Двенадцать дней и одна ночь

Собрались на репетицию — пора уже было и поработать. Джон был какой-то притихший, что ему совсем не свойственно. Руи то и дело ловил на себе его взгляд — короткий, но какой-то едкий, колючий и прилипчивый, и все сильнее чувствовал, что после вчерашнего незавершенного разговора между ними образовалось смутное облако, морок, который висел над их головами и не давал нормально общаться, работать — даже дышать. Было неуютно. За последнюю неделю или около того они почти все время были рядом, и теперь Руи чувствовал, что хотя они и находятся в одном помещении, это уже не «рядом», а очень далеко. Джон с ним почти не разговаривал. Обиделся? Но на что? Да и не водилось за ним привычки молча дуться. Руи начинал злиться на Джона. Ну, к чему, к чему все эти косые взгляды, это молчание и это выражение лица «мне вообще по фигу, что тут вокруг меня происходит». Примадонна, блин, выискалась. Главной причиной злиться было даже не это — Джон с каким-то неуместным рвением много и от души лажал, и Руи подозревал, что ему назло, чтобы окончательно довести лидера до белого каления. После пятнадцатой попытки добиться от вокалиста более или менее приличного звука, лидер группы, он же ударник выругался крепко и нецензурно, швырнул в «бездарность кретинскую» барабанной палочкой и объявил перекур. Джон в ответ на эту эскападу только вяло улыбнулся и пробормотал что-то насчет бессонной ночи и ранних репетиций. — Хватит жалиться, — проворчал Руи, отчаянно пытаясь поймать дрожащей от негодования сигаретой огонек зажигалки в дрожащих же руках. — Не сходи с ума, лидер-сан, — встрял Нориюки, протягивая ему свою зажигалку. — Молодожены ругаю-ются-а, — протянул вдруг Кансей с дивана. Джон кинул на него такой взгляд, что Руи даже позабыл возмутиться плоской шутке. Кансей моментально заткнулся, притих и занялся разглядыванием своих ногтей. Докуривали молча. Руи уже хотел объявить, что перерыв окончен, как Джон вдруг заявил, что собирается пойти за пивом, и спросил, не хочет ли Руи составить ему компанию. Руи обдумал предложение. Настроение было испорчено уже у всех, а не только у него и Джона, и отказаться значило начать новый виток этой бессмысленной во всех смыслах ссоры на пустом месте (да и вообще… они поссорились? Что происходит?). Он согласно кивнул и поднялся. До магазина идти было недалеко. На улице стояла жара и шел дождь. Июль — не лучшее время для прогулок по Токио. Джон молчал. Руи тоже. Он понимал, что сейчас слова значат очень много, и никак не мог решиться сказать хоть что-нибудь, ведь ляпни он что-то не то… А что «то», он понятия не имел. В магазине осипшим от долгого молчания голосом Джон спросил: — Что берем? Руи пожал плечами. Ему было все равно. Он не хотел пива, не хотел курить, не хотел торчать в магазине и идти потом под дождем обратно. Ему вдруг стало тоскливо. Все было не так. — Может, чего покрепче? — спросил вдруг Джон. Он смотрел поверх головы Руи, и выражение его глаз нельзя было разобрать. Голос его звучал ровно и весело, как и всегда, но Руи слышался в нем призвук обиды или грусти. Он снова почувствовал, что начинает злиться. — Да возьми уже что-нибудь! — огрызнулся он. Джон вдруг рассмеялся — по-настоящему, громко и весело. Взгляд его потеплел, и он первый раз за день взглянул Руи в лицо. «Что?» — удивился Руи. — Молодожены ругаю-ются-а, — передразнивая Кансея, протянул Джон и добавил, улыбаясь своей фирменной улыбкой: — Ты сейчас правда ведешь себя как сварливая жена. — Руи вяло улыбнулся, а Джон не унимался: — Теперь я понял, почему они… Ну… Черт… Тебе это не понравится. — Что не понравится? — Руи глядел в смеющиеся ореховые глаза и никак не мог понять, какого рожна происходит. — Что с тобой сегодня? Ты какой-то странный. То есть ты всегда странный, но сейчас… Может, тебе укол от бешенства