Мафия под прикрытием

      — Не трогай меня! Не трогай! — Дима изо всех сил колотит кулаками по спине рослого мужчины, схватившего его и взвалившего себе на плечо, как мешок с картошкой, практически головой вниз. — Отпусти, сказал! Поставь меня на землю!       Ведь подсказывало чутьё, что не следовало, возвращаясь от Влада, бежать этой вечно безлюдной и почти не освещённой улочкой, одним из многих крохотных переулков, выходящих к Проспекту Мира. Надо было идти по самой улице, и плевать, что это бы получилось дольше и длиннее, зато безопасней. Но он об этом не подумал. И едва он сделал пару шагов по этому кишкообразному пространству — сзади подъехал чёрный «Мерседес» с синей мигалкой на крыше, из него выскочил здоровенный лысый амбал в костюме и тёмных очках, в два счёта догнал мигом смекнувшего, что к чему, и рванувшего прочь Диму и поймал его.       Не обращая ровным счётом никакого внимания на его удары, телохранитель оттаскивает его к пресловутому «Мерседесу» и буквально впихивает на заднее сидение. Дима сжимается в комок, злобными глазами оглядывая довольно ухмыляющегося отца, вальяжно развалившегося на кожаном диванчике рядом.       — Попался, маленькая дрянь.       — Как ты меня нашёл? — хрипит побелевший Дима, зажимаясь в самый угол просторного сидения и придавливая к груди до боли сжатые кулаки.       — Знаешь пословицу — «не имей сто рублей, а имей сто друзей»? — тот улыбается, как сытно поужинавшая гиена. — Правда, в данном случае мне пригодились и рубли, и друзья.       — Думаешь, я не смогу опять улизнуть? Ты меня недооцениваешь, — хмыкает уже понявший, что отец не собирается его бить, и потому слегка успокоившийся Дима, стараясь как можно более гордо вскинуть голову. — Однажды уже от тебя ушёл, а значит, и второй раз это проделать никакого труда не составит.       — Я больше не повторю старых ошибок. Армию охраны к тебе приставлю, — папа протягивает руку и ухватывает прядку его длинных волос, легонько потягивая её. Шелковистые, мягкие волосы. Такие же, как у матери.       — Пф. Кучка идиотов, у которых мышцы буграми, а мозг размером с орешек, если он вообще есть. По-твоему, они меня остановят?       — Амириз Хамзиевич, — подаёт с переднего сидения голос амбал, схвативший парня, — можно я ему врежу? Живо сговорчивым станет!       — Только попробуй, — шипит, как невовремя разбуженная змея, юноша. — Я тебе самому потом так вхреначу, что без челюсти останешься, с ноги так, прямо в грызло уёбищное.       — Тихо, тихо, вовсе не обязательно переходить на рукоприкладство. Сергей, ведите машину и не лезьте в дела хозяев, — каменным голосом вмешивается Амириз и захлопывает окошко на стенке, разделяющей пассажирский салон и место водителя. — А ты, Дмитрий, прекрати грубить и разговаривай спокойно.       Этот холодный тон отца всегда выводил парня из себя. Диму уже трясёт от бешенства, он еле сдерживается, чтобы не броситься на него и не расцарапать лицо.       — Это не твоё, блять, собачье дело, как я разговариваю. Хочу материться — значит, буду.       Пощёчина. Хлёсткая, сильная, обжигающая огнём и заставляющая покраснеть кожу на щеке. И очень обидная.       — Сейчас же прекрати этот балаган! — рявкает Амириз.       — Не прекращу! Назло тебе не прекращу! — выкрикивает Дима.       Амириз опять заносит руку для удара, но в этот раз парень начеку и ловко перехватывает её, голос опять срывается на шипение, чеканя каждое слово:       — Только тронь меня пальцем, мразь, все ноги переломаю.       Отец с силой вырывает ладонь из его захвата и всё же хлопает по щеке ещё раз. Дима со вскриком обрушивается на бок, прижимая руку к полыхающему огнём месту удара.       — Маленький ты ещё так с отцом разговаривать, мерзавец. Лучше замолчи, если не хочешь ещё разок получить.       — Тоже мне, напугал, — кривится Дима, приподнявшись на локте. — Что ты мне сделаешь, пощёчину ещё одну дашь? Боюсь-боюсь!       Ослеплённый своей злобой, он не успевает отметить, как в пальцах отца вспышкой сверкает маленький шприц. Одно молниеносное движение, в плечо словно впивается оса — и Дима без сознания, камнем обваливается на сидение, закатив глаза. Амириз отряхивает ладони, убрав использованное орудие для транквилизатора во внешний карман пальто.       — Как был дураком, так и остался, — презрительно морщит он нос. — Ну ничего. Не хочешь умнеть сам — придётся мне заставить тебя это сделать силой.       …Снотворное, к тому же в ампулах — вещь далеко не такая безобидная, какой может казаться со стороны. Дима спал сутки, даже не шевельнувшись ни разу под толстым пуховым одеялом. Переодетый отцом в просторную рубашку и пижамные штаны, которые стали ему велики за полгода отсутствия дома, с рассыпавшимися по подушкам светлыми волосами и расслабленно лежащей на груди рукой — он походил на Спящую Красавицу из сказки, хоть фотографируй на иллюстрацию. Амириз заглядывал в комнату почти каждые десять минут, чтобы проверить, не зашевелился ли младший сын, но тот не просыпался. Отец в конце концов забеспокоился и уже серьёзно решил позвонить домашнему доктору, даже взял телефон. Амириз всю жизнь занимался лекарствами, причём до взлёта он работал в лаборатории и сам создавал некоторые препараты, он отлично знал, что у некоторых людей организм может плохо среагировать на ударную дозу сильного снотворного, вплоть до комы и даже смерти, и если человек слишком долго не просыпается — это верный признак, что что-то пошло совсем не так, как надо.       Но тут из спальни послышалось слабое:       — У-у-у… Где это я?.. — и отец, швырнув на пол трубку стационарного телефона, ринулся на зов.       Дима сидел на огромной кровати, отбросив в сторону одеяло и раскачиваясь из стороны в сторону. Обеими ладонями он сжимал голову так, будто пытался что-то из неё выдавить. Амириз невольно отметил, что рубашка, которая раньше была сыну почти что впритык, сейчас болталась, как мешок, на плечах, с одного даже сползла вплоть до локтя. Дима никогда не отличался полнотой, он с самого детства был такой худенький и миниатюрный, как куколка, фигурой он, как и большей частью своей внешности, удался в мать-фотомодель, но тогда это выглядело очень даже мило и красиво, а сейчас он больше походил на ходячий скелет, чем на человека — проваленные щёки, острый подбородок, костлявые плечи и сильно выступающие рёбра. Да уж, откармливать его до прежнего состояния придётся очень долго и упорно.       — Дома, — услышав спокойный голос отца, юноша дёрнулся и резко вскинул голову. Мужчину словно ударили: в мутноватых глазах мгновенно зелёным огнём зажглась безумная ненависть. Стараясь сохранить лицо и сделать вид, что ничего не заметил, Амириз присел на кровать рядом и сложил руки на коленях, внимательно глядя на сына.       — Какого чёрта?.. — прошипел сквозь зубы Дима и сморщился, опять сдавив виски ладонями. — Блин, как башка болит…       — Не беспокойся, она скоро пройдёт. Это от снотворного.       Юноша сдвинул брови к переносице.       — Ах ты сука. Мало того, что в прямом смысле меня похитил, так ещё и наркотой напичкал? Браво, папа, это замечательный способ помириться, ты у нас прямо психолог от бога.       — Я не хотел этого делать, — нахмурился Амириз, — ты ведь меня знаешь, я просто так не причиню тебе вреда. Ты меня вынудил тебя уколоть.       — Ага. И шприц с лекарством у тебя просто в кармане очень кстати завалялся, — язвительно фыркнул Дима. — Так я тебе и поверил.       — А как мне было поступить, если ты орал на всю округу и затыкаться не собирался? Мне совершенно не нужен лишний шум, я ведь распустил слухи, что ты учишься в Оксфорде, было бы очень плохо, если бы кто-то тебя услышал.       — Вот за это я тебя и ненавижу. Только и делаешь, что врёшь без остановки, — сверкнул глазами Дима. — И всё это прогнившее общество постоянно врёт, оно уже давно разучилось говорить правду! Оксфорд, блин… И вот как тебе поверили? Старый я уже для учёбы.       — А вот и не старый. Тебе двадцать три года всего, а кто-то вон до тридцати не может диплом свой заработать, — Амириз поджал губы, — и потом, отправить тебя в Оксфорд, между прочим, неплохая идея, ты ведь знаешь, что я был против того, чтобы ты шёл в театральный, надо получить какое-то нормальное образование!       — Мне нравилось то, чем я занимался, и вообще всё в моей жизни, пока ты со своей женитьбой не приебался, — плюнул Дима.       — И поэтому ты удрал и стал работать поломойкой? — хмыкнул Амириз. — А сказать было не дано?       — Смысл? Отошью одного урода — ты мне другого приведёшь, и не факт, что он будет лучше прежнего. И потом, ты ведь уже всё распланировал, без малого десять лет о помолвке молчал, так бы ты мне и позволил от неё отказаться, — Дима злобно сузил глаза. — Ты небось и сейчас исключительно для этого меня снотворным накачал и домой приволок. Что, жених покоя не даёт и требует невесту отдавать? Не дождёшься!       — Димочка, послушай меня… Я ведь для тебя стараюсь, не для себя, — Амириз потянулся к сыну и обнял его, прижав к своей груди, Дима зарычал, как озлобленное дикое животное, и принялся яростно вырываться. — Подумай сам. Я занимаюсь очень стрёмным бизнесом, со дня на день ожидаю того, что могут либо пристрелить, либо в машине взорвать, либо ещё как-нибудь уничтожить, меня много кто мечтает убрать с дороги. Вот так умру в одночасье, и что с тобой и Сашей будет? Вернее, с Сашей-то просто, смотри, он всего на пять лет тебя старше, а женат уже, скоро дети пойдут, и он будет продолжать моё дело, случись что. А ты? Учиться управлять бизнесом и вообще чему-то дельному не хочешь, всё ищешь себя, куда тебя пристроить? Только какому-нибудь умному взрослому человеку, который сможет обеспечить тебе такой же образ жизни, какой обеспечивал я, да только ты и этого не хочешь!       — Естественно, не хочу! — окончательно вышел из себя Дима. — Позволь тебе напомнить, что Сашка женился сам, нашёл себе певичку в дешёвом кабаке, вытащил из хер знает какой ямы, влюбился в неё и теперь абсолютно счастлив, у девчонки ни манер, ни воспитания не было, а ты и возражать не стал, не орал «В загс только через мой труп!» и не подыскивал ему, как мне, богатого старого хмыря. А семейный бизнес меня и вправду интересует меньше всего, не хочу я, блять, таблетками торговать, я хочу быть артистом!       — Вот и будешь, только для этого нужно устроиться у кого-нибудь под крылышком, без спонсоров всё равно не пробьёшься.       — Я не шлюха, чтобы спать с уродом за возможность продвинуться в карьере, — Дима сжал кулаки. — И потом, я тебя что, обременял последние полгода и требовал меня пристроить? А? Оставь меня в покое, я легко способен жить в одиночестве, как тысячи обычных студентов! Я даже готов при тебе отречься от всего, что связывает меня с фамилией Бикбаев и со всем нашим семейством, только отвали от меня, бога ради!       — Вот уж действительно с жиру бесишься. Да тысячи обычных студентов, под которых ты пытаешься подстроиться, сами бы душу дьяволу продали за такую жизнь, как у тебя! — Амириз хлопнул ладонью по одеялу.       — Ну вот и пусть продают, а я не хочу жить в золотой клетке! — рявкнул Дима. — Я привык к свободе и так просто от неё не откажусь!       — Всё, хватит. Мне надоел уже этот бессмысленный разговор, — отрезал отец и встал. — Я сейчас позвоню Виктору и попрошу его приехать, авось ему удастся с тебя всю эту ересь стряхнуть.       Дима бессильно заскрипел зубами. Виктор — это господин Кристаллинский, тот самый его жених, с которым Дима помолвлен с четырнадцати лет. Отец провернул это дело, даже не поставив его в известность, рассказал сыну о помолвке буквально несколько месяцев назад. И Дима пришёл в ужас: его совершенно не вдохновляла перспектива связывать свою судьбу с малознакомым человеком, который в придачу ещё и старше его на пятнадцать лет. Наверное, именно тогда ему впервые в жизни ударила в голову мысль сбежать из дома, которую он с успехом осуществил. Дима ненавидел отца и всё окружавшее его общество, эту толпу лживых напыщенных уродов, интересующихся в этой жизни только деньгами и тем, как бы выпендриться перед знакомыми, а после известия о помолвке эта ненависть превратилась в манию, оставаться в семье стало совершенно невозможным.       — Не смей его ко мне подпускать, — юноша попытался было встать, но его ноги не держали, после снотворного в теле поселилась ужасная слабость, и он опять плюхнулся на слишком мягкий матрас, утонув в горе подушек и одеял. — Если ты мой папа, ты этого не сделаешь!       Амириз невозмутимо прошествовал к двери и вышел в коридор, Дима услышал только, как он говорит горничной:       — Наталья, помогите хозяину одеться и принесите ему завтрак. И проследите, чтобы он не вздумал сбежать.       Дима живо набросил на плечи одеяло и нахохлился, лихорадочно соображая, как ему поступить. Зелёные глаза заметались по окружающей обстановке. Так, судя по всему, отец привёз его не в городскую квартиру, а в загородный особняк — а значит, удрать отсюда не выйдет никакими способами. Во-первых, вылезать в окно само по себе не вариант, в недавно построенной резиденции высоченные потолки, следовательно, если Дима рискнёт выпрыгнуть наружу, он в лучшем случае сломает ноги, а в худшем расшибётся насмерть. Во-вторых, даже если он каким-то невероятным образом выберется из здания целым и невредимым, то далеко не уйдёт, его поймают ещё во время бега к воротам, а иным способом с территории не вырваться, она окружена высоченным гладким бетонным забором, который невозможно перелезть, а дырок в нём не было отродясь, это не маленькая оградка вокруг щитового домика, в которой можно выпилить пару прутьев и вылезти, за стеной из бетона можно запросто пересидеть ядерную атаку. Ну, а в-третьих — если представить, что Дима рассосался на молекулы и просочился незамеченным мимо охраны отца, а потом и тех идиотов в форме, что стерегут въезд в элитный посёлок, то всё равно ничего не выйдет, потому что податься некуда, вокруг сплошной лес, до ближайшего шоссе примерно десять километров, столько юноше не пройти.       