Детство драфвов

Его дрессировка началась в тридцать пять лет. И жизнь превратилась в ад. Это потом, уже будучи взрослым, он понял, зачем это было, но до тех пор в его душе прочно поселилась ненависть, направленная на родителей. Во всём виновата птица. Periparus ater, чёрная синица. Он заметил эту безмятежно чирикающую птаху и довольно долго наблюдал за ней, пока в груди не появилось странное чувство. Он бы не смог подобрать конкретное название этому ощущению. Ему просто казалось, что птица неправильная. И он исправил синицу так, как ему показалось верным. Поймал, сломал крылья и лапы, чтобы не убежала, пока он ходит за ножом, а потом аккуратно взрезал брюшко и разложил кишки вокруг. Немного полюбовавшись, он потерял к исправленной птице интерес и ушёл. Никто не видел, он был в этом абсолютно уверен, и, тем не менее, родители как-то узнали. Когда отец ворвался в его комнату, юный драфв понял, что сейчас будет что-то плохое, и попытался сбежать. Но было уже слишком поздно. Тёмные родичи эльфов довольно живучи. Множественные переломы конечностей и глубокий разрез на животе – вовсе не повод умирать. Но выздоравливал от полученных травм он очень долго, и всё это время его преследовал ужасный запах разлагающейся плоти – родители оставили ту самую птицу рядом с ним, в назидание. Урок был действительно жестоким, но накрепко вбил в мозги ребёнка одну простую мысль: убийства без цели не имеют смысла. Также он усвоил, что, даже если свидетелей нет, надо всё равно проверять, на случай, если они всё-таки есть. И, разумеется, поклялся стать сильнее и уничтожить тех тварей, что посмели с ним так поступить. Но пока что даже думать об убийствах приходилось очень осторожно – на него надели ошейник, символизирующий начало дрессировки и контролирующий поступки. Не страшно. У него будет время спланировать… Деструктивные наклонности драфвов не имеют ничего общего ни с «завистью нежити», ни с весьма странным взглядом дроу на искусство. С точки зрения человеческого менталитета описать ощущение, заставляющее их делать что-либо, что мы назвали бы садизмом или вандализмом, просто невозможно. Поэтому придётся ограничиться понятиями «правильность-неправильность», в принципе, они довольно близки к истине. Но не следует забывать, что на самом деле драфв не исправляет ошибки природы, он подводит природу к некоему общему знаменателю, который известен лишь его безумию. Аркиндык винн’Даплер рос очень тихим и незлобивым ребёнком. Расти он в обычной семье, родители наверняка бы не могли нарадоваться на своё чадо, но его отец и мать были драфвами, а потому чуть ли не каждый день тщательно осматривали окрестности и проверяли еду, чтобы вовремя выявить начало того самого времени. Годы шли, ничего не происходило. Чета винн’Даплеров начинала подумывать о том, чтобы сводить наследника к специалистам, то есть, по сути, сдать на опыты, но всё-таки кое-что случилось. Аркиндык и сам так и не смог вспомнить, как тогда попал в отцовскую лабораторию, но зато то самое ощущение, с которым он смотрел на ряды колб и бутылей с разноцветными жидкостями, преследовало его ещё долго. На самом деле ничего этого нет. Это не было неправильным. Оно просто не существовало. На самом деле жидкость возможна только одна. Он собрал свои пока ещё небольшие магические силёнки и ударил. Стекло разлеталось с радостным звоном, выпуская из своего прозрачного плена самые разные субстанции. Яркие ручейки смешивались между собой с бульканьем и шипением и стекали вниз. Аркиндык стоял и просто смотрел. Всё так, как и есть на самом деле. Никаких несуществующих границ и разделов. Часть истинной жидкости попала ему на лицо, запахло почему-то кислым, справа всё потемнело, мешая смотреть на настоящую жидкость в полной мере. Потом запах кислого стал сильнее, он почувствовал, что окружающий мир как-то странно покачивается, а потом всё потемнело. К счастью, винн’Даплеры успели вытащить сына из лаборатории до того, как кислота окончательно растворила пол комнаты и ноги неудавшегося экспериментатора. Со зрением так не повезло, глаз пришлось восстанавливать практически с нуля. На Аркиндыка надели ошейник и этим ограничились, посчитав, что он наказал себя сам. Они не знали, что маленький драфв не испытывал боли. Иначе обучение с самого начала пошло бы по более жёсткой программе. Деструктивные наклонности проявляются в возрасте тридцати-сорока лет, то есть сразу же после того, как драфв начинает осознавать себя как личность. Если не выбивать их дрессурой, к двумстам дравф превращается в полубезумную деструктивную машину, которая зациклена на устранении своей персональной «неправильности» и не обращает внимания больше ни на что. К пятистам годам ощущение «неправильности» отступает на второй план, давая возможность заняться чем-нибудь другим. Всех это устраивало на протяжении многих поколений. Пока не начали появляться драфвы, выбравшие целью исправления своих сородичей. При устранении одного такого сумасшедшего приходится платить жизнями до пяти здоровых членов общества. Неравноценный обмен. Захваченный своим деструктивизмом драфв превращается в идеальный инструмент разрушения. Инструмент не испытывает боли, не обладает эмоциями и не сдерживается инстинктом самосохранения, что превращает деструктива в очень опасного противника.