сделать? — Нет, беситься сейчас будешь ты! — Джон улыбнулся еще шире, хотя это было невозможно. — Помнишь, мы как-то пили, и… — Джон, в нашей группе начинать рассказ с фразы «помнишь, мы пили» бессмысленно. Говори яснее. — Мы пили, — продолжал Джон. — И мы с тобой нажрались так, что уснули на одном диване. В обнимку. Потому что диван был узкий, и иначе мы на нем бы просто не улеглись… Руи почувствовал, что у него горит лицо. Еще бы он не помнил! Это было самое неловкое пробуждение в его жизни. И вспоминать об этом ему совершенно не хотелось. — Не помню, — соврал он. — Мы заснули… А потом я вдруг проснулся… И подслушал разговор Нори и Кансея. — И что? Кансей опять рассказывал о том, как именно он любит девочек из АКВ48? — Почти. Они поспорили. На нас. — В каком смысле?! — В таком. Кансей заявил, что однажды мы переспим. И если бы это случилось, он бы получил ящик пива. — Я их убью… — Да ладно тебе. Можно подумать, тебе это в голову не приходило. Не убивай меня, я просто пошутил. С минуту Руи молча стоял, рассматривая пол. В голове было пусто до звона в ушах. И Кансею с Нори он еще устроит, и Джону в челюсть разок тоже съездить надо будет. А пока нужно перестать краснеть, как девица на выданье, взять себя в руки и сделать сегодня хотя бы один прогон нормально. — Берем водку, — выдавил он и повернулся к выходу. По дороге опять молчали. Джон что-то насвистывал. Настроение у него явно улучшилось. Руи отходил от офигительных историй Джона. Джон вдруг остановился. Руи вопросительно посмотрел на него. — Я на тебя очень зол, — сказал Джон спокойным и ровным голосом. — Потому что я никак понять не могу: ты правда такой кретин, что не видишь, что происходит, или просто прикидываешься, потому что тебе так легче? — Ты о чем? — Черт тебя побери! Это уже всем ясно, кроме тебя! Включи мозг уже! А я — иду домой. — Какого?.. — Потому что я тебя видеть не могу. И я все равно лажаю, нет? — У тебя что, ПМС? Или мозг от жары расплавился? Что ты несешь? — Это у тебя мозг расплавился. — Джон наклонился к нему так низко, что его дыхание обдавало губы Руи. — Ты самый идиотский идиот из всех, Руи. И я тебя за это ненавижу. У Руи внутри что-то вспыхнуло и сжалось. Он хотел что-нибудь сказать, а еще лучше — сделать, но Джон выпрямился, коротко попрощался и зашагал по улице, обгоняя неторопливых прохожих. — Это вот что, блядь, было такое сейчас? — пробормотал Руи. О дальнейшей репетиции речи уже не шло, так что принесенное из магазина быстро закончилось. Продолжилось все в ближайшем баре. О Джоне Руи уже почти не думал — за исключением тех моментов, когда у него в голове снова и снова проносилось: «Ты самый идиотский идиот из всех, Руи». Отчего-то теперь, в пьяных воспоминаниях, это звучало как комплимент. И на что это он намекал? Не на… Не до такой степени он с ума же сошел! «Сам ты идиот, — зло думал Руи. — И я тоже идиот, что тебя слушал. А ты просто еще болеешь и нифига не соображаешь…» Как добрался до дома, Руи не помнил. Засыпая в одиночестве, он вспомнил, как еще накануне рядом лежал Джон, и от этого стало как-то совсем погано. Кто-то, определенно, сошел с ума: или он, Руи, или Джон, или мир вокруг… Ему вспомнился приснившийся на рассвете поцелуй, и вдруг ему подумалось, что, возможно, это было и не во сне, а единственный человек, который мог это сделать… О черт! Дальнейшие размышления мозг блокировал с настойчивостью хорошего антивируса, и Руи, несмотря на ударную долю алкоголя, не позволял себе заходить за эту преграду. Самое большое признание, которое он позволил себе сделать, заключалось в том, что Джона, который последние несколько дней чуть не жил у него, совершенно игнорируя все возражения, ему сейчас очень не хватает. Пришла Келли и стала настойчиво напоминать, что гуляли с ней только с утра, что она, конечно, собака воспитанная, но и у нее