***
На другой день я получил от Гакта письмо с извинениями — пространное, вежливое, написанное по всем правилам японского политеса. Если верить строке с адресом, то копия ушла к Руи. Интересно, что он ответил. Еще я бы многое отдал, чтобы узнать, откуда Гакт знает его e-mail и про наш с ним роман… Я ему ни о первом, ни о втором не говорил. И никому из его окружения не говорил. Так как?.. Прочитав письмо, я вспомнил о том, что наговорил ему, и почувствовал укол совести. Но на ответное письмо я не решился. Во-первых, я столько вежливых слов на японском не знаю; во-вторых, я решил, что лучше позвонить и объясниться без помощи интернета. Но к телефону Гакт не подходил. Поздно вечером позвонил Ю и сообщил, что Гакт без всякого предупреждения уехал из Токио и даже не сказал, куда.15
27 августа 2016 г. в 20:57
Мы сидели в баре. Вечер уже давно перетек в позднюю ночь, почти утро, а мы пока и не думали расходиться. Мы — это я и Fade. В кои веки мы сидели все вместе, и обошлось без разборок и бессмысленной грызни. На улице целый день шел тоскливый и унылый мелкий дождь и было довольно холодно, несмотря на май-месяц. Бар находился в таком неприметном месте, что мало кто туда захаживал: если бы мы сюда не забрели, и вовсе было бы пусто. Разговор давно уже никто не поддерживал, все кричали, смеялись, много пили. В общем-то, ничего особенного в этом вечере не было — пока дверь не распахнулась, и на пороге не появилось пьяное тело, в котором я с большим трудом узнал Гакта. За все время нашего знакомства я не видел его в таком состоянии. Нет, конечно, мы с ним выпивали, но… Вид у него был самый отвратительный. Его шатало, как пьяного матроса в шторм; штаны и рукав куртки были вымазаны в грязи, нескольких сережек в ухе не хватало; одну контактную линзу он умудрился потерять, и глаза его были разными — один голубой, второй темно-карий, почти черный (тоже мне, Дэвид Боуи).
Пьяный взгляд Гакта облетел бар и остановился на мне. Гакт поморгал, словно соображая, кто перед ним, и расплылся в по-детски счастливой улыбке «О! Джон!» — радостно пропел он и попытался повиснуть у меня на шее — под общий одобрительный хохот. Не смеялся только Руи. При появлении Гакта он, казалось, мгновенно протрезвел и теперь глядел на него с плохо скрываемой ненавистью. У меня мелькнула мысль, что будь у него пистолет… Гакт, почувствовав его взгляд, перестал меня не то душить, не то обнимать и навис над Руи, глядя ему в лицо и дыша на него перегаром. И заговорил — так тихо, что слышали его только я и Руи (к счастью!):
— Зачем так на меня смотреть? Так меня ненавидеть? Тебе-то достался лакомый кусочек, а мне вот так ничего и не перепало. Хотя я старался. И как он?
Руи среагировал мгновенно — Гакт отлетел в угол, поломав немного мебели в процессе падения. Кое-как он поднялся на ноги, зажимая рукой разбитый нос, и двинулся на Руи. Через секунду все были на ногах. Гакт и Руи с рвением, достойным лучшего применения, пытались убить друг друга; мы с Кансеем повисли на Гакте, стараясь оттащить его от Руи; Нори и Годо аналогичным образом усмиряли Руи; хозяин бара сокрушался о своем поломанном имуществе. В конце концов нам удалось унять драчунов. Хозяин, подумав, видимо, что теперь-то его точно услышат, запричитал еще громче. Гакт кинул на него уничтожающий взгляд и небрежно сунул ему в руки толстую пачку наличных. По заигравшей на лице хозяина улыбке можно было заключить, что мы вполне можем разнести бар в щепки, если нам вдруг захочется. Но никому не хотелось. Сделав этот широкий жест, Гакт покинул поле боя, на ходу вытирая лицо и пару раз споткнувшись по дороге.
Никто, кроме меня и Руи, не понял, что тут произошло, поэтому все глядели на Руи с выражением полной растерянности. При мысли, что придется объясняться, меня бросило в жар. Пробормотав что-то в оправдание, я вышел на улицу.
Гакт никуда не ушел, а вместо этого сидел на тротуаре, шаря вокруг себя руками. Зрелище было довольно жалкое и нелепое. Вообще, видеть Гакта в таком состоянии было довольно противно. Точно это уже был не Гакт, а кто-то совсем другой.
— Что ты делаешь? — спросил я.
— Линзу потерял, — отозвался он, продолжая шарить.
— Ты пришел с одной линзой, — сказал я.
— А. А! Тогда ладно…
С моей помощью он поднялся на ноги. Он был весь в грязи, с трудом стоял, вид имел самый жалкий — как у дворняжки. Внутри меня закипала злоба. Я был не очень-то трезв… Не как Гакт, конечно, но все же мы немало выпили… И я злился на него, что он пришел сюда, затеял драку, выставил меня идиотом перед всей группой, обидел Руи, а напоследок — выпендрился, типа он один весь в белом, а мы дерьмо. Все это кипело и бурлило во мне, и я выпалил:
— Какого хуя ты сюда приперся?! Что за цирк?!
Гакт посмотрел на меня.
— О, — сказал он. — Ты сердишься. — Голос его изменился, и он залепетал и захлопал ресницами, как школьник в кабинете директора: — Он первый меня ударил.
— Да после того… После таких слов я бы сам тебе врезал!
— Ты сердишься, — повторил он.
— Да, сержусь! Ты постоянно издеваешь надо мной!
— Издеваешься.
— Что?
— Надо говорить: издеваешься, а не издеваешь.
— Черт тебя возьми! Вот! Ты всегда так! Ты у нас самый умный! Самый крутой! Вечно меня обижаешь! И сюда приперся! Драка! Эгоистичный хрен — вот ты кто!
— Джон…
— Иди на хуй! Видеть тебя не хочу! Слышать! Знать! Убирайся!
— Д…
— Иди к черту!
— О.
Он пошел по улице, шатаясь и выписывая кренделя. За моей спиной скрипнула дверь — из бара вышел Руи. Я повернулся к нему.
— Прости за это, — сказал я.
Он только кивнул. Потом посмотрел на удаляющееся пьяное тело. И спросил:
— Почему ты не идешь за ним?
— Что? — Я не поверил своим ушам. — Зачем?
Руи посмотрел на меня в упор.
— Господи, Джон! Это же очевидно!
— Прости, я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ты иногда такой тупой…
Я так и не разобрался, к чему он клонит, просто пожал плечами.