Скажи мне "нет"

      Дверь бесшумно закрылась, где-то по коридору звучали шаги Руи. Я лежал на кровати, пытаясь прийти в себя. Мне потребовалось несколько мучительных минут, чтобы осознать случившееся, встать, одеться и спуститься вниз. Делал я это всё на автопилоте. Голова была пуста, как ведро. К тому же, кажется, у меня раньше времени начиналось похмелье. Не думаю, что я знал, для чего пошёл за ним и кинулся его искать. Я понятия не имел, куда Руи может понести. Мне за всё время нашего знакомства приходилось видеть его вспышки раза два или три, и каждый раз его поведение невозможно было предсказать и контролировать: лучшим вариантом было надеть каску, залечь в ближайший окоп и не отсвечивать. Гакта, выдающего истерики с завидной регулярностью, переносить намного легче, поскольку его вспышки — дело уже привычное и даже, в определённой степени, нормальное. Но Руи, флегматичный и спокойный по жизни, взрывается вдруг, и готовым тут быть нельзя. Ну, это как быть готовым к порогу на равнинной реке. Одним словом, я понятия не имел, где он может быть, что он там себе думал, оставляя меня тет-а-тет с повисшими в воздухе словами. И, конечно, у меня в голове не было и намёка на то, что я ему скажу. И — уж тем более — что он мне скажет. Любая баба на его месте уже сломала бы мою голову о пару сковородок, а то и оставила бы кое-где следы зубов… Руи ограничился бегством.

