощаво-долговязого диджея включить что-нибудь наподобие «может, нам стоит остановиться (потерять контроль)?» с мечтами о Сен-Тропе и бесплатных напитках — и ловко вспрыгивает коленями на взбитую лаком миллиардом стаканов столешницу, в самом деле играя на публику (где-то полторы дюжины городских красоток пополам с загорелыми сёрферами с белыми от солнца патлами одобрительно улюлюкают в ответ начинающемуся шоу); Гена затылком лежит у него на джинсах, — третья охуенная вещь, которую ты сможешь сделать ртом сейчас, — не глотать, пока я тебя не поцелую, — чертовски будничным тоном произносит он, успокаивающе ероша ладонью волосы у Гены на затылке и довольно-таки невменяемо улыбаясь зрителям (нахуй правила безопасности, нахуй белые полотенца и простыни, мы же вроде не школьники, верно? дяденька, мне шестнадцать). — Пиздец руки тёплые, ты случайно не дьявол? — слегка хрипло выдыхает Гена, чувствуя себя настоящей ёбаной нимфеткой (из тех, что подпевают на каждой строчке о королях рок-н-ролла, сигаретах с телефонными номерами и аду на колёсах престижной «Union Pacific» конца шестидесятых прошедшего века) и не понимая, отчего накрыло конкретно — но накрыло конкретно (походу, надолго). — Знаешь, принцы обычно спасают принцесс, а не делают из них драконов, — алкоголь бьёт в виски прежде, чем он успевает это понять; во-вторых, очень хочется наговориться вволю — перед тем, как, наверное, сдохнуть (можешь быть боссом, только не останавливайся — хорошо?). — Заткнись, но не закрывай ротик, малышка, — почти ласково говорит Олег, беря по бутылке в руки и дожидаясь припева (поцелуй меня в губы, держи меня крепко, ты же с Саус-Бич, я могу быть твоей?); зажигалка щёлкает, кажется, слишком громко, и на несколько секунд Гена действительно чувствует себя на все одиннадцать «feels like heaven but literally i’m in hell» из десяти — гори оно, блять, синим пламенем. Когда Олег буквально тушит огонь языком, Гена закрывает глаза и старается не шевелиться (у меня сносит крышу, пока все вокруг продолжают орать (орут продолжать), — не выключайте «Bad Romance») и не задумываться о Никите (так ты со мной не делал); они целуются долго и очень грязно, почти как в порнухе, и Гена не чувствует себя так, будто всё это наяву, но ужасно не хочет, чтобы всё это кончалось, потому что Олег кажется ёбаным гуру полупьяных поцелуев со жжёным виски, больно кусает за губы и бьёт языком по зубам и нёбу, заставляя негромко стонать и лезть руками за голову: господи, я же сдохну сейчас — наконец-то. — Блять. Блять, блять, блять, — очень загнанно матерясь, Гена думает о себе, как о какой-нибудь good girl gone bad — почти минуту не может отдышаться; он медленно слезает со стойки, вытирая ладонью губы и убирая со лба взмокшую однотонную чёлку, первые пару секунд будучи даже не в силах хоть на чём-нибудь сфокусировать взгляд, — кстати, у меня с собой ни цента денег, так что делай со мной что хочешь, — блядский (во всех смыслах) карт-бланш даётся проще недавней пощёчины и давних признаний в любви, а Никита не спешит убивать принца ради дракона — Гена поправляет сбившийся до ключиц ворот толстовки и убеждает себя, что судьба: слушай, принц, дай прокатиться на своём коне — соглашайся, если хочешь поиграть. — Хочешь уйти? — предсказуемо усмехается Олег, вслух объявляя, что концерт окончен; он находит Гену довольно милым — в том смысле, что его хочется прижать к стенке и очень долго не отпускать (надеюсь, твой бывший — не какой-нибудь там Чак Норрис: не хотелось бы его злить). — Могу тебя увезти. На своей новой «Харли». Согласен? — Я спереди, — всё с той же хрипотцой в голосе и нехорошей поволокой в глазах говорит Гена, даже не оборачиваясь, когда Олег тащит его вон из клуба, прося какого-то Джесси подменить себя на полсмены, — блять, так ты серьёзно про мотоцикл, — восхищённо и не совсем адекватно выдыхает он; малолетняя мразь внутри едва не задыхается от вида хромированных ручек и чёрной кожи на размашистом сиденье — господи, я же сдохну (такой большой). Они целуются прямо на мотоцикле, и Олег кладёт руки ему на колени, медленно перебираясь пальцами на бёдра (до сиреневых всполохов утром) и с силой цепляясь зубами за шею (завтра это лиловое блядство будет повсюду); за эту, наверное, вечность Гена очень хорошо успевает понять, что нет ничего хуже, чем смотреть на звёзды во время такого пиздеца, но всё равно совсем не может закрыть глаза: иначе перед зрачками привычно маячит всё тот же Алфи со своими ужасно красивыми руками где-то внизу живота; когда они в очередной раз хрустко сталкиваются зубами, а Олег, кажется, вот-вот достанет языком до ебучих гланд, у Гены в голове без конца крутится ироничное «с языком — только по любви» — Гена шлёт нахуй свои мозги, Никиту и попытки вспомнить, который час, — довезёшь до «Chateau Marmont», милый? Когда Олег заводит малышку Харли, Гена готов поклясться, что точно сломал себе парочку левых рёбер; уже через несколько секунд спидометр в самом деле охуевает от скорости, руки Олега — на его руках, зубы — где-то у шеи (похуй на шлемы, похуй на сраную безопасность), а бёдра больно впиваются в поясницу, и Гена почти кончиками пальцев чувствует, как же блядски его ведёт от сильного ветра в ушах и нереально грязных словечек в свой адрес от парня-за-спиной; несколько раз Олег действительно едва не разъёбывает их к хуям вместе с мотоциклом, но от всплеска адреналина крышу сносит ещё сильнее — к тому моменту, как они добираются до того самого «одного места» (где мой полулюкс?), Гена едва может стоять на ногах и невъебенно беспомощно держит Олега за обе руки, продолжая нести хуйню насчёт его очень красивых волос: правда хочешь ебаться с полуживым и в стельку пьяным безвольным куском мяса? Гена не очень помнит, как забирается на пятый этаж высотки, как пытается долго дышать свежим воздухом в подъезде и как полчаса плещет себе в лицо ледяной водой, после этого всё-таки чувствуя себя несколько протрезвевшим; на телефоне — около дюжины звонков от Полины и ни одного — от Никиты (ты же сам кинул его в чс); когда Олег пристаёт к нему прямо в коридоре, грозя поломать обе лопатки о бетон толстой стенки, Гена (слегка в ахуе от самого себя) начинает довольно-таки убеждённо отбиваться (что я вообще здесь делаю? Пиздец сумбурно, конечно) и в конце концов каким-то хуем выёбывается из квартиры нахуй — Олег орёт ему вслед что-то вроде угроз выебать завтра в баре, но Гена старается (не упасть с лестницы) не выслушивать, надеясь утром не вспомнить ничего из этой ночи (особенно хриплые «папочка» и «заставь меня встать на колени») — ещё одно подтверждение факту о том, что ему ни в коем случае нельзя бухать с красивыми уродами (пошли нахуй вы оба; никаких поцелуев до восемнадцати).