терпение кончается, и нефиг тут пытаться спать, когда собака невыгулянная и некормленная. Руи неохотно встал. Он и правда забыл о ней. «Извини, — сказал он, открывая дверь. — У меня был тяжелый день…» Келли сочувственно тявкнула и выбежала в открытую дверь. На улице уже давно стемнело. И в такой темноте произошел неизвестный науке феномен — собака растворилась в воздухе. Руи выругался. Келли имела привычку исчезать, растворяться в воздухе и проваливаться сквозь землю. Днем найти ее не составляло труда, но ночью, даже при свете фонарей это было невозможно. Руи выругался еще раз. Прислушался. Прикинул возможные пути собачьего отступления. Преодолев с десяток метров, он вдруг услышал радостный собачий лай. На незнакомых людей Келли лаяла совсем не так. «Джон?» — подумал Руи. Подойдя ближе, он понял, что угадал. Джон сидел прямо на земле, трепал собаку за уши, говорил ей что-то и целовал в нос. Собака радостно визжала и гавкала. И Руи вдруг почувствовал, как и тогда, когда в студию пришел кот, легкий укол ревности. «Завтра бросаю пить, — подумал он, — крыша совсем уже поехала. Тихо шифером шурша…» — Келли! — крикнул он. — Привет, Джон. Я-то все думаю, к кому она все время убегает… Джон улыбнулся и подмигнул Келли. — Мы с ней старые друзья, — сказал он. — Правда, Келли-сан? — Келли-сан, — фыркнул Руи. — Ты иногда такой ребенок… Джон, наконец, поднялся на ноги. — Что поделаешь? — развел он руками. — Мама говорит, я в детстве был слишком серьезным. Вот, компенсирую. — Я бы на твоем месте ей не верил, — усмехнулся Руи. — Детство у тебя еще не кончилось. — Келли, твой хозяин — зануда. Но мы его и таким любим, правда? Джон обращался к собаке, но смотрел на Руи, и взгляд его был совершенно серьезен. Руи невольно отвел глаза и принялся объяснять Келли, что порядочные собаки без спросу не убегают, хорошо, что она встретила Джона, а если бы это был кто-то злой, кто не любит собак, особенно такс, наглых таких? Келли виновато прижимала уши и виляла хвостом, а Джон все еще смотрел на Руи, и от этого взгляда становилось жарко, неуютно, хотелось не то убежать подальше, не то обернуться и ответить ему тем же взглядом. Руи сделал вид, что его ничто не напрягает, и предложил Джону пройтись с ними, раз уж он все равно здесь. Келли во избежание неприятных рецидивов была взята на поводок, который Руи отдал Джону. Прохожих не было. Город словно вымер. Даже машины не проезжали мимо. Они дошли до небольшого парка, где Руи обычно выгуливал Келли. Парк выглядел зловеще в темноте, но Руи знал, что этот вид — обманка для чужих. — Тебя еще ни разу не штрафовали за выгул собаки без поводка? — спросил Джон. — Догони ее и оштрафуй. Она выбегает из подъезда раньше, чем я надену ботинки. И пусть сначала докажут, что это моя собака… Джон хмыкнул. Немного помолчали. — Я, наверное, тебе сегодня всякого наговорил, — сказал вдруг Джон. — Ты извини, я… — Я уже ничего не помню, — оборвал Руи. Он все прекрасно помнил, но ему не хотелось возвращаться к тому, что было днем. Сейчас ему было хорошо. Спокойно. Как и всегда рядом с Джоном. Конечно, они и раньше ссорились. Джон бывал ужасно упрям, надоедлив, непонятлив, ленив… Руи в долгу не оставался. Но никогда у Руи не возникало такого ощущения неправильности происходящего, как сегодня. Ссоры вспыхивали и быстро забывались, и оба уже через пять минут общались как ни в чем не бывало. А о том, что стряслось сегодня, Руи уже думать не хотел. Спать хотел. Поужинать все-таки, наверное, тоже бы не помешало. Думать — нет. Джон случайно задел его руку, и он вздрогнул всем телом. — Все в порядке? — покосился на него Джон. — Да. Рука Джона вновь скользнула по руке Руи, и ему показалось, что в этот раз Джон нарочно его задел. Он закурил и сунул руку в карман. Джон картинно замахал рукой, отгоняя дым, и предложил поворачивать назад.