Дима чуть не зарыдал от злобы, когда понял, что все пути отступления ему отрубили безвозвратно.       Горничная, неулыбчивая женщина средних лет с суровым выражением лица и безупречной причёской, вошла в спальню, держа в руках посеребрённый поднос, на котором возвышалось несколько тарелок, прикрытых металлическими крышками, маленький кофейник и тоненькая кружечка из костяного фарфора.       — Ваш завтрак, господин, — надменно проговорила она, поставив сверкающую пластину на прикроватный столик.       — Уберите, — сморщился Дима и отвернулся. Нет, ни к какой еде в этом доме он после того, как отец ему снотворное вколол, не притронется — если у него в кармане «случайно» оказался шприц с мощным транквилизатором, то он вполне мог и в еду намешать какой-нибудь дряни. Отец всю жизнь занимается лекарствами, достать или даже создать какой-нибудь психотропный препарат, подавляющий волю человека и превращающий его в зомби, не составит ему никакого труда.       — Никак не могу. Амириз Хамзиевич велел мне…       — А я сказал, что не буду есть. Так ему и передайте, — выплюнул Дима.       Наталья поджала тонкие змеиные губы, но возразить не осмелилась. Вместо этого она развернулась, подошла к огромному белому шкафу с резными дверцами, распахнула их и принялась ворошить многочисленные вешалки. Дима, нахохлившись, наблюдал за ней. Спустя несколько минут женщина положила на постель рядом с ним выбранную одежду — узкие джинсы и тонкую серую рубашку. Медленно поклонившись, горничная развернулась и, цокая каблуками туфель, удалилась. Дима с некоторой долей брезгливости оглядел поданные вещи. Да, в прошлой жизни он предпочитал классический стиль одежды — чёрные брюки, белая рубашка, галстук, «бабочка» или чокер с блестяшкой на шею, лаковые туфли, носил иногда и пуловеры, но в основном не из-за моды, а для тепла, чтобы не клацать зубами в тоненькой рубашке. Но за эти полгода он уже порядком отвык от подобного, потому что в том окружении, в котором приходилось вращаться, он в таком наряде выглядел бы не то что белой — красной вороной…       Но делать нечего, в его домашнем гардеробе нет даже следа той одежды, к которой Дима за последнее время приспособился, придётся опять застегнуться на все пуговицы…       Спустя некоторое время Дима, одевшись, вышел в коридор, на ходу завязывая лентой собранные в хвостик длинные светлые волосы, остановился и потрогал пальцами чокер с бабочкой, подаренный Владом. Вот с этой вещью он точно больше не расстанется никогда, даже если она совершенно не будет подходить к остальной одежде по стилю. До ушей донеслись удар тяжёлой железной входной двери о косяк и следом приглушённые голоса. Прикрыв за собой дверь в спальню, Дима слегка прикрыл глаза и несколько раз шумно вдохнул и выдохнул, стараясь справиться с одолевающим гневом, который очень настойчиво искал выход наружу. Нельзя показывать своего раздражения — эти люди, что отец, что Виктор, настоящие энергетические вампиры, чем сильнее ты на них злишься, тем прекрасней они себя ощущают.       Дима спустился на первый этаж по винтовой мраморной лестнице, проводя ладонью по чересчур гладким отполированным перилам, прошёл по длинному коридору почти до самого конца и, изо всех сил стараясь держаться гордо и прямо, вошёл в просторную гостиную, оформленную со свойственной отцу помпезностью — везде лепнина, позолота, вычурно дорогая мебель из ярко-красного бархата с золотым шитьём и с резными подлокотниками… Дима раньше старался вообще не захаживать в эту комнату, у него почти сразу начинали болеть глаза от такого обилия алого цвета. Как бы Амириз ни старался изображать из себя исконно русского человека, восточную татарскую кровь он никогда в жизни из себя не выведет. А Диму от этой яркости просто тошнило: видимо, в данной части в нём взяла верх половина матери — Валентина, хоть и жила в Москве с рождения, по происхождению была немкой, и её саму частенько раздражала любовь мужа ко всему этому проявлению богатства, она считала, что по-настоящему обеспеченным людям вовсе незачем выставлять напоказ своё благополучие. Сейчас она, наверное, на очередном показе, вышагивает по подиуму или позирует для камер в хорошо оснащённой фотостудии в каком-нибудь Париже и даже не в курсе того, что творится дома, иначе отцу бы от неё за любимого сына влетело по первое число.       Дима усмехнулся собственным мыслям. Да уж, характер у его мамочки — ух, никому не посоветуешь с ней спорить. Даже Амириз редко когда предпочитал ввязываться в ссоры с суровой, как Снежная Королева, женой — смешно даже, жестокий и неумолимый в плане бизнеса мужчина, растоптавший по пути к богатству не одного конкурента, в обычной жизни боялся, как огня, хрупкую блондинку-супругу, которая младше его почти на десять лет. Валентина далеко не из категории кукол Барби, она полностью опровергает теорию о том, что все светловолосые от природы девушки — глупенькие и наивные существа, в любой ситуации бегущие к партнёру за советом и выбрасывающие миллионы на модные шмотки, походы к стилисту и бесконечные поездки на море. Нет, его мать — это главнокомандующая всех возможных войск, царь-самодержец, Иван Грозный и Чингиз-Хан в одном флаконе, настоящая железная леди, очень умная и расчётливая. Как Дима помнил из рассказов отца, они познакомились на модном показе в Милане, причём Амириз в то время был женат, и у него уже имелся пятигодовалый сын. А Валентина не растерялась, быстренько забеременела от богатого мужика и в итоге добилась своего, отбила его у законной супруги, развела, сводила в загс, стала госпожой Бикбаевой и спустя положенный срок родила Диму. И вопреки тому, что брак был заключён почти что «по залёту», он неожиданно оказался счастливым, осталась всего пара лет до отмечания серебряной свадьбы. Ребёнка от первой супруги, Сашу, Амириз, кстати, забрал к себе, причём с довольно громким скандалом и судом. Валентина, судя по всему, была не против этой затеи, она вполне искренне заботилась о пасынке и старалась заменить ему мать. Саша был копией Амириза, и тот всегда больше благоволил к старшему сыну, а Дима весь уродился в Валентину, от отца ему достались лишь глаза необычного миндалевидного разреза, да и то, они были не глубоко-чёрными, как у Амириза, а ярко-зелёными, материнскими. Валентина, понятное дело, его обожала. Так у них и сложилось: Саша — папин ребёнок, Дима — мамин. Откровенной вражды между братьями не было, но и особой дружбы не водилось, Дима до недавнего времени вполне спокойно относился к Саше, пока не случилось нечто, окончательно развеявшее его остатки хорошего отношения к брату.       — О, а вот и Димочка, — весело воскликнул Амириз, восседавший на диване и придерживавший пальцами крохотную фарфоровую чашку. — Прямо весь в мать, целый час марафетишься!       Дима надулся и сложил руки под грудью, но ничего не сказал. Вовсе он не марафетится, но следовало же одеться нормально, пока застегнёшь все мелкие пуговички на рубашке, расчешешь волосы, дойдёшь, шатаясь от слабости, в другой конец огромного поместья — вечность пройдёт.       