***

      Поиски мои не оказались ни тщетными, ни долгими. Руи я нашёл в баре, возле стойки. Рядом с ним дымилась пепельница и стояла початая бутылка виски. На моё появление он едва отреагировал: быстро взглянул на меня и опустил глаза. В дымном полумраке мне показалось, что что-то блеснуло на его ресницах.       — Руи, — сказал я не своим голосом, садясь рядом с ним.       Он ничего не ответил, потушил окурок в пепельнице и налил себе ещё виски. У меня пересохло и сжалось горло. Мне в жизни не было так погано и так стыдно. Бросив вопросительный взгляд на Руи, излучавшего такое равнодушие, что его можно было бы принять за галлюцинацию, я потянулся за бутылкой и отхлебнул прямо из горла. Горло моё вернулось к жизни, а вот в голове, к сожалению, не прояснилось.       — Прости, — промямлил я по-английски, — я… Прости…       — Заткнись, — оборвал он мои жалкие попытки всё уладить.       Он, наконец, удостоил меня прямым взглядом; в глубине его глаз металось пламя гнева и обиды, но лицо оставалось абсолютно спокойным и равнодушным. Я невольно опустил глаза.       Мы довольно долго молча пили, старательно не глядя друг на друга. Мне было ужасно неловко. Ситуация была хуже некуда! К тому же, я никак не мог выгнать из головы воспоминания о том, что происходило в номере минут пять-десять назад. Гм. Да.       — Одиннадцать ёбаных лет, — вдруг выплюнул он из себя так, словно эти слова жгли ему горло и давались с трудом. — Все эти, мать их, годы я был с тобой. И вот, блядь, приехали! Явился этот гламурный педик, и ты уже стучишь хвостом по полу и капаешь слюнями, как течная сука. Хотя всю жизнь был натуралом! Ха! Этот ублюдок сумел тебя переманить на блядскую тёмную сторону? Ты хоть знаешь, как это выглядит? Ты, мать твою, прыгаешь по его команде, словно грёбаный дрессированный пудель. Ещё немного, и будешь жить в конуре у его дома.       У меня отвисла челюсть. Во-первых, Руи в жизни не выдавал столько слов за один раз. Во-вторых, что он, чёрт возьми, несёт?!       — Так уж и пудель, — пробормотал я, пытаясь прийти в себя.       Он проигнорировал моё замечание и продолжал — не говорить, а гнать. Он говорил без пауз между словами и предложениями, почти не переводя дыхания. Я заметил, что его аж трясёт от нервного возбуждения. Слова летели в меня пулемётной очередью, я едва успевал их услышать, смысл сказанного и вовсе терялся за обилием таких эпитетов и оборотов, что Генри Миллер слопал бы свой «Тропик Рака»* в приступе чёрной зависти, если бы их услышал. Из всего этого потока я сумел уловить только одно: он просто с ума сходил от ревности. Кажется, он только что признался мне в любви. Сказать, что для меня это было новостью, не сказать ничего. Я знал его столько лет и никогда даже предположить не мог такого! Когда он, наконец, выдохся и заткнулся, высказав, видимо, всё, что накипело у него на душе за эти «одиннадцать ёбаных лет», я только смотрел на него, забыв подобрать отвисшую челюсть, и не в силах выдавить из себя ни слова.       Воцарилось молчание. Я бы сказал: неловкое, но это не тот случай. Мне не было неловко, я был ошарашен и шокирован; в голове у меня творился такой хаос, что я рисковал забыть собственное имя. Обрывки мыслей роились в мозгу, отказываясь образовывать хоть что-нибудь цельное. В конце концов я начал кое-что соображать…       — Почему ты молчал?.. — озвучил я первую пришедшую мне в голову более или менее внятную мысль.       Руи кинул на меня взгляд, осушил очередной стакан и пожал плечами.       — Не знаю, — сказал он глухо. — Наверное, потому, что я всегда знал, что ты никогда не скажешь «да». И вообще…       Мы снова надолго замолчали и сидели, старательно не глядя друг на друга. Я так сильно сжал край стойки, что у меня заболели ладони. Вот что я должен делать теперь? Что? Почему, блядь, всё так сложно вдруг стало? Мне мучительно захотелось вернуться в те далёкие времена, когда я перебивался с одного заработка на другой, протирал стаканы в баре и думал, главным образом, о том, как не подохнуть с голоду и не вылететь из страны. Тогда я думал, что у меня проблемы. Нет. Это сейчас у меня проблемы.       — Пиздец, — вырвалось у меня.       Я закрыл лицо руками и судорожно вздохнул. Рука Руи легла мне на плечо и сжала его. Я вспомнил, как когда-то очень давно мы точно так же сидели в баре, и, разговорившись после пары бутылок, я рассказал ему, как мне хреново по разным причинам…       — Прекрати ныть, — сказал он вдруг, убрав руку с моего плеча. — А то по твоему виду можно подумать, что ты схоронил всех друзей и родственников.       — Ну, знаешь ли! — огрызнулся я. — А как бы ты себя повел на моём месте?       — Я бы сказал: «Извини, чувак, но у нас ничего не получится. Давай оставим всё как есть?»       — Тогда зачем был этот душещипательный монолог?       — Это был нервный срыв, — буркнул он.       — А…       Снова пауза. Я попытался прикинуть, что бы я сделал на его месте. Не получилось. Я не мог понять его. Мне никогда не приходилось влюбляться в лучшего друга и скрывать это от него одиннадцать лет или сколько там…       Руи вдруг резким движением поставил стакан и заговорил:       — Но он же… — Он весь напрягся и выпалил на одном дыхании: — Ты ему не нужен. Однажды ему надоест лапать тебя на глазах у изумлённой публики, и он пошлёт тебя куда подальше. А ты… Ты же помешан на нём! Не удивлюсь, если ты держишь его фотографию под подушкой. А ему плевать на тебя. Ты же должен это понимать!       Было что-то такое в его словах, что почти заставило меня поверить в его правоту. Но всё-таки я не мог согласиться с ним. «Нет, — подумал я, — ему не плевать. Если бы это было так, он бы уже давно меня послал. И не позвонил бы тогда, когда ему стало плохо…»       — Да что ты понимаешь! — огрызнулся я, чувствуя, как закипает во мне злость. — Я его лучше знаю. Так что заткнись!       — Ты с ним спишь? — спросил он резко.       — Какого хера?! Нет!       — Когда ты возвращаешься от него, от тебя несёт его духами.       Нет, ну это слишком! Какого чёрта?!       — Иди ты на хуй со своими комментариями. Это тебя не касается, ясно?! Духи он унюхал! Да Гакт поливается ими из шланга, блядь! Провоняешь, стоя в метре от него! Ты, может, ещё свечку держал?! Тоже мне, Отелло!       Я вскочил с табурета; руки сами собой сжались в кулаки. Руи тоже встал и посмотрел мне прямо в лицо. А потом вдруг, к полному моему удивлению, уткнулся мне в плечо. Мне стало стыдно за свою внезапную вспышку, и я осторожно обнял его за плечи. Весь мой праведный гнев и обида за доброе имя Гакта улетучились. Мы довольно долго так простояли. Вот теперь мне было неловко. Пожалуй, это было самое странное выяснение отношений за всю мою жизнь. Даже самым влюбчивым и истеричным дамочкам Руи мог бы дать фору. Да и я, судя по всему, тоже, если судить объективно.       — Я всё ещё твой друг, — глухо сказал Руи после долгого молчания. — И ты всё ещё часть Fade. Я же вижу, что тебе плохо из-за него!       — Ты даже не представляешь, насколько, — отозвался я неожиданно для себя самого. — Но, пожалуйста, не говори так о нём.       Руи отпрянул от меня как ужаленный. Перемирие закончилось.       — Да что ты в нём нашёл?! — зло прошипел он. — Что там есть, кроме пафоса?! Что?!       Не дожидаясь ответа, он повернулся и пошёл прочь. В этот раз я не последовал за ним. Мысленно плюнул на всё это дерьмо и безумную ревность кое-кого и заказал себе ещё бутылку. Что, в конце концов, он от меня хочет? Чтобы я послал Гакта окончательно и насовсем и рухнул в его объятия? Ага, ща. Шнурки поглажу. Нужна мне эта истеричка!       Я был чертовски зол. На себя, на Руи, на Гакта — на весь мир. Бармен, который во время нашего весьма содержательного разговора косился на нас, теперь откровенно на меня уставился с нескрываемым любопытством. Таких шоу ему, видимо, тут никто никогда не устраивал. Я ответил ему яростным взором, как бы намекая, что лучше ему ко мне не лезть. Судя по тому, с какой скоростью он кинулся протирать стаканы, намёк он понял. А жаль. Хорошая драка мне бы не помешала. Но драться было не с кем, и я просто пил и пил, пока в меня не перестало влезать. В номер я вернулся, когда уже совсем рассвело. Руи на месте не оказалось. Почему он всё время убегает? После той ночи сбежал, теперь вот сбежал дважды за один раз. «Трус. Вот он вернётся, и я ему об этом скажу», — думал я, проваливаясь в пьяный тяжёлый сон.