Двенадцать дней и одна ночь

— Руи, если ты не привел сексуальную медсестру, чтобы присматривать за мной, то отъебись. И желательно, чтобы медсестра была похожа на Намиэ Амуро или еще кого в таком роде… — Намиэ Амуро ему подавай… — послышалась знакомое ворчание, но вот принадлежало оно не Руи. — Всех девочек из АКВ48 тебе не надо? — Кансей… Ладно… Если ты не привел мне медсестру из АКВ48, то отъебись. Джон укрылся с головой и предпринял попытку заснуть снова. Кансей, однако, оказался упрямей. — Твоя мама звонит, — растолкал он Джона. — Можешь ей рассказать про то, как тебе нужна медсестра… Из-под одеяла показалась рука, которой Кансей вручил телефонную трубку. — Да, мам. У вас разве не ночь? Нет, не разбудила. Болею… Да так… Ничего, отлежусь, и пройдет… У вас все нормально? Нет, я не знаю, когда приеду… Да… Дома лечусь… Да… Нет… Не знаю. Не хочу. Да. Нет. Мам, мне пора… Мама звонила редко, но метко. К скайпу ее приучить так и не удалось, и Джон даже не пытался считать, во сколько ей обходятся душевные беседы с сыном и разной степени дальности родственниками, зато можно было радоваться тому, что какая-то телефонная компания ее очень и искренне любит, ибо все нормальные люди звонят по скайпу бесплатно, а она за неделю делает им годовую выручку… Попрощавшись с мамой, Джон поинтересовался, что здесь делает Кансей. — Зашел тебя проведать. — Кансей пожал плечами. — Интересно было, как вы тут… — Ты хотел сказать: как я тут? Это я болею. Умираю, можно сказать, а никто не хочет привести мне сексуальную медсестру… — Не прикидывайся. Я помню, как ты с температурой под сорок пытался склеить двух моделей сразу. И тебе, засранец, это даже почти удалось. Если бы ты не грохнулся в обморок… — Да, я это помню! Так все-таки? Чего приперся? — Ну, Руи вчера отвозил тебя домой… И я подумал: как вы тут… вдвоем? — Я болею. А Руи куда-то смылся еще вчера. Или нет. Я не помню. Я вчера пил? — Не так чтоб много… А Руи тут ночевал. Если тебе интересно. Джон сфокусировал взгляд и посмотрел на Кансея. Тот сидел в кресле, курил и хитро улыбался. — Вот только не надо опять про это… Руи бы тебе на моем месте съездил в челюсть. И этой шутке уже сто лет. Тебе не надоело? — Я поспорил с Нори на две тысячи, что вы однажды это сделаете. Деньги не ахти какие, но на пиво хватит. — Это было три года назад, вы оба были бухие, как пьяные русские матросы, а мы с ним дрыхли на одном диване… т. е. он дрых, а я только прикидывался. И вы могли оказаться на нашем месте! И ты до сих пор мечтаешь выиграть? — Вы обнимались, — парировал Кансей. — Допустим. Хотя этого я не помню. — Джон зевнул, потянулся и сел на кровати. — Ладно. Слушай, если я куплю тебе ящик пива, ты отвяжешься от меня со своими гейскими шутками? — Ты купи, а там посмотрим. — Вернется Руи, я ему все про ваше пари расскажу. Ты, конечно, его лучший друг, но зубы он тебе пересчитает. Ты же знаешь, как нервно он на такие вещи реагирует. — Так и быть… Ящик пива. Только купи что-нибудь приличное, а не то, что мы рекламируем… — Будешь пить, что дадут. — Руи прав: ты такой засранец, когда болеешь. Кстати, он тебе велел выпить лекарство. Оно на кухне. — А что насчет завтрака? — А Руи готовил тебе завтрак? — хитро прищурившись, уточнил Кансей. Джон встал с кровати и наклонился к нему, пристально на него посмотрел. — Ты только что лишился одной бутылки из того ящика. *** Целый день Джон провел дома. Кансея он выпроводил под тем предлогом, что может обойтись и без него, раз он не собирается готовить, а еще он лишил себя уже половины ящика. Эта дурацкая история со спором тянулась уже третий год, и Джон ненавидел Кансея за слишком богатую фантазию и язык без костей, а еще ненавидел себя — за то, что не съездил этим чертовым любителям пари по шее сразу. Нориюки, судя по всему, обо всем уже давно забыл, но Кансей помнил и надеялся выиграть. Джон и не подозревал, что Кансей такая сводня… И как было хорошо, что Руи ни сном ни духом… Подобных шуток в свой адрес он никому не прощал. Рассуждая таким образом, Джон вдруг будто споткнулся обо что-то. Какая-то мысль, которую он никак не мог ухватить, отдавалась в его мозгу, и он не мог понять, в чем дело. Полдня он проспал, проснулся уже вечером и вдруг подскочил как ужаленный. Он наконец вспомнил, что за мысль не давала ему покоя: он вспомнил вчерашний вечер, время после концерта… «Я что, попытался его вчера поцеловать? — подумал он. — Понятно теперь, почему он слинял до того, как я проснулся…»