А сидящий рядом с отцом красивый осанистый мужчина со смехом сказал:       — Да ладно вам, Амириз Хамзиевич. В желании хорошо выглядеть нет ничего позорного.       — Вот вечно ты ищешь способы его оправдать, Виктор, — без всякой раздражённости заметил Амириз. — Даже в том, за что не помешала бы хорошая такая взбучка.       «Ага, небось Виктор, если бы узнал о моём побеге, сказал бы отцу что-нибудь вроде „Да дело молодое, захотелось парню погулять на свободе, что поделаешь“. Хотя бы за это мне следует быть ему благодарным…»       Виктор медленно поднялся с удобного дивана и подошёл к Диме почти вплотную, так, что юноша отчётливо чувствовал аромат его парфюма и дорогих сигарет. Густо сглотнув, он поднял на жениха слегка испуганные глаза, всматриваясь в черты лица и стараясь их вспомнить. Ведь до этого Дима видел Виктора всего пару раз, мельком, и даже толком не запомнил, как выглядит предполагаемый будущий муж, это, кстати, тоже его очень напугало, когда он узнал от отца о помолвке, воображение мигом нарисовало ему толстого одышливого старика лет пятидесяти, лапающего его потными липкими ладонями.       Но сейчас Дима слегка успокоился. Виктор совершенно не выглядел старым, так, с ходу, и не скажешь, что ему почти накатил сороковник. Гладкое, белое лицо в обрамлении вьющихся тёмно-русых волос, тёмные широкие брови, большие, слегка выпуклые светло-карие, орехового цвета глаза, очень красивые, но почему-то окружённые болезненного вида коричневатыми синяками, высокие скулы, широкий лоб, бледные бескровные губы, покрытые мелкими трещинками. Шёлковая чёрная водолазка подчёркивала слегка выступающие мышцы на руках и животе, на узких бёдрах ловко сидели тёмные кожаные брюки с толстым ремнём, на котором покачивалась огромная металлическая пряжка. Странные вещи для представителя мафиозных кругов, редко на них увидишь что-то, кроме строгих костюмов, но модные и очень ему подходящие. Надо же, подумал Дима, такой с виду худой, а тем не менее далеко не дохляк, прекрасная фигура, небось очень активно спортом занимается и следит за собой. В воздухе витали ароматы «Эгоиста» от Шанель и сигарет «Treasurer», которые даже Амириз в своё время посчитал бессовестно дорогими. Красивый, великолепно одетый, изумительно пахнущий и весь такой строгий — Виктор действительно походил на настоящего аристократа, в отличие от всех остальных друзей отца. Взгляд только неприятный, злой такой и высокомерный, по глазам видно, что их обладатель слишком убеждён в собственной уникальности и неотразимости.       — Ну здравствуй, Дима. Наконец-то мы с тобой встретились вот так, лицом к лицу, — низким хрипловатым голосом проговорил Виктор, беря его ладонь и прикладывая к губам. Диму чуть не передёрнуло — пальцы у мужчины были противно холодными, как у трупа. — А ты здорово повзрослел. И стал ещё красивей, чем был раньше. Тебе очень идут длинные волосы.       Ещё бы, повзрослел. Помолвку заключили, когда Диме четырнадцать лет было, видимо, Виктор примерно о тех временах говорит, а с них без малого десять лет прошло.       Юноша вновь поджал губы, слегка качнул головой и промолчал, он решил, что в знак протеста тому, что его опять сюда приволокли, пока что не скажет ни единого слова. Интересно, как отреагирует этот индюк напыщенный, когда увидит столь явное проявление неуважения к себе, авось разобидится и свалит к чертям собачьим искать себе другого блондинчика, которого будет намного проще обуздать. Благо, охотных до денег и готовых ради них в постель к кому угодно прыгнуть мальчишек вокруг навалом, зайди в любой ночной клуб — и мигом увидишь человек десять, подходящих под такую кандидатуру.       — Дмитрий, — шикнул Амириз, — ты что, язык проглотил?       Дима посмотрел на него с превосходством и вновь не издал ни звука. В глазах отца вспыхнул нехороший огонёк, Амириз, пользуясь тем, что Виктор стоит к нему спиной, исподтишка погрозил сыну кулаком, а Дима едва удержался от желания показать ему язык.       — Похоже, он онемел от счастья, — усмехнулся Виктор, холодным и непроницаемым взглядом ощупывая фигуру юноши. Диме даже как-то нехорошо стало от выражения этих карих глаз, захотелось отвернуться, а ещё лучше отойти подальше, чтобы не ощущать его на себе. Это глаза зверя, который выбирает себе жертву, или убийцы, с усмешкой наблюдающего за последними мучениями своей жертвы. Тонкими пальцами он поигрывал с длинными светлыми волосами, легонько потягивая их.       «Наверняка был каким-нибудь бандюком, пока на верхушку не выбился. И небось кучу народу угробил, чтобы получить мешок с бабками и положение в обществе… Жуть просто, даже у Влада с его мёртвым взглядом глаза не такие страшные… Интересно, на фига ему сдался именно я? С такой внешностью он мог бы себе и кого посимпатичнее найти».       Молчание явно затянулось. Можно было даже почувствовать, как в комнате накаляется атмосфера. Дима чуть не скрипнул зубами и, постаравшись придать себе наиболее царственный вид, надменно проговорил:       — Здравствуйте, Виктор. Рад вас видеть.       — О-о. Так мы с характером, — рассмеялся, продемонстрировав почти идеальные зубы, предполагаемый будущий муж. — Очень хорошо, не люблю всяких мямлей.       Дима невольно отметил, как расслабился отец. И стало ещё противнее от осознания того, что юноша оказался прав, и Амириз накачал его снотворным и приволок сюда исключительно ради того, чтобы отдать Виктору.       Амириз, впрочем, достаточно быстро удалился под предлогом того, что ему надо отдать указания прислуге касательно предстоящего ужина. Смешно, учитывая, что обычно он просто говорил экономке, кто придёт, а та уж сама решала, какие блюда будут в конкретном случае предпочтительней, так все люди их круга перед важным мероприятием делают, никто уже давным-давно не диктует поварам, что нужно сделать. Дима печально усмехнулся сам себе. Отцу так хочется поскорее сбыть его с рук, что он даже изобрёл такой идиотский повод для бегства.       — Хорошо, что ты наконец-то вернулся из Оксфорда. Если честно, мы так давно и мало виделись, что я уже успел совершенно забыть, как ты выглядишь, — Виктор осторожно сцепил бледные пальцы в замок, слегка сощурив глаза.       — Вы узнали о помолвке так же неожиданно, как я сам? — Дима медленно моргнул. Он сидел в кресле, прямой, как вязальная спица, и изо всех сил старался не потерять своей гордости и уверенности в себе, хотя ему было страшно до жути, этот мужчина чем-то его беспокоил.       — Нет, я с самого начала был в курсе… Подожди-ка, ты хочешь сказать, что Амириз Хамзиевич тогда ничего тебе об этом не сказал? — Виктор вскинул широкие тёмные брови.       — Он соизволил мне об этом сообщить всего несколько месяцев назад, — Дима скривился. — За день до моего отлёта в Англию. Очень вовремя, надо сказать, это так в его стиле.       — И, судя по выражению твоего лица, тебя это известие отнюдь не порадовало, — Виктор усмехнулся краешком рта.       — А вас порадовала перспектива быть обручённым с человеком, которого совсем не знаете? — Дима опустил взгляд и поправил пальцами прядку светлых волос, упавших на лицо. — Я, понимаете ли, довольно романтичная личность, меня пугает необходимость вот так с бухты-барахты связывать себя с человеком, к которому я не испытываю никаких чувств.       — Ну-у-у, дружок. Знаешь ведь, что в нашем обществе чувства — это последнее, чем человек должен руководствоваться. Я уже очень давно не видел по-настоящему влюблённых молодых пар в своём окружении, вот честно тебе скажу, — Виктор откинулся на резную спинку обитого ярко-красным бархатом диванчика.       — Ну почему же. Есть такие, кому повезло, — Дима насупился. — Вот мой брат, например. Подцепил себе в каком-то клубе нищую девчонку без рода и племени, а теперь усиленно делает из неё звезду, обожает её и счастлив.       — Амириз Хамзиевич допустил такой мезальянс? — Виктор поморщился. — Не верю, это на него не похоже.       — Верьте, не верьте, но он даже не пискнул, когда Сашка привёл эту, с позволения сказать, мадемуазель в дом, — злобно заявил Дима, сдвинув к переносице брови и сжав кулаки. — Видели бы вы её в день знакомства с папой! Волосы лохматые, брови не подкрашенные, белёсые, щерится, как лошадь, одета в какие-то разношенные тренировочные штаны, которые выглядели так, будто три их предыдущих владельца подохли от старости, проносив сей шедевр на себе всю сознательную жизнь, и майку, больше похожую на слегка удлинённый вариант лифчика, вся в татуировках… Чучело просто, кошмар, не знаю, что Сашка тогда в ней нашёл. А сейчас поглядеть на неё — английская королева, да и только, шуба, платье, косметика, духи, волосы уложенные. В красавицу превратилась. Ну да, конечно, она ж теперь самая яркая звезда нашего шоу-бизнеса, ей не пристало носить всякую рвань, — выплюнул юноша.       — Ты так её не любишь? — улыбнулся Виктор. Дима невольно отметил, что улыбка у него неприятная — злая и надменная, больше похожая на оскал озлобленной кошки, прямо такая же, как и взгляд.       — Нет, как человек она совсем даже не плохая оказалась, мы подружились, — Дима покачал головой, — просто бесит меня то, что Сашке отец позволил жениться на той, которую он полюбил, хотя она происходила далеко не из верхних слоёв общества, а мне это запрещено категорически, потому что я вроде как уже помолвлен… Хотя и без собственного ведома.       — А я лично считаю, что браки, заключённые по договору, самые крепкие. Главное — по возможности стать при этом друзьями, — протянул Виктор и вновь слегка прищурил глаза.       Странно он смотрит, словно ощупывает глазами, приценивается. И это нехорошо.       — Да, но всё равно тяжело… — уныло отозвался Дима.       «Чёрт подери. Ещё не хватало мне тут задушевные беседы начать с ним вести… Влад со своей каменной рожей и бурчанием был намного лучше, чем эта змея в сиропе…»       Дима испугался, чувствуя, как к щекам прилил жар. Неужели он за эти пару месяцев действительно успел влюбиться во Влада? Да нет, быть такого не может! Но почему-то этот угрюмый парень с фотоаппаратом и плохой памятью совершенно не желал покидать его голову даже при мыслях о том, что они теперь вряд ли смогут когда-нибудь ещё поговорить так, как раньше, если даже и встретятся на какой-нибудь тусовке. Вероятно, Влад тоже был бы не такой уж плохой партией в качестве жениха, да вот только Амиризу такой рядом с Димой совершенно не нужен, куда уж Владу взваливать на себя тяготы семейной жизни и заботиться о ком-то вроде Димы, когда за ним самим глаз да глаз необходим? И потом — когда Амириз и Виктор заключили эту сделку, Влад был ещё ребёнком, он в любом случае не мог рассматриваться как кандидатура на роль мужа.       Общаясь с Владом и проникаясь к нему всё большей симпатией, Дима хорошо понимал: тому, кто решится стать возлюбленным этого юноши, придётся непросто. Это же сколько всего придётся делать: постоянно напоминать ему о всяких важных делах, научиться молча сносить то, что Влад каждое утро, увидев тебя рядом с собой, таращит глаза и хрипит зло «Ты кто? Какого хера забыл у меня в постели?», терпеть, что он вполне может назвать тебя не твоим именем, и привыкать к тому, что он никогда не бывает в хорошем настроении. Странно, но Дима, предложи ему кто такую участь вместо свадьбы с Виктором, согласился бы, даже не раздумывая. Конечно, может, он ещё плохо знает своего жениха, и в процессе семейной жизни выяснится, что он не такой уж плохой человек, но пока что Виктор произвёл на Диму крайне неприятное впечатление, причём парню самому непонятно, чем тот ему так не понравился. Красивый мужик, улыбается, разговаривать старается ласково, а вот всё равно не покидает ощущение, что он противный.       Юноша прикрыл глаза. На беду, у него всегда было слишком богатое воображение, которое мигом, едва он сомкнул веки, нарисовало яркую картину: они стоят в полутёмной комнате, обнажённый по пояс Виктор обнимает Диму, стягивает с плеч рубашку, касается ледяными ладонями кожи, поглаживает её, терзает поцелуями губы. А Дима, улыбаясь, тянется к нему в ответ, привставая на цыпочки, поигрывает вьющимися прядями волос, смеётся, что-то шепчет. Красочное, чёткое изображение, красивое и вместе с тем отвратительное, никак не хотело уходить, и Дима едва не начал беспорядочно махать руками, чтобы его отогнать. Нет, никогда такого не будет. Дима даже представлять себе не хотел, как обнажится под этим холодным взглядом, ляжет в постель с мужчиной, позволив ему совершенно беспрепятственно себя трогать и целовать, сразу тошнило.       — Слушай, — Виктор взъерошил пальцами свои длинные кудрявые волосы, слегка наклонился вперёд, вытянул руку, дотронулся ей до ладони Димы и, понизив голос, проговорил: — Мне тоже вначале такое предложение твоего отца не очень-то понравилось. Расхваливал он тебя, как торговка на базаре, такое ощущение, будто хотел продать повыгоднее, это очень смутило.       — А так и есть, — буркнул Дима. — Отец страшный сноб, думаю, его здорово напугала ситуация Саши, и он теперь дует на воду, боится, что я тоже приведу какую-нибудь нищую и жадную девчонку, вот и пытается пристроить меня, причём прикрывается при этом заботой, приговаривая «Бизнес у меня стрёмный, вот так убьют в одночасье, и что с тобой будет?»       — Он на днях мне сказал, что ты в Оксфорде получал второе образование, а первое у тебя театральное, — протянул Виктор, — что ты хочешь стать вторым Томом Крузом, и в принципе, Амириз Хамзиевич готов предоставить тебе все ресурсы для подобного, но хотелось бы пристроить тебя кому-нибудь под крылышко, так, для подстраховки.       — И вас это не смутило? — изогнул брови Дима. — Что он пытается использовать вас в качестве, как вы выразились, «подстраховки»? Вы по виду не похожи на человека, который молча стерпит подобное.       — Правильно, я бы вполне мог счесть это за оскорбление. Но здесь есть один важный момент.       Виктор положил ногу на ногу и скрестил руки на груди.       — На тот момент, когда Амириз Хамзиевич предложил мне данную сделку, я только-только начал пробиваться в высшие круги, и мне было необходимо положение в обществе, которое, как ты знаешь, получить весьма проблематично.       — Не знаю. Я всегда считал, что для этого достаточно лишь кучи бабла, — процедил Дима. Он и вправду был уверен в том, что достаточно лишь несколько раз появиться на закрытых тусовках и зарекомендовать себя как человека, способного на всё, что угодно — и эти снобы примут тебя в свой круг.       — Да, это тоже немаловажно, но помимо денег есть ещё множество мелких деталей. Таких, например, как незапятнанная репутация, — покачал головой Виктор.       — Очень весело, учитывая, что там одни бандюки вращаются, — фыркнул юноша.       — Они-то вращаются, а вот других людей, у которых в прошлом имеются не очень-то благовидные поступки, близко к себе не подпускают.       — Ну надо же, — Дима слегка округлил глаза. — А могу я спросить, какая же такая постыдная тайна есть у вас, Виктор?       Дима выпалил это, не подумав, и осёкся. Ну всё, сейчас эта Снежная Королева в мужском обличье вспыхнет, как факел, и мало ему не покажется.       Но Виктор неожиданно отреагировал совершенно спокойно. Он достал из кармана брюк красивую зажигалку, чёрную, украшенную бриллиантами и надписью «Cartier», и пачку сигарет, выудил оттуда тоненькую, вручную набитую элитным табаком цигарку и спросил:       — Разрешишь? Дым не раздражает?       — Да курите, бога ради. Отец хуже паровоза дымит, особенно когда договоры заключает, этот дом только построил недавно, а он уже целиком дымом пропитался, — кивнул Дима. — По правде говоря, я и сам курю, хотя последнее время пытаюсь бросить.       — И правильно. Курить очень вредно.       Высказав эту крайне умную мысль, Виктор пощёлкал пафосной зажигалкой, медленно раскурил ароматную сигаретку, выпустил из ноздрей облачко серого дыма и откинулся на спинку.       — Слушай, ты не против, если я тебя попрошу мне не «выкать»?       — Мне воспитание не позволяет к человеку, который выше меня по положению и вдобавок старше, обращаться на «ты», — отбил подачу Дима.       — Смешно, учитывая, что у тебя с этим человеком свадьба на носу, — ухмыльнулся жених. — И всё же, сделай мне одолжение. Тебе же не трудно, правильно?       Дима густо сглотнул. Лихо, однако, он быка за рога берёт. Только что говорил, что и сам толком не помнил лица юноши и не очень-то радовался помолвке с ним, а теперь уже речь о свадьбе завёл.       — Да нет, не трудно…       — Ну, вот и хорошо. Так тебе интересно, что за грешки у меня такие были, за которые перекрыли почти все пути в высшее общество? — Виктор отнял ото рта цигарку. — Могу рассказать, глупо делать из этого тайну.       Дима кивнул и приготовился в очередной раз услышать рассказ о том, что в прошлом предполагаемый жених был киллером на подхвате у какого-нибудь мощного криминального авторитета. Он уже вдоволь накушался подобных историй от друзей отца, которые в большей массе начали взлёт в девяностые года, и кое-кто из них поднялся именно из бывших бандитов, если хватило хитрости и изворотливости.       — Я во времена своей молодости рок-звездой был, — вдруг сказал Виктор, — причём больших по тогдашним меркам масштабов, успел записать несколько альбомов, много где выступал и гастролировал. И, по правде скажу, наломал тогда дров, бухал, курил, порошок нюхал, трахал всё, что шевелилось — полный набор, оставалось только на героин сесть. Ну, а потом, после двадцати пяти, стало трудно вести подобный образ жизни, не говоря уж о том, что здоровье пошатнулось и голос просел, вот и решил, что пора сменить поле деятельности, благо, денег было более чем достаточно. Но, как оказалось, деньги не помогут, если вёл такую бурную юность и имеешь подпорченную репутацию.       — Да уж, это слишком даже для наших кругов, — пробормотал Дима. Значит, бывший наркоман. Даже если до иглы не дошло и давно бросил, всё равно не очень-то весёлая перспектива. Вернее, он ведь и не сказал, что бросил, может, до сих пор кокаин нюхает.       — Об этом и речь. В общем, несколько лет у меня никак не получилось пробиться, а потом на горизонте возник твой отец, который и предложил сделку, — продолжал Виктор. — Высокое положение в обществе взамен на твою раскрутку как актёра — меня это вполне устраивает. Да и ты вроде симпатичный, в качестве спутника жизни очень даже ничего.       Дима не успел ответить. В гостиную, предварительно постучав, вошла горничная, торопливо поклонилась и, сказав, что приготовления к ужину завершены, тенью ускользнула обратно в коридор. Виктор поднялся с дивана и, наблюдая, как Дима нехотя встаёт, согнул руку в локте.       — Ты позволишь?       Дима царственно кивнул и взялся за его локоть. В конце концов, сейчас лучше изобразить, что он вполне доволен сложившейся ситуацией, не хотелось бы получить от отца очередной скандал. Пусть уж он думает, что ловко всё провернул, и сын смирился со своей участью.       — С удовольствием, — покривил он душой.       В огромной столовой, обставленной элегантной светлой мебелью, уже собралось всё семейство. Дима невольно отметил, что отец даже и Сашу с Ритой вызвал; брат, одетый, как обычно, в глухой чёрный костюм и похожий от этого на сердитую ворону, сидел рядом с отцом за длинным столом, накрытым дорогой кружевной скатертью, а его жена, ради торжества обрядившаяся в обтягивающее розовое платье с вырезом на спине, скучала на диване, постоянно поправляя рукой выпрямленные длинные волосы.       «Удивительно ещё, что он маму из поездки не дёрнул. Это вполне в его стиле бы было».       — Димка! — обрадованно воскликнула Рита и помахала изящной ручкой, на которой бренчало штук пять бриллиантовых браслетов. Зная, что последует дальше, Дима осторожно высвободил ладонь из захвата Виктора, и весьма вовремя: девушка вскочила и ринулась к нему, с разбегу повиснув на шее. — Бо-о-оже, сто лет тебя не видела, так соскучилась!       — Привет, Ритуська, — Дима постарался улыбнуться и приобнял её в ответ, обхватив руками тонкую талию. — Я тоже по тебе скучал. Хорошо, что ты здесь…       Почти ведь не соврал. На данный момент из всех присутствующих в этой комнате Рита была единственной, кто вызывал хоть какую-то симпатию.       — Ооох, ну наконец-то ты прилетел из своего этого Оксфорда дурацкого! — радовалась Рита, обхватив ладонями его лицо. — Похудел как! От интенсивной учёбы, да?       — Да вообще. Замучили меня со всей этой наукой, — Дима притворно закатил глаза.       Виктор чуть прищуренными глазами наблюдал за этими телячьими нежностями. Во взгляде явственно читался не высказанный вслух вопрос.       — Ах, да, — опомнился Дима. — Рита, знакомься — это Виктор, мой жених.       Рита кинула взгляд на мужчину, потом снова на Диму. Её глаза резко расширились.       — Же… Жених? — растерянно переспросила она. — Но как же… Ещё полгода назад ты ничего мне не говорил о своей свадьбе.       — А теперь вот говорю, — Дима пожал плечами и посмотрел на Виктора. Тот весь как-то напрягся и сжал в нитку губы, ему явно что-то было крайне не по вкусу во всей этой ситуации. — Мы уже почти десять лет как помолвлены, вот и решили, что поженимся, когда я вернусь из Оксфорда, да, Виктор?       — Да, — спокойно отозвался Виктор, понявший, что к чему.       Рита растянула намазанные тёмно-бордовой помадой губы в улыбке и протянула мужчине хрупкую лапку.       — Рада знакомству, — Виктор осторожно пожал её тоненькие пальчики.       — Я тоже, мадемуазель.       Дима тяжело вздохнул. Похоже, они друг другу не понравились. И Рита поняла, что свадьба и помолвка — отнюдь не желания Димы, она, несмотря на свою репутацию полной идиотки, очень проницательная и отчётливо чует любую ложь, тем более что Диму она хорошо изучила и видит, что он врёт.       — Дим. Ты же не серьёзно по поводу этой свадьбы?       Именно такой, вполне ожидаемый, вопрос Дима услышал от девушки, когда они вместе вышли покурить на крыльцо. Уже стемнело; погода окончательно испортилась, небо затянулось непроглядными тёмно-синими тучами, из них повалил крупный снег, кружась миллионами снежинок на сильном ветру. Рита, зябко укутываясь в белую горностаевую шубку, задумчиво глядела прямо перед собой и теребила пальцами отвратительную дамскую сигарету, от которой исходил дым с ароматом яблока.       — Хотел бы я тоже быть уверенным, что это шутка, Рита, — тяжело вздохнув, ответил парень, затягиваясь. — Но увы, всё серьёзно. Отец меня женить надумал. Причём давно уже с Виктором о помолвке договорился, пообещал ему положение в нашем обществе взамен, ничего мне, паскуда, не сказал, молчал всё это время, изволил сообщить всего несколько месяцев назад…       — И поэтому ты уехал в Оксфорд? Хотел потянуть время, надеялся, что всё само собой утрясётся, пока ты сидишь в Англии? — изумилась Рита.       — Я тебе больше скажу, я ни в какой Оксфорд не улетал. История с учёбой придумана папой от начала и до конца, чтобы объяснить мою пропажу, — Дима слегка поджал губы и постучал пальцем по сигарете, стряхивая с её кончика серебристый пепел. — Я был в Москве, просто вульгарно удрал из дома, когда обо всём узнал. Сама понимаешь, отец бы скорее сдох, чем признался, что его сын взбрыкнул, поэтому и брехал всем про Оксфорд.       — Но сейчас же ты вернулся, — справедливо проговорила Рита. — Значит, теперь всё будет хорошо.       — Я бы сам не вернулся. Отец каким-то образом меня выследил, поймал, накачал снотворным и приволок сюда, — выплюнул Дима. — Допрыгается когда-нибудь со своими лекарственными штучками, надоел уже.       — Его можно понять… Я бы от беспокойства с ума сошла, если бы мой ребёнок убежал из дома и столько времени шатался чёрт знает где, — Рита покачала головой. — А где ты, кстати, отсиживался?       — Купил фальшивый паспорт с пропиской, благо, при наличии денег это не проблема, снял квартиру, поступил по-новой в никому не нужный институт, — Дима пожал плечами, — а чтобы выжить, подрабатывал время от времени уборкой квартир.       — Ужас какой, — девушка испуганно распахнула скрытые за желтоватыми линзами глаза. Дима знал, что от природы у Риты тёмные радужки, но она почти всегда в линзах, уже, думается, никто и не помнит, какой у неё на самом деле цвет глаз и что она на самом деле без косметики и коррекции фотошопом не такая уж хорошенькая куколка, обычная девчонка, на белую мышь похожа. Недаром же говорят, что почти всё, что в телевизоре — сплошной обман. — Ты ковырялся в грязи у незнакомых тебе людей? Как ты вообще до этого додумался?       — А знаешь, это было очень забавно. Я узнал кучу всего нового. Да и простые люди, как бы то ни было, в каком-то смысле очаровательны. Они такие… Такие настоящие, — Дима прикусил губу. — По крайней мере, они могут быть уверены в том, что кто-то любит их за красоту души, а не из-за богатого приданого. У нас, к сожалению, разобрать, любит ли избранник тебя или твои деньги, почти невозможно, вроде как все примерно в одинаковом, очень даже хорошем материальном положении, но чем больше у кого-то денег, тем сильнее хочется ещё. У меня было ощущение, что я попал в другой мир, честно. И так поражало, что люди могут кормить большую семью на зарплату в десять тысяч рублей в месяц и при этом совершенно не падать духом, считать, что эта самая семья — единственное настоящее богатство, которое только может быть. Это меня так поразило…       — Что ты мне рассказываешь? Я сама так жила, пока в Москву не приехала, — Рита сложила руки под грудью, поймала сердитый взгляд Димы и нехотя добавила: — И пока за Сашу замуж не вышла.       — Я знаю. Но я-то сам в таких условиях оказался впервые, поэтому они меня поразили. Сначала, конечно, тяжеловато было, целыми днями носиться колбасой, но потом я втянулся, привык, мне это даже нравиться начало.       — Рай в шалаше всегда будет хорош в случае, если ты знаешь, что можешь в любой момент на него плюнуть и вернуться во дворец со всем необходимым, — девушка поправила растрёпанные ветром волосы.       — Я предпочёл об этом забыть. И я бы с удовольствием жил так дальше, если бы папа меня не словил. И как только выяснил, под какой фамилией я живу и где вращаюсь, — Дима чуть не сплюнул сквозь зубы. Потом вдруг расслабился и, вдохнув морозный воздух, опёрся на перила. — Это было бы лучше, чем золотая клетка, в которой я скоро по его милости окажусь. В том мире я по крайней мере был свободен и сам мог всё за себя решать… Именно этого мне так не хватало здесь.       — Этот Виктор вроде ничего, — протянула Рита, — красавчик такой. Может, ты просто слишком драматизируешь?       — Противный, — Дима поморщился. — Прикинь, бывшая рок-звезда. Ты сама в тех кругах вращалась, знаешь, какие порядки там царят. Репутация у него подмоченная, а выбраться на верхушку хочется, вот он и решил поправить своё положение за счёт женитьбы на мне. Не могу я представить, как даю ему себя поцеловать, сразу наизнанку выворачивает. Тем более, я… — он густо сглотнул. — Пока я жил среди обычных людей, я встретил другого человека…       Его бледные скулы окрасились лёгким розовым румянцем.       — Э-эй, да ты влюбился, приятель! — весело воскликнула девушка и приникла к другу, обхватив предплечье обеими руками. — Браво, твоя стальная броня дала трещину! Ну-ка, рассказывай быстро. Кто он? Или это девушка?       — Да нет, парень… Угрюмый такой, ходит везде со старым полароидом и всё на него фоткает, у него беда с памятью, — Дима вздохнул. — Сын Андрея Соколовского.       — Владька? — вздрогнула Рита.       — Ты с ним знакома? — Дима знал, что ответ на этот вопрос будет положительным, он отлично помнил, как Влад, морща лоб и мучительно вспоминая вечеринку в честь дня рождения своего отца, говорил о том, что они с Ритой друзья детства, но решил задать его в качестве наводящего, чтобы узнать о Владе побольше.       — Конечно, мы давно дружим… Ещё с тех времён, когда я незамужней была, — Рита улыбнулась. — Общаться с ним, правда, всегда было непросто… Он славный малый, но уж очень своеобразный, во-первых, забывает все разговоры через пять минут, а во-вторых — мрачный очень. Но, думаю, это не он в этом виноват, Андрей Александрович его так воспитал, втемяшил в башку установку, что фиксационная амнезия — это ущербность, почти как венерическая болезнь, и никому не следует об этом знать. Влад умный, но одновременно и очень наивный, порой скажешь ему чушь какую-нибудь — и он поверит, причём его никто переубедить не сможет.       — Я вообще до него про фиксационную амнезию ничего и не слышал… Про болезнь Альцгеймера знаю и сначала даже подумал, что у Влада именно она, — задумчиво проговорил Дима.       — Альцгеймер в основном у пожилых людей бывает, у молодых редко, и у него несколько иные симптомы, есть ещё целый букет помимо пропадающих воспоминаний, — Рита покачала головой, — а Влад нормальный, просто у него такой штуки, как долговременная память, нет вообще, причём что-то он может забыть буквально через пять минут, а что-то, например, через день или даже через два. Поэтому он и фоткает всё, что видит — фотографии дают пинок его воспоминаниям, он пытается таким образом себе помочь.       — Надо же, как интересно…       — Да не то слово. Необычная болезнь, сложно даже поверить, что такая в реальности существует, — девушка вздохнула. — Так ты познакомился с Владом?       — Да, увидел в интернете объявление о найме прислуги, позвонил, встречу назначил… Так и познакомились, — пояснил Дима. — Подружились за то время, пока я берлогу в порядок проводил, стали общаться. Правда, Влад мне не сразу открылся, кто он такой, он ни словом не обмолвился о том, что по паспорту Соколовский, только спустя некоторое время рассказал об этом. Как я понял, у него с Андреем отношения не сильно хорошие?       — Мягко говоря, — поморщилась Рита. — Влад отца раздражает. Андрей Александрович очень печётся о своей репутации, не хочет признать, что у него родился больной ребёнок, но запереть его в четырёх стенах не может, тогда уж точно слухи пойдут нехорошие. Впрочем, самого Влада Андрей тоже бесит, ненавидят они друг друга, хотя на людях, естественно, стараются держаться так, будто у них всё хорошо.       — Я так из его разговоров и понял. Мне это самого себя напомнило… И вызвало ещё большую симпатию к нему, — кивнул Дима. — Но что меня больше всего поразило — Влад поведением на новое поколение мафиози не тянет, вообще. Он совершенно спокойно общался со мной, человеком, которого нанял квартиру за деньги убирать… Никому из наших в жизни не придёт близкие отношения с прислугой завести.       — Он такой, — Рита засмеялась. — Владик только с виду злобный и угрюмый. А на самом деле он ранимый, добрый парень, в нём нет ни капли снобизма, если ему кто-то понравился, он вполне может нормально общаться с этим человеком в независимости от того, какой у него социальный статус. Если бы Андрей его не зажал с этой амнезией дурацкой, Влад бы был хорошим, очень. Просто он поверил в то, что его болезнь — недостаток, вот и замкнулся в своей скорлупе, помнит установки отца вроде «Не подходи ни к кому и не смей о болячке говорить», считает себя ущербным.       — Бедняга. Мой отец со своей одержимостью меня женить просто ангелом на этом фоне выглядит.       — Это уж точно… — Рита вдруг надула губы. — Если честно, я на Владьку слегка в обиде. Он мне пообещал помочь, поизображать моего мужа на одной фотосессии для журнала, а потом позвонил и отказался, струсил.       — Правильно сделал. Сашка бы его расчленил, если бы узнал, — Дима выбросил начавший гореть фильтр.       — Блин, в этом вы с ним как в одной форме отлиты, — процедила Рита, — это же просто фотосессия, за что тут расчленять?       — Никому не понравится смотреть на фотки, где любимую жену чужой мужик обнимает. Ты лучше не промышляй такими делами, Рит. Попадёшься, Саша тебя выгонит голой на улицу, не простит.       — А я виновата, что журналы частенько требуют у меня откровенные фотосессии, а твой братец совершенно не светский человек, который чурается всех этих дел?       — Ну не знаю, чем тебе тут помочь, — Дима развёл руками. — Попробуй переключиться на нечто другое, такое, чтобы не заработать репутацию девицы лёгкого поведения, и к тебе не лезли с такими идеями. Ну или Сашу попроси, он тебя любит и, думаю, не откажется в таком случае поучаствовать.       Рита тяжело вздохнула и опять приникла к его руке.       — Любишь Владьку-то, Димс?       — Он мне симпатичен. Очень, — ловко увильнул от прямого ответа Дима, на самом деле сам ещё не до конца разобравшийся в собственных чувствах.       — Амириз Хамзиевич никогда тебе не позволит с ним сойтись. Он явно хочет тебе уже взрослого состоятельного мужчину подобрать, а Влад, полностью материально от отца зависящий, тут не кандидатура.       — Да я знаю, Рит. Он всё равно отдаст меня Виктору, что бы ни случилось, — Дима тяжело вздохнул. — Не знаю, что мне делать. Натуральная западня.       Он вдруг тихонько всхлипнул, и Рита с изумлением увидела блестящие на его длинных пепельных ресницах слёзы.       — У меня полное ощущение, что меня швырнули в бурную реку, я пытаюсь выплыть, а она не даёт и тащит меня в открытое море, — сдавленно продолжил парень. — И в этом море я затеряюсь или попросту утону…       — Моря частенько хранят в себе множество всяких тайн, — ободряюще сказала Рита, глядя ему в лицо блестящими глазами. — Присмотрись к Виктору, может, он и не такой уж плохой окажется? Небось имеет нужные знакомства, будет тебя продюсировать, глядишь — скоро в первых рядах звёзд Голливуда засверкаешь. Разве тебе этого не хочется?       — Такой ценой — нет.       А поздно вечером, когда шум голосов в огромном доме наконец затих, Дима стоял перед зеркалом в своей спальне, сжимая в пальцах большие ножницы с пластиковыми ручками, которые он утащил из кабинета отца, пока тот щебетал с будущим зятем в столовой.       — Волосы мне длинные, значит, идут… Не дождёшься, падла.       Стиснув зубы, Дима вытянул пальцами прядь волос и поднёс к ней ножницы. Юноша словно смотрел на себя со стороны, будто это совсем не он вот так легко отчекрыжил поднятые волоски, это сделал кто-то другой. Но странным образом совершенно не было обидно.       Щёлк. Щёлк. Щёлк. Буквально несколько секунд — и от роскошных белокурых локонов остались лишь воспоминания, отрезанные красивые золотистые пряди беззащитно осели на дорогом ковре вокруг. Горничной завтра придётся изрядно потрудиться, чтобы подобрать их все. Дима швырнул орудие уродства на пол и безжалостно взъерошил оставшиеся волосы, стряхивая с них то, что не упало на пол. После чего мельком глянул на своё отражение. Ещё месяц назад, заставь его кто обрезать волосы, юноша бы, наверное, расплакался от обиды, он так долго их отращивал. Но сейчас ради того, чтобы насолить Виктору и отцу, Дима был готов даже лишиться своего богатства и изуродовать себя по полной программе.       — Посмотрим, что ты теперь скажешь, — процедил Дима зло. — Нечего было таким победоносным взглядом на меня смотреть, рановато начал победу праздновать. Ещё поборемся, Виктор, — он сделал особый акцент на имени жениха.       И расхохотался.